А сам Сильный в это время свернулся где-то между бранами шестнадцатого слоя нереальности, и ничего не видел - учился работать со временем. На то он и Сильный, чтобы испытывать свою силу в битве с Текущей Вечностью. Никому из прежних - даже Ооргу Праотцу не удавалось с ней справиться, но Сильного не зря назвали именно так. У него должно было, наконец, достать сил для перенаправления течений внутри Вечности, их разделения, петлевания и прочих приемов, названия которым Знающие придумали ещё в те годы, когда не существовало ни Оорга, ни его Шестнадцатисторонника Больших. Но придумать название - не значит понять и осилить! Это только глупые лысомордые думают: повесил на предмет бирку со словом, и сразу стала понятна его сущность! Должна была Вечность дождаться Сильного, чтобы стать послушной своему Создателю, бесконечное количество раз воплощавшемуся в разных Знающих для понимания созданного им. И только став Сильным, он смог надеяться на победу в почти вечном состязании со временем, сотворенным, но непонятым.
Некоторые племена оорги делают самовозвращающиеся топоры - и ни один из мастеров не в состоянии объяснить, почему топор, в случае промаха, возвращается к бросавшему. Так и Сильный, ещё будучи Первым, создал из своего Сна Сущее и То, что внутри Бран. А вместе с тем, что внутри Бран, вдруг появилась Текучая Вечность, и как ни бился над нею Первый, но шанс понять и приручить её появился лишь недавно, когда он стал Сильным.
Еукам часто размышлял об этом, сторожа свою грань, и иногда, когда размышления заходили в тупик, позволял себе проснуться от Не-Сна, выныривая в Бытие на некоторое время. Остальные Неспящие придерживались старых заповедей и никогда не позволяли себе прервать свой Не-Сон, который стороннему ооргу, непосвященному в таинства Шаманских Обращений, показался бы самым праздным сном из всех, доступных Живущим.
Шаман глядел в глаза Оорга-Праотца уже вторую закладку кизячного угля, когда под полог без разрешения вползла старая ведьма. Еукам хотел притвориться Наблюдающим, однако Жалыдын Туурдек не зря была ведьмой: поквохтав по-перепелочьи, что должно было означать смех, она подползла к шаману и больно стукнула его берцовой костью шакала по носу! Как раз в то место, где уже третий день собирался соскочить сезонный чиряк!
Еукам взвыл от боли, чего никогда не сделал бы, будь в это время Неспящим, а карга, устраиваясь удобнее над очагом и опорожняя в него свой мочевой пузырь, запела пробуждающую Сагу.
Шатер окутался смрадным паром, Жалыдын недовольно заурчала и принялась раскидывать почти затушенные угли по сторонам.
- Что ты делаешь, старая дрянь?! - Уговорив чиряк не болеть, возмутился Еукам. - Кто теперь разожжет мне очаг? Кто будет настолько смел, что позовет одного из Шестнадцати?
- Дурак, - проскрипела ведьма, - неужели ты не понял, почему тебе теперь не нужен очаг? И такого барана назвали Неспящим! Лучше бы твою никчемную жизнь передали Журчиру, как просила я! Оборотов на тридцать её хватило бы, а Он бы - не проспал! И не надо никого звать, я уже здесь!
- О чем ты говоришь, Ооргова Задница? - На всякий случай спросил Еукам, но понимание уже вошло в его сознание, и от этого тело неопытного шамана предательски задрожало часто-часто, и Разбуженный, а теперь его следовало называть только так, возопил: - Он вырвался?! Балтар Назерил?!
- Да, Еукам Ниррам! И Демон вырвался с ним! Они пьют силу из своего прежнего источника, и даже обладают ключом Затвора. Так что теперь справиться с ними будет очень трудно. Если Сильный не вмешается, нам всем будет очень плохо!
- Где, с какой стороны он вырвался?! - Шаману уже стало понятно, что ошибку исправить не удастся, но наказания, которое должно последовать вскоре, избежать очень хотелось. - Неужели, пока я отвернулся, он успел…
- Отвернулся? - Гнусно осклабившись, переспросила ведьма. - Ты, отродье ленивой полевой мыши, ты, испражнение скорпиона, ты!! Ты оставил свою Грань! Ты делал это и раньше! Много раз!
