Однако Зенон был удивлен таким предисловием, так как знал этого господина только по табльдоту.
- Простите! - Гость вдруг поднялся, вкрадчивыми мягкими шагами приблизился к бронзовой Психее, стоявшей у письменного стола, надел пенсне и начал нежно гладить ее чудную тонкую талию. - Прекрасная! Высшая степень одухотворенности! - шептал он, с наслаждением проводя рукой по чистым девственным формам. - Первое дело: прошу мистера Зенона принять участие в нашем завтрашнем сеансе, - прочел он в блокноте, садясь на прежнее место.
- Мне очень интересно выслушать и второе дело, - старался быть вежливым Зенон.
- Простите! - Мистер Смит снова тихим кошачьим движением проскользнул к медной статуе Антиноя, стоявшей на углу на фоне ярко-лиловой драпировки. Он погладил ее по бедрам, щелкнул ногтем в колено, отчего зазвенела медь, и, вернувшись на место, прочел: - Прошу мистера Зенона убедить мистера Джо принять участие в том же сеансе. - И он склонил голову, уставившись своими рыбьими глазами, глядевшими из красных ободков, на фарфоровые безделушки, стоявшие на камине.
- Сожалею, что должен разочаровать вас, очень извиняюсь, но сеансов я не посещаю и спиритизмом не занимаюсь. Тогда я был единственно по просьбе Джо.
- Будет и мисс Дэзи, - произнес гость, как бы ненароком отводя глаза в сторону.
- Будет? - Зенон на мгновение заколебался... - Что же касается Джо, то я совсем не обещаю влиять на него в этом направлении; впрочем, полагаю, что он и так чересчур поглощен спиритизмом.
- К сожалению, так было только раньше, а со времени приезда Магатмы он оставил свои прежние убеждения и покинул братьев... Ах, с мистером Джо дело обстоит очень плохо, очень плохо... вы ведь знаете?
- Решительно ничего не знаю!
- Это не тайна, я могу говорить об этом, хотя мне и тяжело, но если вы не хотите слушать, если... - и он замялся.
- Напротив, мне важно все, что касается Джо, - обеспокоился Зенон его тревожным тоном.
- Он занялся факирскими экспериментами и под руководством Магатмы готовится стать йогом. Вы давно его видели?
- Три дня тому назад. Я думал, что он уехал, так как в квартире его нет.
- Он наверняка дома. Вот уже два дня, как он сидит запершись, на одном месте, без движения, без воды, без пищи и намерен сидеть так до тех пор, пока не увидит самого себя, пока не раздвоится. Опасный эксперимент.
- Я с ужасом слышу об этом, он мне ничего не говорил о таких занятиях.
- Мы узнали об этом только вчера на сеансе. Нам сообщила мисс Дэзи.
- Нет, если б даже пришлось взломать дверь, я проникну к нему, я должен вырвать его из этого безумия. Очень вам благодарен за сообщение.
- Мы в страхе за него, он не принимает никого из братьев, порвал все отношения с нами, а если еще попадет под власть мисс Дэзи...
- Тогда - что?
- Тогда может погибнуть навек! - мрачно шепнул мистер Смит, рассматривая на камине фарфоровые вещицы.
- Господи, кто же она, наконец, эта мисс Дэзи?
- Тайна... никто не знает... и не следует спрашивать!.. - почти кричал он, зажимая уши, чтобы не слушать вопросов.
- Почему тайна? Мне уже начинает казаться каким-то шарлатанством эта дутая тайна.
- Берегитесь, не раскрывайте этой тайны! Есть вещи, к которым нельзя прикасаться простым любопытством, которые за это мстят! Ты - "неверный" и, как ребенок, играешь с огнем, не зная, что он каждое мгновение может поглотить тебя... Ах, предупреждаю, держитесь дальше от мисс Дэзи, это зловещий огонь. Мы сами боимся ее. Она является на сеансах и производит такие чудеса, о каких никто не мечтал, открывает поразительные вещи и провозглашает такие истины, что... что мы имеем основание бояться... имеем основание бояться ее власти и подозревать, что она посланница не Господа, а - "его"... Может быть, даже воплощение...
