Она не знала, в какой стороне находится торговый город Новгород, о котором она много слышала от мужа, тосковавшего по нему. Он говорил, что там бывает много купцов из разных стран, также и из ее стороны. Василий ей рассказал, что ее языку он выучился там, будучи еще пацаном, у Антона Фарязина, прибывшего для строительства храмов на Новгородскую землю, пока его не сманил князь Иоанн для возведения московского кремля.
На следующий день Василий предпринял еще одну попытку отговорить Беату от опасного путешествия - кроме татей и татар, которые могли встретиться на пути, существовала еще одна опасность: если станет известно, что Василий нарушил указ великого князя и вернулся в Новгород, не избежать ему смерти на плахе. Но Беата твердо стояла на своем, и он смирился. Ей показалось, что он даже рад был этому - не хотел расставаться надолго с молодой женой. Василий, как и положено купцу, взял с собой товара немало, на пяти возах с вооруженными возничими, и дополнительно охрану надежную - четверо молодцов на конях. Охрана была вооружена луками, кистенями, боевыми топорами. Сам Василий в толстом кафтане, подбитым войлоком, имел саблю и кистень.
Пока воспоминания и думы одолевали Беату, их небольшой караван успел подъехать к Москве. Беата помнила наказ Василия - ни с кем не заговаривать, чтобы не узнали, что она - чужестранка. По указу князя Иоанна III ему должны были докладывать обо всех чужестранцах, въехавших в его княжество, о целях их приезда, так как он подозревал каждого из них в намерении разведать, каковы силы князя, подготовить чужеземное вторжение.
Беата была столько наслышана о Московском княжестве, что даже разочаровалась, когда они въехали в пределы его столицы через ворота в земляном валу. Город был большой, возможно, не меньше Генуи, но какой-то мрачный, с низенькими невзрачными домиками, которые производили впечатление времянок. Узкие кривые улицы, мощенные бревнами, перегораживались на ночь рогатками, сосновыми колодами. Здесь было очень многолюдно. Проезжая по улицам, можно было сразу узнать, где облюбовали себе место гончары, так как горы произведенных горшков высились у входа в жилища; ужасная вонь и громадные чаны с позеленевшей водой сообщали, что вы въехали в пределы артели кожемяк; улица оружейников отличалась обстоятельностью и достатком. Вскоре подъехали к замерзшей речке Неглинной и двинулись вдоль нее, по широкой улице с добротными домами, затем свернули налево. Василий, который часто бывал по купеческим делам в Москве, то и дело сообщал названия улиц: Великая, Варьская, Ильинская, Никольская. Стали попадаться большие каменные дома и небольшие церквушки. Возле каждой церквушки всадники спешивались, кланялись и, трижды перекрестившись, не заходя внутрь, продолжали путь. Через час езды после того, как пересекли городские валы, въехали на большую торговую площадь, где стоял несмолкающий шум, как будто тушили пожар, но здесь лишь шла оживленная торговля. За площадью поднимались высокие белокаменные стены крепости, из-за которых виднелись золоченые купола церквей. Но это был не замок - это был город в городе!
- Этот кремль - резиденция великого князя, - борясь с несмолкаемым шумом торга, крикнул ей на ухо Василий.
Он помог ей выбраться из повозки. Оставив возы под присмотром охраны, они немного прошлись по площади. Чем здесь только не торговали: винами - фряжскими, рейнскими, романейскими; за этими рядами шла торговля разными материями, в том числе и турецкими; далее золотых дел мастера выставили свои изделия, зорко следя за покупателями, чтобы пресечь воровство; за ними расположились меховщики, шорники, портные, гончары. Здесь можно было увидеть бухарские ковры и московские калачи, резные деревянные кубки и серебряную посуду, восточные специи и женские украшения, одежду. Московитянки отличались пестрой, яркой одеждой и тем, что чересчур усердствовали, нанося белила и румяна на лицо. Василий захотел что-нибудь купить Беате из украшений, но от несмолкаемого шума, обилия людей у нее разболелась голова, и они стали выбираться из толпы.
