– А я могу дуть во что угодно, – сообщил Глод.
– Правда? – Имп заколебался в поисках уместного ответа. – Ты, доллжно быть, весьма популлярен.
Тролль опрокинул здоровую кожаную сумку.
– Это на чем я играю, – пояснил он.
Несколько больших круглых камней раскатились по полу. Лайас подхватил один и щелкнул по нему ногтем. Раздался бам.
– Музыка, исполлняемая на камнях? – спросил Имп. – Как вы называете ее?
– Мы называем ее Грухауга, – ответил Лайас. – Что значит: Музыка, исполняемая на камнях.
Все камни были разного размера и покрыты насечками.
– Можно мне? – спросил Имп.
– Сделай одолжение.
Имп выбрал маленький камень и щелкнул по нему – бом. Второй, поменьше – бинг.
– Как ты играешь на них? – спросил Имп.
– Колочу по ним по всем.
– А потом?
– Что ты имеешь в виду – а потом?
– После того, как ты ударишь по всем камням, что ты делаешь?
– Колочу по ним по всем опять, – ответил Лайас, ударник до мозга костей.
Дверь во внутреннюю комнату открылась и остроносый мужчина уставился на них.
– Вы вместе? – протрещал он.
Между тем упомянутая в легенде река, капля воды из которой отнимает у человека память, существует на самом деле.
Многие люди полагают, что это река Анк, воду из которой можно пить, а можно вырезать ножом и жевать. Эта вода, возможно, лишит человека памяти; и уж наверняка из-за нее с человеком произойдет много всего такого, что он потом не сочтет возможным вспоминать.
На самом же деле совсем другая река способна на этот фокус с памятью. Но с ней есть небольшая загвоздка. Никто не может сказать, где она протекает, поскольку всякий, кому удалось отыскать ее, забывал об этом самым превосходным образом.
Смерть занялся другими возможностями.
– Семьдесят пять долллларов? – воскликнул Имп, – просто за то, чтобы играть музыку?
– Двадцать пять долларов регистрационный взнос, двадцать процентов членских взносов и пятнадцать долларов – добровольный обязательный ежегодный взнос в Пенсионный Фонд, – объяснил мистер Клит, секретарь Гильдии.
– Но у нас нет столько денег!
Секретарь пожал плечами, дав понять, что у мира много проблем и эта – одна из них, но это проблемы мира, а не секретаря.
– Но мы, возможно, сможем запллатить, когда подзаработаем немного, – предложил Имп слабым голосом, – еслли бы вы, допустим, позволлилли бы нам неделлю илли две…
– Я не могу позволить вам играть, пока вы не вступите в Гильдию, – ответил мистер Клит.
– Но мы не сможем вступить в Гильдию, пока не поиграем, – сказал Глод.
– Именно так, – ответил мистер Клит весело. – Хат. Хат. Хат.
Это был странный смех – совершенно невеселый и неуловимо птичий. Он очень подходил своему владельцу, которого вы могли бы получить, выделив из чего-то в янтаре окаменевший генетический материал и нарядив его в костюм.
Лорд Витинари потворствовал росту Гильдий. Они были большими колесиками в прекрасно отлаженом часовом механизме города. Каплю масла сюда… немного песочку туда – и в целом все работает. И предоставляет возможность роста – в том смысле, в каком компостная куча предоставляет ее червям – для мистера Клита. Он не являлся, в стандартном понимании, плохим человеком; точно так же чумная крыса, с непредвзятой точки зрения, не является плохим животным. Мистер Клит тяжко трудился на пользу своего братства. Он жизнь положил на это. Есть масса вещей, которые должны быть сделаны и которые никто не хочет делать; и люди благодарны мистеру Клиту за то, что он их делает за них. Ведение протокола, к примеру. Или отслеживание членских списков. Заполнение бумаг. Организация.
Ранее он в поте лица трудился на Гильдию Воров, сам не будучи вором – по крайней мере, в буквальном понимании. Затем открылась гораздо более высокая вакансия в Дурацкой Гильдии – и мистер Клит не свалял дурака. И наконец – должность секретаря Музыкантов.
Согласно правилам, секретарем Гильдии может быть только музыкант, так что он приобрел расческу и папиросную бумагу. До сих пор Гильдия управлялась настоящими музыкантами, поэтому списки членов никто никогда не разворачивал, никто не уплачивал взносы в срок, организация была должна несколько тысяч долларов под грабительские проценты троллю Хризопразу, а ведь у него даже слуха не было.
