И эти пустынные водные просторы, и купы шепчущихся ив, и порывы неистового ветра привносили в мои ощущения новые оттенки, наполняя душу странной горечью и унынием. Особенно усердствовали ивы: ни на миг не умолкая, они то что-то бормотали, то пересмеивались, то издавали леденящие кровь завывания, то тяжко вздыхали… Но самым примечательным было то, что их шелестящий гомон свидетельствовал о какой-то особой жизни всего этого необъятного растительного пространства. Оно было чуждым всему вокруг, совсем не таким, как разбуянившиеся, но ничуть не злобные река и ветер. Ивы словно бы жили в ином измерении, подчиняясь иным законам бытия, и в данный момент увлеченно обсуждали какие-то доступные лишь им одним тайны. Они заговорщически друг к другу наклонялись, забавно покачивая косматыми головами, шевеля мириадами листьев, даже тогда, когда совсем ненадолго утихал ветер. Итак, растения двигались независимо от него, как живые, и эта их жутковатая обособленность вселяла в меня какой-то иррациональный ужас.
В лунном свете ивы казались несметным полчищем - они угрожающе размахивали множеством серебряных пик, готовые в любой момент атаковать наш бивак.
У всякой местности есть своя аура, и довольно активно проявляющаяся, надо только прислушаться и присмотреться… Путешественник особенно явственно ощущает ее во время ночлега, когда выбранное для привала место дает понять, "принимает" оно его или нет. Поначалу на эту ауру мало кто обращает внимание, хлопоча над палаткой и приготовлением пищи, но при первой же передышке - чаще всего после ужина - все становится ясно. Знак, поданный нашим ивовым пристанищем, был абсолютно недвусмыслен: мы тут никому не нужны. Ощущение враждебности нарастало. Мы оказались у опасной грани, преступив которую рисковали вызвать страшный гнев. Одну ночь нас, возможно, потерпят, но не дольше! И порукой тому все языческие боги дерев и стихий - они говорят нам "нет"! Мы первые из рода человеческого посмели осквернить своим присутствием этот заповедный островок, и напрасно: ивы не принимали нас!
Вот такие нелепые, непонятно откуда взявшиеся мысли одолевали меня, пока я стоял и слушал, слушал… Дослушался до совершенно бредовой идеи: а что, если эти говорливые ивы вдруг решат продемонстрировать свою "жизненную силу"? Взовьются чудовищным роем и по приказу местных властителей со свистящим гулом устремятся к стоянке "захватчиков", чтобы там, повиснув над нашей палаткой черной зловещей тучей, низринуться вниз. Вот они смыкают свои ряды, потом, чуть расступившись, встают поудобнее и с угрюмым видом ждут, когда наконец подует достаточно сильный ветер, который позволит им взмыть ввысь… Я мог поклясться, что ивы выглядели несколько иначе, чем минуту назад, их строй стал более тесным.
С неба донесся зловещий крик какой-то ночной птицы, и в этот момент меня резко качнуло: кусок суши под моими ногами надломился и с гулким плеском шлепнулся в воду… Я едва успел отскочить и принялся ретиво искать сушняк, посмеиваясь над собой: ну вот, в который уже раз поддался нелепым фантазиям, которыми буквально нашпигован мой мозг…
Собравшись идти назад, я вспомнил пожелание Свида завтра же отсюда убраться, и только подумал, что это весьма разумная мысль, как мой приятель возник передо мной собственной персоной. Подойдя вплотную, он, стараясь перекричать вой ветра и рев реки, спросил:
- Ты чего так долго?! Я уж было решил, что-то случилось!
Но, судя по его лицу, по некоторой экзальтированности тона и по всей его повадке, я понял, что не тревога за меня погнала его прочь от уютного костра. В этом заклятом месте он тоже чувствовал себя не в своей тарелке, и ему просто не хотелось оставаться одному.
- Вода все поднимается! - крикнул он, махнув рукой в сторону залитой лунным светом реки. - И ветер тоже крепчает!
Свид был, как всегда, краток, но я его понял: он призывал меня оценить всю опасность нашего положения.
