Я недоуменно озиралась по сторонам, ожидая обнаружить если не храм, то хотя бы какой-нибудь алтарь или жертвенник, но не находила ничего подобного. Оказалось, что шейх привел нас к холму, вблизи оказавшемуся куда более высоким и четким по форме, чем он выглядел издалека. В основании холма обнаружилось неровное отверстие – темный лаз, уходящий куда-то вглубь, в самую его сердцевину. Перед входом в пещеру имелась круглая, основательно утоптанная и заботливо посыпанная песком площадка.
– Куда это мы пришли? – недовольно скривилась нетерпеливая Ребекка. – Я ничего не вижу.
– Замолчите и ждите! – гневно приказал шейх. – Никто не смеет нарушать священную тишину этого места.
Мы покорно жарились под горячими лучами нестерпимо палящего Сола и ждали. Время тянулось невыносимо медленно. Тишина стояла такая, что я слышала ток крови у себя в венах. Или, возможно, я просто выдумала этот едва уловимый, однообразный звук? Я напряглась, вслушиваясь в оглушительную тишину…
Через пару секунд мои сомнения рассеялись окончательно. Нет, я вовсе не придумала этот еле различимый вибрирующий шорох, напоминающий трение песчинок, пересыпающихся в стеклянной колбе песочных часов: он существует на самом деле, вне моих желаний и опасливых предчувствий. Видят Неназываемые, я никогда не стремилась причинить вред другому существу, разве только в целях самозащиты, но сейчас мне придется отказаться от своих прежних принципов и тактики поведения, ибо зловещий шорох приближается, становясь все более явственным и громким… Поговаривают, будто беда имеет привычку подкрадываться к нам беззвучно. Но сегодня я убедилась в ошибочности данного утверждения!
– Слышишь? – Беонир испуганно схватил меня за руку.
– Да! – подтверждающе кивнула я. – Это он!
Внезапно Ребекка, стоявшая впереди нас с Беониром и потому находившаяся непосредственно возле входа в пещеру, громко вскрикнула от ужаса и омерзения, рефлекторно схватилась за рукояти своих акинаков и грациозно отпрыгнула назад. Шейх издал ехидный смешок и молитвенно упал на колени. Беонир потрясенно охнул и закрыл ладонями побелевшее лицо. Что же их так напугало? Я едва успела задать себе этот вопрос, как тут же получила очевидный ответ: в глубине подземного лаза возникли две светящиеся красным огнем точки, схожие с раскаленными угольями. Мне не составило особого труда догадаться, что из-под земли к нам движется нечто живое…
Мои глаза, обращенные к неведомому противнику, сделались узкими, словно бойницы осажденной крепости. Между тем завораживающий свист становился все громче, и тут мы поняли, что через мгновение столкнемся с самой смертью, надвигающейся на нас из недр холма.