Когда мистер Клит в первый раз раскрыл неопрятный гроссбух и увидел царящий в нем бардак, его охватило глубокое и прекрасное чувство. С этого момента он уже не оглядывался по сторонам. Он проводил массу времени, глядя вниз. Хотя у Гильдии были совет и президент, у нее так же был и мистер Клит, который вел протоколы, следил за тем, чтобы дела шли без сучка без задоринки и тихо улыбался сам себе. Странный, но достоверный факт – стоит людям свергнуть тирана и начать править самостоятельно – тотчас же, как гриб после дождя, возникает мистер Клит.
Хат. Хат. Хат. Возможность вызвать у мистера Клита смех стояла в обратной зависимости от реально содержащегося в ситуации юмора.
– Но это же бессмысллица!
– Добро пожаловать в таинственный мир гильдийской экономики, – сказал мистер Клит. – Хат. Хат. Хат.
– А еслли мы будем играть, не явлляясь члленами Гилльдии, что тогда? – спросил Имп. – Вы конфискуете наши инструменты?
– Для начала, – ответил президент, – а затем мы некоторым образом вернем их вам. (Хат. Хат. Хат) Между прочим… Вы, случайно, не эльф?
– Семьдесят пять долллларов – это грабеж, – заявил Имп, когда они брели по вечерним улицам.
– Больше, чем грабеж, – сказал Глод. – Я слышал, что Гильдия Воров берет только проценты.
– И ты получаешь членство в Гильдии и что угодно, – пророкотал Лайас. – Даже пенсию. И каждый год поездка в Квирм на пикник.
– Музыка доллжна быть свободной! – сказал Имп.
– Что будем делать сейчас? – спросил Лайас.
– У кого сколько? – спросил Глод.
– У меня доллар, – сказал Лайас.
– У меня несколько пенсов, – сказал Имп.
– Значит, сейчас мы отправимся пререкусить, – сказал Глод. – Вот сюда.
Он показал на вывеску.
– Кормовая Нора Гимлета? – спросил Лайас. – Гномье имя. Сквермишель с помоями?
– Теперь он готовит и для троллей, – ответил Глод. – Решил отбросить этнические предрассудки, чтобы побольше зарабатывать. Пять видов угля, семь видов кокса с пеплом и осадочные породы, от которых у тебя слюнки потекут. Ну что, нравится?
– А гномий хллеб? – спросил Имп.
– Тебе нравится гномиий хлеб? – спросил Глод.
– Я очень ллюбллю его, – сказал Имп.
– Что, настоящий гномиий хлеб? – уточнил Глод. – Ты уверен?
– Да. Он хрустящий и очень вкусный, воистину!
Глод пожал плечами:
– Это доказывает, что ты не врал, – сказал он. – Тот, кто любит гномиий хлеб, не может быть эльфом.
В забегаловке было почти пусто. Гном, до подмышек скрытый фартуком, смотрел на них поверх стойки.
– У вас подают хрустящую крысу? – спросил Глод.
– Лучшая клятая крыса-фри в городе, – ответил Гимлет.
– Тогда мне четыре хрустящих крысы.
– И гномий хлеб, – сказал Имп.
– И кокс, – добавил Лайас.
– Крысиные головы или крысиные ноги?
– Нет. Четыре хрустящих крысы.
– И кокс.
– Крыс подать с кетчупом?
– Нет.
– Ты уверен?
– Никакого кетчупа.
– И кокс.
– Два крутых яйца, – сказал Имп.
Окружающие одарили его странными взглядами.
– А что такое? Я просто ллюбллю яйца вкрутую, – добавил он.
– И кокс.
– И два яйца вкрутую.
– И кокс.
– Семьдесят пять долларов, – сказал Глод, когда они уселись. – Сколько будет семьдесят пять долларов умножить на три?
– Много долларов, – сказал Лайас.
– Больше двух сотен долллларов, – уточнил Имп.
– Думаю, мне не приходилось видеть две сотни долларов за раз, – сказал Глод. – Во всяком случае, наяву.
– Мы добудем деньги? – спросил Лайас.
– Мы не можем добывать деньги, играя музыку, – сказал Имп. – Это Закон Гилльдии. Еслли они поймают тебя, они отберут твой инструмент и засунут… – он запнулся. – В общем, еслли ты фллейтист, то это будет то еще удоволльствие, – припомнил он.
– Не думаю, что тромбонисту придется легче, – заметил Глод, посыпая крысу перцем.
– Я не могу вернуться домой, – сказал Имп. – Я сказалл им… В общем, я не могу. Да даже если бы я мог, мне бы пришллось вытесывать моноллиты, как мои братья. Все, что их интересует, это их каменные круги.