- Чье воплощение? - тихо спросил Зенон, невольно вздрагивая.
- Бафомета! - со страхом прошептал мистер Смит и вынул из жилетного кармана щепотку соли, стал суеверно сыпать ее вокруг себя.
- Бафомета? - переспросил Зенон, ничего не понимая.
- Тише! Не станем больше произносить этого имени! Боже мой! - вдруг крикнул он, падая на стул, потому что раздался близкий и страшный крик пантеры.
Зенон выбежал в коридор; ему показалось, что Ба ревела у самых его дверей, но коридор был совершенно пуст.
- Должно быть, рычит в клетке; может быть, голодна, - объяснял он, стараясь сохранять спокойствие.
- Нет, нет, в этом должен быть какой-то смысл! Я ведь еще не знаю, является ли Ба только животным, не знаю...
- А чем же она является? Не самим ли Бафометом? - издевался Зенон.
- Тише, тише!.. Несчастный, не знаешь, что так произнесенное имя могло в этот миг для кого-то стать смертью, несчастьем, болезнью...
- Каким же это образом? Подхватывает на рога и уносит на Бланкенберг? - продолжал он издеваться.
- Все представляет из себя страшную загадку. Нас окружает мрак, в котором таится ужас и вечная смерть. Есть слова убивающие, есть имена, от звука которых рассыпаются миры, есть желания, возникающие против нашей воли, есть мысли, от которых зависит движение звезд. Мы, как слепорожденные, ощупью блуждаем в вечном мраке, пока не настанет день освободительницы-смерти, мы с отчаянной верой придерживаемся земного праха и зовем громким голосом: ничего нет, кроме нашей слепой глупости! Но мир еще прозреет, мучительно прозреет! Пусть он побивает камнями пророков, пусть издевается над собственной душой, он все-таки должен быть спасен силой нашей веры и желаний, мы выведем его из бездны, выведем из греховного плена. Наша истина спасет мир! Но пока еще Тот царит и правит миром, гнездится во всех сердцах, подстерегает, ведет смертную борьбу с Богом... - с жаром шептал он, поднявшись с места.
- Старые, разрушенные предания, давно умершие мумии символов, воскресающие в самом трезвом столетии среди самого трезвого народа, вечная тоска по жизни, вечная боязнь смерти!
- А вы читали "Изиду без покрывала"? - неожиданно спросил мистер Смит.
- Читал, вернее, Джо говорил мне о ней, и я пришел к убеждению, что Блаватская не более как обыкновеннейшая, даже вульгарная шарлатанка, а ее книжка представляет собой смесь бреда и сознательной лжи, рассчитанной на доверчивость наивных людей.
- Величайшая женщина, какую только имел человеческий род, первая святая нашей церкви, а вы о ней говорите как об уличной шарлатанке! - простонал Смит.
- Прошу извинения. Такое впечатление вынес я из рассказа о ней.
- Я ручаюсь, что и вы бы обожали ее, как и мы все. Она несколько дней тому назад приехала в Лондон. Завтра придет в ложу вместе с полковником Олкоттом. Я охотно введу вас, сеанс будет необыкновенный, будут дары, присланные из Тибета самим далай-ламой. Блаватская - величайший медиум в мире!
- Благодарю вас, с меня уже довольно чудес.
- Господи, какое кощунство!
- И зачем мне видеть чудо, если я не знаю, что оно мне может объяснить?
- Да, вы очень "не знаете", очень! Простите, оставим этот вопрос. Мне надо идти, но, может быть, вы будете любезны передать Джо, что она желает видеть его возможно скорее.
- Я не знал, что они лично знакомы.
- О, это с давних пор предмет поклонения Джо, еще из Бенгала, - шепнул мистер Смит, окинул сладострастным взглядом фигуру Антиноя и вышел.
