Модель жрет. Мешки с хлебом пустеют один за другим. В широкую пасть опрокидываются ведра молока. Модель заметно раздуло, полосатая пижама ей уже тесна.
– Но не будем отвлекаться от главного, от практики. Пока оно удовлетворяет свои матпотребности, переходим к следующей ступени эксперимента. Поясню для прессы. Когда временное удовлетворение матпотребностей произошло, можно переходить к удовлетворению духпотребностей. То есть: посмотреть кино, телевизор, послушать народную музыку или попеть самому, и даже почитать какую-нибудь книгу, скажем, "Крокодил" или там газету, не говоря уж об том, чтобы решить кроссворд. Мы, товарищи, не забываем, что удовлетворение матпотребностей особенных талантов не требует, они всегда есть. А вот духовные способности надобно воспитать, и мы их сейчас у него воспитаем.
Профессор Выбегалло дает сигнал ассистентам.
Угрюмые ассистенты разворачивают на помосте магнитофон, радиоприемник, кинопроектор и небольшую переносную библиотеку.
– Принудительное внушение культурных навыков! – провозглашает Выбегалло.
Магнитофон сладко поет: "Мы с милым расставалися, клялись в любви своей…" Радиоприемник свистит и улюлюкает. Кинопроектор показывает на стене ангара мультфильм "Волк и семеро козлят".
Два ассистента с журналами в руках становятся перед моделью и наперебой читают вслух, а Хома Брут, примостившись тут же, бьет по струнам гитары и с чувством исполняет что-то залихватское.
Модель никак не реагирует. Проглотив последнюю буханку и опорожнив последнее ведро, она сидит на диване и шарит в неопрятной бороде. Извлекает из бороды длинную щепку, запускает ее между зубов, отрыгивается.
Затем выплевывает щепку и оценивающим взглядом обводит толпу.
Толпа пятится.
Саша мужественно заслоняет собой Стеллочку.
Пятятся чтецы с журналами, Хома Брут соскакивает с помоста и приседает на корточки.
Шум стихает. В наступившей тишине Выбегалло заканчивает свою речь:
– И вот он, товарищи, перед нами! Образец потребления материальных и духовных ценностей, счастливый рыцарь без страха и упрека.
Упырь внимательно смотрит на него. Он уже огромен, пижамная пара свисает с него клочьями.
Встретив внимательный взгляд, Выбегалло нервно поправляет пенсне и произносит:
– Собственно, я закончил. Может быть, есть какие-нибудь вопросы?
Ему отвечает спокойный голос Хунты:
– Спасайтесь, старый дурак.
Но Выбегалло еще не понимает.
– Есть предложение, – начинает он, – эту реплику из зала решительно отмести…
Упырь не дает ему закончить. Он вытягивает неимоверно длинную руку и хватает Выбегаллу за тулуп. Выбегалло замолкает и покорно вылезает из тулупа. Упырь хозяйски встряхивает тулуп, оглядывает его и кладет рядом с собой у дивана.
Выбегалло, ссыпавшись с помоста, ныряет в толпу. Толпа продолжает пятиться, а упырь тем временем неторопливо подтягивает к себе поближе радиоприемник, магнитофон, кинопроектор.
– Это, значить, все будет мое, – рокочущим голосом объявляет он. Он снова оглядывает толпу. Взгляд у него нехороший, оценивающий какой-то. При этом он непрерывно облизывается.
С головы Саши вдруг срывается финская шапочка и улетает на помост. Упырь напяливает ее себе на плешь.
Стеллочка взвизгивает: с ее руки срываются часики. Упырь ловит их на лету.
– Всем в укрытие! – гремит усиленный мегафоном голос Хунты.
Все бросаются в проходы между проволочными заграждениями, а по очистившемуся пространству ангара ползут, скачут по-лягушачьи, летят птичками полушубки, манто, дубленки, часы, портсигары, кошельки, брюки, валенки, ботинки – и все на помост, все на помост.
Упырь мечется по помосту, подхватывает, жадно оглядывает, примеряет, запихивает в мешки из-под хлеба, злобно озирается, скалит клыки и взрыкивает.
– Мне! – хрипит он. – И ето мне! И ето! Мое!
За валом из мешков паника. Мечутся полуодетые, возмущенные и испуганные люди.
Толпа ограбленных терзает Выбегаллу. Особенно неистовствует Хома Брут в одной длинной рубахе до колен. Выбегалло отдувается и кричит фальцетом:
– Критики! Критики не любите!
Начальник группы телевизионщиков в подтяжках и трусах надрывается в телефонную трубку:
– Милиция! Милиция? Немедленно выезжайте! Массовое ограбление! Банда гангстеров! Главарь шайки – некий Выбегалло из НИИЧАВО!
