- Исполнив обряд, я поеду с Теренцием, чтоб объявить в полисе о наследнике двух знатных родов. И оставив там мальчика, вернусь короткой дорогой, сразу к месту летней стоянки. Этим летом стоять будем у Морской реки, как и решили. Лагеря для мальчиков поставите в предгорьях и в долине курганов, числом три. А в приречные степи отгоните табуны, разделив их на дюжину небольших. Отделите тех коней, что возьмут воины, уходящие уходят в наем.
Она перечисляла обычные будничные распоряжения, советники кивали, держась за короткие бороды.
- Скольких воинов мы отдаем по твердым договоренностям в начале лета?
- Пять семерок, княгиня. Из них семерку купцам в большой караван, и пятерых в личные телохранители знатным.
- Хорошо. Сколько еще приедут торговаться и договариваться?
- Караванщики просили еще три. И еще десять мальчиков готовы поехать в первый наем в дальние города. И еще столько же, три и десять - из наших дальних стойбищ, что кочуют ближе к пустыне.
- Откажи в этих просьбах, Нар.
- Как отказать? - удивился Нар и бросил терзать клочкастую бороду, - это же наши деньги, княгиня! Мы сговаривали покупку коней, нам нужны хорошие кобылы - разбавить родственную кровь, а чистокровные издалека дорого стоят. В Гераклее нас ждут оружейники, как и тем летованием. У них, небось, уже лежат для нас бляшки и ножи.
- Десять воинов поедут в полис, для охраны молодого князя. У них не будет другой работы, только эта. Прочие пусть остаются с нами. А оружие выкупим, я поговорю с мужем.
Нар не возразил, но фыркнул. И в ответ сидящие воины загудели неодобрительно, зашевелились, собираясь говорить. Но княгиня подняла руку.
- Те, что загнали нас в чрево кургана, не просто бродяги, что промышляют разбоем. Девочка - Силин, рассказала, им заплачено, за меня. У нас есть пленник. Он говорил?
Из-за костра подал голос Малита, быстрый воин средних лет, с гладко бритым лицом и маслянисто-черными волосами, забранными в длинный хвост:
- Он сплел из травы жилку и хотел на ней удавиться, но мы следили хорошо. Лежит связанный, честит всех на свете, мы подумали, сначала ты поговори с ним. А потом он умрет. Если не скажет, умирать будет долго.
- Я поговорю. Сегодня же ночью. Но даже без его слов мне ясно, если была одна охота, то будет и еще. И если кто-то нанял тиритов, то наймет и других. Мы должны быть готовы и сильны. Скорее всего, нам пригодятся все наши воины. Даже те, кто уйдет в наем по твердым договорам.
Костер затрещал, выбрасывая в темный воздух искры. Уже не видны были фигуры сидящих, лишь красные лица, обрамленные бородами, шапки, да плечи.
- Княгиня, - после недолгого молчания сказал Нар, - я верю тебе. Но ты сама понимаешь ли, к чему готовишься? Если это лето мы держим всех воинов при себе… Такое бывает лишь в случае войны.
- Ты сам ответил на свой вопрос, - сухо сказала княгиня, - да, советник Нар, мы готовимся к войне. А теперь, перед тем как выслушаю пленника, я договорю о делах. Итак, в полис едут десять воинов молодого князя и тройка сопровождать меня в новое стойбище. Еще со мной едет Ахатта и едет советник Техути. Оставив сына-князя отцу, мы двинемся к Морской реке впятером. Убог? Ты где?
- Тут я, добрая, - из темноты показалась высокая фигура, нависла над сидящими, кланяясь и улыбаясь.
- Будешь ли ты сопровождать Ахатту?
- Как прикажешь, княгиня.
Хаидэ задумчиво смотрела на улыбку, блуждающую по красивому лицу. Когда у костра они отплакались, Ахатта быстро рассказала ей, сама дивясь, как Убог бился с тиритами, одного за одним отправляя в угодья отцов.
- Тебе приказывать я не могу. Ты сам по себе. Но если захочешь поехать с нами, знай, защита такого воина - честь для нас.
- Конечно, добрая, да. Я люблю скакать по степи. Там все поет.
