* * *
Париж. Авеню Рей. Дом Вобера.
…На кухне что-то шкворчало, гремели сковородки, по дому витал запах блинов и жареного мяса, что живо напомнило Артему воскресное утро у родителей. Он умылся и сделал короткую зарядку. За ночь тело отдохнуло, голова стала ясной, и Артем с предвкушением новых чудес думал о новом дне в новой реальности.
Попивая кофе, Вобер сидел на высоком стуле и читал газету. Около плиты суетился толстячок в белом фартуке и колпаке. Лопатка ловко подхватывала свежий блин, сверху точно по волшебству появлялась начинка из жареного фарша, получившийся конвертик прыгал в тарелку, а на сковородке уже пеклась новая порция теста. Заметив Артема, Клод улыбнулся.
– А, вот и наш соня проснулся! Я, кстати, уже успел съездить в комиссариат, где передо мной извинились за причиненное беспокойство и задали кучу глупых вопросов. Артем, познакомься, это Луи – мой повар и по совместительству садовник.
– Очень рад! – сказал толстячок по-русски с небольшим акцентом и, вытерев руки полотенцем, поздоровался с Артемом. – Гости у нас бывают редко, а Клод даже не предупредил, что вернется не один, и я не успел приготовить что-либо стоящее.
– Пустяки, мне сразу вспомнился дом. Моя мама пекла блины каждое воскресенье.
– Прекрасные традиции в России! Садитесь. Чай, кофе?
Луи бесцеремонно подвинул газету и выставил на стол молочник, полную тарелку тугих поджаристых блинчиков, кофейник и чашку с блюдцем. Артем с удовольствием приступил к еде, а Луи, понаблюдав за ним некоторое время, спросил:
– Вы когда-нибудь жили в отелях?
Артем мотнул головой, пережевывая очередной вкуснейший блин.
– Там ужасно кормят! – заявил Луи.
Вобер захлопнул газету и отставил чашку.
– Не начинай снова, мы уже всё обсудили.
– А вот и нет! Глупо мыкаться по съёмным клетушкам, когда у вас есть прекрасный особняк. Тем более заставлять делать это молодого человека из другой страны. Разве так принимают гостей? – спросил Луи и вновь наполнил чашку Клода. – Авеню Рей благополучный район, грабители забрели сюда по ошибке. Тем более, когда я утром шел к вам, то видел патрульный автомобиль на выезде и вообще, я не припомню, месье, чтобы вы кого-то боялись.
– Бояться и опасаться – разные вещи.
– Обязательно покажите месье Артему Париж, – продолжил Луи, словно и не слыша реплики Вобера. – Я в магазин, приготовлю на обед нечто действительно вкусное.
Толстячок снял фартук, колпак и вышел с гордо поднятой головой. Улыбнувшись, Вобер произнес:
– Вот так всегда.
– А мне Луи понравился, и готовит он замечательно, – сказал Артем, расправившись с последним блином. – Кстати, я хотел спросить тебя о фотографии, там, на тумбочке.
– А, это где я на скачках вырвался вперед?
– Нет, это где ты во дворце спрятался назад.
– Ну, рано или поздно всё равно придется рассказывать…
– Точно. Я так подозреваю, снимок настоящий?
– Конечно. Это церемония, на которой преемник хана Нурхаци Абахай провозгласил себя китайским императором и переименовал маньчжурскую династию в Цин, что значит "светлая".
– Ничего себе! А ты-то что там делал?
– Служил у Нурхаци советником и помогал ему свергнуть режим династии Мин. Их войска успешно отражали все походы хана, но мне удалось найти несколько слабых мест в Великой китайской стене.
– Не могу поверить… Клод, скажи честно, сколько тебе лет?
– Ммм, сегодня я отлично выспался и чувствую себя годков на тридцать пять.
– Издеваешься?
