Людомар онемел от удивления. У его ног раскинулась Владия. Он обозревал Боорбогские горы и Синие Равнины, Десницу Владыки и Чернолесье. Неведомая рука настолько искусно, с такой любовью воссоздала изо льда карту бывших земель брездов, что Сыну Прыгуна оставалось лишь молча лицезреть это творение, восхищенно задержав дыхание, так, словно бы он кружит, подобно птице, над Владией.
– Укажи, что изменилось, – попросил его брезд. Он кивнул куда-то в сторону и из ниши в скале вышел молодой холкун. Он только проснулся, поэтому тер красные от недосыпа глаза.
Охотник осмотрел карту и указал на ее недостатки: здесь больше нет леса, он отступил вот туда; реки тоже нет (а ведь она была!) и здесь есть новая твердыня. Простое, вроде бы, занятие, затянулось надолго.
Брезд с явным удовольствием рассматривал свои миниатюрные владения. Когда тьма сгустилась настолько, что карта стала плохо видна, он приказал принести рочиропсов. Казалось, старое тело было покинуто молодым воинским духом. Оно не чувствовало усталости, холода и течения времени. Людомар стал мелко дрожать от холода, когда брезд отвел глаза от карты. На его лице, вдруг, отразилась такая усталость и разочарование, что он постарел еще больше.
– Стало хуже, – спокойно произнес он. – Они заперли нас новыми крепостями вот здесь и здесь. Они отыскали тайную тропу по склону хребта. – Старик взглянул на своего молчаливого слушателя. – Ты не понимаешь, – с горечью произнес он. – Теперь не понимаешь, я вижу. – Он приступил к нему и взял ладонью за тыльную часть шеи. – Когда-то ты был мне лучший советник. Тяжело потерять тебя. – Неожиданно его лицо приобрело заинтересованное выражение. Он бесцеремонно обошел людомара и, приказав стоять и не двигаться, приподнял ему волосы на затылок. – Беллер, – прошептал он и возвратился к Сыну Прыгуна с напряженно-подозрительным взглядом. – Ты говоришь, что ничего не помнишь. Совсем ничего?
– Воспоминания приходят, как сон, видение…
– Беллер-мон, что ты знаешь про это?
– Ничего.
– Подумай. Представь.
– Ничего.
– Навел! На-авел! – закричал брезд и когда по каменным ступеням послышались шаги спешащего слуги, старик улыбнулся людомару. – Навел, – обратился он к подбежавшему холкуну, – призови Голсиб-беллера. Пойдем со мной, Маэрх, – старик повернул лицо к Сыну Прыгуна, – здесь становится холодно.
Они прошли в небольшую пещерку, сплошь увешанную шкурами, где старик водрузил свое тело на большой тюфяк и застонал, вытягивая ногу.
– Ты звал меня, боор? – В помещеньице мягко вошел беллер. Он был достаточно молод. Даже седина не тронула еще его шевелюру и густую бороду.
Старик указал на людомара и произнес: беллер-мон.
Маг повернулся к Сыну Прыгуна с таким видом, словно увидел чудо.
– Беллер-мон! Никто не способен нынче… – проговорил он, походя и кладя руку охотнику на шею. Он отдернул ее так, как если бы обжегся. – Беллер-мон, – пробормотал Голсиб-беллер, побледнев.
– Кто бы мог это сделать с ним? – спросил боор и вкратце обсказал историю людомара.
– Тесож-беллер, – сказал маг, – или Доранд-беллер. Только они.
– Я помню его, – сказал Сын Прыгуна.
– Кого?
– Доранд-беллера. Перед нашим выходом от боора он говорил со мной, а после подошел и… – Охотник замер. Воспоминания двумя скудными каплями влились в него. – Он протянул черный рочиропс холларгу из Онеларга. После того, как резры напали на нас в водах… после холларг передал рочиропс мне. После я… – Тут воспоминания прервались, и как людомар не силился, не мог упомнить даже толики того, что было дальше.
– Мон, – кивнул беллер. – Доранд-беллер избрал его.
– Для чего? – спросил боор.
– Про то известно только одному ему.
– Ты можешь открыть мон?