Нар наклонился к Хойте и сказал громким шепотом:
- Поет. Аж свистит и втыкается в горло. Ай да бродяга, ай певец.
Хойта кивнул, улыбаясь, и сделал в сторону Убога знак благодарности, прикладывая руку ко лбу и к сердцу.
- Хочу сказать, добрая, - Убог поймал вопросительный взгляд княгини и быстро поклонился.
- Да?
- Вот. Я привел, потому что - плакала.
Он вытолкнул из-за спины на свет спасенную девушку и та, переминаясь, хмуро осмотрела задранные к ней красные лица.
- Говори.
- Я… - Силин выпрямилась, - я хочу с вами. С госпожой Ахаттой!
По кругу советников пробежали негромкие смешки. Убог покачал головой укоризненно и погладил девушку по плечу. Та шагнула вперед.
- Вы смеетесь! Вы смеетесь, потому что она не мужчина? И я тоже? А где вы были, когда она выскочила из-под земли и закрутилась, как смертное око луны, а? Я сказала ой, сказала ых, один вдох только, а она уже раз-два, только сверкает нож! И теперь они лежат там, навалом, как бараньи туши. Потому что госпожа Ахатта убила их! А не вы!
Закончив кричать, опустила руки и, тяжело дыша, с вызовом осмотрела мужчин. Те молчали, поглядывая на княгиню. И Силин поспешила добавить, чтоб уж поразить их совсем:
- А я, я помогла госпоже убивать!
- Это как же? - удивился Нар.
- Я держала. Он лежал, на мне, а я держала крепко. И улыбалась, вот так, - она откинулась назад, и, глядя в темный воздух, зазывно оскалилась, обнимая пустоту.
Нар хмыкнул и вдруг густо захохотал, маша на нее рукой. И следом за ним рассмеялась Хаидэ, увидев картину, как старается молодой Ках, наваливаясь, и как отчаянно строит ему глазки девчонка, пока за спиной вырастает быстрая тень ее сестры.
Советники хохотали, хлопая друг друга по плечам и раскачиваясь. Отсмеявшись, княгиня подняла руку и, улыбаясь в наступившей тишине, сказала:
- Так есть, храбрые мужчины. Вы должны гордиться тем, что и женщины рядом с вами становятся все сильнее и храбрее, разве это плохо? Может и в твоих жилах, доблестная воительница Силин, течет кровь амазонок, кто знает. Ты завоевала право быть бойцом. Как ты говоришь - Степные осы? Так именуют нас досужие сплетники? С этого дня, так я говорю, дочь Торзы непобедимого, к славе Зубов Дракона - Степные осы существуют. Ахи, отберешь себе девочек, что не хотят всю жизнь трястись в женских повозках. И занимайся ими. Пусть станут такими же, как их темная госпожа ядов - красивыми и смертельными. А ты, Силин, первая Степная оса Ахатты.
- Уййй, - восхищенно сказала Силин и, подбежав к Ахатте, села на корточки за ее спиной, задрала подбородок, оглядывая повеселевших мужчин.
Глава 8
Сердце прыгнуло, забилось, подкатываясь к самому горлу и выжимая в глотку стон. Просыпаясь, Онторо стиснула зубы, чтоб стон остался во рту, будто комок сладкой еды, лепешка из сдобного ячменя, смятая с текущим в пальцах медом, которую, запихав в рот, хочется держать там долго, не проглатывая.
И, открывая глаза, разжала потные кулаки. По ложбинке между грудей, щекотнув, протекли к животу капельки пота. В еще затуманенных сном глазах белые колонны, обвитые кисеей штор, покачивались и гнулись. И ближе их, ближе высокого купола потолка и просторных стен - внимательные глаза жреца удовольствий. Зеленые, со льдом.
После жаркого сна взгляд обжигал холодом, прогоняя по спине толпы мурашек, и это было приятно.
Онторо вытянулась, до крупной дрожи напрягая бедра, колени и ступни, закинула за голову руки, устраивая затылок на ладонях. Улыбнулась в красивое лицо, обрамленное прямыми белоснежными прядями.
