- Вероятно, в дальнейшем наука будет способна и не на такие чудеса. Действительно, все признаки туров есть у этой породы быков. Но все же это лишь подобие когда-то живших туров, утратившие могучую силу, накопленную половым отбором за тысячи веков существования вида. У одного английского зоолога я прочел интересное соображение. Он считает, что одомашниванию могли поддаться лишь умственно дефективные особи. Я бы сказал о том же по-иному. Естественные виды животных - это средний стандарт, отобранный за миллион лет, та же мера и середина всесторонней пригодности, как и красота. А искусственно выведенные породы - это фокусы, отклонения, и без помощи человека они были бы вскоре сметены с лица Земли.
Гирин спохватился, взглянул на часы.
- Вы не опоздали? - встревожилась Сима. - Тогда бегите! Не беспокойтесь, я побуду здесь одна, мне надо подумать…
Пожатие крепкой руки, милый взгляд, уже не чужой, все понимающий, - и Гирин вышел на шумную Грузинскую улицу, сразу очутившись в мире спешащих и грохочущих металлом машин.
Сима вернулась на уединенную дорожку у оленьих загонов и замерла в раздумье, едва касаясь пальцами холодной проволоки. Под смех и редкие аккорды гитары к ней направлялась компания молодежи. Ее окликнули две девушки из гимнастической школы. Сопровождавшие их молодые люди тоже были знакомы Симе, веселые и музыкальные ребята из самодеятельности соседнего завода, дружная тройка, часто ожидавшая девушек после занятий.
- Серафима Юрьевна, какую смешную песню нам спел Володя! Ну-ка повтори для Серафимы Юрьевны! - воскликнула одна из девушек, обращаясь к статному парню с кудреватыми золотистыми волосами русского добра молодца. Тот устремил на Симу долгий, пристальный взгляд, и она сразу вспомнила. Этот взгляд всегда провожал ее, когда она встречалась с тремя приятелями. Парень упрямо свел четкие брови и вдруг согласился.
- Я спою другую! - Он озорно подмигнул товарищам и стал перед Симой в нарочитую позу певца. Звучным, хорошим голосом он начал старый романс о глазах, как море, от которых не ждешь ничего хорошего, в темной их глубине видятся странные тени.
В них силуэты зыбкие растений
и мачты затонувших кораблей.
Парень пел, а взгляд его выражал действительно мольбу о том, чего не могло быть. Чем больше настораживалась Сима, тем сильнее расходился певец, рвя гитарные струны. Парни улыбались, а девушки, женским чутьем поняв происходящее, притихли.
С бесшабашным шутовством парень рухнул на колени перед Симой, широко развел руки и отогнулся назад.
И я умру, умру, раскинув руки,
на темном дне твоих зеленых глаз! -
завопил он, нажимая на слово "умру".
Сима склонилась к певцу и тихо сказала:
- Зачем, Володя? Разве можно шутить, унижая себя и ту, для кого это делается? Ведь вы серьезный, хороший человек, глубоко понимающий музыку. Никогда не старайтесь представить свои чувства шутливыми, это не поможет от них избавиться, а только… - Сима замолчала.
- Что только, Серафима Юрьевна? - так же тихо спросил парень, вскакивая и машинально отряхивая колени.
- Только обесценит их. Для других и для вас самого. А что может быть хуже, как жить по дешевке?
- Что, получил, Володька? - хохотнула одна из девушек, но тут же осеклась от укоризненного взгляда Симы.
- Прощайте, Володя, и будьте всегда сами собой, - сказала Сима, протягивая руку молодому человеку, которую тот крепко сжал.
Сима ласково улыбнулась ему, попрощалась с ученицами и пошла, чувствуя на себе неотрывные взгляды пяти пар глаз.
Глава седьмая
"ЭКС СИБЕРИА СЕМПЕР НОВИ"
- Пора бы сделать перерыв, Иван Родионович! - вырвалось у Веры, когда она получила распоряжение ехать за новой порцией лекарств. Это означало продолжение опытов, длившихся уже третью неделю без особенного успеха.
