5
Всё крутится, крутится, крутится…
Вязкий грязно-желтый туман плотно обволакивает тело, липкий воздух забивает гортань, при каждом вздохе киселем течет в легкие. На желтой взбаламученной поверхности кружатся обрывки слов, лиц, мыслей.
Кружатся и тонут в тошнотворно-желтых обморочных водоворотах.
"Если бы только не кружило…"
Черные омерзительные пальцы жадно тянутся к горлу. Такие холодные на вид, при прикосновении они прожигают его насквозь.
Руки… руки… руки!
Они вырастают ниоткуда. Нет ни лиц, ни туловищ… Ничего!
Извиваясь, как змеи, эти бесчисленные руки словно вычленяются из окружившей его темноты, тянутся, нерешительно колышутся, ждут подходящего момента. А, дождавшись, хватают его и тащат.
Он боролся.
Срывал с себя и отшвыривал в темноту ладони.
Бил по мышцам.
Уворачивался.
Черные пальцы вцепились ему в шею.
Чувствуя, что изнемогает, он попытался кричать, но сквозь стиснутое горло не пробилось ни звука.
Руки единым фронтом рванулись ему навстречу. Все черные, кроме одной. Эта, тонкая, нежная, ослепительно белая, схватила его за волосы и безжалостно рванула назад, опрокидывая в темноту навзничь…
– Тихо, тихо…
Пытаясь не дать мужчине встать, Этьена всем телом навалилась на него сверху, попыталась прижать к матрацу его руки, но вместо этого сама оказалась притиснутой к одеялу.
– Тихо, успокойся…
Почти не чувствуя её тяжести, Доре приподнялся, опрокинул девушку на бок, одной рукой схватил её запястье, а другой попытался сжать горло…
– Осторожно! – Симон буквально сорвал её с кровати, – он же тебя задушит!
– Нет!
– Дура!
Получив свободу, Доре согнул ногу в колене, уперся локтями в матрац и приподнялся.
– Черт!
Симон отшвырнул метнувшуюся к кровати Этьену обратно к двери и упал на больного сверху.
– Осторожно!
– Полотенце давай!
Вдвоем с братом они обкрутили мужчину полотенцем и примотали ткань к раме кровати.
– Черт, совсем взбесился!.. Да сделай же что-нибудь! – из последних сил удерживая ноги больного, прохрипел Симон.
– Руку держи!
Вдвоем они навалились на его руку, на несколько мгновений прижав её внешней стороной к кровати.
– Шприц!
Мадлена вогнала в вену иглу.
– Всё.
Сведенная судорогой ладонь обмякла, кулак разжался, кончики пальцев задрожали.
– Пульс?! Следи за пульсом!.. Мадлена, раствор!
"Я ввела много… очень много… и очень поздно… если бы я принесла диагноста раньше"…
Слишком опустошенная, чтобы думать, она молча стояла в ногах кровати и смотрела, как врач вгоняет в предплечье иглу…
Мадлена принесла маску с широкой гофрированной трубкой…
Спина Симона заслонила от неё кровать.
Странно, но, потеряв возможность видеть, она перестала и слышать. В полнейшей, кристальной тишине происходящее словно утратило свой смысл.
Кто этот человек? Почему он лежит здесь, такой плоский и неправдоподобно огромный. Длинная худая рука, которая несколько минут назад как тряпичную куклу, повалила её на кровать, теперь беспомощно вытянута, пальцы расслаблены.
Раньше она никогда не замечала, какие у него красивые пальцы.
Удлиненные фаланги, овальные ногтевые лунки. Сейчас, словно отделенная от туловища, рука казалась произведением искусства, шедевром, изваянным из бледно-кремового мрамора, не более живым, чем обломки древних статуй, разложенные на музейной полке.
Не более живым… не более…
Чувствуя, что теряет сознание, Этьена на ощупь выбралась в коридор, дошла до библиотеки и тихо стекла в кресло.
Часть вторая
Глава 1
1
Жан проснулся, и ещё некоторое время полежал с закрытыми глазами. В голове гудело.