А Зенон поспешно направился к квартире Джо в третьем этаже, сильно встревоженный словами мистера Смита. Но он долго стучал, прежде чем ему открыл дверь высокий коричневый малаец, прекрасный, как Антиной; волосы у него были, как у женщины, заплетены в косы и собраны на голове, а в волосах блестел высокий золотой гребень, украшенный изумрудами.
- Мистера Джо нет дома, - решительно заявил он, не впуская Зенона в квартиру.
- Должен быть, мы сегодня условились здесь увидеться, и он ведь уже два дня не выходил из дому.
Зенон хитрил, лишь бы проникнуть внутрь.
- Не знаю, вы не записаны, а здесь перечислены все, кого я должен был пропустить. - И он показал карточку, испещренную иероглифами.
- Очевидно, он позабыл записать. Ведь ты меня знаешь и помнишь, что я всегда вхожу без доклада.
- Но жертва уже началась...
- Я опоздал... - Он совершенно не понимал, о чем говорит малаец.
- Нельзя... нет... - защищался тот все слабее, не зная, что делать, так как ему было известно о дружбе Зенона и Джо. А Зенон тем временем, не обращая уже внимания на его сопротивление, вошел в переднюю.
Малаец озабоченно почесал за ухом, запер дверь на целую систему замков и провел его в боковую комнату, где на низком столе в медном подсвечнике горело семь высоких восковых свечей, возле стен стояли широкие диваны, покрытые желтым шелком, стены тоже золотились горячим блеском китайских шелков с шитыми на них золотыми драконами.
Малаец подал ему длинную, тонкую, как паутина, и прозрачную, как вода, вуаль лилового цвета и открыл дверь в соседнюю комнату.
Зенон держал в руках удивительно мягкую шуршащую материю и не смел ни о чем спросить, чтобы не выдать, что он не принадлежит к посвященным. Только после ухода служителя он двинулся с места.
"Что все это значит? Какая это жертва началась?" - думал он, удивленно глядя кругом, так как никогда не был в этой части квартиры и даже не догадывался о ее существовании. Он заглянул сквозь открытую дверь в соседнюю комнату, но отступил назад. Там было совсем темно, вся комната была как бы разделена ширмочками на отдельные клетки. Зенон взял свечу и пошел в глубину помещения, проходя одну комнату за другой. Всюду царила тьма, было пусто и тихо, нигде не было ни единого человека; только в комнате, в которой раньше проходил сеанс, он услышал какие-то приглушенные, неясные звуки, какие-то стоны, выходившие как бы из-под земли. Иногда как бы крик доносился замирающим эхом и все куда-то глухо проваливалось. Он остановился в испуге, не понимая, откуда доносятся эти голоса. В комнате, как и везде, было пусто, только в окна заглядывали тени деревьев и мерцание далеких огней ползало по стеклу золотой паутиной.
Спустя некоторое время голоса зазвучали опять, и как-то ближе, яснее, почти рядом с ним. В ужасе отскочил он, свеча погасла, его окружил мрак, и тогда только он понял, что этот как бы сдавленный, странный шум плывет из круглой комнаты. Отыскав дверь, Зенон бесшумно открыл ее; за ней висела тяжелая гардина. Голоса, перемежающиеся звуками музыки, раздались совсем близко; он слегка раздвинул занавес - и в ужасе попятился назад.
Он бросился обратно в комнату сеансов, зажег папиросу и, прижавшись лбом к стеклу, старался отрезвить себя оконным холодом и рассматриванием деревьев в саду.
"Вижу хорошо, - это туя... чувствую холод... знаю, где нахожусь... сознания не потерял..." - медленно думал он. То, что он там увидел, обрушилось на него кошмарным ужасом.
"Я видел, но это невозможно... мне показалось... какое-то затмение в мозгу..." - размышлял он, как бы с трудом освобождаясь от безумного сна. Спустя какое-то время, окончательно успокоившись и уверившись, что он в полном сознании, Зенон опять пошел туда и робко заглянул за портьеру.