Шаман молчал, не понимая, откуда старая Жалыдын может об этом знать, а старуха прыгала вокруг него и орала в торчащие над макушкой уши:
- Теперь ты узнаешь, что такое - Гнев Шестнадцати! Тебя выпотрошат, снимут с тебя твою вонючую шкуру, бросят её в ручей, чтобы вымокла, а когда размякнет - набьют её ракушками и скорпионами! Набивать будут до тех пор, пока она не начнет лопаться! К тому мигу она станет размером с ханскую юрту! И тогда это чучело бросят в шерстяное кольцо посреди песков. А ты все это будешь видеть! Твою бестолковую жизнь будут поддерживать четверо из Шестнадцати. И я буду в их числе! Ты будешь жить ровно до тех пор, пока внутри твоей высыхающей шкуры не останется один скорпион - самый злой, самый сильный, самый большой и самый голодный! Он вылезет наружу из твоей шкуры, он остановит цепь перерождений твоих сущностей - Живых и Неживых! Он откусит твою тупую башку! И навсегда отправит тебя в нижние поля событий, где никогда не происходит ничего, где ты станешь неопределенностью. Там тебе и место!
От полагающегося ему наказания Еукам забыл как говорить - он только хрипел и клацал клыками, один из которых несвоевременно разболелся. Под штанами что-то полилось. Шаману было не впервой ходить под себя, но ещё никогда он не делал этого, находясь в сознании, и было в этом что-то постыдно-гадкое, хотя и не без удовольствия - как с удивлением отметил последний из Ниррамов.
Он упал на спину, как предписывал ритуал, и, раскинув в стороны конечности, заорал, обращаясь к тысячеглазому лику Оорга:
- Отец Оорг! Убей меня сам! Сейчас! Убей, потому что я подвел народ Оорги! Даруй мне…
- Заткнись, Еукам, - спокойно ответил темный лик Тысячеглазого Праотца голосом старухи Жалыдын. - Нет твоей вины в том, что Балтар вырвался на свободу. Он вышел по высохшей струне, когда кто-то совершил обряд омовения на алтаре в Круге. Тебе повезло, остальные Неспящие уже не смогут проснуться - он пожрал их души, как пожрал души совершивших обряд. Но своей невоздержанностью он загнал себя в ловушку - он сожрал того единственного, кто должен был принять его новое Назначение. Теперь, пока Ключом не завладел кто-нибудь из Недостойных лысомордых, он будет привязан к своей роще, он не сможет покинуть круг своих камней!
Шаман перевернулся на живот, встал на четвереньки и, злобно ощеряясь, прорычал:
- Зачем же тогда ты меня так напугала, старая сушеная баранья лопатка? Смерти моей захотела, мерзкая ведьма? Я тебя сейчас…
Он приподнялся, нашаривая на полу головню поувесистей.
- Остановись, - снова сказало ночное небо, - ты должен знать, чего вы все заслуживаете за то, что Балтар оказался на свободе. Ты остался единственный из живых, кто видел рисунок Балтара, кто знает его мерзкую сущность. Поэтому утром ты сожжешь свой шатер и вдвоем с Двенадцатой Жалыдын отправишься на земли гололицых. Вы будете идти ночами, пока не доберетесь до Рощи Демона. Никто из Оорги, кроме тебя, не сможет быстро найти путь в эту рощу, никто не знает, где она. А ты будешь её искать по рисунку Балтара. Когда доберетесь до места - Двенадцатая проведет обряд призвания Пятнадцати, а ты ей в этом поможешь! И будете ждать нас.
Когтистая лапа, схватившая обугленную дубину, разжалась - деревяшка, упав, стукнула шамана по большому пальцу на ноге, но он этого не почувствовал. Еукаму вдруг открылось, что теперь, пока ведьма не проведет обряд призыва Пятнадцати - все надежды Живущих ложатся на его костлявые плечи. От этой чести спина его распрямилась, а подбородок задрожал мелко-мелко, из правого глаза выкатилась непрошенная слезинка, шаман смешно чвыркнул носом и заорал на ведьму срывающимся на визг голосом:
- Чего расселась, дур-р-ра! Собирайся давай! Нам ещё шатер жечь!