"Это ж надо было вчера так надраться, – всё ещё не открывая глаз, равнодушно подумал он, – теперь опять весь день будет болеть голова. Может быть, залезть под душ? Сначала под теплый, даже горячий, а потом под ледяной… Нет, под горячий не получится. Надо греть воду… А если сразу под холодный?"
При одной мысли о холодной воде глаза сами собой раскрылись и растерянно уставились в стену.
"Черт…" – зрачки резануло так, что мужчина охнул и поспешно зажмурился. Но и одного короткого взгляда вполне хватило для того, чтобы понять, что находится он где угодно, но только не у себя дома. Ни в спальне, ни в гостиной, ни даже в коридоре у него не было таких бледно-кремовых стен. Если уж на то пошло, то и кровати такой тоже не было. (Кровать он себе сделал на заказ, чтобы, даже учитывая его рост, ему с лихвой хватило бы на ней места. Здесь же его ноги почти касались нижней боковины. Да и в ширину особо не разгуляешься. Так себе кроватка, не из лучших.)
"Угораздило же меня! – пытаясь хоть как-то сориентироваться, он осторожно приоткрыл глаза и ещё раз оглядел стену, – ничего не помню!"
К занемевшему плечу привалилась какая-то тяжесть.
"Идиот! – уже зная, кто там, он раздраженно скосил глаза и уперся взглядом в темно-каштановую, растрепанную голову, прижавшуюся лбом к его плечу, – только этого мне сейчас и не хватало!.. Хотя бы имя вспомнить".
Он приподнялся, оперся локтем на подушку и попытался внимательно изучить женщину, мирно спящую поверх его одеяла.
Она лежала одетой, неудобно свернувшись и безвольно уронив руки. Так мог бы упасть человек, заснувший, сидя на краю кровати. Женщина была молода. Во всяком случае, под голубым халатом угадывалось стройное, лишенное подкожного жира, тело. На пальцах, зажавших во сне край одеяла, маникюра не было. Но сами пальцы были тонкими и изящными. На первый взгляд ему показалось, что девушка – брюнетка. Но присмотревшись, он понял, что, на самом деле, волосы не черные, а темно-темно-каштановые, чуть рыжеватые, густые и слегка волнистые, отливающие на свету красно-коричневой скорлупой свежеочищенного плода.
Удовлетворенный осмотром, он нагнулся и осторожно убрал мягкие пряди, открывая совершенно незнакомое, усталое лицо с широкими темными кругами бессонницы вокруг глаз. Ладонь сама скользнула на затылок, губы потянулись к её губам, рука привычно спустилась ниже, и, обнимая оголяющиеся плечи, Доре потянул девушку на себя. Та поддалась, сонно отвечая на поцелуй, но в следующее мгновение уперлась ладонями ему в грудь и села, залепив Доре тяжелую полновесную пощечину.
Оглушенный ударом, мужчина неуклюже ткнулся плечом в подушку и охнул, чуть не задохнувшись от нестерпимо резкой боли в левом боку.
– Черт…
– Осторожно!
Девушка метнулась вперед, обхватила его за плечи и, как маленького, бережно уложила на подушки.
– Простите! Вы ранены, а я…
– Ранен?..
Забыв про боль, Жан изумленно уперся в неё взглядом.
– Вы разве не помните? "Сеюш"… солдаты… вы вели меня по крышам…
"Ранен?!.. Чушь какая-то… "Сеюш"… Какой, к черту, "Сеюш"!.. И причем здесь крыши! – ещё минуту назад он был твердо уверен, что видит эту женщину в первый раз в жизни, – крыши!!"
Он ещё не вспомнил, не успел вспомнить, но тренированная актерская память уже натянула на неё плащ, спрятала под берет волосы и вложила в её ладонь маленький, похожий на детскую игрушку, пистолет.
А, главное, глаза! Эти неправдоподобно огромные, на пол-лица, зрачки, влажная голубизна которых, как солнцем, была пропитана золотистыми искорками. Сейчас, обведенные синеватыми тенями усталости, они казались ещё огромней, а к плавающему в голубой глуби золоту прибавилась какая-то завораживающая кошачья прозелень.