- Хорошо еще, что у нас хватило ума поставить палатку в той выемке, так-то оно надежнее, - буркнул я и в оправдание своей медлительности стал врать, будто не мог найти подходящего плавника.
Однако порыв ветра отнес эту мою оправдательную речь в сторону, поэтому Свид услышал только про палатку и, кивнув, заорал в ответ:
- Хорошо, конечно! - но тут же добавил: - А еще лучше было бы убраться отсюда, пока целы, - подальше от этого зловещего места!
Он буквально огорошил меня и даже разозлил, потому что очень точно выразил мое собственное настроение. Да, место именно зловещее. Зло витало совсем близко, я чувствовал это каждой клеточкой.
Подойдя к костру, мы подбросили туда ту жалкую охапку сушняка, которую мне удалось собрать, и, разворошив угли ногами, в последний раз заставили пламя разгореться. Потом еще раз осмотрелись.
- Из-за ветра, наверное, немного спадет жара, - обронил я и, помню, очень был изумлен раздраженным ответом моего приятеля: мол, дорого бы он дал за нормальную июльскую погоду, пусть даже самую жаркую, только бы утих "этот проклятый ветер".
Все было готово к ночевке: перевернутое вверх дном каноэ лежало рядом с палаткой, впритык к нему - два желтых весла, мешок с едой висел на крепком суку, вымытые миски лежали на безопасном расстоянии от кострища; утром, в случае чего, можно было наскоро перекусить.
Мы присыпали песком янтарные тлеющие угли и заползли в палатку. Полог решили не опускать, и мне хорошо были видны ажурные переплетения веток, россыпи звезд и серебристое лунное сияние, разлитое повсюду. Шелест ив и неистовые порывы ветра, пытающегося зацепить тугой брезент палатки, - последнее, что я запомнил, прежде чем погрузился в сладостное забытье…
II
Я не сразу сообразил, что глаза у меня открыты и что взор мой устремлен в ночное небо. Взглянув на часы, приколотые к брезенту, я увидел - настолько ярким был свет луны, - что сейчас самое начато первого, начались новые сутки. Выходит, мой сон длился не более двух часов. Свид спал как убитый, ветер буйствовал по-прежнему, а сердце мое почему-то сжалось от страха. Такое впечатление, будто рядом что-то происходит… совсем рядом.
Я резко сел и высунул голову из-под полога. Все эти кусты, и маленькие и большие, ходили ходуном, их нахлестывал ветер, но наш брезентовый домишко, по счастью, был недостижим для его порывов - они проносились выше, не задевая верха палатки, и возвращались к нам, успев растерять весь свой боевой пыл. Охваченный странным волнением, я решил проверить, не случилось ли чего с нашим скарбом, и, встав на четвереньки, потихоньку начал пробираться к выходу, стараясь не задеть Свида.
Мне уже почти удалось выползти наружу, когда мой взгляд случайно скользнул по макушкам кустов, росших чуть поодаль, в зыбкий узор из колышущихся листьев. Я сел на пятки и стал приглядываться. Чуть выше моей головы мне привиделось нечто немыслимое… Среди колеблющихся ив двигались какие-то смутные тени, облепляя ветви подобно зыбким сгусткам, очертания которых в мертвенном лунном свете ежесекундно менялись. Тени были совсем близко от меня, футах в пятидесяти.
Я чуть было не кинулся будить Свида, но что-то меня остановило: еще, чего доброго, спугнет их… Я стал осторожно выползать из палатки и, до рези напрягая глаза, смотрел, смотрел, пока окончательно не убедил себя, что это мне не снится.