– А если я сейчас вернусь домой, – сообщил Лайас, – я буду дубасить друидов.
Оба украдкой чуть отодвинулись друг от друга.
– Тогда нам надо играть там, где Гильдия нас не найдет, – сказал Глод весело. – Надо найти какую-нибудь заточку…
– Заточка у меня есть, – заявил Лайас с гордостью. – Из напильника.
– Я имею в виду ночной клуб, – пояснил Глод.
– Ночью она никуда не деваются.
– Я уверен, – сказал Глод, оставляя эту тему, – что в городе полно заведений, которым не нравится платить по ценам Гильдии. Мы могли бы дать несколько разовых концертов и без труда заработать.
– Что, втроем? – спросил Имп.
– Конечно.
– Но мы играем гномью музыку, челловеческую музыку и троллллью музыку. Вряд лли они совместимы. Я имею в виду, что гномы сллушают гномью музыку, ллюди сллушают челловеческую музыку и тролллли сллушают троллллью музыку. Что поллучится, еслли мы смешаем их? Нечто чудовищное.
– А что такое? Мы неплохо уживаемся, – сказал Лайас, привстав чтобы добыть со стойки соль.
– Мы же музыканты, – сказал Глод. – А это совсем другое дело.
– А, да. Верно, – согласился Лайас.
Он сел.
Раздался треск.
Лайас встал.
– Ох, – произнес он.
Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.
– Ох, – повторил Лайас.
Струны скрутились с печальным звуком.
Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.
– Я выигралл ее на Эйстеддфоде, – произнес Имп.
– Ты сможешь склеить ее назад? – спросил Глод наконец.
Имп покачал головой:
– В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.
– Да, но на Улице Искусных Ремесленников…
– Я действительно извиняюсь. Я имею в виду – действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.
– Это не твоя вина.
Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков – это ничтожное соединение дерево и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва, а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.
– Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? – спросил Глод. – На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… – он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. – На Задах, – повторил он, просто чтобы быть уверенным. – Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.
– Такую не раздобудем, – сказал Имп. – Прежде чем просто коснуться дерева, мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.
– Зачем?
– Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.
– Должно быть, зачем-то еще, – сказал Глод. – Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.
– Но у меня и денег-то нет, – напомнил Имп.
Глод хлопнул его по спине.
– Это неважно, – заявил он. – У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.
– Но мы потратилли все деньги на эту еду, – сказал Имп. – У нас болльше нет ни пенса.
– Это негативный взгляд на вещи, – заметил Глод.
– Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.
– Я разбираюсь кое в чем, – заявил Глод. – Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег – это, в сущности, мое среднее имя.
– Какое длинное.
Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.
– Ты что-нибудь здесь покупал? – спросил Лайас.
– Нет… Насколько я помню, – ответил Глод.
– Он закрыт, – сказал Имп.
Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.
– Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, – сказал Имп.
Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.
– Ты человек?
– Да, ма'ам.
– Тогда входи.
Лавка освещалась несколькими свечами. Старуха ретировалась в безопасное место, за стойку, откуда принялась высматривать признаки того, что он собирается убить ее в ее собственной постели.
Трио осторожно проследовало через лавку. Создавалось впечатление, что здесь скопились невыкупленные заклады за несколько столетий. Музыканты частенько бывают на мели; это одна из характеристик музыкантов. Здесь были военные горны, здесь были лютни, здесь были барабаны.
– Ну и хлам, – прбормотал Имп себе под нос.
Глод сдул пыль с крумгорна, поднес его к губам и извлек звук – как будто привидение переело бобов.
– Я думаю, в нем сдохла мышь, – заявил он, вглядываясь в глубину.
– С ним было все в порядке до того, как ты принялся дуть в него, – отрезала старуха.
На другом конце лавки с грохотом обрушились цимбалы.
– Извиняюсь, – сказал Лайас.
Глод поднял крышку инструмента, совершенно незнакомого Импу, обнаружив ряд клавиш. Гном пробежался по ним своими толстыми короткими пальцами, произведя последовательность печальных, тонких звуков.
– Что это такое? – прошептал Имп.
– Клавесин, – ответил Глод.
– Годится на что-нибудь?
– Не думаю.
Имп выпрямился. У него возникло чувство, что за ним наблюдают. За ним наблюдала старуха, но был еще кто-то кроме нее…
– Это бесполлезно. Тут ничего нет, – громко произнес он.
– Эй, что это такое? – спросил гном.
– Я сказалл – здесь ничего…
– Я что-то слышал.
– Что?
– Вот, вот опять…
Позади них раздался грохот и серия глухих ударов – Лайас освобождал двойной бас из под груды старых пюпитров, пытаясь при этом избежать острых углов.