– Нет. Доранд несравненно сильнее меня. Я не смогу, боор.
Брезд сжал губы и разочарованно, но с надеждой посмотрел на людомара. Неожиданно он засмеялся. Его смех был похож на ломающееся от урагана сухое дерево.
– Ты не узнал даже и меня, – проговорил он, когда смех перестал сотрясать его тело. – Сколь много удивительного снова стоит тебе познать, людомар.
Охотник не ответил. Беллер тоже стоял молча, погруженный в свои мысли.
– Не хочешь ли спросить, кто я? – старик приподнялся на своем ложе.
– Кто ты?
– Я Глыбыр Большелобый, Глыбыр Свирепый, Глыбыр Хитрец – кому как угодно меня называть. Взгляни, Голсиб-беллер, ха-ха-ха, он и не подумал склониться предо мной. За то и люблю людомаров!
***
Дурные вести приходили из Острокамья и из окрестностей Меч-горы. Холмогорье снова дало отпор саарарским войскам. Проклятые реотвы заманили саараров в ловушку меж холмами и смыли их войско, разрушив запруду и направив водный поток прямо на воинство.
Шестьдесят четыре саарара захлебнулись. Четыре с лишним тысячи молчей утонуло вместе с ними, но кто их считает!
Кин ходил по неровному полу замка и размышлял. Он и сам не ожидал, что это место может ему понравиться. Однако оно пришлось ему по душе. Холведская гряда как нельзя лучше подходила его характеру – теперь он понимал это.
Оридонец подошел к столу и склонился над шкурой, на которой были начертаны земли вокруг Эсдоларга. Перош сидел на скамье, уперев подбородок руками.
– У нас нет столько войск, привысокий, – сказал он. – Да и Холвед не позволит нам возвести твердыни там, где ты хочешь.
– Холвед нам и поможет, – проговорил Кин. – Здесь и здесь должно стоять твердыням. – Он ткнул толстыми пальцами в два места на карте. Его нижние руки уперлись в стол и он стоял некоторое время, раскачиваясь.
Людомар снова будто бы растворился в снежном буране, свирепствовавшем за стенами крепости все то время, которое оридонец пребывал в Эсдоларге. Тускло мерцали оранжевые рочиропсы, желтые россыпью лежали по периметру стола. У входа в помещение захрапел Эк. Его топор, соскользнув с колена, гулко ударился о каменистый пол.
– Реотвы не пойдут сюда, привысокий. Уже много зим, как могли бы, но не идут. Им не нужны эти земли, – сказал саарар.
– Зачем людомар появился здесь?
Перош вздохнул и снова уткнулся в карту. Появление людомара было не к добру. С этим не поспоришь.
– Они что-то замышляют. Мы должны знать, что. Если мы не знаем, значит, твои лазутчики слепы или неопытны, или и то, и другое.
Саарар поднялся и отошел в сторону. Он еле сдерживал бешенство, обуявшее его. Этот проклятый оридонец подмял под себя управление крепостью, распоряжается так, словно он здесь у себя дома, строит невыполнимые планы и фантазирует на одному ему понятные темы.
Между тем в землях Холведа жизнь идет гораздо проще, чем в голове у этого Кина. Эсдоларг – надежный оплот власти оридонцев в Прибрежье у Холмогорья. Реотвы никогда не переходили перевалы. У них нет сил на это. Пару раз они появились под Меч-горой, перебили несколько тысяч грирников и ушли. Сюда они не сунутся. Сам Холвед создал Эсдоларг, охраняет его и бережет. Лишь оридонцы и саарары способны брать такие крепости. К чему создавать еще две, когда и одной…
– Мы построим их изо льда. Перевалы пребывают в вечной мерзлоте, как ты говоришь. Воспользуемся этим, – Кин отошел от карты. – Сообщай мне каждую весть, которую принесут тебе.
Перош заскрежетал зубами.
Оридонец принялся подниматься по лестнице, ведущей наверх. Переходя из одного помещения в другое, он добрался до вершины замка. Комнаты здесь были залиты лучами солнечного света, а искусственный деревянный выступ, прозванный Звериным клыком, был покрыт небольшой толщей земли, на которой произрастала сочно-зеленая трава. Это был мир вершин. Только лишь они довлели над бескрайним морем клубящихся туч, скрывавших Эсдоларг от света Ока Владыки.