Тем временем упырь на помосте подтащил к себе телевизионную камеру, груду фото– и киноаппаратов и жадно озирается, ища, чем бы еще завладеть. Его со всех сторон окружает кольцо проволочных заграждений и глухой вал из мешков. Мрачно смотрят амбразуры дотов.
– Машину! – капризно басит упырь. – Машину желаю!
И стена из мешков напротив вдруг разваливается, в пролом задом вкатывает огромный МАЗ, подкатывает к помосту и останавливается.
Упырь прыгает в ковш, жадно ощупывает кабину, ревет:
– Еще!
В пролом один за другим катят: автобус, на котором приехали корреспонденты, какой-то газик – из него на ходу выскакивает испуганный шофер, запутывается в проволоке, орет ужасным голосом; два "Москвича"; "Жигули"; старая "Волга", новая "Волга", кадиллак…
– По-моему, пора, – говорит Федор Симеонович Хунте, который не отрываясь наблюдает за упырем в стереотрубу.
– Начнем со снотворного, – говорит Хунта. – Давайте! – командует он кому-то через плечо.
Из-за вала высовываются несколько сотрудников и направляют на упыря брандспойт, присоединенный к серебристой цистерне с надписью "Пиво". Пенная струя ударяет прямо в распахнутую клыкастую пасть.
Упырь приходит в дикий восторг. Сначала он жадно глотает, посыпая струю сверху солью из солонки, потом прыгает под струей как под душем Шарко, гогоча и шлепая себя под мышками, потом принимается торопливо наполнять ведра из-под молока – терпения у него не хватает: он протягивает руку на все двадцать метров, хватает брандспойт (сотрудники – врассыпную), тянет к себе, за брандспойтом тянется кишка, а за кишкой, разворотив мешочную стену, во владения упыря втягивается цистерна.
– Ну, с меня хватит! – объявляет Федор Симеонович.
Он засучивает рукава и порывается в пролом, но тут на нем повисают все, кто находится поблизости. Федор Симеонович в небывалом гневе. Из глаз его скачут шаровые молнии, он кричит:
– Дайте его мне! Сколько же можно терпеть!
– Пускайте Голема! – громовым голосом командует Хунта.
Слышится могучее шипение и свист.
Все приседают и втягивают головы в плечи.
Перемахнув через вал, на середину ангара ловко выскакивает Голем – не глиняный Голем из сказок, а современный робот из фантастических романов, весь из металла и пластика, гибкий, шестирукий, жутко светятся четыре пары глаз, из головы выдвигаются и прячутся телескопические рога антенн.
Упырь поворачивается к противнику, садится на ближайший мешок и длиннющими руками старается прикрыть свое богатство, как хохлушка цыплят.
– Не дам! – рычит он. – Катись отседова!
Робот с пневматическим шипением и свистом приближается.
Тогда упырь вскакивает, выламывает доску из помоста и кидается на врага.
– И-иэх-х!!
Робот легко уклоняется от молодецкого удара и средней правой наносит упырю короткий удар в лоб.
Упырь спиной вперед, размахивая руками, летит и врезается в помост.
Над валом ликование. Свист, аплодисменты.
Упырь вскакивает, выворачивает из бетонного пола железный швеллер, летит на робота, вращаясь вокруг собственной оси, как метатель молота.
И снова робот легко уклоняется и встречает упыря могучей оплеухой.
Новый взрыв ликования на валу.
Упырь лежит под грузовиком, на физиономии у него набухают два здоровенных фингала.
Робот, деловито наматывая на четыре руки толстый трос, приближается к нему.
На морде упыря ужас вдруг сменяется вожделением.
– Хочу! – хрипит он. – Желаю!!
Робот приостанавливается. Упырь выбирается из-под грузовика и, непрерывно облизываясь, бормочет:
– Это будет мое! Это мне! Ух ты мой милый! Ух ты мой радостный!..
Руки робота разом опускаются, трос падает на пол, глаза меркнут.
– Давай, давай! – говорит ему упырь и толкает в сторону помоста. – Давай, дело делай. Нечего тебе тут стоять…
И робот покорно принимается всеми шестью своими руками укладывать и упаковывать награбленное барахло.
Упырь радостно хохочет, раззевая пасть на весь ангар.
– Ну, все, ребята, – говорит за валом Витька Корнеев. – Теперь наша очередь.
Саша с Эдиком Почкиным подтаскивают плетеную корзину, набитую стружками, из которых торчит горло четвертной бутыли, залитое сургучом. Торопливо горстями выбрасывают стружки.
Корнеев легко, одной рукой извлекает бутылку, читает ярлык:
– "Джин Злойдух ибн Джафар. Выдержка с 1015 года до нашей эры. Опасно! Не взбалтывать!"
Виктор старательно трясет бутыль, поворачивает ее горлышком вниз и снова трясет. За стеклом возникает на мгновение, расплывается и снова исчезает жуткое искаженное рыло с кривым клыком и черной повязкой через глаз.