Ведьма подчинилась, признавая за Еукамом право командовать до тех пор, пока они не окажутся в Роще.
Стойбище было разбужено перед самым рассветом треском прогоревшего и обрушившегося каркаса уничтоженного огнем шатра Неспящего. Напуганные оорги, плохо соображая спросонья, бросились тушить опавшую кучу пепла и углей, но наткнулись на вставших на их пути Неспящего и поддержавшую шамана Жалыдын-ведьму. Убоявшись уронить стариков в догорающий костер, народ Оорги остановился, и постепенно приходя в себя и просыпаясь, стал понимать, что произошло нечто значительное, если Неспящий проснулся и сжег свою юрту. Все молчали, прислушиваясь к глухому треску горящего дерева, а когда Небесный Огонь раскрасил далекий край степи в оранжево-розовый цвет, народ Оорги вдруг осознал, что шаман и ведьма пропали из стойбища, унеся с собой тайну произошедших ночью событий.
Глава 21. Лес. Новые горизонты
Ладиэль справил свое четырехсотлетие в прошлом году. Хотя, сказать "справил" - было бы неправильно. Эльфы, в отличие от эльфин, живущих намного дольше, никогда не справляют эту дату, считающуюся ровно половиной отмерянной эльфу жизни. Просто делается еще одна зарубка на своей ветке дерева-дома - без праздника, без положенной лесу жертвы.
Послезавтра ветви предстояло украситься четыреста первой отметиной. Ладиэль уже представлял себе, как возьмет в руку ритуальный обсидиановый нож, как оросит место надреза коры своей кровью, и как, попросив прощения у дерево-дома, сильным и точным движением вскроет небольшой участок на ветке. Затем надрежет ножом руку от указательного пальца до сгиба в локте, перемешает натекшую кровь со смолкой дерева, аккуратно, стараясь не ронять капли, замажет получившейся массой рубец на правой руке. Остаток массы нужно будет высушить, разрезать на четыреста одну часть, и вкопать их вокруг ствола дерева, там, где узловатые корни вылезают на поверхность.
Ритуал, некогда несущий какой-то вполне определенный смысл, давно утратил начальное значение, превратившись в ещё одну хореографически безупречную красивую традицию, коих вокруг эльфов было несметное множество. Подчас Ладиэлю казалось, что вся жизнь его народа - выполнение какого-то сложного ритуала, протяженного, жестокого, ибо любое отклонение от древних традиций и расписаний наказывалось очень строго. Запущенная тысячи лет назад система жила своей жизнью, в которой менялись части, отмирали старые ветки и отрастали новые, но сама система оставалась неизменной - как чередование восхода и захода солнца. Каждому шагу, жесту и слову положено было свое место, время и обстоятельство. И никакой возможности забыть или попутать - таких слов и в языке у эльфов не было. Приходилось использовать чужие слова, приноравливая их корни к эльфийскому произношению. Не очень часто и только в отношении наказываемых эльфов. Хотя, старики (тоже человеческое слово: после двухсот весен по лицу эльфа не определишь - триста лет ему или восемьсот, а опыт у тех и других - одинаков) говорят, что тысячу лет назад и наказывать-то некого было - настолько все блюли правила.
К своим четыремстам Ладиэль уже лет пятьдесят как пребывал в чине старшего сурового садовника, и занимался как раз наказаниями проштрафившихся эль-льойффу, поэтому знал о нарушениях традиций много больше других. Выполнять свои прямые обязанности ему приходилось нечасто - один, два раза в год: все же эль-льойффу народ законопослушный и дисциплинированный, так что службой Ладиэль не тяготился. Никогда ему ещё не представлялось случая открывать "Красную книгу наказаний" по делу - не было среди лесного народа таких безумцев, которые могли быть наказаны за проступок, описанный в этой книге. Большинство провинившихся подвергались экзекуциям, описанным в "Зеленой книге", да пару раз Ладиэлю пришлось воспользоваться "Желтой". Подчас в голову Ладиэля закрадывались подозрения, что написавший "Красную книгу" был либо сумасшедшим, либо не эль-льойффу - ведь один только перечень рассматриваемых в ней преступлений вызывал шевеление волос по всему телу. И Ладиэль благодарил Великих Духов, что такой чокнутый оказался среди народа Эль-Льойффу всего один, ведь применить придуманное наказание к придуманному преступлению из "Красной книги" у старшего сурового садовника никогда не хватило бы сил.
