Она легла к нему в постель и помогла ему снять пижаму. Ее тело под его руками и губами было мягким, гибким и более возбужденным, чем тело Мир СК или чье-либо другое; и его собственное тело, когда она гладила, целовала и лизала его, отвечало более резкой дрожью, чем когда-либо раньше, и напряженнее было желание. Он вошел в нее – глубоко, удобно вошел – и довел бы их обоих немедленно до оргазма, но она задержала его, остановила, заставила выйти и снова войти, приняв странное, но удобное положение, а потом – другое.
Минут двадцать или даже больше они работали и экспериментировали вместе, стараясь насколько это возможно, не шуметь, из-за членов за стеной и на этаж ниже.
Когда они закончили и распались, она спросила:
– Ну?
– Ну, это был высший класс. Но, честно говоря, из того, что ты рассказывала, я ожидал даже большего.
– Терпение, брат, – сказала она, – ты все еще инвалид.
Придет время, и на эту ночь ты будешь смотреть так, как будто мы только пожали друг другу руки.
Он рассмеялся.
– Ш-ш!
Он обнял ее и поцеловал.
– Что написано, – спросил он, – в этой записке, что ты положила мне в футляр от щетки?
– В воскресенье в одиннадцать вечера, в то же время и на том же месте.
– Но без бинтов.
– Без бинтов, – сказала она.
Он увидит их всех, Лайлак и остальных.
– Я как раз гадал, где будет следующая встреча, – сказал он.
– Я слышала, что ты просвистел через этот второй этап, как ракета.
– Проковылял через него, ты хочешь сказать. Я бы ни за что не проскочил, если бы не… – знает ли она, кто такой Кинг? Правильно ли говорить о нем?
– Если бы ни что?
– Если бы не Кинг и Лайлак, – сказал он. – Они пришли сюда накануне ночью и подготовили меня.
– Ну, конечно, – сказала она, – никто из нас не проскочил бы, если бы не капсулы и все остальное.
– Интересно, где они их достали.
– Я думаю, кто-то из них работает в медицентре.
– Д-да, наверное, тогда понятно, – сказал Чип. Она не знала. Или знала, но не знала, что он знает. Неожиданно он почувствовал раздражение от того, что надо быть осторожным, что эта необходимость возникла между ними.
Она села в кровати.
– Послушай, – сказала она, – мне неприятно это говорить, но не забудь завтра сделать все как обычно с твоей подружкой.
Завтра ночью.
– У нее появился кто-то другой, – ответил он, – ты моя подружка.
– Нет, – сказала она, – по крайней мере, не в субботу ночью. Наши советчики будут ломать себе голову, почему мы выбрали себе кого-то из другого дома. У меня есть замечательный абсолютно нормальный Боб из другого конца холла, а у тебя – замечательная нормальная Йин или Мария. Но если ты дашь ей больше, чем один раз и быстро, я сверну тебе шею.
– Завтра ночью я ей и этого дать не смогу.
– Все в порядке, – сказала она, – ты еще считаешься выздоравливающим, – она строго посмотрела на него, – в самом деле, – добавила она, – ты должен помнить, чтобы не становиться слишком страстным ни с кем, только со мной. И носить довольную улыбочку между первым и последним сигналом. И работать как следует над своим поручением, но только не перебарщивать.
Надо так же притворяться, когда получаешь ослабленные лечения, как и тогда, когда только хочешь этого добиться, – она снова легла на спину рядом с ним и обняла себя его рукой. – Драка, – сказала она, – сейчас я тебе дам что-то для курения.
– Это в самом деле так приятно?
– Мм, хммм. Особенно в такие моменты, как этот.
– Мне придется попробовать.
Они лежали, разговаривая и лаская друг друга, еще какое-то время, а затем Снежинка попыталась раскрутить его еще раз:
– Кто не пытается, тот не выигрывает, – сказала она, но все, что она делала, не возымело эффекта. Она ушла около двенадцати. – В воскресенье в одиннадцать, – сказала она от двери, – Поздравляю.