Да, именно так, столкнемся с неотвратимой гибелью, ниспосланной на нас злодейкой судьбой. Причем на сей раз коварный фатум явно не поскупился на выдумку, выставив против нас истинное порождение Тьмы, открыто явившееся в своей самой жуткой и первозданной форме…
Глава 3
"Время летит так быстро, что людям невольно приходится уповать на вечность…" Эту мудрую фразу Джайлз еще в отрочестве с удовольствием заучил наизусть, вычитав на странице одного из тех старинных трактатов, коими во множестве владела его учительница сьерра Шианас. И, говоря откровенно, доселе ни разу в жизни у него не возникало повода хоть сколько-нибудь усомниться в правдивости этих красивых слов. Но так дела обстояли раньше, а сегодня…
Молодой чародей открыл глаза и сразу же застонал от чудовищной боли, намного превосходившей всяческие мыслимые пределы. Оказалось, что падая в пропасть, открывшуюся в почве Серой долины, он каким-то образом умудрился застрять между двумя огромными камнями, намертво защемившими кисть его правой руки. Следовало признать, что ситуация складывалась хуже некуда, ибо маг практически парил в воздухе, всем весом своего поджарого, но довольно мускулистого тела повиснув на защемленной кисти, и являвшейся источником той страшной боли, которая терзала сейчас его плоть. О да, Джайлз почти висел, ведь лишь только самыми кончиками обутых в сапоги ступней он неустойчиво опирался на нечто тонкое, скользкое, длинное…
Прикусив нижнюю губу, теряясь в противоречивых догадках и пытаясь совладать со своими чувствами, Джайлз недоуменно скосил глаза вниз… Выяснилось, что он чисто символически стоит (если это слово вообще подходит для описания столь рискованного положения) на том самом клинке, который и явился причиной его падения. Волшебный меч почти до половины своей длины наклонно вонзился в стену провала и теперь ненадежно подрагивал под весом Джайлза, грозя вот-вот сдвинуться со своего места. Юноша потрясенно охнул и, боясь даже дышать, дабы не сверзиться с этой шаткой опоры, перевел взгляд выше…
Его правая рука, по какому-то злодеянию судьбы втиснутая меж камней, потемнела почти до черноты и ужасно отекла. Боль усиливалась с каждой минутой, практически сводя Джайлза с ума. Он попробовал воспользоваться магией, но тут же осознал абсолютную несостоятельность этого плана: чары Серой долины полностью блокировали его энергию, превратив довольно умелого мага в обычного беспомощного человека.
Стараясь не обращать внимания на терзающую его боль, юноша постарался придать себе наиболее устойчивую позу, сконцентрировавшись на руке. Он дергал и пытался прокрутить защемленную конечность, надеясь выдернуть ее из ловушки, но у него ничего не получалось. Камни держали крепко, похоже, не намереваясь отпускать свою измученную жертву. Затратив немало времени на бесплодные попытки, Джайлз затих и задумался. Сколько он еще продержится? Увы, он весьма слаб и его силы не бесконечны. Допустим, он и хотел бы уповать на вечность, но, к сожалению, не располагал столь неограниченным запасом часов и минут. Следовало признать, что его положение становится совершенно безнадежным.
Время тянулось невыносимо медленно. Тишина стояла такая, что Джайлз слышал ток крови у себя в венах. Или, возможно, он просто выдумал этот странный, едва различимый однообразный шум? Чародей напрягся, вслушиваясь в оглушительную тишину…
Через пару секунд его сомнения рассеялись окончательно. Нет, он вовсе не придумал этот еле слышимый вибрирующий шорох, напоминающий трение песчинок, пересыпающихся в стеклянной колбе песочных часов. Шум существовал на самом деле, вне его желаний и опасливых предчувствий. Поговаривают, будто беда имеет привычку подкрадываться к нам беззвучно. Увы, сегодня Джайлз убедился в ошибочности сего утверждения! Мгновение спустя маг понял, что этот зловещий шорох издает клинок, медленно и неотвратимо вываливающийся из своего крайне ненадежного крепления. Очевидно, что по истечении нескольких минут чародей лишится своей последней опоры и повиснет на руке, а волшебный клинок упадет ниже, в расселину, и навечно канет в небытие… Нет, Джайлз не мог допустить еще и этого несчастья!
Он шумно вдохнул, набираясь смелости, а потом оторвал ноги от клинка и, сложив ступни как бы в захват, сумел поймать ими меч в тот самый миг, когда тот полностью вывалился из почвы. Громко вскрикнув от напряжения, юноша согнул ноги в коленях, подтягивая их к груди, а затем молниеносно перехватил свою находку свободной левой рукой. Меч оказался неожиданно тяжелым и нереально теплым, словно его отковали не из металла, а из чего-то живого, одушевленного. Рукоять оружия удобно угнездилась в ладони мага, постепенно нагревая кожу и пальцы.
Джайлз ни минуты не сомневался в том, что сумел найти один из прославленных парных клинков Арцисса, созданных другом короля кузнецом Турраном из упавшего с неба железа. Этот меч, красный и горячий, словно сам огонь, получил имя Гром и, согласно легенде, обладал возможностью раскалывать горы и поворачивать вспять реки. Нужно ли говорить о том, как возрадовался Джайлз, обретя то, что безрезультатно искали целые поколения магов, но так и не сумели найти!