- Тебе хочется кинуть кость с мясом. И погладить по шелковой спине, - проговорил жрец и добавил, чтоб шутка была понята верно, - куи-куи, гладкая хвостатая тварь…
- Куи-куи, бывший хозяин, говорит тебе гладкая хвостатая тварь, - поддержала его Онторо, упирая на слово "бывший", - что нужно тебе в новых покоях черной жрицы, единственной среди белых жрецов?
Гость потер руками колени, рассматривая драпировки на гладких стенах, полосатые яркие шторы, подобранные парчовыми лентами, вазы полупрозрачного камня с тонкой резьбой на боках. Свет протекал через круглые отверстия в куполе, скрещивая туманные лучи, а их ловили висящие на цепях зеркала, отправляя вниз и на стены. Огромное ложе в перекрестье лучей казалось парящей в воздухе драгоценной клеткой. Жрец протянул руку и, помедлив, положил на черный, исчерченный лучами живот девушки. Она вздрогнула, сделала движение отвернуться, но осталась лежать на спине, глядя в потолок.
- Мужчина был в тебе, только что. Твоя кровь еще не успела остыть. Глупые люди рассказывают, что след мужчины никогда не найти в женщине. А я нахожу.
- Потому что ты жрец Удовольствий. И потому что это случилось только что, - промурлыкала Онторо.
Голос ее был ленив, но внутри она напряглась, почуяв опасность.
- Я потратил сотни лет, изрядную толику своего будущего бессмертия, чтобы учить вас - неразумных, правильно радоваться удовольствиям. А что делаешь ты? Просто ешь их утром, вечером и ночью? Как славно быть жрицей, а, черная хвостатая тварь? Прекрасные покои, цветы, дивная еда. Рабы, которых ты выбираешь, осматривая тела и щупая мужскую стать. А как же труды, чтоб гармония платы не нарушалась?
- Тебе ли не знать, сколько трудов я…
- Полно! Полно! - гость рассмеялся, встряхивая рукой, будто испачкался, - ты столько времени потратила на приручение великана и где он теперь? Возилась с его подружкой, даже с двумя. Одну выбелила и подсунула здоровяку, а он возьми да и убеги с этой полумертвой дурочкой. Другую следила во снах, но, я вижу, связь потеряна? Что такое труды, если они ничего не дают матери Тьме? Или думаешь, все это, - он обвел рукой светлое пространство, и тяжелый браслет сверкнул синими камнями, - тебе чистая награда за промахи? Что ты приросла к новым покоям?
- Некоторые дела требуют времени, - сухо ответила Онторо, садясь и натягивая на голые бедра светлое покрывало, - тебе ли не знать, будущий бессмертный.
- Да. Особенно если вспомнить, сколько времени я потратил на тебя, к примеру.
Девушка поправила тонкие косички, уложила их по плечам. Надо сегодня приказать рабыням расплести, а то болит голова, подумала мимолетно. И мысль о рабынях столкнулась с проговоренной жрецом угрозой о том, что все данное ей может быть отобрано. Что же, снова возвращаться в каменный каземат с дощатым столом, уставленным пузырьками и плошками? Слушать пьяные вопли стражей пролома над своей головой?
- Великий учитель… Вечно буду благодарна тебе за науку. Именно ты сделал из тощей забитой девчонки - меня. Такую. И скажи, разве плохо у тебя получилось?
Жрец Удовольствий оглядел точеное тело, высокую шею, обвитую цепочками, узкое лицо, тонко и прихотливо расписанное белилами и охрой.
- Я хорошо поработал, - согласился самодовольно.
- А есть еще тут, - она приложила черный палец к своему лбу, - и поверь, я не подведу тебя. Мать тьма будет довольна. Я расскажу тебе, что делаю.
Она вытянула руки и, растопыривая пальцы, стала сплетать их и скрещивать, сопровождая жестами медленный рассказ:
- Люди связаны, вот так. Мы забываем об этом, прости, ведь к нам идут те, кто рвут эти связи. Черные на острове чураются друг друга, каждый из них сам по себе. Там же, куда я кидаю свои сны, там нитки превращаются в канаты. И если кто-то один не поддается, я просто подталкиваю другого. Он потянет за нужную мне нить. Все придет в движение, но начнется оно с другой стороны, только и всего. Это и есть моя паутина. Мать Тьма это видит, потому я - жрица.