В субботу вечером Чип познакомился в нижнем холле с членом по имени Мария КК, друга которой перевели в Кан за несколько дней до этого. В месте обозначения года рождения на ее браслете стояло 38, таким образом, ей было двадцать четыре года.
Они пошли на традиционные пения перед Марксовым Рождеством в Парк Равенства. Пока они сидели, ожидая, когда амфитеатр весь заполнится, Чип рассматривал ее вблизи. Подбородок у нее был острый, но в остальном она была как все: смуглая кожа, чуть приподнятые вверх уголки глаз, коротко стриженные черные волосы, желтый комбинезон на изящной худой фигуре. Ноготь на одном из пальцев ноги был необычного цвета, сине-фиолетовый. Она сидела, улыбаясь, глядя на противоположный скат амфитеатра.
– Откуда ты? – спросил Чип.
– Из Рос, – ответила она.
– Какая у тебя классификация?
– Один – сорок Б. Техник-офтальмолог.
– Что ты делаешь? Она повернулась к нему:
– Я ставлю контактные линзы, – ответила она, – в детском отделении.
– Тебе это нравится?
– Конечно, – она посмотрела на него несколько растерянно, – Почему ты меня так много спрашиваешь? – спросила она. – И почему ты так на меня смотришь – как будто никогда раньше не видел члена?
– Я раньше не видел тебя, – ответил Чип. – Я хочу узнать тебя.
– Я ничуть не отличаюсь от других членов, – сказала она. – Во мне нет ничего необычного.
– У тебя подбородок чуть острее, чем обычно.
Она отпрянула, чувствуя себя задетой и сконфуженной.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал Чип, – я просто хотел сказать, что в тебе есть что-то необычное, даже если это и не так важно.
Она внимательно посмотрела на него, а потом снова перевела взгляд на противоположный склон амфитеатра. Она покачала головой.
– Я не понимаю тебя, – сказала она.
– Извини, – ответил Чип, – я был болен до вторника. Но мой советчик отвел меня в Главный Медицентр, и меня вылечили. Я сейчас еще поправляюсь. Не волнуйся.
– Ну, что ж, хорошо, – сказала женщина. Через секунду она повернулась к Чипу и весело ему улыбнулась. – Я прощаю тебя, – сказала она.
– Спасибо, – ответил Чип, неожиданно почувствовав к ней жалость.
Она снова отвернулась.
– Я надеюсь, что мы будем петь "Освобождение Масс", – сказала она.
– Будем, – ответил Чип.
– Я так люблю это, – добавила Мария ,и принялась напевать мелодию.
Чип продолжал смотреть на нее, пытаясь смотреть обычным, нормальным взглядом. То, что она сказала, было правдой: она не отличалась от всех остальных членов. Что могут значить острый подбородок или необычного цвета ноготь? Она была точно такая же, как любая Мария, или Анна, или Мир, или Йин, которые когда-либо были его подружками: смиренная и добрая, готовая помочь и любящая работать. Но в то же время она вызвала в нем жалость. Почему? И могли ли те, другие, вызвать в нем жалость, если он посмотрел на них вблизи, так, как он смотрит на нее, если он вслушается в то, что они говорят?
Он посмотрел на членов по другую сторону от себя, на массы членов на нижних ярусах, на массы членов на верхних ярусах… Все они были похожи на Марию КК, все улыбались и все были готовы петь свои любимые Рождественские Марксовы песни, и все они вызывали жалость, каждый член в этом амфитеатре, сотни, тысячи, десятки тысяч членов. Их лица заполняли огромный котел рядами, как коричневые бусы, лежащие огромными, прилегающими друг к другу овалами.
Лучи света осветили золотой крест и красный серп в центре гигантского котла. Раздались четыре знакомые ноты трубы, и все запели:
Одна могучая Семья, Единый организм:
Без злобы, жадности, и ей Неведом эгоизм.
Каждый член дает Семье все, что он должен дать, И все, для жизни нужное, он может получать!
Но они совсем не могучая Семья, подумал Чип. Они – слабая Семья, печальная и достойная жалости Семья, заторможенная химическими препаратами и обездушенная браслетами. Только Уни действительно могуч.