Кин вышел на площадку и присел за небольшой столик. Ветер обдувал его лицо. Он был хладен, но под лучами солнца тело ощущало холод не столь остро. Где-то там, возможно прямо напротив него на вершине одной из скал, пики которых торчали из сизо-белого моря облаков, может быть там сидит сейчас людомар и смотрит на него. Он способен учуять присутствие Кина даже на таком расстоянии, так сказал Фод.
За спиной оридонца раздались шаги. Он обернулся. Эк лениво подошел к нему и развалился прямо на траве. Выдохнув блаженно, брезд мгновенно уснул.
Странный этот тип Фод. Вовсе не похож на оридонца, хотя выглядит, да и является им. Словно одержимый он бросился в погоню за людомаром. В его-то годы!
Кина сослали сюда за нерадение, но Фод сам пришел сюда вместе с ними. Да, они нашли здесь неожиданное удовольствие, какое находят те, кто жизнь посвятил опасности, но Фод!.. Нельзя было сказать, что он лез на рожон, махал мечом или занимался чем-то подобным. Он скорее напоминал оридонцу большеглазую змею, коих немало в Оридонии, которая обвивает телом пространство вокруг завороженно замершей жертвы.
Охота на людомара, которую устроил Фод, больше походила на фанатичное преследование этого животного…
– Привысокий, прибыл гонец от грирников.
Кин посмотрел на слугу Пероша. Хм, саарары… За что он их так не любит?
– Приведи.
– Привысокий, грирники шлют тебе свои поклоны и дары, и просят тебя, как и обещал, передать им захваченных в плен.
Перош вышел на площадку и, щурясь от солнца, безучастно оглядел красоту под ногами.
– Передай, – кивнул оридонец.
– Перво-наперво, отберите командиров. Они могут знать многое об интересных нам… олюдях. – Перош посмотрел на Кина. Тот кивнул гонцу, выполняй.
– Привысокий, счетовод хочет говорить с тобой, – прибыл еще один служка.
Перош улыбнулся. Если этому оридонцу хочется поуправлять крепостью, пусть берет ее всю, а не то, что ему весело брать. Быстрее надорвется. Развернувшись, саарар ушел, с удовольствием наблюдая, как вереница слуг, становится все длиннее. Настало время немного отдохнуть.
Холмогорье. Гиры. Битва
Радостное безоблачное небо распростерлось бездонной бирюзой над головами идущих. Стаи птиц кружили над холмами, склоны которых, подобно щекам юнца, покрылись первым зеленоватым пушком. В воздухе витали ароматы весны. Журчание ручьев, кативших свои прозрачные воды с гор, возвышавшихся за холмами, перемешивалось с пронзительными криками и клекотом пичужек. Горя в лучах полуденного солнца маленькими переливающимися шариками, перелетали от дерева к дереву ленивые жучки и другая насекомая братия.
Земля под ногами идущих дышала в такт ходьбе. Она с облегчением принимала на себя их вес. Ее утомила долгая зима. Невыносимые ледяные оковы холода больше не властвовали повсюду, а потому прикосновение теплых ступней путников воспринималось ею как благодать.
Людомар дышал глубоко и ровно. Эта была первая весна, которую он узнает после посещения Боорбрезда. Как давно – словно бы тысячу лет назад! – он не слышал ароматов пробуждающейся жизни. Все его нутро трепетало от радости и умиротворения.
Предстояло сделать очень многое. Слишком большим и невыполнимым казалось задуманное. Но это было несколько дней назад. Там, в ущельях у Меч-горы, где лишь ветры вносят некоторое разнообразие в черно-бурый пейзаж поигрывая трухой от истлевшей растительности – там замышленное казалось громадным, даже циклопическим.
Но все поменялось, едва он ступил на нежный ярко-зеленый ковер Холмогорья.
Их было девять, тех, кого Глыбыр отослал к своим союзникам в Холмогорье. Помимо людомара в отряде присутствовали два холкуна – Унки и Бохт, один пасмас по имени Лоден и шестеро брездов под предводительством сына Глыбыра, Гедагта. Брезды были приученными молчунами, поэтому единственное имя, которое Сын Прыгуна слышал от Гедагта, было Кломм. Людомара все они называли Маэрхом.