- А почему вон те женщины держат во рту одинаковые кольца с голубыми камушками, бирюзой? - спросила Беата, увидев двух женщин непонятного возраста, в зипунах, на головах у которых были только платки, а не кокошники, как у замужних.
Лица у них были неестественно белые от белил, с яркими яблоками румян на щеках, что не смогло скрыть следов побоев, а одежда на них была не совсем чистая. Василий усмехнулся, презрительно оглядел женщин.
- Здесь торг: каждый продает что может. Эти продают свое тело.
Добравшись до своих возов, они продолжили путь и проехали множество улиц, в том числе и улицу, куда простой народ ходил вычесывать грязь из головы, стричься. Эту улицу назвали "вшивый рынок", так как по ней идешь, словно по перине, из-за множества волос, сваленных на дорогу.
Затем они въехали в Царь-град. Эта часть города была еще большей, чем та, через которую до этого проехали. На улице, где расположились артели сапожников, на окнах висели голенища, портные обозначали свое ремесло кусками материи, но наибольшее впечатление на Беату произвели мясные лавки с грудами рубленого мяса и тяжелым запахом. Некоторые из мясников торговали тухлым вонючим мясом, а покупатели были и на этот товар. На ее глазах здоровенный мужик в овчинном тулупе и такой же шапке ткнул пальцем в кусок испорченного синего мяса, пробуя его на мягкость, выпил чарку водки и тут же стал пожирать этот кусок, заедая чесноком. Беата вспомнила о своих блужданиях по горам с ди Сазели и Марой, о том, как они утоляли голод, жажду сырым мясом и кровью.
Остановились на гостином дворе, где Василий встретил много знакомых купцов. Огромный город Беату впечатлил, да и только, - он не шел ни в какое сравнение с родной Генуей, ее мраморными дворцами, висячими садами, ласковым морем. Оставив жену со спутниками отдыхать, Василий отправился с расспросами к знакомым купцам и вернулся поздно ночью, когда она уже крепко спала, не обращая внимания на периодический стук сторожей по специальным доскам, - они сообщали этим, что несут службу.
На следующий день отбыли утреню в церкви Святой Троицы, помолившись на дорогу. Явно напуганный священник читал молитву по-гречески скороговоркой, проглатывая окончания слов, так что Беата разобрала лишь отдельные слова. Она ощутила: надвигается беда. Утром город изменился, затих, принял встревоженный облик. Даже колокола зазвонили по-другому, не как накануне, словно передавая тревогу всем жителям, сообщая о грядущей беде.
Василий показал Беате вырезанную в камне икону святого Георгия на Фроловских воротах Кремля, у которой просил благословления князь Иоанн III, отправляясь с полками воевать с татарским ханом Ахмадом. Затем наклонился и на ухо ей прошептал:
- Егорья храбрый не хочет помогать великому князю, который отнюдь не храбрец… Князь Иоанн вчера воротился, бросил войска на Угре, не пошел против татар - видно, не верит, что их одолеет. Княгиню Софью с челядью и воинами отправил из Москвы подалее. Думаю, тяжкая участь ждет этот град - пожгет его татарва, людей в полон заберет.
Беате слова Василия не понравились: в голосе вроде слышится сострадание, а значение их зловещее. Но она промолчала - этой ночью сон ей приснился ужасный, будто вновь тащит на себе кол ее покойный супруг, консул, а турки с двух сторон стегают его обнаженное тело батогами. Но на месте казни он оборачивается, и видит она - это не Христофор ди Негро, а Василий Голода, ее нынешний супруг. О сне Василию она не рассказала, но от нехорошего предчувствия с большой силой сжалось ее сердце. А дорога их ожидала дальняя…
- Почти пятьсот верст до Новгорода, - наклонившись, сидя в седле, сказал Василий, словно прочитал ее мысли. - Но болота замерзли - проедем! Даст Бог, доберемся в целости и сохранности. Все в его руках, а в наших - только сабля!