Круглая большая комната вся утопала в волнах мягкого голубого света; голубой ковер покрывал пол, голубого же цвета были глухие, лишенные окон стены, покрытые в некоторых местах золотыми таинственными знаками. Из бронзовой греческой лампы, свешивавшейся с потолка, проливалось пропущенное сквозь занавеску туманное сияние, и в этом сонном полусвете, в этом лунном мерцании, словно где-то в бесконечности, освещенной дрожанием звезд, среди упоительного аромата орхидей, склоняющихся из золотых корзин по стенам, среди сладких звуков каких-то неизвестных инструментов двигались призрачные фигуры, босые и почти нагие, овеянные только цветными, прозрачными, как вода, вуалями. Только головы и лица были у них тщательно закрыты. Это был какой-то дьявольский хоровод привидений, пляшущих в бешеном, хаотическом круге, стегающих себя длинными прутьями зеленого бамбука.
Джо сидел посредине комнаты на ковре, скрюченный, неподвижный, глядя тупым, застывшим взглядом и, как мертвец, ничего не слыша. Он был совершенно слеп и нечувствителен к этому бурному вихрю, который проносился вокруг него все быстрее, развеваясь радугой цветных тканей, звуча охрипшими голосами и свистом истязаний, колеблясь вереницей белых тел под тонкими покровами, казавшимися паутиной, орошенной светом.
Семь мужчин и семь женщин кружились в безумной мистической пляске, ожесточенно бичуя себя среди диких криков и судорожного плача. Они били себя, опьяняясь болью, с фанатичной жаждой страданий, с жертвенным пылом мученичества, били один другого куда попало, сплетаясь в клубящуюся массу, в безумный слепой хоровод, несущийся с криками, судорожно дергающийся, потерявший сознание. Розги свистели все быстрее, движения становились неуловимыми, красные полосы, как змеи, все чаще извивались на белых телах, брызгала кровь... Иногда кто-нибудь со страшным криком падал на пол, полз к ногам Джо и целовал его нагие стопы, не замечая, что весь этот круговорот проносится по его телу, топчет, давит его и летит дальше. Или кто-нибудь вырывался из безумного круга, бился головой об стену, дико, ужасно кричал и валился без чувств на землю.
Вдруг все упали ниц, и зазвучал хор смертельно усталых голосов, молитвенных стонов и жалобных слез: "За грехи мира прими страдание наше!.. За грехи мира прими кровь нашу!.."
И снова началось бичевание, еще более жестокое и неукротимое. Ужас наполнил комнату, все слилось в один хаос криков, запахов, звуков невидимой музыки и жгучих ударов, в один круговорот тел, залитых кровью. Наступило слепое бешенство, страшный шабаш одержимых душ, потрясаемых судорогами безумия и смерти.
Зенон стоял за портьерой, как бы погруженный в мучительный фантастический сон, дико водил вокруг глазами, слушал и не мог поверить. Он закрыл глаза, щипал себе руки: не спит ли он? Кровавое, дикое видение не исчезало. И только после этого гимна, несколько раз прерывавшего этот шабаш, он понял, что происходившее перед его глазами было самой реальной действительностью.
Он пытался узнать участников, но ни одного лица нельзя было различить под покрывалами. Только по стройной фигуре, по высокой груди, лебединой шее и прядям рыжих волос над ослепительно белыми плечами он угадал мисс Дэзи.
Не верил, но предчувствовал, что это она; временами ему даже казалось, что он различает ее голос, и тогда он замирал от какой-то дикой, нечеловеческой боли и его охватывало такое исступление, что он хотел броситься к ней, вырвать ее из этой толпы, унести далеко, целовать ее раны и горячими губами ловить струйки крови, стекавшие к ногам. Он вовремя овладел собой, но чувствовал, что и его охватывает жар и кровавая жажда бичеваний и ран. Дикое, сладострастное желание крови просыпалось в нем, как голодная пантера, готовая прыгнуть; еще момент - и он бы не удержался и ринулся вперед. Нечеловеческим усилием воли он вырвался, побежал, гонимый фуриями ужаса и страха.
Сам не зная, как и когда, очутился он в центре города, на одной из широких улиц, среди крикливой толпы и лихорадочного движения.