Одна могучая Семья, Один большой народ – Своих сынов и дочерей Он храбро в космос шлет…
Он автоматически пел слова, думая, что Лайлак была права: ослабленные лечения принесли новые несчастья.
В воскресенье, в одиннадцать вечера, Чип встретился со Снежинкой в прогале между домами на Нижней Площади Христа.
Он обнял ее и с благодарностью поцеловал, радуясь ее сексуальности, юмору и бледной коже, и еще горькому запаху табака – всему тому, что составляло ее и никого больше.
– Христос и Веи, я рад тебя видеть, – сказал он.
Она крепче прижалась к нему и счастливо ему улыбнулась.
– Быть с нормальными – это просто облом, правда? – спросила она.
– И какой! – ответил Чип. – Сегодня утром мне хотелось бить не по мячу, а по футболистам.
Она рассмеялась.
Чипу было плохо с момента пения, но сейчас он почувствовал, что его отпустило, что он счастлив и даже стал выше.
– Я нашел подружку, – сказал он, – и, подумай только, я трахнул ее без всяких затруднений.
– Драка.
– Не так много, без такого удовлетворения, как было у нас, но совсем без затруднений, а ведь даже и суток не прошло.
– Я обойдусь без подробностей.
Он усмехнулся, провел руками по ее бокам и обхватил за бедра.
– Я думаю, что я даже смогу сделать это сегодня, – сказал он, дразня ее своими большими пальцами.
– Твое "эго" растет не по дням, а по часам.
– Не только "эго", а все.
– Пойдем, брат, – сказала она, снимая его руки и беря его под одну из них, – лучше довести тебя до закрытого помещения, пока ты не начал петь.
Они вышли на площадь и пересекли ее наискосок. Флаги и обвисшие украшения к Марксову Рождеству неподвижно висели над ней, постепенно теряясь в мерцании огней в далеких переулках.
– Куда же мы идем? – спросил Чип, радостно шагая, – где это тайное место сбора больных совратителей здоровых молодых членов?
– До-Объединение, – сказала Снежинка.
– Музей?
– Правильно. А ты можешь придумать место лучше для компании обманывающих Уни ненормальных? Именно там нам и место. Все просто, – сказала она, оттянув его назад за руку. – Не надо идти так энергично.
Из прохода, в которой они собирались войти, вышел какой-то член. В руке он нес то ли чемоданчик, то ли телекомп.
Чип пошел рядом со Снежинкой обычным шагом. Член, поравнявшись с ними – он нес телекомп, – улыбнулся и кивнул.
Они улыбнулись и кивнули в ответ и разминулись с ним.
Спустились на несколько ступенек и вышли с площади.
– К тому же, – сказала Снежинка, – там никого не бывает с восьми до восьми, и там бессчетное количество трубок, смешных костюмов и необычных кроватей.
– Вы там берете вещи?
– Кровати не берем. Но мы их используем каждый раз.
Торжественная встреча в кабинете для конференций была только из-за тебя.
– Чем еще вы занимаетесь?
– Ну, сидим и жалуемся друг другу немножко. В основном это Лайлак и Леопард. Мне хватает секса и курения. Кинг смешно изображает телепрограммы, вот увидишь, как ты будешь смеяться.
– Что касается кроватей, – спросил Чип, – это происходит по групповому принципу?
– Только в парах, дорогой, мы не настолько до-Объединенческие члены.
– А ты с кем делила кровать?
– Со Спэрроу, конечно. "Необходимость – мать изобретательности", и так далее. Бедная девочка, теперь мне ее жалко.
– Конечно.
– Конечно! Но ничего, в Памятниках Девятнадцатого Века есть искусственный пенис. Она выживет.
– Кинг говорит, что нам надо найти для нее мужчину.
– Надо. Будет гораздо лучше, если у нас будет четыре пары.
Так и Кинг говорит.
Когда они пересекли первый этаж музея, освещая себе путь фонариком, который оказался у Снежинки, какой-то другой свет осветил их сбоку, и чей-то голос совсем близко произнес:
"Привет!" Они вздрогнули. "Извините, – сказал тот же голос, – это я, Леопард".