– Идиот…
Он зажмурился и глухо застонал от сознания своей непроходимой тупости.
– Какой же я идиот!
– Хотите бульона?
От неожиданности Доре широко распахнул глаза и наткнулся на такой счастливый, сияющий взгляд, что забыл про всё и тоже улыбнулся.
– Так это вы вытащили меня оттуда?
– Есть отличный куриный бульон. Отдохните, я подогрею и принесу.
Девушка пружинисто встала, поправила халат и вышла из комнаты.
"Всё!"
Скрытая дверью, Этьена бессильно опустилась на колени перед креслом и уткнулась лицом в мягкий подлокотник, изо всех сил пытаясь подавить приступ нервного истерического плача.
– Я давно здесь?
Услышав голос, она поспешно встала, на ощупь добралась до кухни, открыла кран и плеснула в лицо водой.
– Вы меня слышите?
– Да, – она до боли сжала пальцами край раковины, сосредоточилась и медленно, тщательно следя за своим голосом, произнесла, – вы здесь три недели.
– Ничего себе!
После первого сделанного над собой усилия ей стало легче. Зная, что истерика больше не повторится, Этьена тщательно умылась, вытерлась полотенцем и почти машинально прошлась расческой по волосам, после чего вернулась к плите и зажгла под кастрюлькой газ.
Через несколько минут она уже вносила в комнату бульон.
– И я всё это время был здесь?
– Да. Конечно. Здесь спокойно и безопасно.
Поставив чашку на маленький столик, Этьена наклонилась над кроватью.
– Держитесь за меня.
Здоровой рукой Доре обхватил её за шею и приподнялся, позволяя девушке взбить подушку и подсунуть под неё твердый валик, откинувшись на который, он поспешно опустил руку.
Девушка села рядом и взяла чашку.
– Не надо! – разозленный её заботливостью, Доре недовольно сжал губы, – я сам.
– Сами вы сегодня не сможете, – спокойно, как капризному ребенку, объяснила Этьена, – разве только разольёте. Попробуйте. Я посолила бульон по своему вкусу. Если вы любите более соленый, то скажите.
– Хорошо, – уже начиная уставать, Жан присмирел и стал мелкими глотками пить оказавшийся невероятно вкусным бульон.
Чашка быстро опустела.
– Спасибо. Было невероятно вкусно.
– Ещё бы, – девушка тихо засмеялась, – после такой длительной голодовки вкусным покажется что угодно.
– Голодовки?… – удивленно поднял брови мужчина.
– Ну… – замялась Этьена, – пока вы были без сознания, вы почти ничего не ели…
– Меня сильно зацепило? – Жан покосился на бинты, туго охватывающие его грудь.
– Нет, не очень. Но у вас началась лихорадка…
– В общем, хлопот со мной было достаточно, – утомленно прикрывая глаза, подвел итог разговора Доре.
– Отдыхайте, – девушка осторожно вытянула валик, поправила подушку и со всех сторон подоткнула одеяло.
– А вы? – сквозь сон пробормотал Жан.
– И я.
"Странное у неё лицо, – уже засыпая, подумал Доре, – нежное и сильное… не люблю командирш… а глазищи-то…"
– Вы актриса?
– Нет.
– Странно, я был уверен, что уже где-то вас уже видел, – проваливаясь в пустоту, сонно пробормотал Доре.
2
Следующее пробуждение оказалось более приятным. Тем более, что рядом, свернувшись калачиком в кресле, опять спала всё та же женщина.
"Похоже, с таким пациентом она совсем переселится в это кресло, – с любопытством изучая свою сиделку, невесело усмехнулся Доре, – интересно, кроме неё здесь кто-нибудь есть?"
В доме было тихо. Только где-то еле слышно тикали часы, да шелестели по подоконнику струйки дождя. Через приоткрытую дверь просматривалась часть пустого коридора. Если он правильно помнил, то где-то там должна была быть кухня.
"Возможно, и нет, – закончив осмотр, предположил Доре, – возможно, кто-то приходит… или она сама врач?… нет, едва ли".