Взору моему предстали огромные фигуры, достигающие самых верхушек кустов: великаны бронзового цвета, пребывающие в постоянном движении, но у колебаний их был свой особый ритм, независимый от прихоти ветра и покорных ему ветвей. Немного успокоившись, я сумел рассмотреть этих существ получше: они были несравнимо крупнее и выше людей, и сразу было понятно, что в них нет ничего человеческого. Они не просто прятались в ветвях, вынужденные раскачиваться вместе с ними. Ничего подобного, они ежесекундно изменялись - растягивались, устремляясь к небу, и макушки их сливались с темнотой, сплетались друг с другом, образуя колоссальные витые колонны, их конечности и огромные тела то разбухали, то истончались и, подобно лентам серпантина, закручивались спиралями вокруг изгибавшихся под ветром веток. Их нагие аморфные тела то заполняли собой все пространство куста, до самых кончиков листьев, то лениво устремлялись вверх мерцающими в лунных лучах потоками, похожими на струи густого тягучего дыма. Лиц их мне увидеть не удалось. Только эти отливающие тусклой бронзой извивы непрерывно сплетающихся тел.
Я весь обратился в зрение, стараясь не упустить ничего, ни одной мельчайшей детали, и все время боялся, что великаны сейчас исчезнут, сольются с мерно колышущимися ветвями, и тогда, ничего не поделаешь, придется считать их оптическим обманом. Стараясь подметить непреложные доказательства их реального существования, я в какой-то момент обнаружил, что сами критерии, определяющие их реальность, стали какими-то зыбкими. Чем дольше я смотрел на этих существ, тем менее фантастичными они мне казались, хотя, конечно, были очень далеки от стандартов, которые обычно фиксируют фотоаппараты и дотошные биологи. От моего страха не осталось и следа, его сменило смиренное благоговение и жгучее любопытство, подобных чувств я никогда еще не испытывал. Похоже, мне посчастливилось увидеть живых, вернее говоря, "воплотившихся" элементалей[26] этих нехоженых мест. Наше вторжение растревожило их, заставило выбраться из укромных уголков. Да, похоже, мы устроили в этом заповеднике настоящий переполох… В моей памяти тут же всплыли десятки легенд и сказок о друидах и подвластных им духах стихий, которых люди почитали с незапамятных времен. Мне бы еще немного подумать, разложить все по полочкам, но неведомая сила толкала меня все дальше вперед.
Я подполз на четвереньках к костру и, поднявшись, почувствовал своими босыми ступнями, что песчаный пятачок рядом с кострищем еще не успел остыть. Ветер тут же вцепился мне в волосы и стал хлестать по щекам; от рева клокочущей воды заложило уши. И река, и ветер были предельно реальны, стало быть, мое восприятие оставалось вполне адекватным. Тем не менее фигуры не исчезли - продолжая взмывать к небесам, они, безмолвные и величественные, растягивались в огромные, но необыкновенно изящные спирали. Охваченный при виде этого зрелища каким-то почти мистическим экстазом, я готов был пасть пред таинственными существами на колени, как самый дремучий язычник.
Наверное, так бы оно и было, но очередной порыв ветра оказался настолько мощным, что, отброшенный в сторону, я едва удержался на ногах. Вероятно, ветер хотел меня растормошить, сдуть наваждение. Однако фигуры никуда не делись, просто теперь я наблюдал за ними с другого ракурса. Они по-прежнему взмывали из черного нутра ночи к звездному небу, но, увы, мой изначальный скептицизм оправдался. Мне действительно все только показалось. Ну и что, рассуждал я, разве от этого увиденное мной было менее реальным? К сожалению, реальность эта была явлена только мне. Ивовые ветви и лунный свет, причудливо соединившись, отразились в зеркале Моего воображения, да так, что привидевшиеся мне картины казались абсолютно реальными. Итак, всего-навсего обман зрения… Набравшись храбрости, я пересек песчаные проплешины и подошел ближе к кустам. О боже, неужели и впрямь все это было лишь галлюцинацией, игрой моей взбудораженной фантазии? Но разве все эти мои "разумные" доводы не диктуются рутинными, давно изжившими себя стандартами якобы достоверных научных данных?
Я же был уверен, что эти похожие на сгустившиеся тени создания действительно существовали: слишком долго оставались в поле моего зрения их ввинчивающиеся в небо фигуры, чтобы сойти за нечто эфемерное, да и выглядели они вполне материально, сопоставимо с привычными нам мерками. И все же вдруг взяли да исчезли!