Между тем положение Джайлза все ухудшалось. Лишившись прежней опоры, он многократно усилил нагрузку на свою многострадальную руку, повиснув на ней кулем. Мысли тщетно метались в поисках выхода из сложившейся ситуации, но так его и не находили. А страшная боль все усиливалась, становясь всепоглощающей. Холодный крупный пот градом катился по вискам, во рту ощущался медный привкус крови, перед глазами расплывались красные круги, в голове гудело.
– Лучше бы я умер! – в голос закричал несчастный маг, скрежеща зубами. – Я больше не могу терпеть эту боль! – Его вопль превратился в нечленораздельный звериный вой, ибо Джайлз уже не контролировал свои эмоции. – Помогите! – из последних сил умолял он. – Йона, помоги мне!
Он в отчаянии замолк, не смея надеяться на удачу. Нет, ему никто не поможет, в том числе и Йохана. Она находится слишком далеко от него, а Серая долина полностью экранирует любой ментальный или магический призыв, без остатка гася каждый энергетический выплеск. "Не пора ли мне смириться и с достоинством принять надвигающуюся смерть?" – подумал маг, но тут произошло нечто совершенно необычное, заставившее сердце юноши судорожно забиться, ибо звук, долетевший до его уха, нес с собой надежду на спасение.
– Джайлз, слушай меня!
Маг моментально узнал голос Йоны, слабый и еле различимый, но при этом вполне реальный.
– Я с огромным трудом дотянулась до твоего сознания, поэтому не сумею долго поддерживать связь. Что с тобой случилось? – обеспокоенно спросила малышка.
– Я застрял! – виновато выдохнул чародей, обрадовавшись и поразившись мощи новых возможностей, обретенных девочкой. – Между камнями.
– Выбраться, наверное, нельзя, раз ты зовешь меня? – не предположила, а догадалась она.
– Это совершенно невыполнимо! – с горечью откликнулся юноша.
– Как ты застрял?
– Кистью правой руки.
– У тебя есть что-нибудь острое при себе?
Молодого чародея восхитила лаконичность и точность ее вопросов, хотя он уже понял, к чему она клонит, и мысленно ужаснулся.
– Да, – коротко доложил Джайлз. – Меч.
– Хорошо, тогда руби или режь! – не терпящим возражений тоном приказала Йона.
– Но я же останусь без правой руки! – возмутился юноша. – Я стану инвалидом, не смогу совершать магические пассы и…
– Плевать! – холодно перебила она. – Сейчас на это придется просто наплевать. Или ты решил там умереть?
– Нет! – протестующе завопил он. – Да… нет… – Джайлз путался в словах, впадая в панику. – Я не хочу умирать. Я не хочу быть калекой!
– Слушай меня! – снова потребовала она, а ее голос становился все тише, тая в отдалении. – Сейчас я возьму на себя твою боль, а ты не думай ни о чем, не теряй времени зря и руби. С остальными проблемами разберемся позже!
– Но… – снова начал он неуверенно. – Но…
– Мужчина ты или нет? – наигранно усомнилась Йона. – Если мужчина, то руби!
В голове у Джайлза помутилось. Он уже не ориентировался в пространстве и собственных мыслях, не понимая, где он находится и почему здесь оказался. Он совершенно запутался, то ли ему нужно последовать совету Йоны, то ли… Нет, никаких "то ли", ведь он не собирается умирать! Выбирать уже не из чего, пора действовать. А мир в бешеном темпе вращался вокруг Джайлза, будто в насмешку чередуя страх и смелость, верх и низ, жизнь и смерть…
Чародей обреченно взвыл, как загнанный в ловушку зверь, занес над головой крепко зажатый в левой руке Гром и наотмашь ударил им по своему правому запястью, вложив в удар всю доступную ему силу… Как и пообещала Йона, боли Джайлз не почувствовал. Каким-то краем сознания он уловил магический откат, беспощадно ударивший по его далекой спасительнице, и снова закричал, уже от стыда и горя. Она страдает вместо него!