Вой милицейской сирены. К воротам ангара подкатывает милицейская "Волга" со световой вертушкой на крыше, из нее высыпаются оперативные работники. Все они кидаются рассматривать в лупу и фотографировать следы на снегу, а юный сержант милиции, подтягивая на ходу перчатки, устремляется в ангар.
Все замирают.
Сержант проходит через пролом в стене и, звеня подковками по бетонному полу, печатая шаг, направляется к упырю.
Упырь озадаченно смотрит на него. Потом облизывается, приседает, свесив длинные руки, и мелкими шажками движется навстречу.
Сержант, не останавливаясь, достает свисток, и длиннейшая трель оглашает ангар.
Робот за спиной упыря поднимает все шесть рук и опускает голову.
Упырь распахивает гигантскую клыкастую пасть, и в этот момент…
– Ложи-и-ись! – орет Корнеев на весь ангар.
Падает ничком сержант.
Падают ничком все за стеной.
Корнеев, занося назад правую руку с бутылью, разбегается и, как гранату, швыряет бутыль прямо в разверстую пасть.
Раздается звон битого стекла. Дикий хохочущий вой.
В воздухе появляется давешняя клыкастая морда с повязкой через глаз, затем все заволакивается клубами огненного дыма, словно вспыхнула бочка с нефтью.
Громовые удары, рычание, хохот… Отчаянный вопль: "Не отдам, не отдам, милиция!.."
Дым и огонь скатываются в клубок, и клубок этот катится по ангару.
Рушатся мешки с песком. Рвется в клочья колючая проволока. Валятся столбы генератора Ван де Граафа, летят в воздух доски постамента, огромные подбитые кожей валенки, колеса автомашин, крутится, переворачиваясь в воздухе, цистерна с надписью "Пиво"…
Сержант милиции с трудом поднимается на ноги, заслоняясь рукой, пытается приблизиться к огненному клубку и пронзительно свистит.
В то же мгновение клубок с грохотом и треском лопается, выбросив в разные стороны струи огня.
Тишина. Там, где был постамент и горой высилось награбленное, ничего нет. Только неглубокая воронка, из которой под своды ангара нехотя поднимается жиденькая струйка дыма.
Закопченный и основательно ободранный сержант приближается к воронке, заглядывает, наклоняется, поднимает огромную вставную челюсть и довольно долго рассматривает ее со всех сторон.
По всему ангару зашевелились, поднимаясь, люди. Тоже закопченные и оборванные, словно побывавшие под бомбежкой.
Сержант берет челюсть под мышку, извлекает из планшета блокнот и провозглашает:
– Потерпевших и свидетелей прошу записываться.
В лаборатории Витьки Корнеева ребята умываются и приводят себя в порядок. У Корнеева забинтована голова, Эдик пришивает пуговицу к куртке, Саша стоит столбом, а Стеллочка старательно чистит его щеткой. В углу пригорюнившись сидит Хома Брут в больших, не по росту, штанах.
– Выбегаллу-то в милицию забрали, – говорит, похохатывая, Корнеев. – Массовое ограбление под видом научного эксперимента… Модест помчался выручать. Потеха!
– Этому гаду голову оторвать надо, – плачущим голосом говорит Хома. – Такую гитару мне загубил…
– Гитара – бог с ней, – замечает Эдик. – Диван погиб.
– Ничего, ребята! – говорит Корнеев, подмигивая. – Без гитары мы проживем, а что касается дивана – как-нибудь с диваном уладится.
– Самим нам такой транслятор не смастерить, – говорит Эдик грустно.
Корнеев театральным жестом распахивает дверь в соседнее помещение, и все видят на центральном стенде знаменитый диван во всей его красе, правда, слегка подзакопченный.
Всеобщее изумление.
– Главное – что? – объявляет Корнеев. – Главное – вовремя схватить и рвануть когти.
– Ну, братва, – восхищенно восклицает Хома, – по этому поводу надо выпить. Я сбегаю, а?
– Сядь, Хомилло! – властно гремит Корнеев, и Хома покорно опускается на стул. – Мы здесь посоветовались с народом, и есть мнение, что пора и можно уже теперь сделать из тебя настоящего человека.
* * *
И снова полетели дни и ночи.
После долгих усилий из Хомы Брута сделали настоящего человека. Вот решающая стадия эксперимента. Хома Брут, побритый и в приличном костюме, с нормальным цветом носа, поставлен перед полкой, на которой выстроены несколько бутылок с водкой. Эдик вручает ему мелкокалиберный пистолет. Корнеев настраивает сложную аппаратуру из витых стеклянных трубок.
– Давай! – командует Эдик.
Хома силится поднять пистолет – не может, лицо его искажается, по лбу струится холодный пот. Эдик кивает Корнееву. Тот поворачивает какой-то верньер.