Как только бронзовые гиганты пропали, а вместе с ними естественные любопытство и азарт, на меня накатил ледяной ужас. Теперь уже не оставалось ни малейших сомнений в том, что этот затерянный остров находился во власти неведомых и недоступных нашему разумению сил. Опасливо озираясь, я лихорадочно искал, куда бы скрыться, но вскоре понял, что ничего путного все равно не придумаю, и побрел к палатке. Стараясь не разбудить Свида, я улегся на свое песчаное ложе, предварительно опустив полог, чтобы не видеть этих опостылевших ив, освещенных мертвенным лунным светом, а чтобы заглушить омерзительные завывания ветра, натянул на голову край одеяла.
III
Как нарочно, чтобы мне не пришло в голову внушать себе, будто все случившееся со мной не более чем сон, я долго не засыпал, и, даже когда веки мои наконец отяжелели, мной овладела всего лишь дремота: не покидавшая меня тревога мешала моему сознанию полностью отключиться, я постоянно был начеку.
Спустя какое-то время с меня слетело и это жалкое подобие сна. Резко вскочив от вновь накатившей волны почти животного страха, я сразу понял, что вызван он не буйствующими ветром и рекой - что-то иное назойливо вторгалось в мое тревожное забытье, пока не разбудило меня совсем. Я вдруг обнаружил, что не лежу, а сижу, стараясь не шевелиться, и - вслушиваюсь в ночь.
Снаружи доносился не то слабый прерывистый шорох, не то легкое постукиванье - по всей поверхности палатки. Видимо, так оно продолжалось уже довольно долго, но мне только сейчас удалось расслышать эти хаотичные звуки. Застыв от напряжения, я окончательно забыл про сон, а потом вдруг почувствовал, что стало тяжело дышать и что на меня как будто кто-то навалился, кто-то весьма упитанный…
Ночь была очень душной, но мое тело мгновенно покрылось холодным потом. Чуть позже я сообразил, что давят не на меня, а на палатку, причем со всех сторон одновременно. Значит, ветер все-таки и до нас добрался, налег всей своей невидимой тушей? Или там начался дождь? А может, капает с листьев? Кроме того, ветер мог донести с реки водяную пыль, она оседала на палатку, на лету собираясь в крупные капли…
Прокрутив в голове с дюжину вариантов, я вдруг понял, что произошло! Тополь - единственное на острове настоящее дерево, под которым стояла наша палатка, - не выдержал напора ветра и сломался! Сейчас он еще стоит, опираясь ветвями на наше хрупкое жилище, но при первом же резком порыве рухнет прямо на нас… Это его листья шуршат и трутся о брезент - пока… Я откинул полог и выскочил наружу, истошным голосом призывая на помощь Свида.
Я огляделся: дерево как стояло, так и стоит, на палатке никаких капель или брызг, ничего…
Сквозь листву уже пробивался холодный серый свет, тускло мерцал песок. На небе все еще толпились звезды, ветер продолжал громко завывать, костер окончательно потух, а с восточной стороны в просветах между кустами видны были слабые проблески зари. Уже несколько часов прошло с тех пор, как я, затаив дыхание, наблюдал за устремлявшимися вверх бронзовыми гигантами, теперь они казались мне просто ночным кошмаром, но даже воспоминание навевало ужас. До чего же мне надоел этот взбесившийся ветер! Невероятно измотанный бессонной ночью, с нервами, натянутыми до предела, я и не помышлял ни о каком отдыхе. Вода продолжала свое наступление. Плеск и рев речного потока гулко отдавался в воздухе, моя тоненькая ночная рубашка быстро намокла от разлетавшейся во все стороны водяной пыли.