Было что-то общее между всеми, кто шествовал вместе с высоким охотником по пышно-зеленой перине Холмогорья. Сильные, выносливые и необычайно высокие – так описал бы восьмерых воинов всякий, кто увидел отряд. Даже пасмас и тот был на полторы головы выше обычных своих соплеменников.
Они шли с раннего утра и лишь к середине дня пересекли границу между Серыми отрогами и Холмогорьем. Отроги каменными клыками впивались в по-весеннему нежное тело Холмогорья, деля его на несколько частей, и тем неожиданней было для Сына Прыгуна оказаться на границе грязнокамья и яркости бушующей жизни.
Громкий далекий рык отвлек людомара от приятных размышлений. Он повел ушами и принюхался. Ветер ничего не донес ему.
Он вступил в новый мир. Мир неведомый. Мир с таким невероятным количеством неузнаваемых запахов, что их чересполосица заставляла голову кружиться, а мозг вскипать от любопытства.
– Привал, – скомандовал Гедагт.
Отряд свернул с тропы в сторону. Прошел еще несколько шагов и развалился на прелой земле, подложив под себя щиты.
– Фуф-ф-ф! – выдохнул облегченно пасмас, отвязывая от пояса мехи с водой.
Сына Прыгуна поразило общение таких разных существ между собой. Он и сам не заметил, как жесткая, даже жестокая иерархия, принятая во Владии при оридонцах, проникла в его кровь. Ему было непривычно видеть, как пасмас может обратиться к брезду, как к равному. Охотник беспрестанно думал о подобных вещах, часто забывая, что находится уже не в уютной пещере Глыбыра, а на открытом враждебном ему пространстве.
Много думать было о чем. За то время, пока он и Глыбыр провели вместе, старый брезд обстоятельно рассказал ему обо всех тех годах, которые они провели бок о бок в ущелье в долине Последней надежды.
Глыбыр не подозревал, что Комт – его верный и самый умный полководец Комт – предаст его. Никому и в голову не могло прийти, да и Комт ничем не выдавал своего желания править.
– Ему только бы возвысить голос об этом на Великом круге в тот день, когда избрали меня. Я думаю… я уверен, поддержали бы его, ибо достойнее он меня. Говорят, много позже, говорил он, оправдываясь, что не сделал этого потому, как недостойно такое. Вместо недостойного он выбрал мерзость, он пошел на предательство, – Глыбыр говорил с горечью. – Когда бы он даже мне о таком сказал, я бы уступил ему. Никогда не был для меня трон в Боорбрезде священным. Стул это. Красивый, но стул. Не стоил он такого предательства. Таких бед, какие эта поганая душонка принесла всем нам.
Не ожидал он, что я побью врагов вдесятеро больше себя, потому и зазывал меня все дальше в Серокаменные пески. Саарары и грирники тогда не были для меня опасностью, потому и пошел, подгоняемый его понуканиями. Когда же встретились впервые с оридонскими армиями, то я и думать не знал, кто это. Понял тогда только одно: когда такое есть, то нужно отступать.
Все земли перед нами, всюду, куда хватало глаз, везде стояли оридонцы. Тогда они казались мне непобедимыми. Я их не знал. Тогда сказал я Комту, чтобы он оставался с пешим войском, я же с груххами бросился на них. Они же, о-о, трусы, выставили на меня саараров да грирников, скованых единой цепью. Пока бил я их, растерял всю силу. А после, когда на меня кеорхи пошли, так и вовсе смят я был и сброшен с грухха. Порвало мне клыками кеорха ногу и руку. На ногу до сих пор припадаю, а руку подрубили брезды… те, кто вынес меня оттуда. – Боор осушил глиняный кубок с вином, замолк и поник головой. Посидев так некоторое время, он снова заговорил:
– В тот самый момент, когда кеорх сбросил меня… как вчера было, помню… я оглянулся на войско и увидел самое страшное в моей жизни. Я увидел, как знамя Боорбрезда опускается, клонится долу в знак повиновения. Комт… Комт! – Мощнейший удар обрушился на и без того рассохшийся стол. – В ночь после битвы достали меня из-под павших, перенесли дальше в пески. Когда открыл глаза, то вскричать хотелось, ибо нависли надо мной саарары. Несколько их было. Биться с ними хотел, но успокоили меня. Сказали мне, что не враги. Их оридонцы сделали себе слугами. Был у них свой Комт. В рубке, которую я учинил, погиб их Комт.