- Значит, твои жаркие бедра, начиненные моей наукой, они дергают нитку?
Она кивнула прозвучавшему в мужском голосе сарказму:
- Иногда и так. Но сейчас не мои бедра. А той, за кем идет охота. Нам нужны эти двое - великан Нуба и степная княжна. Он брошен миром, скитается в безмолвии, закрыв ото всех свою душу. А она так чиста и сильна, что даже если я поселюсь у нее в голове, не поддастся. Но рядом с ней двое. Подруга, отравленная ядами Паучьей горы. Подожди, дай я скажу! С ней сложно, потому что княгиня любит ее и держит. Сколько же сил в этой мелкой белой дикарке, если все, кто рядом с ней, черпают, как из бездонного колодца, и сами становятся сильнее! Да, пока отравленная недоумка прилипает душой к своей сановной подружке, она крепка. Они держат друга друга и не дают упасть. Но есть мужчина, что хочет княжну. Мои силы сейчас направлены на него. И он поддается. Именно он взрежет ее броню и впустит туда слабость! И тогда мы возьмем ее. А следом за ней - Нубу. Ее бедрами.
Говоря, Онторо чувствовала, как жарко становится животу. Побежденная далекая соперница, плачущая, измученная страданиями и предательством, на коленях молящая о пощаде и послушно исполняющая приказания. Это взволновало ее так, как не волновал даже Нуба.
Голос задрожал и сорвался.
- Ты думал, когда я посылала варваров за беременной бабой, я надеялась, что они возьмут ее в плен, сломят побоями и пытками?
Задавая вопрос, она постаралась забыть, что сама думала именно так. Надеялась - грубая сила сработает там, где нужна долгая и кропотливая работа коварства…
- Ха! Главное, что случилось - отравленная приживала получила в свои руки наш знак! Знак паука добавит ей яду. И она сломается. Каково будет княгине, когда лучшая подруга, сестра - предаст ее, как уже предавала и ее, и свое племя, и даже своего любимого муженька.
- А если она устоит? - холодный голос жреца отрезвил Онторо, и видения исчезли.
- Тогда знак попадет к египтянину. И тут не будет промашки. Поверь. Так вершатся дела там, где нитками связаны все. Надо только понять, какая из нитей уже гниет и порвется быстрее других. И за какую тогда потянуть мне.
Мужчина опустил голову, задумчиво накручивая на палец белую прядь. Потом кивнул и встал.
- Ты говоришь разумно. Это может сработать. Если тебе нужна моя помощь, я дам ее, попроси.
"А ты в ответ потребуешь немалой платы". Онторо сидела, глядя в ледяные глаза. И тоже кивнула в ответ.
- Конечно, любимый учитель. Если я перестану справляться, приползу на коленях, целуя каждый палец на твоей правой ноге, по очереди, и моля о снисхождении.
Жрец поднял светлые брови, испытующе глядя в искреннее лицо. Но правильные черты не дрогнули под оранжево-белой росписью.
- Да будет мать Тьма всегда милостива к тебе, черная жрица, плети свою паутину.
Держа штору на выход из покоев, стоя вполоборота, спросил, усмехаясь:
- Может быть, тебе нужна иная поддержка? Прямо сейчас? Мы можем вспомнить некоторые сладкие уроки…
- Благодарю тебя, но - нет. Я окунусь в бассейн, расплету косы и снова лягу. Попробую найти в новом сне потерянного Нубу.
- Я пришлю тебе свежих фруктов.
Штора заколыхалась, пересыпая тканые золотом и серебром полосы.
Онторо легла, откидывая покрывало, вытянулась, оглаживая горячие бока. Мать Тьма щедро одарила египтянина. Если каждая женщина там, в степях у прохладных морей, будет получать то же, что получила во сне она, сливаясь черным телом с его - быстрым, жестким и сладким, то она завидует каждой женщине.
Но - Нуба. Ей нужен только он.
- Мать Тьма… - голос был тихим, но перекрестья лучей дрогнули и потускнели, - ты в моей душе и в моем сердце. Ни единого желания не скрыть от тебя, и потому я разъята перед твоими темными глазами. Так же, как разъято сейчас мое тело перед подаренным тобой ласковым светом.
