– Что? – медленно, как слепой, Доре поднял голову, – что ты сказал!?.. – на заледенелом лице жестко блеснули васильковые прорези глаз.
– Извини…
Жан перегнулся через кровать, схватил мужчину за рубашку и рванул на себя.
– Ты… если ты только!..
– Прекратите! – попыталась встрять между ними Клод.
– Мерзавец! – ослепнув от бешенства, Жан продолжал тащить противника на себя.
– Да шучу я, шучу! – беспомощно размахивая руками, отчаянно заорал мужчина, – пусти, ненормальный!
– Прекратите!!
Клод схватила кружку и выплеснула вино Жану в лицо.
Подогретая жидкость попала в глаза, рот, струйкой потекла под рубашку. Жан растерянно сморгнул, отчего в глазах защипало.
– Пусти, идиот! – мужчина отчаянно рванулся в сторону, но, осознав, где он находится, Жан уже сам опустил руки, – ты что, с ума сошел?
– Прекрати, Рене, – попыталась остановить мужа Клод.
– Кретин! – оглядывая себя, ещё больше взъярился Рене, – ты же мне все пуговицы оборвал!
– Прекратите!!
Уловив смену ритма дыхания больной, женщина поспешно склонилась над кроватью:
– Подушку!
Рене схватил со второй кровати подушку.
– Сюда… голову выше… вина…
– Сейчас… отойди! – мужчина бесцеремонно отпихнул Жана в сторону, – черт, одеяло намочили, – на белом пододеяльнике растеклась кроваво-красная лужа, – что стоишь? Давай сухое.
Жан поспешно протиснулся мимо, сдернул со своей кровати одеяло.
– Давай, – забрав сухое, Рене всунул в его руки мокрое, – не мешай.
– Что с ней?
– Откуда я знаю.
– Вина!
– Отойди, – Рене метнулся к столу.
Жан попытался пробраться к кровати, но его опять отпихнули в сторону.
Тогда он отступил к стене, прижался спиной к доскам и замер, напряженно следя за суетой у кровати: Этьену приподняли, почти посадили на постели. С того места, где он стоял, были видны укрытые одеялом ноги и белая (как неживая!) рука, безвольно лежащая поверх пододеяльника.
Ему показалось, что пальцы шевельнулись.
– Что?!
– Не мешай! – отмахнулся Рене, – сядь вон там, – ткнул локтем в сторону второй кровати, – сядь там и заглохни. Без тебя справимся.
Жан покорно сел на матрац.
– Не волнуйтесь, – не поднимая головы, успокоила его Клод, – всё прошло.
– Что, прошло?
– Не твоё дело. Какого … ты вообще лезешь? – не вставая с места, выкрысился на него мужчина, – сказано, прошло, значит, прошло… ешь, давай.
Жан растерянно оглянулся вокруг, только сейчас заметив, что корзина уже разобрана и на столе, рядом со спиртовкой пристроилась плетенка с хлебом, миска с холодным мясом и сыром, кружка и объемистая бутыль. Даже не разбираясь, что в бутылке, Доре налил полный стакан, единым духом выпил и опять присел на кровать…
– Как он там? – опорожнив кружку, женщина устало разогнулась.
– Спит… хоть бы пиджак снял, обалдуй…
– Надо его раздеть…
– Ладно, с ним я сам справлюсь… псих… чуть душу не вытряс…
– Ты тоже хорош…
– Откуда же я мог знать… – пытаясь скрыть смущение, Рене опустил глаза и завозился с воротом рубашки, – у него никогда ничего серьезного не было… бабы на нем вечно висьма висели, но чтобы наоборот… – Рене удивленно покосился на кровать, – любопытная мордашка, но… вот не думал, что такая его зацепит…
– Значит, плохо ты его знаешь.
– Выходит, что плохо… смотри, не влюбись! – он оставил в покое ворот и свирепо сверкнул на жену глазами, – голову оторву!
– Кому?
– Обоим. А ему – не только голову…
Глава 6
1
Во сне он опять блуждал по катакомбам. Бесконечно долго спускался по гладкому покатому полу, пока вдруг не понял, что остался совершенно один.
– Эй!
Звука не было. Вместо него изо рта, как если бы он находился в воде, выплеснулся рой крохотных воздушных пузырьков. Он повернулся, попытался броситься обратно, но покатый пол опрокинулся, превратившись в немыслимо крутой, почти отвесный спуск.
– Нет!
Ноги скользнули в пустоту, но ощущения падения не было. Он словно плыл или летел, всем телом опираясь на плотный упругий воздух.