Свид не отозвался на мой панический вопль, теперь его и вовсе было незачем будить. Я стал с пристрастием осматривать нашу стоянку: каноэ на месте, оба весла - тоже; с тополиного сука свисает мешок с припасами, вокруг все те же ивы - обступили со всех сторон, качаются… Вскрикнула, проснувшись, какая-то птаха, в сумеречном небе мелькнула стая уток. Ветер сыпал мне на ноги струйки песка, и острые песчинки впивались в ступни. Я обогнул палатку и сквозь кусты пробрался к реке. При виде этих растянувшихся до самого горизонта ивовых чащоб, блекло-серых, как привидения, мне снова стало не по себе. Слоняясь вдоль берега, я пытался понять, что же все-таки барабанило по палатке и так сильно на нее давило, что даже заставило меня проснуться. Скорее всего, очередные фокусы ветра - подхватывая сухой песок, он швырял его на палатку, и песчинки шуршали о брезент, а потом стал дуть в тоненькую крышу, навалившись на нее всей своей мощью.
Нервное напряжение и безотчетный страх все нарастали.
Я подошел к дальнему берегу, в глаза сразу бросилось, как сильно он за ночь похудел, - река унесла огромные куски. Зайдя по щиколотку в прохладную воду, я, намочив обе ладони, приложил их ко лбу. Вот-вот должно было взойти солнце, и в воздухе веяло острой свежестью раннего утра.
Возвращаясь назад, я специально стал пробираться сквозь те кусты, где мне привиделись извивающиеся бронзовые великаны, и, как только забрел подальше, в самую чащу, из зеленого сумрака метнулась чья-то огромная тень. Сердце мое болезненно сжалось… Кто-то пронесся мимо меня, точно…
Внезапно в спину мне ударил порыв ветра, словно хотел помочь выбраться, и, едва я очутился на более или менее открытом пространстве, страх почему-то сразу исчез… Ну, почти исчез…
Глупости, не было никакой фигуры, уговаривал я себя, в густых зарослях может привидеться все что угодно, и огромный зверь, бросающийся на тебя из-за дерева, на поверку оказывается всего-навсего игрой шаловливого ветерка, случайно качнувшего пару-другую веток. Должен сказать, испытанный ужас был настолько глубок и настолько не похож на прежние аналогичные переживания, что вызвал у меня болезненное любопытство, почти заглушившее и самый страх. Потихоньку я добрел до самой верхней точки острова, откуда была хорошо видна вся пойма реки: пурпурная в лучах восходящего солнца, она казалась такой волшебно прекрасной, что я едва не закричал от охватившего меня восторга.
Однако крик восхищения застрял у меня в горле, едва взгляд мой упал на нашу еле заметную в окружении кустов палатку: я обнаружил нечто более впечатляющее, чем шутки невидимки-ветра.
Ландшафт явно переменился. То, что я видел все с другого ракурса, значения не имело, ибо перемены произошли только в непосредственной близости от палатки… Сгрудившиеся вокруг ивы придвинулись почти вплотную.
Всю ночь шажок за шажком подкрадывались по зыбкому песку - и вот, доползли… Интересно, это ветер их передвинул или сами припожаловали? Мне сразу вспомнилось дробное постукивание по брезенту и тяжесть, навалившаяся на палатку и на мое сердце, - тяжесть, из-за которой я в холодном поту проснулся. Меня вдруг качнуло ветром, как какой-то куст, я еле устоял на ногах. В поведении ив достаточно очевидно просматривалась некая целенаправленность, продиктованная крайней враждебностью, - это кошмарное открытие ввергло меня в состояние полной прострации. Усилием воли я взял себя в руки: какая нелепость, надо же такое выдумать! Мне хотелось и смеяться, и плакать одновременно: ну почему, спрашивается, мой ум так падок на всякую чертовщину? И вдруг похолодел, пораженный страшным открытием: а что, если атака невидимых сил направлена не на наши тела, а на наше сознание?..
Ветер слегка меня освежил, через минуту-другую из-за горизонта показался краешек солнца, значит, был уже пятый час; видимо, я довольно долго простоял здесь на пригорке, не решаясь приблизиться к смутившим меня ивам. Я крадучись подошел к палатке, придирчиво осмотрелся, после чего - да, вынужден признаться! - произвел кое-какие расчеты: промерил со всех сторон расстояние от палатки до границы кустов, с особым тщанием - до кустов ближайших.