Возрыдал я тогда. Впервые с младенчества возрыдал. Понял я, как с моим народом обойдутся. Комта же возненавидел, хотя заранее узнал, какая участь его ждет. Те саарары перенесли меня далеко вглубь Десницы Владыки. Великие воды омыл их корабль и оказался я на чудесной земле, которой не было продолжения, ибо всюду омывала ее вода. Там я набрался жизни; там же видел, сколь велика сила, которая пошла во Владию. Много, много кораблей проплывало мимо той земли. Тучами проходили они, сокрывая бортами своими сами воды. Кого только не видел я на их бортах: неведомые до того изделия, живность разная и войска, войска, войска… Столько войск не могло и привидеться в самом дурном сне.
Саарар, который заботился обо мне, Эмпорош, говорил про оридонцев, что пришли они из Темных земель, куда не ступало копыто коня саарара. Силы их безмерны, ум их велик. С таким противником будет тяжело сражаться. Всякий раз на закате он оплакивал все новых павших, коих доставляли ему на ту землю. Тысячи тысяч. Говорил он: "Извести нас хотят они так: чтобы мы один против другого шли и резались. Но они не ударятся в битву, в стороне будут стоять. Силы будут сторожить свои, хранить. После только войдут в битву". Как же хорошо я помню эти его слова! Пусть саарарские боги говорят с ним ласково. Пусть ублажают его, ибо даже в минуту смертельной опасности не предал он своих, хотя и предал, излечив меня.
Да, он погиб здесь, со мной и тобой. Ты этого не помнишь? Эмпорош был храбрый, сильный воин. Но стрела не отделила героя от предателя. Рука собрата его, саарара, не дрогнула, когда бил он по тому, кто сберечь хотел народ саарарский. У Меч-горы мы передали его богам.
Он возвратил меня во Владию. Он завещал мне отогнать оридонцев туда, откуда они пришли. Не смог… не смог я… – Глыбыр нахмурился и отвел лицо в сторону. Оранжевые отблески рочиропса играли на его глазах, плясали в слезах, наполнивших их.
– Комт погиб здесь же, на Острокамье. Мой сын убил его. Гедагт убил его. Я этим горд. Я отмщен. Но предательство его страшнее смерти, ибо оридонцы все еще здесь, во Владии.
Когда мы с Эмпорошем прибыли сюда, Эсдоларг был еще брездскою твердыней. Оридонцы собрали в землях наших всех, кто мог держать оружье, и погнали их на нас. Все повторилось, как и тогда, в Деснице Владыки. Увязли мы в рубке против своих, растеряли силы, погубив многих. Лишь только после этого ввязались они в битву. Мы были биты, но… не это меня гложет. Мои две глупости сгубили много жизней. Война то. Так бывает. Единственное, что не могу себе простить: не понял я тогда, не уяснил, возгордился в силе своей, в дурости своей, что драться можно, что силы есть… не понял я, что лучше отступить. Все повторилось так же, как и было, а я то не увидел. Был слеп от злобы.
Возненавидела меня Владия, как побивателя собратьев. Оридонцы… оридонцы… Не занимать ума им. Хитры, коварны… не занимать ума.
Эсдоларг отдали они брездам и пасмасам. Я отошел сюда. На перевале переморозил руку, и отсекли уж всю. То боги мне сказали, чтобы думал я мозгами, а не руками воина. Тогда я только понял это.
Немало брездов перешло ко мне. Немало пасмасов, холкунов. То были отцы тех воинов, которые стояли в чертогах Славы, где принимал тебя вчера. А после Эсдоларг опустел. Прогнали оридонцы мой народ и из него. Лишь от тебя узнал, куда изгнали. Теперь там саарары и всякие отбросы от народа моего.