– Вовсе нет. Когда путешествуешь по другим отражениям, перехитрить природу еще можно, но обмануть совсем – нельзя. Другая система измерений исподволь действует на организм, вмешивается в механизм деления клеток, и в один прекрасный день de actu et visu ты замечаешь, что перестал стареть и даже помолодел. Возможно, меня уже и человеком назвать нельзя.
– Ничего подобного, – сказал Артем и отхлебнул кофе. – Ещё как можно.
– Спасибо, успокоил, – хмыкнул Вобер. – Ну что, ты готов к прогулке на остров Сите?
– Готов. Последний вопрос: когда ты родился и где?
– Это два вопроса, но я, так уж и быть, отвечу на оба. Моя родина – Флоренция, а когда… хм, точно уже и не помню. Как я тебе говорил, время в разных отражениях течет по-разному: ты отсутствовал всего день, а здесь прошел целый год. В голове всё перемешивается… скажу так: первые отчетливые картинки моя память запечатлела в доме одного человека, где моя мама работала натурщицей. Прекрасно помню интересные и необычные игрушки, коими меня занимали.
– А как звали того человека?
– Леонардо да Винчи.
Интерлюдия
Отражение Сандор. Медина. Квартал беженцев.
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его! – зычно провозгласил с вершины минарета престарелый муэдзин.
Одновременно с мусульманской шахадой в доме неподалеку раздался крик. Крик новорожденного. Женщина без сил откинулась на подушку, но знахарка не торопилась обмыть младенца и разорвать его связь с матерью – она опустилась на колени и, повернувшись в сторону Мекки, принялась молиться. Сморщенный ребенок выплевывал комки слизи и кричал, кричал всё время, пока длился утренний намаз. Прочитав последний аят из Корана, знахарка, наконец, встала с пола и занялась прямыми обязанностями, пробормотав про себя, что младенец появился на свет очень не вовремя. Она подала воду уставшей роженице, но на полпути остановилась – закусив губу, та неподвижно смотрела в прореху крыши, где виднелось безоблачное небо. Худенькая женщина выполнила своё предназначение, но не перенесла его тяжести.
…Когда приграничный Табук подвергся нападению Османской империи, Азир и Зухра Рашиди бежали в Медину. Вынужденные бросить на разграбление большой дом, они обосновались в бедном квартале и старались наладить связи с многочисленными родственниками. Турки уверенно продвигались вглубь Аравийского полуострова, сминая любое сопротивление. Мамлюки отступали, умные люди поговаривали, что века правления Арабского Халифата заканчиваются, но не заканчивается жизнь. Беременная Зухра редко выходила на улицу, ожидая светлого мига разрешения от бремени, Азир же устроился помощником к известному купцу Хаджуле. Из-за войны цены взлетели до небес, торговля процветала и многочисленные караваны каждый день уходили в путешествие по пескам. Вернувшись из Эр-Рияда, Азир узнал о смерти жены и о рождении сына…
Мальчик рос молчаливым. Вдоволь накричавшись при появлении на свет, теперь он подавал звуки только когда хотел есть или пачкал пеленку. Голубые глаза часто смотрели в прореху крыши, будто надеялись разглядеть там ушедшую мать.
Азир заплатил знахарке, и она нашла кормилицу для малыша – мужчина должен работать и обеспечивать семью, а не сидеть с детьми. Маленький Балдур Рашиди видел отца редко, пока тот совсем не сгинул вместе с караваном где-то в песках Руб-эль-Хали. Кто знает, как сложилась бы судьба сироты, но его приютил дядя. Уже согбенного старика Аллах обделил детьми и тот с радостью взялся за воспитание племянника в традициях ислама – научил письму и счету, регулярно читал Коран, рассказывал об истории Халифата и сам радовался как ребенок, наблюдая за старательно выводящим арабскую вязь мальчиком…
– Дядя Азар! – крикнул Балдур с крыши дома.
– Ох, зачем ты туда залез?
Кряхтя, старик встал с нагретого камня и приставил к стене лестницу.
– Спускайся немедленно!
– Отсюда хорошо видно, я сразу замечу папу!