Впереди показался свет. Круглое пятно далекого выхода, забранного толстыми тюремными прутьями.
– Нет!..
Просыпаясь, Жан резко оттолкнулся обеими руками от подушки, рванулся назад, ударился затылком о стену, и замер, бессмысленно моргая склеенными вином ресницами.
– Доброе утречко, – издевательски пропел рядом чей-то сладенький голосок.
– Какого черта… – Жан машинально потер ладонью ушибленный затылок.
– Что, во сне муж на своей жене застукал? – участливо поинтересовался тот же голос, – поделом тебе…
Сообразив, наконец, где он находится, Жан потянулся вперед и заглянул за стол.
– Брюки пока мои одевай. И халат, – мужчина затолкал кучку щепок внутрь небольшой печки-буржуйки, захлопнул дверцу, встал и старательно отряхнул колени, – ваше хозяйство Клод позже принесет.
Жан тревожно оглянулся на кровать.
– Спит она… есть будешь?
– Ещё бы не буду! – Жан единым духом влетел в брюки, – здравствуй, Рене.
Маленький круглый Рене довольно ухмыльнулся.
– Пошли, солью.
Поднимая со стола кувшин, поманил его в угол, к водруженному на табурет тазу.
Жан намылился, согнулся над тазом, подставил под струю воды сложенные лодочкой ладони.
– Давай… Ох! – от ледяной воды на мгновение занялось дыхание, – ещё! – с наслаждением вымылся, потом стянул с плеча Рене полотенце и растерся.
– Халат…
Сзади послышался кашель.
– Этьена! – как был, полуодетым, Жан метнулся к ней, помогая перебороть приступ, приподнял ей голову, платком вытер губы, и растерянно уставился на розоватое пятно на ткани.
– Да вино это! Вино, – Рене отобрал платок, бросил обратно на табурет, – всю ночь, пока ты дрых, отпаивали… Простуда у неё, понял? Потому и кашель. Ещё и сопли будут… иди жрать, наконец.
Доре опустил девушку на подушку, подоткнул одеяло.
– Халат надень, ещё твоих соплей тут не хватало…
Чуть ли не насильно подняв с кровати, Рене натянул на него халат, прищурился и насмешливо фыркнул:
– Ну и видок у тебя!
Жан обвел себя взглядом.
– Да уж, пугало…
(Ещё бы не пугало, если чужие брюки свободно сидели у него на талии, но далеко не доходили до лодыжек, а из широких рукавов халата почти по локоть торчали голые мускулистые руки.)
– Кто бы мог подумать, – не выдержал и ехидно добавил Доре, – что на твой скелет когда-нибудь нарастет столько мяса.
– Не больше чем на твой, только у меня места меньше… – беззлобно отшутился Рене, – ну, за встречу, – он расставил на столе кружки и разлил по ним темно-вишневое домашнее вино.
– Ты меня, – покосившись глазами на кружку, смущенно произнес Доре, – извини за вчерашнее. Я не должен был…
– Ладно, проехали, – отмахнулся Рене.
– Твоя жена, наверное, черт знает что обо мне подумала?…
– Да уж, было на что посмотреть… – не смущаясь, подтвердил Рене, – темпераментно сыграл, мерзавец…
"Кретин – я!.."
– Ладно, не переживай. Она у меня классная девчонка, и всё прекрасно понимает. На самом деле, это я сглупил. Видел же, что у тебя нервы на пределе, и всё-таки не удержался… Ладно, за встречу!
Мясо, сыр, толстые ломти ноздреватого хлеба, примятые соленые огурчики… Они оторвались от еды, только вылизав всё дочиста.
– Да, ну и ночка, – отвалившись от стола, Рене оперся спиной о стену, – откуда вы взялись?
– Долгая история.
– Ничего, время терпит.
Жан задумчиво взял в руки пустую кружку.
– Я сам мало что знаю, – он поставил кружку обратно на стол, – а понимаю ещё меньше…
– Ну, подцепить девчонку тебе это не помешало, – не удержался, чтобы не поддеть Рене, – везет же некоторым.
– Скорее уж, она меня подцепила, – взгляд непроизвольно метнулся к кровати, – я напился, подрался с офицером, потом попытался удрать от патруля. Ну и… она перестреляла половину солдат и притащила меня к себе.
– С огоньком девчонка… Это оттуда? – посерьезнев, Рене указал глазами на его грудь.
– Да.
– А сейчас?