Она говорила, а руки беспрерывно двигались, лаская плечи, опускаясь к острым небольшим грудям, скользя по гладкому животу.
- Ты знаешь, чего я хочу. Но вот тебе проговоренные мною слова, потому что сказанное языком обретает форму клятвы. Дай мне его! И бери меня всю. С моего согласия и с неизбывным желанием. Хочу получить и готова расплатиться.
Свет мигнул и погас, оставив лежащую женщину в кромешной темноте, слитой с оглушительной тишиной. Широко раскрыв глаза, Онторо жадно всматривалась в черную пустоту, что лежала изнанкой всего - белой площади под синим небом, прозрачным, как детская ладонь, вазам из драгоценного камня, мягким покрывалам на ее новой постели, красивому лицу жреца Удовольствий и обещанных им прекрасных фруктов.
Пустота молчала, не притворяясь ничем. И с восторгом понимания Онторо подняла руки, погружая их в пустой черный мрак.
Мать Тьма кивнула ей своей пустотой, открывая свое настоящее лицо.
…
- Благодарю тебя, мать Тьма.
* * *
В маленькой хижине, сложенной из неровных глиняных кирпичей, солнце пятнало стены, трогая светлыми пальцами грубый деревянный стол с рассыпанными по нему яблоками, скользило по крутому боку щербатого белого кувшина. Легло серым пятном на большую руку, что протянулась из угла, нащупала откатившееся к краю стола яблоко и сжала его в черных пальцах.
Нуба сел, отбрасывая домотканое покрывало в ноги, и повертел яблоко в руках, разглядывая зеленые глянцевые бока. Приступ лихорадки, дергающий его несколько последних дней, шел на убыль, оставляя холодный пот, непрерывными струйками текущий по вискам и бокам, и слабость в руках и ногах. Ему захотелось есть, впервые за время болезни. А Матары нет, видно ушла на рынок или искать работу по дому. Как она справлялась, пока лежал в беспамятстве?
Нуба нахмурился, пытаясь сосчитать дни. Он приносил деньги или еду каждый день и этого хватало как раз, чтобы прожить следующий. А когда лихорадка свалила его, как она жила, что ела? И верно приносила какие-то снадобья, - на столе в беспорядке стояли пузыречки мутного стекла, глиняные мелкие кувшинчики и лежали тряпочные узелки. Дотянувшись до одного, он понюхал и чихнул. Душ-трава, смешанная с порошком из змеиных шкурок. Вряд ли она бросила его, чтобы уйти в плоские луга на берегах мелких прудов, это день пешком в одну сторону. Да и змей не сама ловила.
За прорезанным в стене окошком, прикрытом ветхой тряпицей, в далекий гомон деревни вплелись шаги, мелькнула тень, перекрывая жаркий свет солнца, отдернулась циновка на низкой двери. Матара пятилась, сгибаясь, чтоб не ушибить голову, быстро и весело выговаривая кому-то, кто остался снаружи.
- Убери руку, я уже пришла, тихо, разбудишь…
Ломкий басок снаружи и смех. А после - быстрые шаги и беззаботный свист.
Повернувшись, Матара увидела сидящего Нубу и, уронив корзинку, кинулась к нему. Присаживаясь на край лавки, горячо блестела глазами, шептала благодарности богам и, настойчиво прижимая ладошкой широкую мокрую грудь, укладывала больного обратно.
- Ты слабый еще! Ложись! Я принесла молоко, немного, но оно хорошее. А еще я встретила десятника, он сказал, ничего что болеешь, сказал ты сильный и как лихорадка уйдет, приходи, он возьмет тебя обратно копать. А я сказала, что ты будешь лежать и есть, даже когда лихорадка…
- Матара, я лежу-лежу, - он улыбнулся и послушно открыл рот. Холодное молоко протекло в горло, как белое облако, сладко и вовремя. Напившись, Нуба откинулся на изголовье и прикрыл глаза, следя, как девушка, еще раз пощупав его лоб и щеки, на цыпочках передвигается по земляному полу - высыпает в плошку финики, ставит калебас с молоком в тень, и, оглянувшись на него, сует в старый кувшин веточку тимма.