"Есть интересные факты, - думал Гирин, - но все не то, что я ищу… Все не то". И чем меньше обещали опыты, тем яростнее работали все их участники. Гирин даже ночевал в смежной с лабораторией комнатушке, и Вера была единственной, кто отлучался по делам. Накопился ворох протоколов - стенографических записей, устных рассказов или странных рисунков самих испытуемых, сделанных в моменты галлюцинаций, искусственно вызванной шизофрении. Оба - и Сергей и Иван Родионович - осунулись, побледнели, и сердце лаборантки не могло перенести такого небрежения к себе.
- Зря беспокоитесь, Верочка. - Голос Гирина звучал совсем нежно. - Ничего не случится с Сергеем, а я закален. Мы слишком носимся с опасениями перегрузить мозг. Пустое, мозг способен усвоить непомерно больше того, что мы ему даем. Надо только уметь учить, а емкость мозга такова, что она вместит невероятное количество знаний. Следует усвоить, что можно и надо подвергать и весь организм перегрузкам страшнейшей работой, но только делать потом долгие отдыхи. Так мы устроены, такими мы получились в длительной эволюции, и с этим нельзя не считаться.
- Видишь, Вера, я что тебе говорил, - торжествующе сказал студент, - получила? Иван Родионович доказал, что мы, цивилизованные люди, мало нагружены и мало заняты. А для полной жизни и здоровья нужна полная нагрузка по всем трем линиям: для мозга, для эмоций и для тела. А у нас? То тело нагружено, а голова пуста, голова занята - тело бездействует, если равнодушно ко всему относиться, то и чувства тоже не будут волновать, стимулировать, давать взлет душе и телу. Как тебя никакие чувства ко мне не волнуют, оттого ты и такая… без огня и блеска!
- Сам-то какой блестящий, подумаешь! - рассвирепела Верочка, поворачиваясь спиной к Сергею. - Нет, Иван Родионович, при всем вашем авторитете не соглашусь с вами. Сколько бывает болезней от перегрузки работой!
- Все дело в том, какая перегрузка. Если выравнивать все три линии нагрузки, о которых говорил Сережа, то получится большой психологический подъем, который сделает весь организм невосприимчивым не только к усталости, но и к болезням. Возьмите войну - как редко болеют люди на войне, а ведь худших условий не сыщешь. И перегрузка самая чудовищная по всем линиям. Все ученые, конструкторы, художники, пока захвачены работой, матери с больными детьми не поддаются болезни. Восемьдесят процентов наших болезней - психические, то есть зависят от ослабления психики, за которой следует ослабление главных "биохимических осей" организма. Человек в отличие от животных приобрел могучее мышление и воображение. Животные автоматизированы в гораздо большей степени, чем человек. Поэтому все психические воздействия у них проходят и исчезают очень быстро, а у человека остаются надолго и могут быть причиной болезни. Но есть и другая, сильная сторона того же: человек обеспечен гораздо большей психической силой, что влечет за собой стойкость и выносливость организма, сопротивление смерти и тяжелой болезни значительно большие, чем даже у могучих животных.
- Нет силы с вами спорить, Иван Родионович, - сдалась лаборантка, - и все же…
- И все же отправляйтесь в аптекоуправление. А я сейчас позвоню нашей очередной жертве.
Словно в ответ на слова Гирина, зазвонил телефон.
- Иван Родионович, вас просят срочно подняться в дирекцию, - сказала кинувшаяся на звонок Вера. - Изменений не будет?
- Нет. Поезжайте! Я сам вызову добровольца. Кто у нас на очереди?
- Женщина. Соловьева Татьяна Павловна, - откликнулся Сергей.
- Пожалуй, получится все же перерыв часа на три. Идите погуляйте, Сережа'. Или съездите домой. Или пойдите с Верочкой. Работать будем весь вечер допоздна.