Сверкающий клинок с хрустом врезался в руку юноши и засел в суставе. Струя темной крови фонтаном ударила в лицо, заставив чародея поморщиться. Он с усилием вытянул меч из раны и тут же ударил повторно. На сей раз все получилось: Гром успешно перерубил кость и плоть, отделив Джайлза от застрявшей между камнями кисти. На миг чародей испытал удивительное чувство, со стороны взглянув на часть себя, навечно от него отъединившуюся… А мгновение спустя Джайлз рухнул вниз, приземлившись в мягкую грязь, но при этом так и не выпустив из здоровой руки трофейный клинок. Он очень гордился собой, одновременно с этим скорбя о своей нынешней убогости. Да, он, безусловно, мужчина, но теперь уже не маг…
Последнее, что он осознал, это очередной всплеск боли, огненными искрами пробежавший по его обрубку с целью остановить обильное кровотечение и прижечь рану. Джайлз благодарно всхлипнул, понимая, что это Йона, где бы она сейчас ни находилась, еще раз позаботилась о нем, не позволив своему другу истечь кровью и умереть.
– Спасибо, Йона! – сбивчиво бормотал юноша, прижимая к груди слабо ноющую культю и барахтаясь в грязной луже на дне расселины, столь удачно смягчившей падение. – Прости, что я ничем не могу помочь тебе. Клянусь, я еще тебя отблагодарю…
Он кое-как выбрался на сухое место и, собственнически умостив щеку на теплом лезвии Грома, забылся глубоким исцеляющим сном…
Невзирая на весьма юный возраст, мне уже неоднократно приходилось сталкиваться со смертью лицом к лицу, но лишь сегодня, заглянув в ее полыхающие огнем глаза, я впервые поняла, как сильно не хочу умирать. Возможно, ничуть не сильнее, чем Ребекка и Беонир, но мне вполне простительно подобное заблуждение, ведь я еще так молода. Сколько же мне лет? Всего шестнадцать? Нет, скорее уже шестнадцать с половиной! Хотя, это "с половиной" звучит так смешно и неправильно! Уверена, что нужно говорить: "Мне почти семнадцать". Почти? М-да, странная штука – возраст. Зачастую мы вообще о нем не думаем, вспоминая о прожитых годах лишь в самых экстремальных ситуациях, позволяющих в полной мере прочувствовать нашу взрослость. Ведь взрослость человека проявляется не в чем ином, как в умении объективно проанализировать сложившуюся ситуацию и принять правильное решение, касающееся его последующих поступков.
Забавно, но единственное время в жизни, когда нам по-настоящему хочется стать взрослыми, – это детство. Именно детство вносит свои особенные прерогативы в наше еще несформировавшееся мышление, причудливо его корректируя. Если тебе меньше десяти лет от роду, то ты так сильно озабочен своим возрастом, что мыслишь дробями, в перспективе округляя их в сторону ближайшего наибольшего числа. Допустим, сегодня тебе исполнилось четыре с половиной года. Не упусти это волнительное мгновение, ибо ты никогда уже впоследствии не скажешь о себе: "Мне тридцать шесть с половиной", но если сейчас тебе четыре с половиной, то, значит, ты имеешь право похвастаться: "Скоро мне стукнет пять". Вот в чем здесь смысл!
После празднования тринадцатого дня рождения с дробями почти покончено. Ты в ускоренном темпе прыгаешь с цифры на цифру и даже немножко дальше, сознательно преувеличивая свои года, свою самостоятельность и приобретенный жизненный опыт, на самом деле еще весьма скудный. В таком возрасте все мы хотим казаться кем-то другим, более сильным, значимым и мудрым. А если тебя спросят о степени твоей взрослости, то ты непременно надуешь важно щеки и пробасишь: "Мне скоро будет шестнадцать!" Не исключено, что тебе только тринадцать, но ведь будет же шестнадцать! А потом тебе исполнится и девятнадцать, и заветные двадцать один – пора установленной законом взрослости. Ого, вот ты уже и взрослый! Двадцать один – даже эти простые слова и то звучат торжественно!