Почему-то с этим лицом никак не вязалось серьезное и немного суровое слово "врач". Не то, чтобы лицо у неё было пустым или глупым.
Нет…
Наоборот.
Жан повернул голову и придирчиво изучил высокий излом бровей, пушистые строчки плотно сомкнутых темных, очень густых ресниц, нос (не классический, но и не курносый, а так – посередке), высокий, совсем не женский лоб, припухлые губы и маленький изящный подбородок.
"Странное лицо… и не разберешь, красивое оно или нет. Но что нестандартное, это точно, – он попытался восстановить в памяти крыши, но вспомнил только глаза, – ну, глаза! Какие там глаза – глазища! Никогда таких не видел".
Он перевел взгляд на её ладонь, совсем по-детски подложенную под щеку.
"Лет двадцать пять, не больше… с характером девчонка, – совсем некстати вспомнив полученную пощечину, придушенно фыркнул Доре, – на совесть отвесила. Кажется, дурак я был, когда про любовника-банкира думал. Здесь им, по крайней мере, и не пахнет".
Девушка спала.
За окном барабанил дождь.
"Н-да… влепила, так влепила… – переводя взгляд на стену, философски подумал Доре, – ещё понятно, когда бьют за невнимание, но когда за… нет, здесь банкиром не пахнет".
Стена, на которую он смотрел, была кремовая. Точнее, три стены, так как две трети четвертой занимало огромное окно, большую часть которого закрывала тяжелая светонепроницаемая штора. За окном, на фоне дымно-синего, перемешанного с низкими облаками, неба четко выделялась верхушка сиреневого куста с редкими, обтерханными дождем, листьями.
"Интересно," – Жан попытался приподняться, на что кровать под ним неожиданно громко охнула.
Девушка завозилась, сладко по-кошачьи потянулась, уперлась спиной в кресло и открыла глаза.
– Доброе утро, – чувствуя себя не совсем уютно, преувеличенно вежливо поздоровался Доре.
Девушка сонно улыбнулась и зевнула, застенчиво прикрыв ладонью рот.
– Или, может быть, день?
Девушка села ровно, спустила ноги с кресла и поднесла к глазам руку с надетым на неё браслетом.
– Пожалуй, вечер. Скоро пять.
Она машинально откинула назад упавшие на глаза волосы, потом пошарила рукой по креслу, нашла заколку и на ощупь заколола мешающую прядь.
– Неужели вы всё время были здесь?
– Нет, конечно. Я зашла совсем недавно.
– И вы всё время одна? – не удержался Доре.
– Конечно же, нет. Нас тут целая бригада, – девушка села поудобнее и оттянула один палец, – во-первых, Мадлена. Она – медсестра. Во-вторых, Гаспар. Он – врач и её муж. Учтите, что он жутко ревнив. Как утверждает Симон, собака мимо пройдет, Гаспар уже приревнует.
– Обязательно учту. А кто такой Симон?
– Симон – тот, который в третьих, – оттягивая третий палец, оживленно болтала Этьена, – он – санитар и брат Гаспара. И, только, в-четвертых, я.
– И кто же вы?
– Я? – девушка невольно покраснела и на долю секунды застенчиво опустила глаза.
"Хороша," – невольно залюбовался Доре.
– Антуанетта.
– И всё?
– Да.
– Туанон… – словно пробуя имя на язык, Жан медленно повторил и поморщился.
"Только не Туанон! Имя для деревни… или для девочки из борделя…"
– Мне больше нравится Этьена.
Доре удивленно поднял брови:
– Странное имя… но вам подходит. Я – Жан, – он хотел ещё что-то сказать, но, придавленный неожиданно навалившейся усталостью, только откинулся на подушку и совсем другим, словно увядшим голосом, стеснительно пробормотал, – пить очень хочется.
– Сейчас.
Этьена налила воду в стакан, села рядом и, приподняв его голову, помогла напиться.
– Отдыхайте.
3
– Привет, феномен, – заглянув в комнату, с жизнерадостной наглостью поприветствовал больного Симон.