Проходя узкими коридорами и темными закоулками, отделявшими изолированную лабораторию от главного здания института, Гирин досадовал на внезапное вторжение в свое отшельничество. Досада превратилась в беспокойство, едва он ступил на широкую, залитую светом лестницу. Будто бы раскрывалось и выставлялось на обозрение что-то его сокровенное, еще незрелое и беспомощное. С этой тревогой он вошел в кабинет директора. Болезненный директор неохотно привстал, здороваясь, и снова опустился в кресло. Рядом с ним восседал маленький коренастый профессор. Гирин знал его как одного из заведующих лабораториями института. По лицам обоих угадывался неприятный разговор.
- Вы работаете у Вольфсона младшим сотрудником со степенью?
- Да, у профессора Вольфсона.
- И что же вы делаете у него?
- Я не уполномочен профессором обсуждать его работу даже с руководством института. Профессор заканчивает на дому свой отчет и, безусловно, даст вам все нужные разъяснения.
- Вот как, секреты!
- Никаких секретов. Элементарная субординация. И научная этика.
- По-вашему, мы неэтичны?
Гирин молча пожал плечами. Директор неприязненно сжал губы. Вмешался сидевший с ним рядом профессор:
- Вы неверно поняли, товарищ Гирин. Вас спросили не о работе вашего руководителя, а о вашей собственной.
- Простите, у меня пока нет своей работы, я выполняю лишь задания профессора Вольфсона. В плане института за мной ничего не значится.
- Не значится! - согласился директор. - Однако вы ведете какую-то свою работу, пользуясь лабораторией, и дирекция ничего об этом не знает. Вы считаете это правильным?
- Ни в коем случае. Я провожу серию психофизиологических опытов по договоренности с профессором Вольфсоном сейчас, когда в его плановых опытах наступил перерыв. Я полагал, что профессор поставил вас в известность. Работа не имеет ничего общего с планом, проводится мною на свои собственные средства, и я пользуюсь лишь помещением и добровольной работой студентов, моих учеников.
- Что это за опыты по существу?
- Попытка раскрытия избыточной информации у одаренных эйдетикой людей.
- М-да! Далеко от чего бы то ни было в нашей тематике. Вам бы, наверное, надо работать у Кащенко. Ну и как же вы ведете это раскрытие?
- Эйдетик получает прием ЛСД-25. Это производное спорыньи, диэтиламид-тартрат д-лизергиновой кислоты. Оно уменьшает выброс фосфора из организма, подавляя действие гормона гипофиза. Тем самым нарушается важнейшая питуитарно-адреналиновая психическая ось во внутренней секреции организма и получается искусственный психоз типа глубокой истерии или шизофрении. На три-четыре часа.
- И зачем вам это нужно?
- Чтобы расщепить нормально сбалансированное сознание, отделив сознательный процесс мышления от подсознательного, и этим путем открыть подавленные сознанием хранилища избыточной информации. Я предполагаю, что в них хранится память прошлых поколений, обычно вскрывающихся у человека только на низших ступенях нервной деятельности и гораздо более развитая у животных, с их сложными инстинктами и бессознательными действиями.
- Но ведь это чепуха! Мистика какая-то!
- Что и требуется проверить опытами. Кибернетику тоже не так давно считали чепухой. А именно кибернетика дала нам возможность впервые создать научное представление о работе мозга. То же будет и с памятью.
- Не намерен с вами спорить. Хотя стоило бы разгромить вас как следует.
- Мы много говорим о спорах. "Надо спорить, спорное утверждение, пьеса, книга" - встречается на каждом шагу. Но как-то забывают, что словесный спор - это всего лишь схоластика, не более. Единственный серьезный и реальный спор - делом, не словами. Спорный опыт - поставьте другой, спорная книга - напишите другую, с других позиций, спорная теория - создайте другую. Причем по тем же самым вопросам и предметам, не иначе. Я тоже не хочу спорить, а просто работаю.
- Работа ваша опасна! - внезапно выпалил директор. Гирин изумленно воззрился на него.
- Да, опасна и безответственна. Подумали ли вы, что может случиться с какой-либо из ваших "морских свинок"? Что отвечать придется институту, мне!