Всё остававшееся после присутствия на службе время Ладиэль посвящал написанию "Великой истории народа Эль-Льойффу от начала времен до эпохи царствования Великих королей-соправителей Глэдирдайля и Бекердейля, посадивших тысячу лесов". Писалось трудно, потому что значимых исторических событий в упорядоченной жизни королей Эль-Льойффу почти не бывало. А дотошное описание бытовых мелочей, продолжительных церемоний и обрядов, скрупулёзное занесение в текст "Истории" самых незначительных деталей жизни лесного народа уже порядком наскучили Ладиэлю. Последнее событие, которое могло быть названо "исторически важным", было устранение руками круглоголовых семейного клана Бекердейля, после которого король-соправитель, как говорят, стал гораздо сговорчивее.
Ладиэль знал об истинной подоплеке Четвертого Освободительного Похода круглоголовых не понаслышке - ведь, кроме прямых обязанностей, на суровых садовников возлагались сношения Эль-Льойффу с внешним миром. И Ладиэль тогда покинул родной лес впервые - чтобы убедить религиозных вождей человеческой расы зачистить участок леса, принадлежавшего клану Бекердейля. Зачем это понадобилось клану Глэдирдайля Ладиэль не знал ни тогда, ни теперь. Внешне отношения соправителей никак не изменились.
А со священниками людей вышло забавно - у Ладиэля очень быстро сложилось впечатление, что в духовенство круглоголовые специально набирают самых несговорчивых. Эти важные жрецы в сверкающих одеждах не могли договориться между собой ни до чего - даже солнце, если послушать их, всходило над одним деревом в разное время и с разных сторон. Месяц обновился на небе четыре раза, а толку от переговоров не было никакого. Ладиэлю уже становилось интересно каким образом им удалось провести предыдущие три Великих Похода и захватить столько земель - если каждый настолько дорожил своим мнением, единственное достоинство которого состояло в том, что оно было отличным от других, когда один из прислуживавших эльфийской делегации человечков не шепнул ему, что для организации религиозного похода нужно обращаться совсем к другим людям.
И оказался прав - человеческие менялы - хранители серебра и золота - разработали, подписали и реализовали подходящий договор в две седьмицы. Жрецы под влиянием менял удивительным образом сразу нашли друг с другом общую точку зрения на нечестивцев Бекердейля, коварно похитивших какое-то сокровище, воодушевили народные массы, собрали и возглавили Четвертый Поход. Было одно "но", которое не нравилось Ладиэлю: сокровища Бекердейлей, среди которых было немало общеэльфийских святынь, нужно было оставить алчным менялам, но король Глэдирдайль был не против такого условия, и пришлось уступить.
И теперь, накануне своего четыреста первого дня прорастания, Ладиэль, склонившись над текстом "Великой истории", поправлял описание узора на обшлаге правого рукава выходной тоги епископа Тьенского, с которым ему пришлось встретиться на пятьдесят шестой день выполнения Тайной миссии. Ладиэлю и раньше казалось, что в тексте есть какая-то неточность - он прочел эту страницу четыре раза, пока не сообразил в чем дело! Память наконец-то восстановила перед ним картину встречи, и Ладиэль с ужасом понял, в чем состояла его ошибка! На рукаве епископа каждый третий листок, шитый по краю серебряной нитью, был не стилизованным лавром, а пальмовым двоелистником! За такую неточность Ладиэль стукнул себя по голове ладонью и, вспомнив соответствующее наставление из "Зеленой книги", провел третье(!) в этом году наказание - отсек себе мизинец по второй сустав. Палец должен был отрасти спустя пару лун, а до тех пор предстояло накрепко запомнить свою ошибку и впредь не допускать такого! Успокоенный, он внес в текст "Великой истории" необходимые исправления и улыбнулся своим мыслям.
