Единственным, кто молчал, был первый пилот. Он крепко держал штурвал, затем медленно повел им вперед, самолет нырнул носом вниз, выровнялся и начал плавное снижение. Сделав круг над аэродромом, откуда альбионцы спешно вывозили самолеты, пилот запросил место для посадки и направил бомбардировщик туда. Не смотря на усталость, пилот четко посадил самолет, только после этого позволив себе расслабиться. Он уронил руки, повиснувшие бессильными плетьми, и как-то весь ссутулился, будто вдвое меньше стал. Штернберг понял, что его придется выносить из кабины. Да и самого генерал-лейтенанта, кажется, тоже.
Весь экипаж буквально висел на руках техников, как и другие летчики, вернувшиеся из крайнего, как говорили они, полета. Не лучше выглядел и бригадир Гилмур. Он стоял, опираясь на руку своего адъютанта, однако явно ожидал возвращения Штернберга. Потому что, когда тот подошел, Гилмур сделал полшага вперед и отдал честь. Штернберг козырнул в ответ, что было сложновато, потому что его буквально подпирали два дюжих техника.
- Мы сделали все, что смогли, - произнес Гилмур. - Теперь пусть поработают пикировщики.
Стоявшие, как говорится, под парами пикирующие бомбардировщики уже гудели винтами, готовясь сорваться в небо. Их пилоты сидели по кабинам и только ждали приказа, пребывая в постоянном нервном напряжении. И теперь просто рвались в бой. Ведь что хуже может быть для пилота, чем сидеть на земле, пока его товарищи дерутся в небе.
Снова отдав честь друг другу, генерал-лейтенант Штернберг и бригадир Гилмур отправились к десантным кораблям, куда уже закатывали их самолеты.
Работа высотной авиации заканчивалась, теперь в дело вступали пикировщики. Первый эшелон их уже поднимался в воздух.
Я поливал наступающих демонов длинными очередями. Сколько времени прошло с тех пор, как я разглядел первых через линзы бинокля, уже не могу сказать. Стоило их цепям подойти достаточно близко, чтобы мы смогли открыть по ним огонь из пулеметов, как я тут же опустился на расстеленную прямо на снегу шинель и открыл огонь. И вот теперь у меня тряслись руки. Да так сильно, что ствол менять приходилось Штайнметцу. Я просто не мог попасть ладонью в асбестовую рукавицу. Так что майор откидывал ствольную коробку, вынимал раскаленный ствол и швырял его в бак со смазкой, выхватывая взамен холодный. Вот только темп стрельбы теперь был такой и стрелял я такими длинными очередями, что перегревались стволы быстрее, чем успевали охлаждаться. Даже при условии, что их было около десятка. Не проходило и двух минут, как из-под кожуха начинал валить дымок и воздух над ним принимался плясать, как в сильнейшую жару. И Штайнметц снова менял ствол.
Спасал нас, наверное, только трескучий мороз. Холодней, чем сегодня, я не мог припомнить дня за всю войну на Пангее. Будь чуть потеплее - и нам понадобилась, наверное, сотня стволов на каждый пулемет. Никак не меньше.
Пулемет трясся в моих руках, только усиливая тремор. Холод проникал в самые кости, потому что расстеленная на снегу шинель, давно уже не грела. Она отсырела, как и вся моя одежда. Пропиталась противной влагой. Надеюсь, что я не подхвачу воспаление легких. Хотя все равно демоны прикончат меня раньше.
Но повод для законной гордости у нас все-таки был. Не знаю, сколько атак демонов мы отбили, но раз за разом волны вражеских атак.
Сначала они попробовали применить старую тактику, швырнув в атаку тысячи тварей, а затем ринулись демоны легкой пехоты под прикрытием тяжелой. Но монстров всех перестреляли из орудий и крупнокалиберных пулеметов. Досталось и бегущим цепям демонов. Они и до бруствера-то не добрались. Тяжелые пули настолько проредили их цепи, что атаковать стало просто некому. Закованные в доспехи демоны были слишком медлительны, а броня их не спасала. И демоны были вынуждены отступить, не сделав ни единого выстрела.
Следующие атаки были куда лучше подготовлены. Их предваряли обстрелы теми же сгустками, которые, видимо, заменяли демонам артиллерийские снаряды. А затем уже на позиции со всей яростью обрушивались их солдаты. Кроме того, и цепи оживленных мертвецов.
Это сколько же народу положили альбионцы под Колдхарбором, что и после той чудовищной атаки на наши траншеи, у них осталось еще такое неимоверное количество мертвецов. Или они умели поднимать их несколько раз.