- Позвольте, я вас не понимаю. Кто же может прежде всего судить об опасности и безопасности, как не те, кто работает? И кто, как не я - врач, - отвечает в первую очередь? Куда серьезнее, чем вы, тем более что и вся-то ваша ответственность в этом деле больше воображаемая.
- Достаточно. Надеюсь, вы поняли, что я намерен разобраться в этом деле. Кто разрешил использовать лабораторию для ваших опытов? Спасибо профессору Цибульскому, - директор кивнул в сторону сидевшего рядом, - я бы ничего не знал, пока гром не грянул!
Гирин хотел возразить, но лишь махнул рукой.
- Можно подумать, что вы бескорыстный поборник науки, - недобро вмешался Цибульский. - А что это такое? - и он помахал листком бумаги, который схватил со стола директора.
- Да, да, объясните, пожалуйста, - вскинулся директор. - Вы занимаетесь частной практикой?
- Не вздумайте меня допрашивать, потому что такие вопросы вне вашей компетенции. Но на просьбу сообщить извольте: никакой частной практики у меня нет. И не было с момента получения диплома врача. Конечно, при нужде в помощи никогда не отказывал.
- А потом ваши пациенты пишут восторженные письма нам в институт и доказывают, какой вы великий человек, - язвительно проговорил Цибульский.
- Не понимаю, откуда это! Перестаньте издеваться, профессор, это не прибавляет уважения к вам.
- Вот как? А вам прибавляет то, что вы заставили… - Цибульский назвал фамилию геофизика, - и мать и отца, у которых вы якобы спасли сына, писать сюда о ваших доблестях и дали адрес института?
Молниеносная догадка пронзила Гирина, и глубокое отвращение отразилось на его лице.
- Теперь я понял. Действительно, что мне вам сказать, - Гирин запнулся и продолжал: - Какую же надо иметь психологию, чтобы так принять естественную благодарность матери и так оценить мое в этом участие! Жаль, что еще не созданы машины для чистки мозгов от мусора, и особенно для ученых! Извините, товарищ директор, но вы ничего больше не хотите сказать мне? Тогда разрешите откланяться.
И Гирин, покинув начальство, стал медленно спускаться по залитой солнцем центральной лестнице.
- Видели, как мы его скрутили? В бараний рог! - воскликнул Цибульский, едва дверь кабинета закрылась за Гириным. - Ему ничего не осталось, как бежать.
- Да нет, - задумчиво возразил директор, - его уход не был похож на бегство. Так уходят только правые люди, и я тут, очевидно, сделал промах. Можете идти, - отпустил директор Цибульского, озадаченного таким оборотом дела.
Гирин шел в лабораторию бесконечными подвальными переходами и спокойно размышлял о случившемся. Жизненный опыт и знание психологии научили его не огорчаться из-за подобных столкновений с косностью, гнусностью или непониманием. "На то и существуют люди, подобные Цибульскому, чтобы ученый делался крепче, яростнее, убежденнее" - так перефразировал он старую пословицу. Конечно, он попросит помощи у партийной организации, чтобы убедить дирекцию и сохранить за собой лабораторию. Беда в том, что он сам не уверен в правильности своего пути с эйдетикой. Еще не добыты сколько-нибудь убедительные данные. Пусть неудачными окажутся эти первые опыты, все равно они лишь малая часть исследований, намеченных им в ближайшие годы!
Кто-то догонял его, учащенно дыша и в то же время не решаясь обратиться, шагал за его спиной. Гирин по какому-то древнему инстинкту терпеть не мог, когда кто-нибудь неотступно шел позади. Он резко повернулся, встретившись с взволнованным и серьезным Демидовым, которого знал как хорошего работника из лаборатории транквилизаторов.
- Иван Родионович, можно вас на два слова? Извините, что я так… на ходу, но в другое время трудно вас поймать - либо идут опыты, либо вас нет.
Гирин, немного досадуя на перебивку мыслей, подошел вместе с Демидовым к широкому окну нижнего этажа.
- Мне только один ваш совет, как психолога глубинных структур.