Снежинка перевела свой фонарь на автомобиль двадцатого века, и фонарик внутри него погас. Они приблизились к сверкающей металлической машине. Леопард, который сидел за рулевым колесом, оказался старым круглолицым членом в шляпе с оранжевым пером. На его щеках и на носу было несколько темных пятен. Он протянул руку, тоже с пятнами, через дверцу с открытым стеклом.
– Поздравляю, Чип, – сказал он. – Я рад, что ты через все прошел.
– Собираешься прокатиться? – спросила Снежинка.
– Уже катался, – ответил Леопард. – В Япо и обратно. Теперь у "Вольво" кончилось горючее. И еще машина вся насквозь промокла, об этом тоже не забудь.
Они улыбнулись ему и друг другу.
– Фантастика, правда? – сказал Леопард, поворачивая руль и работая рычагом, который отходил от оси рулевого колеса.
Водитель полностью управлял машиной, с начала и до конца потом обеими руками и ногами.
– Она, наверное, была очень неуклюжей, – сказал Чип, а Снежинка добавила:
– Не говоря уж о том, что она была очень опасной.
– Но и веселой, – добавил Леопард, – это же просто приключение: выбирать место назначения, потом – дороги, как туда проехать, соизмерять свое движение с движением других машин…
– А если ошибся, то умереть, – сказала Снежинка.
– Я не думаю, что это случалось так уж часто, как нам говорят, – сказал Леопард. – Если бы это случалось часто, то передние части машин делали бы гораздо мощнее.
– Но это утяжелило бы машины, и она стали бы двигаться еще медленнее, – сказал Чип.
– Где Хаш? – спросила Снежинка.
– Наверху, со Спэрроу, – ответил Леопард. Он открыл дверцу своей машины и вышел, в руке он держал фонарик. – Они там прибирают. В комнату еще что-то принесли, – он поднял наполовину стекло и плотно закрыл дверцу. Широкий кожаный пояс, украшенный металлическими заклепками, был застегнут на его талии поверх комбинезона.
– Кинг и Лайлак? – спросила Снежинка.
– Где-то там.
"Используют кровать", – подумал Чип, когда они, все трое, шли дальше по музею.
Он много думал о Кинге и Лайлак с тех пор, как увидел Кинга, и какой он старый – пятьдесят два или три, а может быть даже больше. Он думал о разнице в возрасте между ними двумя – тридцать лет, по меньшей мере, – и о том, как Кинг велел ему держаться от Лайлак подальше, и о больших, не правильного разреза глазах Лайлак, и как ее маленькие теплые руки оперлись о его колени, когда она склонилась перед ним, призывая его к более нормальной жизни, к пробуждению.
Они поднялись по ступенькам неподвижного главного эскалатора и пересекли второй этаж музея. Свет от двух фонариков Леопарда и Снежинки плясал на ружьях и кинжалах, круглых лампочках накаливания, истекающих кровью боксерах, королях и королевах в драгоценностях и отороченных мехом одеждах, на трех нищих, грязных и увечных, выставляющих свои увечья напоказ и протягивающих кружки. Перегородка за нищими была раздвинута, обнаруживая узкий проход, уходящий дальше вглубь здания, освещенный на глубину нескольких метров светом из находящейся слева двери. Тихий женский голос что-то говорил. Леопард прошел вперед, в зал, а Снежинка, стоя около нищих, стала отрывать куски пластыря с катушки, которую она достала из мешка первой помощи.
"Здесь Снежинка с Чипом", – произнес Леопард внутри комнаты. Чип налепил на табличку браслета кусок пластыря и несколько раз потер пластырь, плотно приклеивая его.
Они вошли в пахнущую табаком духоту, где на двух до-Объединенческих стульях сидели две женщины: старая и молодая, в руках они держали ножи, а на столе перед ними лежала куча коричневых листьев. Это были Хаш и Спэрроу, они пожали руку Чипу, поздравляя его. Хаш, с морщинками возле глаз, улыбалась; Спэрроу, большеногая и большерукая, казалась смущенной, ее ладонь была горячей и влажной. Леопард стоял рядом с Хаш, держа нагревательную спираль у отверстия изогнутой черной трубки, выдувая дым по обе стороны мундштука.