4
Незваная гостья
Звонок в дверь оторвал Владлена Петровича от записей. Он не любил, когда к нему приходили без предварительной договоренности, и об этом знали все его друзья, так что если кто и появлялся, то случай был экстренный. Он посмотрел в глазок входной двери. Спиной к нему стояла девушка с распущенными черными волосами, которые падали на спину из-под вязаного берета. Она явно не хотела показывать ему лицо, и это означало либо приятный сюрприз, либо неприятную неожиданность.
"Одна из прежних любовниц, которая решила таким образом напомнить о себе?" - подумал он, не испытывая никаких эмоций. Со спины было трудно узнать девушку, и он не стал гадать, а просто открыл дверь. Черноволосая девушка обернулась, и… Владлен Петрович с удовольствием захлопнул бы дверь, но не успел: она быстро ужом проскользнула внутрь. Меньше всего он ожидал увидеть ее. Это было гораздо хуже, чем встретить давнюю любовницу, предъявляющую какие-то требования. Это была Марина, аквалангистка с базы дайверов в Судаке, и с этой женщиной были связаны неприятные воспоминания. Однако если бы не она, то, возможно, он не стал бы обладателем золотой магической маски. Насколько ему было известно, она одно время лечилась в областной психиатрической больнице.
- Чем могу быть полезен? - спросил Владлен Петрович с интонацией, противоположной смыслу сказанного, дескать, не пошла бы ты куда подальше!
Марина, не отвечая, прошла в комнату, затем, обернувшись, хрипло спросила:
- Узнаешь?
- Узнаю, - признался Владлен Петрович. - Что тебе нужно?! Извини, но у меня мало времени - дел по горло, а это, сама понимаешь, не располагает к длительным беседам.
- Хорошо - давай без расхожих фраз о здоровье и погоде… Все зависит от тебя: отдай маску богини Орейлохе, и я оставлю тебя в покое.
- Ты что, вновь с ума сошла? Нет у меня маски - она находится в Симферопольском историческом музее, в запаснике! После реставрации…
- Я уже все проверила. Ее в музее нет и никогда не было! Она нигде не фигурирует - даже в милицейских протоколах, и в этом я сама тебе помогла. Помнишь, когда ты взял у меня маску, я тогда, после падения со скалы, не имела сил даже пошевелиться. После ты приходил ко мне в больницу, поучал, какие я должна давать показания, чтобы никто о ней не узнал. Наверное, что-то подобное ты внушил и той дуре, Маше, раз и она не проговорилась… Хотя я ей благодарна - она не стала писать на меня заявление в милицию, а представила все происшедшее как несчастный случай. Ты уже достаточно времени владел маской Орейлохе - теперь пришла моя очередь. Я, жрица Мара, прямой потомок народа тавров, должна владеть ею в силу своего происхождения и знаний! В твоих руках она просто редчайшее сокровище, артефакт, а для нас это святыня! Предлагаю обмен: золото - на золото.
Она открыла сумочку, из нее достала мешочек и высыпала содержимое на стол. Одного взгляда Владлену Петровичу было достаточно, чтобы понять: этим золотым украшениям сотни лет, а часто повторяющееся изображение головы быка, тотемного знака, указывало на принадлежность их народу тавров. Еще недавно археолог, увидев такое богатство, бросился бы его разглядывать, изучать, а сейчас лишь криво усмехнулся.
- Не спрашиваю тебя, откуда это, - видно, балуешься "черной" археологией, а это занятие уголовно наказуемо… Ты можешь мне не верить, но маски у меня нет!
- Тебе мало золота? Ты получишь еще!
- Больше у меня нет ни времени, ни желания вести пустые разговоры. - И он, собрав золотые украшения в мешочек, вернул его девушке, затем, несмотря на ее угрозы, приложив силу, бесцеремонно вытолкал Марину за дверь, бросив на прощание: - Ты на свободе только благодаря мне. Начнешь меня нервировать, путаться под ногами, знай: твое признание, которое ты написала в больнице, сознавшись, что хотела убить Машу, лежит у меня. Стоит мне его пустить в ход, и тебя ждет тюрьма, либо вновь вернешься в психушку!