Техника намного превосходила те паукообразные машины, которые уже атаковали нас. Тут были и самоходные орудия невеликого калибра, напоминающие не то блох или не то черепашек серого цвета, что удивительно на гусеницах. Были орудия калибром побольше. На толстых ногах. Они останавливались, зарываясь ими в утоптанный снег, и давали залп. Эти били обычными снарядами. Ровно такими же фугасами, как наши. Паукообразных боевых машин было великое множество. Они неслись со скоростью бегущего легкого пехотинца, принимая на себя пулеметные очереди и снаряды легких орудий.
Но мы отбивали и эти атаки. Ни разу врагу не удалось добраться до наших траншей. Мы подрывали технику. Длинные очереди косили демонов, прижимая цепи их легкой, да и тяжелой пехоты к земле. Они отстреливались, кидали гранаты, пытаясь подавить наши пулеметные точки, но до наших позиций было очень далеко и нам удавалось прижать их, и все эти попытки пропадали без толку. Взрывы гранат только подбрасывали к небу перемешанный с комками мерзлой земли снег. Несколько раз меня осыпало таким крошевом, но я на второй уже не обращал внимания на это.
Время для меня разбилось на короткие отрезки между сменами ствола или ленты. В остальное же, я поливал наступающих демонов, а этот процесс разнообразием не баловал. Из-за этого я, кажется, начал потихоньку сходить с ума.
Я как будто взмыл в небо, воспарил над чудовищной линией фронта, расчертившей надвое единственный материк планеты. Сейчас она виделась мне пылающей чертой, исходящей дымом и истекающей кровью. Тысячи демонов, их тварей, оживленных солдат волнами шли на наши траншеи. Всюду их отбрасывали. Гремели взрывы, вспыхивая ярко, но коротко. Будто невиданные красные цветы расцветали на несколько секунд, чтобы погаснуть, оставив после себя трупы и развалины. Привычную паутину смертоносных лучей прореживали трассирующие пули, которыми пользовались и демоны тоже, превращая привычную моему взгляду картину перестрелки в какое-то невероятное шоу.
В небе господствовала наша авиация. Стрекозы демонов хоть и пытались бороться с ней, но и машин у нас с альбионцами было куда больше, да и воевать в небе наши пилоты умели куда лучше. Да и вертолеты Братства наводили на демонов достаточно шороху. Хоть и отрабатывали, в основном, наземные цели, вместе с пикировщиками. Град бомб и пуль обрушивался на демонов, поражая и живую силу, и технику, и даже артиллерию.
Я разглядел те самые кошмарные орудия, что обстреливали нас сгустками. Установленные на колесных станинах они палили прямой наводкой. Стволы орудий были как будто оплавлены или же укрыты зачем-то листами черного или золотого металла, более всего напоминающими матерчатые чехлы или что-то подобное. По бокам они были украшены странного вида рогами. Расчеты орудий разворачивали орудия, тягая за них, вертикальную наводку осуществляли с помощью здоровенных шестеренок. Вообще, калибр у этих орудий был столь внушительный, что стреляй они обычными снарядами, то вес их я себе не представлял, да и сколько нужно пороха, для того, чтобы вытолкнуть его из ствола, тоже. Со стволов и станин свисала масса канатов и цепей непонятного назначения. Обслуживали орудия существа в черных балахонах, которые, по всей видимости, являлись кем-то вроде рабов при демонах. Потому что за ними присматривали несколько воинов легкой пехоты и погонщик, а руководил - демон с несколькими рогами на голове. Он только отдавал приказы, приглядываясь к полю боя через оптические приборы, и погонщик тут же начинал щелкать кнутом, принуждая существа в балахонах работать. При выстреле орудие окутывалось снопом искр и черным туманом, по стволу его пробегали молнии того же цвета, а потом оно выплевывало сгусток, который медленно летел в сторону наших траншей.
Эти наваждения прерывал обычно майор Штайнметц. Он клал мне руку на плечо и сообщал, что пора менять пулеметный ствол. Но однажды майор начал декламировать стихи.
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
- К чему это вы, майор? - спросил я, даже отрываясь от пулемета.
- Очень уж похоже, - произнес Штайнметц, машинально надевая рукавицу и откидывая ствольную коробку, чтобы сменить ствол, хотя тот еще не слишком нагрелся и можно было бы пострелять и с ним. А майор продолжал декламировать, не отрываясь от замены ствола.
А "ура" вдали -- как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это -- мирное селенье
В самый благостный из вечеров.