– Вышли прогуляться, ну и… напоролись.
– Случайно?
– Не знаю… – Жан невольно опустил глаза, мысленно обругал себя трусом, вскинул голову и четко произнес, – нет. Её искали. Возможно, нас обоих, но её – точно искали.
– Да, веселенькое дело… Она в Сопротивлении?
– Да, – кивнул Доре.
– Ясно, – протянул Рене, – значит, ищут и те, и эти. Знаешь, с кем она связана?
– Нет.
– Значит, не дураки.
– В последнее время дураком обычно оказываюсь я, – невесело усмехнулся Доре.
– Ты – везунчик, – рассмеялся Рене, – сцепиться с патрулем, познакомиться с такой милашкой и заплатить за всё одной маленькой дыркой. Везунчик, и всегда им был.
– Да ну тебя, – Доре встал и нервно закружился по подвалу, – я серьезно. Нам надо убираться из города, и как можно быстрее.
– Ладно, что-нибудь придумаем…
Доре раздраженно отмахнулся.
– Сядь, – жестко приказал Рене. Жан автоматически сел, – если серьезно, то ты и так, похоже, наломал дров. Так что сиди и не рыпайся.
– Рене, у вас с Клод могут быть из-за нас очень крупные неприятности.
– Дурак. Этот подвал я для своих интимных встреч оборудовал, что ли?…
– Я действительно, идиот, – с изумлением глядя на этого нового, незнакомого ему Рене, медленно протянул Доре.
– Везунчик…
2
Наверху дважды стукнули по крышке люка.
– Не волнуйся, – не давая ему испугаться, успокоил Рене, – свои.
– Добрый день.
Оказавшись внизу, Клод разложила на кровати вынутую из корзины одежду.
– Это ваше.
Рене встал.
– Пошли, погуляем…
Жан нерешительно провел ладонью по халату.
– … пошли, пошли, там переоденешься.
Клод села на табурет у кровати. Рене собрал с его постели одежду и подтолкнул Жана к лестнице.
– Давай, не задерживай.
Наверху он сложил одежду на бочку.
– Одевайся.
Жан быстро переоделся.
– Значит, так, – Рене оперся спиной о дверцу автомобиля, закурил и выпустил в воздух идеально круглое колечко сизого дыма, – без меня из подвала ни шагу, – кивком головы он указал на сдвинутую бочку, – вздумаешь сам крышку поднимать, потом хлопот не обберешься. Ясно?
– Да.
Жан подошел к небольшому подслеповатому окну, с удовольствием вдохнул пахнущий зимним солнцем, влажным цементом и яблоками воздух.
– Сколько же мы не виделись?
– Ну, – мысленно подсчитал Рене, – почти семь лет.
– Ничего себе!.. Ты давно женат?
– Весной шесть лет стукнет. У нас с Клод уже двое пацанов.
– Ого!
– Вот тебе и "ого"… А ты? – Жан неопределенно повел плечами, – всё ищешь?
– Не знаю… – говорить об этом не хотелось, – странно как-то… в нашей пещере всё по-прежнему, и фонарь цел, и всё остальное… Помнишь, как я его у сторожа стащил?… – отрешенно провел пальцем по кладке, попытался отковырять кусочек цемента, – у тебя дети, Я, ну… в общем… тоже… А ему так и осталось пятнадцать…
Рене опустил сигарету:
– Ты был там, где его…
– Нет… Там новый обвал…Я думал, что после того больше никогда не смогу заставить себя спуститься вниз…
Рене понимающе кивнул. Долго стояли молча.
Из люка показалась голова Клод.
– Ну, как? – живо обернулся к ней Доре.
Полностью поднявшись на поверхность, женщина оправила юбку и неторопливо пожала плечами.
– Она спит. Это очень хорошо. Во сне на болезнь тратится меньше сил. Я приготовила морс – поите её почаще.
– Хорошо.
– Всё, – Рене решительно загасил окурок, – прогулка окончена. Спускайся вниз и сиди тихо.
Жан послушно шагнул на ступеньки.
– Да, как её зовут? – когда над полом остались только голова и плечи, спохватился Рене.
– Этьена.
– Этьена?
– Антуанетта, – поправился Доре.
– Антуанетта… а дальше?
– Не знаю.
– Хорош. Адрес-то хоть знаешь? – Жан назвал адрес, – и то хлеб. Ладно, спускайся.
Над головой захлопнулась крышка люка, потом заскрипела бочка.
Задумчиво постояв на последней ступени, он прихватил табурет и осторожно поставил его рядом с кроватью.