- Предупреждаю, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы завладеть маской Орейлохе! Это магический талисман моего народа, и он должен быть возвращен ему! - гневно выкрикнула девушка, пока он еще не закрыл дверь.
Оставшись один, Владлен Петрович задумался.
"Она - явно фанатичка! Через три дня уеду в экспедицию в Судан на полгода, а за это время многое может измениться. Маска! Как мне поступить с ней? Самая ценная находка в моей жизни. Ее не возьмешь с собой - не провезти через таможни. Выходит, маску надо спрятать в надежном месте".
Он открыл сейф, вмонтированный в стену под копией картины Айвазовского "Среди волн". Затаив дыхание, Владлен Петрович осторожно развернул кусок замши, и уродливое золотое божество тавров торжественно засияло под электрическим светом. Каждый раз, когда он дотрагивался до золотой маски, словно приобщался к чуду. Она завораживала своим уродством, как произведения античных мастеров своим великолепием. Не один раз он задавался целью определить ее возраст, и каждый раз размышления уводили его все дальше в глубь тысячелетий. Нарочито примитивные очертания лица, ярко выраженный женский половой признак - огромный бюст - и изящный узор из щупалец рук-ног. Что древний автор хотел этим выразить, соединив в изображении примитивизм, присущий золотой пластине каменного века, и изящество форм античного мира. И почему для магической маски понадобилось изобразить всю фигуру, а не одно лицо, как обычно поступали древние мастера?
Маска была уникальна - она была единственная в своем роде. При раскопках в Крыму иногда попадались фигурки Девы-Орейлохе, богини народа тавров, исчезнувшего около полутора тысяч лет тому назад, но в основном это были глиняные, каменные фигурки, и никогда Деву не изготавливали в металле, золоте, а тем более в виде ритуальной маски. Под принятую классификацию эта маска никак не подходила.
Согласно этой классификации выделены три основных вида масок: полностью глухие; имеющие отверстия для глаз и рта, изображающие лик божества; отображающие все божество, во весь рост. Но о таких, которые изображали бы полностью фигуру божества, скрывая только лицо, он даже не слышал.
Сплетение рук-щупалец создавало узор в виде бабочки. Были отверстия для глаз, а ноги-щупальца божества закрывали наглухо рот и также плотно обжимали щеки и дальше соединялись с руками-щупальцами.
"Ты отвратительна на вид, и тебе не одна тысяча лет. Ты видела много такого, что не доступно человеческому воображению, ибо тебе поклонялись, не жалея человеческой крови для твоего удовлетворения, и в этом ты подобна кровавым богам ацтеков Хуицилопочтли и Кецалькоатлю. Там, где ты была, всегда присутствовала Смерть и ощущалось течение Времени". Рассматривая золотую маску, Владлен Петрович почти на физическом уровне услышал глухой звук бубна, увидел мечущуюся в ритуальном танце женскую фигуру в черном, с золотым лицом, готовую через мгновение вскрыть грудь беспомощной жертвы, распластанной на громадном камне-алтаре, чтобы принести ее сердце в дар кровожадному божеству. Только молодые жрицы-девственницы могли таким образом ублажать грозное божество. Именно кровожадной богине Деве в Таврике долгие годы прислуживала Ифигения, дочь предводителя греков Агамемнона, разрушившего Трою. Одно время богиня Дева была даже главным божеством в крупнейшем древнегреческом городе-колонии Херсонесе.