Азар покачал головой. Мальчик свято верил в то, что когда-нибудь из марева на горизонте появится караван – и на спине головного верблюда будет сидеть невредимый отец. Дядя вспомнил необычно длинное объяснение племянника: "У всех моих друзей есть мамы и папы, а уж дядей с тётями и не счесть! Аллах милостив, он не может забрать к себе сразу обоих!". Караваны прибывали через день, вот только Азира Рашиди с ними не было.
Османская империя постепенно захватила всю Аравию. Умные люди оказались правы – жизнь продолжалась. Балдур превратился в крепкого юношу, а Азар уже редко вставал с лежанки. Вечерами, глядя как языки пламени жадно облизывают ветки саксаула, дядя рассказывал племяннику истории, коих знал великое множество. Были тут и поучительные, и удивительные, а одна особенно запомнилась Балдуру.
– Если идти от Медины на юго-восток, то в самом сердце Хиджаза можно обнаружить руины древнего храма, – рассказывал старик. – Его возвели в незапамятные времена кочевники, камень везли из дальних мест, а в строительстве приняли участие сами искусные египтяне. Они и определили место закладки в центре цветущего оазиса. Храм простоял четыре века, пока захватчики-персы не разрушили величественное здание. С тех пор, говорят, оскорбленная святыня мстит людям, но далеко не всем. Если человек придёт сюда с чистыми помыслами и попросит о помощи, то он вполне может рассчитывать на внимание Всемогущего. Много смельчаков отправлялось испытать удачу, но храм отпустил лишь нескольких, остальные исчезли без следа. Ведь в душе человека живет добро и зло, а последнее побеждает чаще. Гхм, подай воды, сынок, что-то в горле пересохло…
Балдур наполнил ковшик и спросил:
– А что такое храм, дядя? Он похож на мечеть?
– Да, но только этот был посвящен не Аллаху, а лживым богам.
– Разве такие бывают?
– Конечно, нет! В древности люди не знали всей правды о Милосердном и придумывали себе покровителей, но он всё равно помогал своим неразумным детям.
– А что просили те, кто вернулся?
– Один молил о здоровье неизлечимо больной жены, а второй хотел свергнуть тирана в своей стране и стать справедливым правителем. Их желания исполнились. Аллах Акбар!
Балдур надолго задумался. Дядя заменил ему отца и мать, ближе человека у него не было, а сейчас Азар медленно умирает. Лекарь взял немалую плату за осмотр – почти всё, что заработал юноша за десять дней, работая на конюшне богатого родственника, – но сказал, что помочь старику уже невозможно, болезнь голодным шакалом пожирает тело изнутри. Балдур каждый день молил Аллаха за дядю, но тот сох на глазах. Сколько он ещё протянет? Может быть, молитвы достигнут Всемогущего быстрее, если их произнести в этом древнем храме?
Балдур не хотел оставаться один.
* * *
За глинобитной стеной пофыркивали кони. Их влажные носы тыкались в ладошку юноши, вынюхивая подсоленный кусочек хубза или комок бурого сахара, но сегодня Балдур только гладил приятелей по гривам, мучаясь выбором – кого взять? Старого Мана хозяин хватится не скоро, но зато стремительный Раш мигом пересечет просторы Хиджаза. Решено! Если Аллах позволит, то Балдур обернётся как можно быстрее и загладит вину усердной работой. В конце концов, он же не ворует коня, а берёт на время!
Сидящий у костра сторож не заметил, как в тени строений проплыли два силуэта. "Прости, Абдула, – прошептал Балдур. – Я вернусь и закажу тебе самую большую шаурму". Обмотанные тряпками копыта ступали тихо, юноша вёл коня в поводу по узким улочкам. Редкие встречные хорошо, если смотрели на великолепного жеребца, а на его хозяина и вовсе не обращали внимания. Достигнув дома, Балдур положил в суму зерна, немного фруктов и написал короткую записку. Взглянув в последний раз на спящего дядю, юноша вышел во двор, стараясь убедить себя, что поступает правильно.