"Вот мы с тобой и поменялись местами", – садясь на табурет, невесело подумал Доре.
Этьена по-прежнему спала. Подрумяненное жаром лицо казалось полупрозрачным и, в то же время, словно светящимся изнутри. ("Это душа, милок, наружу просвечивает", – почему-то вспомнился бабкин голос.) Кожа на висках подтянулась, от крыльев носа к губам наметились тонкие морщины.
"Кто же ты такая? Ворвалась в мою жизнь, перевернула душу, а я так ничего о тебе и не знаю. Почему мне всё время кажется, что я тебя уже где-то видел? Где-нибудь на улице? Или в кафе? Не знаю. Раньше постеснялся спросить, а теперь… Телепортация… – незнакомое слово оставило на губах тонкий горьковатый привкус, – может, ты – ведьма? Или… не знаю. Знаю только, что не хочу, нет, не могу тебя потерять".
Глава 7
1
Так прошло три дня.
К концу первого дня жар спал, и Этьена погрузилась в странное полулетаргическое состояние, балансируя на зыбкой грани между смутной явью и полным бесчувствием. (Она не реагировала ни на какие внешние воздействия, но исправно жевала и глотала то, что попадало ей в рот.)
Крышка люка регулярно поднималась и по ступенькам спускалась Клод. Тогда Жан выходил наверх размяться.
Спал урывками, да и снилась какая-то непонятная, не запоминающаяся, но навязчивая дребедень. Что-то похожее на едва слышный стук где-то в дальней комнате огромного гулкого дома. Просыпался с раздражающе острым чувством неудовлетворенности, ополаскивался ледяной водой и садился к кровати.
Или начинал мерить шагами повал. Хотя, что там было мерить! В узенький проход между койками едва вмещалось четыре его шага, да и то четвертый приходилось сильно укорачивать, чтобы на полном ходу не влететь коленом в стол.
Казалось бы, за три месяца болезни он передумал всё, что мог. Оказалось, что нет. О главном-то он и не подумал. Не удосужился. Он переворошил своё прошлое, вдосталь намечтался о будущем, том, которое настанет после войны и в котором будут и новые роли, и новые встречи.
Вот только с настоящим-то он и не разобрался. Жил, словно попав между страницами. А на страницах была война, которую он, перескакивающий от съемок к репетициям, а от репетиций обратно к съемкам, уже научился не замечать. Принимать, просто как существующую независимо от него часть действительности.
В тридцать восьмом он, как и большая часть других военнообязанных мужчин, пришел на сборный мобилизационный пункт и был приписан к воинской части, в которой, занятый съемками, так и не появился. Потом повредил ногу и всё время, от начала до окончания этой выморочной войны, провалялся на больничной койке. Там же и узнал, что он уже демобилизован и по выздоровлению может опять возвращаться на киностудию.
До сих пор именно здесь была настоящая его жизнь. Съемки забирали его всего, без остатка. Все его душевные и физические силы. Создавали иллюзию полноценного существования, зачастую полностью заменяя собой существующую вокруг реальность.
Он привык жить среди таких же увлеченных людей, для которых трагедия несчастного царя Эдипа казалась более близкой и реальной, чем трагедия размолоченной танковыми гусеницами Польши.
Здесь была другая, абсолютно незнакомая ему порода людей, которых ему приходилось играть, но с которыми почти не доводилось сталкиваться в реальной жизни.
Пожалуй, больше всего его поразил Рене. Его он знал с детства, знал все его слабости. Рене, который, с его точки зрения, всегда был трусоват, застенчив и нерешителен. Теперь от этого Рене зависела его жизнь.
Он был героем на съемках, не боялся рискованных трюков. Но Рене оборудовал этот подвал.
Мысли, мысли, мысли. Никогда ещё за всю свою жизнь он столько не думал. И о себе, и о людях, прошедших сквозь его судьбу.
Никогда ещё он не думал о себе так много и так плохо. Доре и раньше-то привык себя сильно не баловать, считая, что лучший критик для актера – сам актер. Но теперь его самокритика достигла стадии самоуничтожения.
На четвертый день в подвал заглянул Рене.
– Заставил ты нас побегать… – Жан выжидающе замер, – пошли, тебя ждут.
Машинально проведя рукой по волосам, Жан прихватил с вешалки пиджак, и быстро взбежал по ступенькам. Рене поднялся следом, опустил люк.
– Туда.
Крытым переходом прошли в дом.
– В кабинет.