Ослепительный свет электрических солнц, иллюминация на балконах, оглушительный крик, суета, стук экипажей и отрывки напеваемых арий - все это превращало улицу в какую-то могучую, бурную реку, в которую он упал всей силой инерции, на самое дно, совершенно не понимая, что происходит вокруг и куда несет его этот человеческий поток.
А толпа все увеличивалась, плыла как лавина, множась шумными притоками из боковых улиц, заливала всю Оксфорд-стрит бесчисленным морем голов, волнующихся и кричащих. Тысячи газет развевались над головами, сотни кебов и омнибусов, зажатых давкой, раскачивались над толпой, а с крыши почти каждого омнибуса кричал какой-нибудь человек, стараясь подчинить себе непрекращающийся шум, тысячи шляп подымались вверх и тысячи глоток ревели изо всех сил не переставая. Хаос усиливался еще более: с верхнего конца улицы приближались гудящие, могучие звуки труб. Но Зенон ничего этого не видел, в глазах у него все еще плясали голые окровавленные тела, он слышал над собой свист бамбука, невольно ежась и как бы сторонясь удара, и тревожно затаенными взглядами все еще следил за ее длинной шеей и вырвавшимися из-под повязки рыжими волосами.
"А может, это не она? - вдруг подумал он, с трудом отрываясь от кошмарного видения. - Ведь у меня нет никаких доказательств, мне только показалось, я только догадывался по волосам и по фигуре... Глупость, в этой толпе найдется тысяча похожих на нее, могла быть похожая и там!.. Но, может быть, это была все-таки она?"
В нем началась глухая борьба, упорная, злая и предательская. Всей силой сердца он отвергал подозрения, но уже одна эта мысль, что она могла быть в той одержимой, бичующей себя толпе, наполняла его дикой мукой и невыразимо угнетала... А ревнивый злой голос подозрения все сильнее звучал в нем, подобный змеиному шипению.
"Кто знает, кто она? Кто знает? - говорил он самому себе. - Искательница приключений, медиум, употребляемый для всевозможных экспериментов? Впрочем, какое мне дело до нее? Если ей нравится, может себя бичевать, может избить до смерти. Довольно с меня всего этого..."
И вдруг он позабыл обо всем: в нескольких шагах от него вынырнула из толпы голова, до того похожая на Дэзи, что он бросился к ней, но она исчезла в уличной давке. В это время приблизился оркестр, и загремел "гимн королевы", подхваченный всеми.
Зенон окончательно пришел в себя лишь тогда, когда его прижали к стене и чуть не поломали ребер; тут он узнал, что это победа над Арабим-пашой привела толпу в такой неистовый восторг и весь Лондон точно опьянел от радости.
- Черт вас возьми с вашими победами! - бесился он, еле удерживаясь на ногах, получая отовсюду толчки, задыхаясь и катясь вдоль стены, как ком теста под валиком; а толпа стихийным потоком стремилась за оркестром.
Наконец ему удалось свернуть в переулок, где он мог немного отдышаться и прийти в себя; не зная, что с собою делать, и чувствуя страшную усталость, он пошел дальше по каким-то пустым переулкам. Шел, лишь бы идти, лишь бы дальше, глубже погрузиться в город, убежать от этих ужасных воспоминаний, от самого себя и от людей. Но еще долго сопровождали его голоса восторженной толпы и резкие звуки труб...
Зенон не мог забыть того, что видел. Теперь он вспомнил, как недавно в клубе ему говорили о существовании секты спиритов-бичевников. Тогда он смеялся и не верил. А теперь он увидел это собственными глазами!
Ведь Джо был там, среди них, и она тоже! Он содрогнулся, вспомнив Джо, нагого, скорченного, снова увидев перед собой окровавленное тело Дэзи, чудную высокую грудь, изрезанную красными рубцами. Каждая из этих ран имела свой голос, кричала в его сердце мукой и состраданием, он ощущал эти раны в себе самом, они жгли его, заливали живой теплой кровью, исступленно хлестали.