– Куда это ты собрался на ночь глядя? – спросил черноусый стражник на выезде из города.
– Господин Фейсал послал меня с важным поручением, – озвучил давно придуманный ответ Балдур. – Это срочно.
– Парень служит у него конюхом, – пробурчал второй турок.
– Да? Ну, проезжай…
Юноша пришпорил Раша, благодаря Милостивого за нежданную помощь. Дневная жара спала, конь резво бежал по караванной тропе. Вскоре она стала отклоняться к востоку, где находится Эр-Рияд. На юге лежат пустынные степи с юртами кочевников и оазисами. Балдур почесал щеку. Дядя потратил как-то две седмицы, растолковывая племяннику положение звёзд и возможность определить по светящимся точкам стороны света. Юноша нашел на темном небосклоне Лося и уверенно двинулся в нужном направлении.
По ночной прохладе он преодолел значительное расстояние. Степь перемежалась песком, отгораживаясь от пустыни верным защитником – саксаулом. Ветви деревьев шуршали от порывов ветра и казалось, что они машут одинокому путнику, предостерегая его от опасности или наоборот напутствуя в добрый путь. Раш бежал всё медленней, Балдур выдохнул с облегчением, заметив впереди первый оазис. Из расщелины между валунами бил подземный ключ. Когда разгоряченный скакун успокоился, юноша напоил его водой. Звезды поблекли.
На третьи сутки Балдур начал сомневаться в успехе своего плана. Зерно кончилось, оазисы попадались всё реже и – ни одной живой души кругом. Раш щипал редкие кустики, юноша делился с ним оставшейся водой и вглядывался в плывущую линию горизонта. Храм не показывался. "Может быть, я сбился с пути?" – подумал Балдур, и сердце сжало дурное предчувствие. Юноша спешился. Уставший конь поплелся следом.
Глаза слезились от яркого солнца, губы пересохли и потрескались. Пережевывая выкопанный корень, Балдур шел вперед уже из-за чистого упрямства. Обессиленный Раш остался в последнем оазисе – зеленое пятнышко давно растаяло вдали. Ноги увязали в песке, жгучее солнце раскалило пустыню. Юноша начал понимать, как опрометчиво он поступил. Найти в бескрайних просторах Хиджаза маленький храм, зная только приблизительное направление? Глупость из глупостей! Да и существует ли в действительности это место? Ведь легенды не всегда говорят правду…
Ругая себя за собственную наивность, Балдур сел передохнуть на выщербленную плиту. Ужасно хотелось пить, но кругом ни намека на воду, лишь из песка торчат куски каменных стен. Юноша потер опухшие веки и хрипло вскрикнул. Не может быть!
Он сидел на постаменте с истертыми письменами, а его окружали руины древней святыни.
* * *
Отражение Земля. Флоренция. Набережная Арно.
Солнечные лучи скользили по оранжевым черепичным крышам и, отражаясь от белых стен домов, слепили глаза. Высокий мужчина шагал по причалу – в левой руке покачивалась удочка, в правой серебрилась чешуей связка форели. Мужчина улыбался: улов сегодня приличный, Луиза будет довольна. Войдя во двор, рыбак раскинул руки – из стайки сорванцов, играющих в пятнашки, к нему бросился мальчик. Джузеппе подхватил сына и спросил:
– Как мой Клод смотрит на запеченную форель?
– Хорошо смотрит, пап! Если только ему не придётся её чистить!
Мальчик ужом вывернулся из объятий отца и побежал к друзьям, взбивая ногами пыль. Джузеппе улыбнулся. Сын рос беспокойным, редкий день проходил без новой царапины или синяка, но Клод не мог по-другому. Сколько раз приходилось вызволять его из рук торговцев на рынке, где ватага мальчишек норовила стащить яблоко или гроздь винограда! Сколько раз Джузеппе вылавливал сына из вод Тибра, выпутывал из сетей на берегу или доставал непоседу из глубоко колодца, куда тот упал "совершенно случайно", конечно! Но одновременно с этим мальчик живо интересовался всем, что видел. Синьор Леонардо рассказывал об искусстве и других удивительных вещах, а сын потом просвещал отца. Джузеппе вновь улыбнулся и зашел в дом. Слава богу, что из многих натурщиц Винчи выбрал именно Луизу!