Владлен Петрович был не просто археологом, он был фанатом своего дела. Подвижный, эпатажный, общительный, он любил женщин, и женщины любили его. Он также свободно изъяснялся на пяти языках, и его, на зависть коллегам, часто приглашали участвовать во многих зарубежных археологических экспедициях. Владлен Петрович со студенческих лет мечтал о значительном открытии, которое бы сделало ему имя в археологической науке, и оно бы звучало наравне с именами Шлимана и Картера. Но когда прошлым летом в его руки попала эта уникальная маска, которую случайно обнаружила в подводной пещере девушка Маша, и перед ним открылись широкие возможности в науке, он "сломался".
За свою жизнь он повидал много ритуальных масок: африканских, из коры и дерева; древних глиняных масок с американского континента; бурятских и тибетских - многокрасочных, с позолотой, изображающих ужасающие, фантастические лики. Но ни одна из них, в отличие от этой, не вызывала ощущения, будто ты приобщился к тайне, которая находится рядом, за уже приоткрытой дверью. Случайно получив ее, он уже не мог с ней расстаться. Вначале он убеждал себя, что лишь немного подержит у себя маску, поработает с ней, а потом выступит с докладами, опубликует ряд статей, после чего передаст ее в исторический музей. Но время шло, статьи не писались, так как научному миру стало бы известно о ценной находке и с ней пришлось бы расстаться. У него не было намерения обогатиться при помощи маски, попытавшись продать ее здесь или за границей. Да, он обеспечил бы себя солидным капиталом, которого хватило бы на всю оставшуюся жизнь, получил бы возможность жить в свое удовольствие, но сама эта мысль для него была кощунственна, ибо он был влюблен в маску.
Влюблен в бездушную пластину из драгоценного металла! Предскажи ему это кто-нибудь раньше - он поднял бы того на смех. А тут влюбился, как это часто бывает, лишь увидев.
В первый раз держа маску в руках, в глубине души Владлен Петрович уже знал, что добровольно с ней никогда не расстанется.
Вечерами, за плотно закрытыми шторами он любовался уникальной находкой, размышлял о ней. Дело было не в золоте, из которого она была выполнена, и даже не в ее исторической ценности - в ней было скрыто нечто большее. В этом мертвом, на первый взгляд, куске желтого металла, непосредственно связанного со Смертью, он чувствовал энергетику Жизни, которая при прикосновении пронизывала его естество, словно он дотрагивался до живой женщины. Эта маска овладевала его желаниями и мыслями.
Владлен Петрович безумно влюбился в этот отвратительный мертвый лик - ведь порой мы влюбляемся не в красоту, не в доброту, не в прекрасные человеческие качества, даже не в верность, а… просто так, неизвестно почему, неизвестно зачем, неизвестно благодаря чему. Это утверждение могут оспорить только те, которые заставляли себя влюбляться по расчету: конкретно для чего-то, благодаря известно чему, а потом привязывались со временем. Их чувствами всегда управляла здравая мысль, а настоящая любовь - это неподвластный разуму вихрь чувств, отсутствие порога самосохранения, это… болезнь. Вот такой болезнью и был поражен Владлен Петрович.
Для него отдать маску в музей было равносильно тому, как если бы он поделился своей женщиной с другими мужчинами. Парадокс заключался в том, что он никогда ранее не влюблялся - женщины в его жизни всегда были мимолетным увлечением, оставляющим лишь быстро гаснущие воспоминания. А здесь было другое - он трепетал, лишь только прикасался к поверхности золотой пластины, холодной и безжизненной, с нетерпением ожидал возможности оказаться с ней вечером вдвоем. И что бы он ни делал в течение дня, он всегда помнил о ней, мечтая о мгновении, когда сможет к ней прикоснуться. Для него это был взрыв, лавина чувств - то, чего ему так и не смогли подарить женщины. Золотая маска, изображающая уродливое божество, стала его Галатеей и Големом одновременно - он чувствовал в ней скрытую могучую силу.
С тех пор как он стал обладателем маски, он превратился в затворника, стал избегать встречи с приятелями, строго дозируя свое общение с кем-либо лишь крайней необходимостью, и уже ни одна женщина не переступала порог его квартиры, словно этим он мог вызвать ревность и гнев золотой уродицы.