И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
И эти слова каким-то образом еще быстрее погрузили меня в кошмарные фантазии. Я снова летел над полем боя. Кроме наступающих демонов, мертвецов, тварей, их боевой техники и артиллерии, я увидел и командующих этим кошмарным воинством. Как и положено, они находились в тылу, позади артиллерии. Каждый из них стоял на громадном помосте, с которого они наблюдали за битвой. Эти помосты не раз становились целью для нашей артиллерии, но снаряды не долетали, на их пути вставали невидимые до поры купола, при попадании в которые по ним шли радужные круги. Снаряды взрывались, расплескивая пламя и осколки по куполам, но демоническим военачальникам вреда причинить не могли. Вертолеты Братства атаковали помосты военачальников, но купола с легкостью останавливали пули из их пулеметов.
Сами военачальники выглядели жутковато. Я насчитал пятерых и двух одинаковых среди них не было. Но разглядеть как следует удалось только одного. На голове его росли два массивных, но разных по виду рога такой формы, что почти скрывали лицо, отдаленно напоминающее человеческое, только с сильно искаженными чертами. Синие доспехи местами почти сливались с телом демона, прорастая в его плоть. Он опирался на длинную винтовку с клинковым штыком, как с плакатов о кошмарном враге, что висели на всех вербовочных пунктах. Демонические военачальник поводил рукой, указывая направления атак - и тысячи солдат, а под его руководством были исключительно мертвецы, устремлялись к нашим траншеям.
Остальные военачальники носили доспехи другого цвета, но это все, что я разглядел.
Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.
Нигде врагу не удалось добраться до наших траншей. Пулеметные очереди и частая артиллерийская стрельба заставляли их цепи буквально вжиматься в землю, перерытую снарядами до состояния какого-то лунного пейзажа. Я не знаю точно, что значит эта фраза, но читал ее в каком-то романе о Мировой войне Предпоследнего века. И поле боя с той высоты, что видел его я, как раз более всего напоминало этот самый лунный пейзаж ничьей земли на Сомме, Марне, в Галиции или под Верденом.
Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: "Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!"
- А вот это не к нам, - заявил я, выпадая из кошмарной грезы. Меня буквально вырвали оттуда последние строчки стихотворения, которое читал Штайнметц, - целоваться с демонами я не буду. От этой радости увольте.
Мы только что снова отогнали демонов, подошедших едва ли не к самому брустверу. Еще одна-две таких атаки и бой пойдет уже в траншеях. И он станет для всех последним. В этом я не сомневался.
Но все же мы сделали очень многое. Небо потемнело, и на нем снова расцветали вспышки космического боя. На орбите дрались три флота. Сильно потрепанный альбионский, наш и демонов, который они вывели несколько дней назад. Из-за чего и началась эвакуация. Тогда поняли, что Пангею не удержать никакими силами. Эскадру Братства, в основном занимавшуюся прикрытием десантных кораблей и почти не участвующую в сражении, никто не принимал в расчет. Слишком мало было у рыцарей кораблей для полноценного участия в бою.
- Отходим, - невпопад ответил на мои слова майор. - Господин полковник, пришел приказ об эвакуации последнего эшелона. Мы сдержали их. Теперь можно уходить.
Я поглядел на него непонимающим взором. Майор осознал, что его слова до моего затуманенного сражением. А потому просто схватил меня за плечи и подтащил за собой. Я только беспомощно оглянулся на брошенный пулемет.
Тело как будто лишилось веса. Самому себе я казался воздушным шариком. Его тащат на ниточке, а он болтается туда-сюда и вот-вот сорвется в небо. Если бы только не ниточка, которая держит очень крепко. Не вырвешься.
Примерно с полдороги я относительно пришел в себя. И побежал уже сам. До трапа "Померании-11" добрался уже без посторонней помощи. Хотя всю дорогу Штайнметц бросал на меня опасливые взгляды.
- Все раненые драгунской бригады на борту, - доложил стоящий прямо у трапа капитан фон Ланцберг.
- Отлично, - козырнул я ему. - Отдыхайте, капитан. Вы отлично справились с поставленной задачей.
Мы разбрелись по каютам. Я едва ноги волочил, сабля скребла окованным концом ножен о палубу. Вряд ли кто-то из вернувшихся с поля боя, чудом переживших сражение, солдат и офицеров чувствовал себя лучше.
Фельдфебель Косинов был уроженцем Пангеи. Таких было не слишком много. Мало у кого возникало желание переселиться на спорную планету. А по закону отправлять на них насильно не имели права. Командованию нужен был крепкий тыл. Поэтому на спорных планетах, в основном, работали вахтовым методом, стремясь как можно быстрее заработать побольше денег. Ибо все спорные планеты имели статус прифронтовой полосы - и получали рабочие там куда больше, чем в других местах.