В душе Джузеппе не было ревности, а лишь благодарность удивительному человеку, который, как говорят, построил помимо всего прочего даже крылья подобно птичьим и летал на них перед государем! Разве можно в чём-то подозревать такого? К тому же в цеху шептались, что мастер Леонардо вообще не жалует женский пол, это привносило еще большее спокойствие в сердце Джузеппе. Он поцеловал жену и с гордостью показал связку рыбы. Луиза расцвела, а мужчина в который раз поблагодарил Бога за любовь такой прекрасной женщины. На кухню малым смерчем влетел Клод.
– Папа, мама! Там посыльный пришел!
Родители переглянулись. На улице скучал мальчишка едва ли старше Клода. Увидев Джузеппе, он выпалил скороговоркой:
– Синьор Леонсо срочно требует вас в мастерскую!
– Но у меня же выходной…
– Срочно! – повторил посыльный и выбежал со двора.
– Наверное, что-то случилось, – пробормотал Джузеппе. – Схожу, узнаю…
– А я пока как раз форель приготовлю, мой добытчик, – улыбнулась Луиза.
* * *
Мануфактура Леонсо Милани не могла конкурировать с текстильными цехами Лана и Сета по объему продукции, но зато здесь выделывали изумительное по мягкости и красоте сукно. Секрет изготовления такой ткани Леонсо узнал от своего отца и тщательно берег, неизменно отклоняя щедрые предложения других промышленников. Также как и везде, на мануфактуре использовали труд наемных рабочих, среди которых выделялись доверенные помощники главного мастера – каждый пользовался особыми привилегиями и отвечал за определенный этап производства. Одним из помощников и был Джузеппе.
Хозяин сидел в кабинете и просматривал какие-то бумаги. Зачесанные назад черные волнистые волосы искусно маскировали наметившуюся лысину, а добротный камзол – тучность синьора Милани. На краю стола остывала в большой тарелке нетронутая паста. Джузеппе слегка забеспокоился – если уж мастер забыл о любимой еде, то произошло что-то действительно из ряда вон выходящее.
Леонсо оторвался от чтения и уставился на вошедшего. В выпуклых глазах постепенно перестали прыгать буквы с цифрами, и хозяин мануфактуры произнес:
– Здравствуй, Джузеппе. Ты уволен.
– Что?!
– Уволен с должности помощника и назначен моим представителем во Франции.
Милани ухмыльнулся, наблюдая за растерянностью мастера. Пригладив шевелюру, пояснил:
– Проклятые лягушатники задрали цены на красители. Я хочу, чтобы ты отправился в Прованс, поселился в Марселе и представлял мои интересы перед тамошними торговцами.
– Но…
– Джузеппе, ты ведь знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Я не могу доверить это важное дело никому другому. На новом месте ты будешь получать в два раза больше, чем сейчас, к тому же, я помогу тебе продать дом за хорошую цену. Соглашайся!
– Это так неожиданно…
– Жизнь полна неожиданностей, друг мой, приятных и не очень. Я даю тебе шанс, не упусти его. Ты же знаешь французский?
– Да, мой отец…
– Замечательно! На сборы тебе два дня. Возьми, это на первое время.
Джузеппе принял тяжелый мешочек и почесал затылок. Судя по весу, тут жалование за полгода – есть над чем призадуматься. Зашуршали бумаги. Леонсо пододвинул тарелку со спагетти, лицо исказила гневная гримаса.
– Остыла… Бруно! Эй, Бруно, паста холодная! Джузеппе, не стой столбом, крикни там Бруно! Да, покупатели на дом придут завтра.