- Вы произвели меня в новый чин и новую специальность, - улыбнулся Гирин, - я ведь прежде всего - врач.
- Так и я тоже. Потому и советуюсь, - успокаиваясь, сказал Демидов, - вы работаете с ЛСД и другими галлюциногенами. А мне внезапно пришла в голову такая идея, что показалась куда важнее всего, чем я занимаюсь сейчас. Издавна мечтой людей был напиток счастья, например в Ведах Индии, эта, как ее?..
- Сома?
- Да, да! И помните у поэта: "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой".
- Так вы хотите заняться изобретением напитка?..
- Лекарства!
- Все равно! Лекарства "Сон золотой"?
- Вот именно! Подумайте только…
- Давно уже думано. И отброшено.
- Но почему же?
- Чтобы видеть сны золотые, надо иметь золотую душу. А в бедной душе откуда возьмется богатство грез? Люди лишь отупеют и одуреют, как от алкоголя. Некогда вино вдохновляло поэтов, а теперь обессмыслившиеся от него до скотского состояния мужчины избивают детей и женщин.
- Значит, дело не в лекарстве?
- Вы поняли меня. Надо дать человеку богатство психики - вот за что мы, врачи, должны бороться. А без этого, как бы хорош ни был ваш состав, он неминуемо обернется бедствием, расслабляя торможение и высвобождая дьявола первобытных инстинктов.
Демидов сник. Гирин ласково погладил его по рукаву и пошел к себе.
Вернувшиеся полтора часа спустя Вера и Сергей застали его глубоко задумавшимся над одним из рисунков инженера-электрика: белым цветком, обвитым синей спиралью на фоне сплошной черноты. Молодые люди почувствовали неладное, потому что все материалы и приборы были убраны, даже пучки проводов энцефалографа тщательно смотаны.
- Что-нибудь случилось, Иван Родионович? - испуганно спросила Вера.
- То, на чем вы настаивали, - небольшой перерыв в работе.
- Знаем, - воскликнула лаборантка, - это они… они Давно уже косо глядели. Вы такой ученый, а у них просто младший сотрудник, и вдруг какие-то опыты. О, я их знаю!..
- Не стоит вашего огорчения, Верочка, - весело перебил ее Гирин. - Знаете что…
Но лаборантка не дала ему закончить мысль:
- Иван Родионович, если сегодня перерыв, то я скажу вам, я так обещала!
- Что, кому?
- Ей, она звонила, как только вы ушли, опросила меня, очень ли вы заняты, а я знала, что если вас позвали к директору, то помешают сегодня работать… и я сказала, что, может быть, не очень.
- И что же?
- И она попросила меня, если вы не будете заняты, передать вам, что сегодня в девять пятнадцать ее выступление по телевидению. Передача по второй программе, художественная гимнастика.
- Вот и хорошо! В утешение! Надо быть у телевизора в это время. Будем разбегаться, исследователи?
- Иван Родионович, - начал студент, - если хотите, то… можно ко мне, у нас хороший "Рекорд".
- Спасибо, Сережа. У соседей есть "Рубин", и ходить никуда не нужно. До завтра, верные мои ассистенты!
Оставшись одни, молодые люди убирали лабораторию. Внезапно Вера испустила горестный вопль.
- Что случилось? - подбежал испуганный Сергей.
- Дура я, самая что ни на есть. Забыла спросить у Ивана Родионовича. Теперь все пропало!
- Вот так беда! Позвонишь вечером.
- Да не то. Мне так хотелось увидеть, наконец, ее. И я решила, что буду смотреть телевизор во что бы то ни стало. А он как-то заторопился, и я забыла спросить: как же ее зовут? Выступает там много, как я узнаю? Эх, дура!
Сергей облегченно расхохотался.
- Любопытная дочь Евы наказана по заслугам. Но ваша милость недооценивает мои скромные способности. Ручаюсь, что я угадаю сразу, только придется смотреть телевизор у меня. Признаться, мне тоже не терпится, уж очень интересный наш Гирин, занятно, каков его выбор.