– Почему, феномен? – удивился Доре.
– Так ты же медицинское чудо, – Симон зацепил ботинком ножку кресла, подтащил его ближе к кровати, плюхнулся и бесцеремонно уставился Жану в лицо, – тебя Гаспар хоронить собрался, а ты – пожалуйста!
– Спасибо, – оскорбленный таким отношением, резко отпарировал Доре.
– Не за что, – Симон подался вперед и протянул руку, – Симон.
– А-а… – с точно отмерянной дозой ледяного пренебрежения, медленно процедил Доре, – это тот, который, в-третьих?
– Почему, в-третьих? – сбитый с толку, парень разом утратил часть своей нагловатой самоуверенности.
– Потому, – всё ещё злясь, но уже с изрядной долей издевки, объяснил Доре, – что, во-первых – это Мадлена, а во-вторых – Гаспар, который ревнует Мадлену к каждой проходящей мимо собаке. И что, он, действительно, её так ревнует?
Вместо ответа Симон с достоинством надул губы и отвернулся.
– Занятно… очень занятно. И как, он, начинает ревновать сразу, или ждет, пока прецедент станет очевидным?
– Слушай, ты!
– Что? – Доре насмешливо вздернул бровь, – ты считаешь, что лучше не злить Гаспара и поухаживать за Этьеной?
– Не советую, – жутко покраснев, зло пробормотал Симон.
– Почему? – почувствовав себя хозяином положения, Доре вальяжно оперся локтем на подушку, – или Гаспар ревнует их обеих?
– Нет, – краснея ещё больше, после долгого молчания выдавил из себя Симон.
В комнате повисла долгая, напряженная тишина. Всё ещё пламенея, Симон растерянно опустил глаза и теперь сидел, нервно теребя манжет рубашки.
"И чего я к нему привязался? – успокоившись, одернул себя Доре, – пацан же ещё…. И наехал на меня по-пацаньи, со страху. Считает меня героем, вот и хорохорится. Хорош, герой, нечего сказать!"
– Этьена говорила, что ты мне здорово помог, – резко меняя тему, серьезно произнес Доре, – спасибо.
– Чего там, – опять сбитый с толку, всё ещё ожидая подвоха, смущенно пробормотал Симон, – а Этьена зря… надо было, вот я и…
"Да он, похоже, влюблен! – мысленно связав воедино, и наглость, и пылающие щеки, и хрипловатую вибрацию голоса (на женском имени он просел почти до сипа, а это что-нибудь, да значит!), подвел итог Доре, – сочувствую. Задача не из легких".
– Всё равно, – Жан протянул юноше руку, – спасибо.
– Ладно, сочтемся, – Симон серьезно, с огромным чувством собственного достоинства, пожал протянутую ему ладонь, потом хитро сощурился и зачастил, – Жан Доре, 1914 года рождения, место рождения – город Париж, округ Опера…
"Вот, паршивец! – невольно сжимая ладонь, подивился Доре, – оправиться ещё не успел и опять за своё!.. Черт, – по позвоночнику словно плеснули холодной водой, – откуда он только всё это знает?"
– Эй, руку-то отпусти!.. Это я, между прочим, тебя сюда на себе тащил, – освободившись, Симон энергично потряс онемевшую кисть.
– Интересно… – пряча руку под одеяло, жестко сжал губы Доре, – и когда же ты от меня всё это узнал? Когда тащил или позже?
– Да уж, от тебя узнаешь! Если бы не это… – Симон постучал себя пальцем по голове.
– Ты что, мысли читаешь?
– Куда мне! Я человек маленький – всего-то на всего санитар в госпитале. Но и у санитара может быть кое-что вот здесь, – Симон опять стукнул себя пальцем по лбу, – ты же свалился нам, как снег на голову, и сразу всем задал работу: врач тебя штопал, дамы обхаживали, а я, бедненький, высунув язык, носился по городу, собирая на тебя анкетные данные.
– Пришлось же тебе побегать, – пытаясь справиться с охватившей его дрожью, одними губами усмехнулся Доре.