Комната, действительно, большая, была фондовым помещением музея, ее дальняя часть забита вплоть до потолка до-Объединенческими реликвиями, поздними и ранними: машины, мебель, картины, узлы с одеждой, мечи и какие-то орудия с деревянными рукоятками, статуя члена с крыльями ("ангел"), пять или шесть ящиков, закрытых, открытых, маркированных ИНД 26110, заклеенных по углам квадратными желтыми наклейками.
Оглядевшись, Чип сказал:
– Здесь хватит вещей еще на один музей.
– И это все оригиналы, – ответил Леопард, – а на витринах не все оригиналы, ты знаешь.
– Я не знал.
В передней части комнаты было много разного рода стульев и скамеек. К стенам были прислонены картины, также лежали картонные коробки с небольшими реликвиями и кучи рассыпающихся книг. Внимание Чипа привлекла картина, изображающая огромный валун. Он отодвинул стул, чтобы рассмотреть ее.
Валун, почти целая гора, летел в синем небе над землей, раздражая своей пестрой раскраской.
– Какая странная картина, – сказал Чип.
– Их тут много, странных, – отозвался Леопард.
– Те, на которых Христос, – сказала Хаш, – у него там свет вокруг головы, и он совсем не похож на человека.
– Я видел такие, – сказал Чип, глядя на валун, – но такого я не видел, ничего подобного. Это очаровывает: реально и нереально одновременно.
– С собой ее брать нельзя, – сказала Снежинка, – мы не можем брать ничего, чего могут хватиться.
– Все равно, мне некуда ее девать, – сказал Чип.
– Как тебе нравятся ослабленные лечения? – спросила Спэрроу.
Чип повернулся к ней. Спэрроу отвела взгляд, переведя его на свои руки, держащие листья и нож. Хаш была занята тем же, чем и Спэрроу: рубила ножом свернутые листья в тонкие полоски, которые, уже нарубленные, кучей лежали перед ней.
Снежинка сидела с трубкой во рту, Леопард держал нагревательную спираль в своей трубке.
– Чудесно, – сказал Чип. – В буквальном смысле. Сколько чудес! С каждым днем все больше и больше. Я благодарен вам всем.
– Мы всего лишь поступили так, как нам велят, – сказал Леопард улыбаясь.
– Мы помогли брату.
– Не так, как они имеют в виду, – сказал Чип. Снежинка предложила ему трубку.
– Ты готов попробовать? – спросила она.
Чип подошел к ней и взял трубку. Та часть ее, где помещался табак, была теплая, а сам табак – серый и дымящийся.
Секунду он колебался, потом улыбнулся всем смотрящим на него и приложил мундштук к губам. Глубоко всосал воздух из него и выдохнул дым. Вкус был терпкий и приятный, к его удивлению. "Неплохо", – сказал он. Потом он опять повторил всю процедуру, с большей уверенностью. Дым попал ему в горло, и Чип закашлялся.
Леопард с улыбкой подошел к дверям, сказал:
– Я принесу специально для тебя трубку, – и вышел. Чип вернул трубку Снежинке и, прокашливаясь, сел на вытертую скамью темного дерева. Он стал смотреть, как Хаш и Спэрроу режут табак. Хаш улыбнулась ему.
– Где вы берете семена? – спросил Чип.
– С самих растений, – сказала она.
– А где вы взяли те, с которых начали?
– У Кинга были.
– Что у меня было? – спросил Кинг, входя, высокий, худой и светлоглазый, на его груди поверх комбинезона висел на цепи золотой медальон. Рядом с ним была Лайлак, его рука держала ее руку. Чип встал. Она посмотрела на него, необычная, темная, красивая, молодая.
– Семена табака, – сказала Хаш.
Кинг, тепло улыбаясь, протянул Чипу руку.
– Рад видеть тебя здесь, – сказал он. Чип пожал его руку, пожатие Кинга было твердым и сердечным.