И в этот миг в дупло вошла Глодитроэль Старая - Великая эльфина, видевшая Прорастание любого из ныне живущих Эль-Льойффу. Она была такой древней, что могла рассказать о временах, когда по небу бродили три луны, или о том, откуда на самом деле взялись круглоголовые. Но с эльфинами время играет в какую-то свою игру - чем старше они становятся, тем моложе выглядят. И сейчас Глодитроэль, прекрасная, как никогда прежде, величественно прошла мимо Ладиэля и замерла у противоположного от входа дупла. В него было видно, как кончается Великий Лес.
Глодитроэль печально вздохнула и, обернувшись, подарила хозяину жилища одну из тех своих улыбок, ради которых некоторые особо впечатлительные эльфы были готовы ходить за ней неделями. Были у неё и другие улыбки: такие, от которых кровь останавливалась или закипала, были и такие, которые вызывали вокруг безудержное веселье, но в этот раз она почему-то решила одарить Ладиэля Улыбкой Чистой Веры!
- Здравствуй, старший садовник! - Прошелестела эльфина. - Как чувствуют себя твои корни? И легко ли тебе с новыми побегами?
Ладиэль никогда прежде не разговаривал с нею и не знал, как правильно ответить Великой на вопрос о родителях и детях. К счастью, эльфине и не требовались традиционные ответы, потому что, не дожидаясь их, она вдруг сказала:
- Мне кажется, это ты прошлый раз ездил к престолу круглоголовых решать задачу обрезания излишних побегов на древе Бекердейлей?
- Да, Великая, - Ладиэль поклонился.
- У тебя хорошо получилось. - Похвалила его Глодитроэль. - Быстро.
- Благодарю, Великая.
- Не стоит. Твои заслуги давно оценены. Именно поэтому я здесь. Садись, а я постою - возраст уже не тот, - она кокетливо улыбнулась, - суставы почти не гнутся. Я слышала, ты пишешь какую-то рукопись?
- Да, Великая. Если тебе интересно…
- Нет, не особенно, - эльфина еще раз улыбнулась, - что там может быть такого, чего я не видела или не слышала? Сто семь тысяч триста шестнадцать весен - это тебе не шутки! Вот так-то, мой юный друг. Но то, что тебя интересует прошлое - это мне на руку. Должно быть, ты читал о той заварушке, что произошла между дикими и круглоголовыми лет двести назад?
- Когда продажный герцог предал своего короля и ударил тому в спину?
- Что? - Глодитроэль задумалась, и снова - в третий раз! - улыбнулась! - Может быть, и предал. Но это ерунда. В той истории важно другое.
Она замолчала, водя пальцем по стене, повторяя замысловатый узор дерева. Эльфина долго собиралась с мыслями, а Ладиэль всё это время сидел - ни жив, ни мертв, понимая, что сейчас решается его будущее: станет ли он одним из доверенных лиц Великой и, следовательно, поднимется выше королей-соправителей, или же умрет в безвестности, как умирают почти все эльфы. Эльфина внезапно порывисто шагнула навстречу Ладиэлю и заговорила:
- Ту давнюю стычку двух рас спровоцировали мы, Эль-Льойффу, надеясь, что наши враги перебьют друг друга. Мы все рассчитали верно, и так бы все и случилось, если бы герцог Намюр не ударил в спину своему королю. Не зря говорят - "гаже людей только их младенцы"! Это неожиданное предательство позволило выбраться из ловушки большинству орков и людей! Мы просто не успели привести в действие подготовленное заклинание, которое должно было придать дополнительные силы Шестому Стражу Вечных ворот, которого глупые орки назвали Повелевающим Слугой-Демоном и даже устроили ему Алтарь с персональным колдуном! - Эльфина весело рассмеялась, но, увидев на лице Ладиэля растерянность, погрустнела.