Затем, как-то незаметно, ты перешагнешь через роковые тридцать и неожиданно почувствуешь себя чем-то вроде скисшего молока. Ничего приятного: первые седые волосы, морщинки, болезни, устоявшиеся вредные привычки и первые разочарования. В ком разочаровываешься, в себе? А что, собственно, в тебе изменилось? Разве у тебя нет повода гордиться своими достижениями, приобретенными навыками, твердым характером и успешной личной жизнью?
Сорок лет… Годы улетают, словно вспугнутые птицы. Куда они так торопятся? Ты вдумчиво задаешься этим серьезным вопросом, но прежде чем находишь ответ, рефлекторно дотягиваешь до пятидесяти. Пять десятков – это совершенно особенный возраст, время прозрения и осмысления, когда все сказки оборачиваются суровой реальностью, мечты рассеиваются, а начало подведения итогов напрашивается само собой. Как и зачем ты жил?
Но погоди, ты дожил уже и до шестидесяти. Не думал, не верил, что сможешь, но сумел. Ты обрюзг и облысел, обленился и забыл, что значит бегать. Но разве ты не стал мудрым, разве к твоим словам не прислушиваются, твои советы не ценят? Уважение окружающих – отнюдь не такая уж плохая цена за собственные ошибки, за все набитые шишки.
Ого, посмотри, ты набрал такую скорость движения, что уже натолкнулся на глобальную цифру семьдесят! Поздравляю, ты победил время, этого самого злейшего врага человеческого рода, ибо с нынешнего дня ты можешь позволить себе наплевать на года, ведь теперь твой личный счет идет на дни.
После восьмидесяти ты начинаешь оперировать циклами: подъем-завтрак, завтрак-обед, обед-ужин, ужин-сон… И так по кругу.
Но на этом этапе чудеса взросления вовсе не заканчиваются, ибо после девяноста ты начинаешь двигаться назад, к детству. Отныне тебе снова позволено все: манная каша, мокрые штанишки, леденцы на палочке, наивный взгляд и даже кокетливое: "Мне только девяносто два!" А затем происходит обновление, и все возвращается на круги своя. Ведь когда тебе переваливает за сто – ты вновь играешься с дробями, вспоминаешь свои четыре с половиной, и точно так же шепелявишь: "Мне – сто с половиной!" М-да, какая же, оказывается, загадочная штука – возраст…
А как поступить в том случае, если тебе суждено умереть в восемнадцать, двадцать пять или тридцать, не достигнув заветных ста лет? Нужно ли тогда скорбеть, считая свою жизнь неудавшейся или никчемной? Полагаю, что нет, ибо возраст души исчисляется не годами. Впрочем, самое здравое решение заключается в том, чтобы в любой период жизни игнорировать все несущественные величины. Такие как возраст, вес и рост. Пусть они беспокоят лекарей, ведь за это мы им и платим! Да, мы можем умереть в каждую минуту, а поэтому должны жить достойно!
Не трать свое время на недостойных друзей, ибо брюзги и подхалимы ослабляют нашу силу воли. Не стой на месте ни буквально, ни фигурально, непрерывно стремись к чему-то, учись новому, выявляй непознанное. Получай удовольствие от простых вещей: хоть от красивого заката, хоть от случайной улыбки. Откройся навстречу миру – и тогда он ответно откроется навстречу тебе. Смейся часто, подолгу и громко, пока тебе не станет трудно дышать. Умей проходить через срывы, ибо они случаются у всех, даже у героев, королей и магов. Терпи, горюй, но всегда двигайся дальше. Знай, единственная личность, навечно неразлучная с тобой, это ты сам. А поэтому будь живым, пока ты жив!