– Был такой странный звук, пока ты говорил, – сказал Глод. – Ну-ка скажи что-нибудь.
Имп заколебался, как это всегда происходит с людьми, всю жизнь чешущими языками, когда их просят "что-нибудь сказать".
– Имп? – сказал он.
УУММ, Уумм, уумм…
– Это идет от…
УААА, Уааа, уааа…
Глод отвалил в сторону груду старых нот. Под ней обнаружилось музыкальное кладбище, включающее в себя освежеванный барабан, набор ланкрских волынок без труб и маракас, которым, возможно, пользовался танцор Дзен-фламенко. И что-то еще.
Гном вытащил это наружу. Оно смутно напоминало гитару, обработанную тупым каменным зубилом.
Несмотря на то, что гномы, как правило, не играют на струнных инструментах, Глод узнавал гитару с первого взгляда. Они напоминали формой женщин – если вы считаете, что женщины лишены ног и у них очень длинная шея и множество ушей.
– Имп? – сказал он.
– Да?
Уауауауауммм… Звук казался острым, как пила, и окаймленным бахромой. На инструмент были натянуты двенадцать струн, а корпус цельнодеревянным, безо всяких пустот, так что, казалось, нужен был только для того, чтоб было на что их натянуть.
– Оно отзывается на твой голос, – сказал гном.
– Как это?
Аамм эоу…
Глод прижал струны рукой, а другой подал знак подойти поближе.
– Это, верно, из-за соседства Университета, – прошептал он. – Он источает магию, это широко известный факт. Или какой-то волшебник заложил ее. Дареной крысе в зубы не смотрят. Ты умеешь играть на гитаре?
Имп побледнел.
– Ты имеешь в виду как… как фоллк-музыкант?
Он взял инструмент.
Фолк-музыка не приветствовалась в Лламедосе и исполнение ее сурово пресекалось; считалось, что если некто напоил коня и собирается приобнять жену, то он вправе расчитывать, что его дальнейшие шаги не будут запротоколированы и впоследствии исполнены под музыку. Гитары же отвергались из-за их, ну… чрезмерной простоты.
Он взял аккорд. Возник звук, подобного которому он не слышал никогда в жизни: резонанс и необычные отголоски, которые будто бы уносились прочь, пропадали в руинах инструментов и возвращались, обогащенные новыми гармониками.
От этого звука зазудел его спинной хребет.
Но вы не сможете быть даже самым распоследним музыкантом на свете, если у вас нет инструмента.
– Отлично, – сказал Глод. Он повернулся к старухе.
– Вы же не назовете это музыкальным инструментом, не так ли? – вопросил он. – Взгляните на него – от него тут не больше половины.
– Гллод, я не думаю… – начал Имп. Струны у него под рукой затрепетали.
Старуха посмотрела на эту штуковину.
– Десять долларов, – сказала она.
– Десять долларов? Десять долларов? – воскликнул Глод. – Да это не стоит и двух!
– Стоит, – сказала старуха. Она оживилась самым неприятным образом, как будто предвкушая схватку, в которой ничьим карманам пощады не будет.
– К тому же она старая, – сказал Глод.
– Антикварная.
– Вы слышали этот звук? Совершенно гиблый.
– Сочный. В наши дни уже не встретишь подобного мастерства.
– Только потому, что сейчас научились этого избегать!
Имп еще раз присмотрелся к штуковине. Струны резонировали сами по себе. Они слегка отблескивали синим и смазывались, как будто никогда не прекращали вибрировать.
Он поднес ее к губам и прошептал:
– Имп.
Струны умммнули.
Теперь он разглядел пометку мелом. Мел почти стерся, так что единственное, что можно было понять – это пометка. Просто меловой штрих.
Глода несло. Гномы считаются самыми энергичными дельцами, уступая в проницательности и наглости только маленьким пожилым леди.
Имп попытался сосредоточится на происходящем.
– Итак, – говорил Глод. – Мы догорились?
– Договорились, – отвечала маленькая пожилая леди. – И не пытайтесь плевать себе на руку, пока я не пожму ее. Подобное поведение негигиенично.
Глод повернулся к Импу.
– Думаю, я провернул дело просто замечательно, – сказал он.
– Хорошо. Посллушай, это очень…
– Есть двенадцать долларов?
– Что?
– Что-то вроде утешительного приза, я думаю.
Глухой удар донесся сзади. Катя перед собой здоровенный барабан и удерживая локтем стопку тарелок, появился Лайас.
– Я же говорилл, что у меня нет денег! – прошипел Имп.