Но были и те, кто переселялся на них. Кого-то прельщало освобождение от налогов на весь срок боевых действий, других манили хорошие подъемные, третьи просто поддавались на пропаганду. Но, так или иначе, а поселения, медленно, но верно разрастающиеся в города, были и на Пангее. И уже не одно поколение выросло на ней.
Таким вот ребенком вечной войны и был Косинов. Его родители погибли при налете альбионской авиации на военный завод, где трудились они, и мальчика отдали в военный приют. А оттуда была только одна дорога - в армию.
Он с юных лет служил на линии Студенецкого, отчаянно завидуя прибывающим полкам. Они-то отправляются на отдых в родные миры, а Косинов - всего-то на несколько десятков километров от линии фронта. Своими руками и при помощи техники он восстанавливал многие укрепления после бомбардировок и артобстрелов. А бывало и прямо под бомбами и снарядами. Под огнем вражеских снайперов натягивал проволочные заграждения. Помогал радистам прокладывать кабели в тех местах, где была осложнена радиосвязь. Возводил новые форты, бункеры, блиндажи, взамен полностью разрушенных.
И теперь ему приходилось уничтожать все это. Вся линия Студенецкого была заминирована. И несколько сотен саперов должны были подорвать тонны зарядов, заложенных в ее фортах и бункерах, да и прямо в траншеях, опутанные километрами запального шнура. Все люди покинули их, большую часть артиллерии и пулеметы бросили тут, так что теперь оставалось только дождаться, когда демоны переберутся через бруствер. И можно взрывать.
Не смотря на несколько недель войны, фельдфебель Косинов ни разу не видел демонов. Хоть и находился на передовой, но как-то не до того ему было, чтобы еще на них любоваться. И так с минированием управились едва ли не в последний момент. Но успели - справились. А это главное.
Первыми на бруствер взбежали демоны в кольчугах, как будто сплетенных из колючей проволоки. Они вскидывали винтовки с примкнутыми штыками, остановившись на вершине бруствера, а потом прыгали в траншеи. Выбирались из них и бежали дальше.
Где-то уже гремели взрывы, значит, там враг раньше добрался до траншей. Дольше тянуть было опасно, и Косинов повернул ручку взрывного механизма и вдавил ее в коробку.
Все пространство от бункера-12 до форта-8 взлетело на воздух. Укрепления превращались практически в пыль, а от демонов на них не оставалось и памяти. Детонировали боеприпасы, оставленные отступающими войсками. Воздух наполнился осколками и пулями. Но демонов это уже не останавливало. Все новые и новые перебирались через бруствер, точнее его остатки, и бежали к Косинову. Хоть и нелюди, но отлично понимали, откуда исходит опасность.
Фельдфебель взвел свою "адскую машинку", готовя ее ко второму взрыву. Демоны бежали по минам, когда он одним движением повернул ручку и вогнал ее в коробку. Серия взрывов ощутимо потрясла землю под его ногами. Косинов едва удержал равновесие. Теперь осталось подорвать орудия, и дело можно считать сделанным. Фельдфебель снова взвел механизм, но теперь он ждал демонов.
Как и все оставшиеся на линии Студенецкого, он решил погибнуть тут. Фельдфебель увидел первых демонов, упорно прущих на него, теперь среди них было больше воинов в доспехах и с ручными пулеметами в руках. Хотя первыми все равно были легкие пехотинцы в кольчугах из колючей проволоки. Они неслись со всех ног, нацелив в него штыки. Косинов пригладил густые седые усы, а потом неожиданно сорвал с груди планку с наградами, полученными за строительные работы на линии Студенецкого. Он швырнул ее в огонь, разгорающийся на месте склада боеприпасов. Как бы то ни было, а демонам они не достанутся.
Следом в живот ему вонзился штык первого из подбежавших демонов. Следом тут нажал на курок - и внутренности Косинова пронзила сначала ледяная боль, а затем огненная. Демон выдернул штык - фельдфебель упал на колени. Глаза застила кровавая пелена. Руки тряслись. Но все же сил на то, чтобы в третий раз вдавить с поворотом рукоятку в коробку "адской машинки".
Волна взрывов поглотила фельдфебеля Косинова вместе с его убийцами.
Я сидел на своей койке в каюте "Померании-11". Не знаю, была это та же самая каюта, которую мы занимали с Еленой, во время полета к Пангее. По крайней мере, койка в этой была одна. И первое время я только и делал, что валялся на ней, глубокомысленно пялясь в потолок. Или это тоже называется палубой. Верхней. Хотя какая, собственно, разница, как она зовется.