– Давай, давай, Хома! – приказывает Эдик. – Это враг! Это лично профессор Выбегалло! Гитару свою вспомни!
Хома, закрыв глаза левой рукой, вытягивает правую с пистолетом. Корнеев наводит стеклянный агрегат прямо Хоме в затылок.
– Глядеть! – командует Эдик.
Хома гордо вскидывает голову и закладывает левую руку за спину. Гремят выстрелы. Бутылки одна за другой разлетаются вдребезги. Гремит туш.
Саша и Стеллочка подносят Хоме новую гитару. На глазах у Хомы слезы, он судорожно принюхивается и вдруг чихает и мотает головой.
Федор Симеонович проводит серию экспериментов по омоложению. К "Алдану-12" с помощью множества проводов и датчиков присоединена Наина Киевна. Она сидит в кресле, скрючившись, положив руки и подбородок на свою клюку. Саша закладывает в программное устройство пачку перфокарт, Федор Симеонович сидит перед экранами контрольной аппаратуры, на которых имеют место рентгеновские изображения черепа, грудной клетки и прочих деталей организма Наины Киевны. "Пуск!" – командует Федор Симеонович. Саша нажимает кнопку. Наина Киевна превращается в приятную женщину средних лет. Клюка в ее руках дает молодые побеги, на которых распускаются цветочки. Наина Киевна восторженно и изумленно ощупывает себя, затем встает и, игриво покачивая бедрами, приближается к Федору Симеоновичу. Тот отмахивается от нее и пятится в дверь. Наина устремляется за ним. Саша, поджав губы, рассматривает кусок ленты с длинными рядами цифр, чешет в затылке.
Саша продолжает совершенствоваться в магическом искусстве. На столе перед ним основательно потрепанный том "Уравнений математической магии", распухший от многочисленных закладок, счетная машина "мерседес", стопка бумаги. В руке – умклайдет, деревянный, для начинающих, похожий на жезл регулировщика. Эдик сидит перед ним с видом экзаменатора, сцепив руки на колене, крутя большими пальцами. Саша, поминутно заглядывая в учебник, производит какие-то вычисления на "мерседесе", рвет из бороды волосок и взмахивает умклайдетом. На столе перед ним появляется блюдце с грушей. Эдик, презрительно усмехаясь, берет грушу и бросает ее на пол. Груша разбивается на мелкие осколки. Саша озадаченно рассматривает умклайдет. Эдик показывает, как надо взмахивать. Саша повторяет его движение. На блюдечке появляется второе блюдечко с грушей. Саша пытается взять грушу и поднимает ее вместе с блюдечком, к которому она приросла. Саша со зверским лицом отрывает кусок груши и пробует. Морщится и выплевывает. "Ешь!" – грозно приказывает Эдик. Саша ест. По лицу его текут слезы.
А между тем Витька Корнеев разрабатывал в страшной тайне свою методику изъятия излишков времени у населения. Ночь, в окно Витькиной лаборатории вовсю светит луна. Она озаряет опутанный проводами диван, в спинку которого встроены два экрана. Над каждым экраном – циферблат, и еще один циферблат – между экранами. Витька, хмурый, обросший щетиной, заканчивает какие-то вычисления, берет листок с числами и садится перед диваном на табуретку. Включает экраны. На правом экране – прокуренная комната: Выбегалло, молодая Наина Киевна и Модест Матвеевич дуются в преферанс. На левом экране – Хома Брут, трезвый и бритый, в белом халате, собирает какой-то прибор: работа у него явно сложная, идет медленно. Стрелки на всех трех циферблатах показывают одно и то же время, секундные движутся с одной и той же скоростью. Витька набирает несколько цифр на миниатюрной клавиатуре, берется за верньер, встроенный в подлокотник дивана, и начинает медленно вращать. Раздается длинный звук тормозящейся магнитофонной ленты. Картины на экранах и на циферблатах плавно меняются. Движения преферансистов становятся все более замедленными, и одновременно замедляется движение секундной стрелки на их циферблате. Хома же Брут, напротив, начинает двигаться все быстрее, и все быстрее бежит его секундная стрелка: собираемый прибор растет на глазах. Только на среднем циферблате стрелка продолжает отсчитывать истинное время. На правом экране игроки почти застыли в неподвижности, а на левом экране Хома Брут в бешеном темпе заканчивает работу, суетливо отряхивает руки и летит к двери. Витька поворачивает верньер в обратную сторону до щелчка. Все циферблаты приходят в соответствие с центральным, движения игроков становятся нормальными. Виктор выключает прибор, экраны гаснут, и в ту же минуту входит Хома. "Ну, я все закончил, – говорит он. Смотрит на часы. – Обалдеть можно, за десять минут управился, а думал, до утра не кончу!" – "Я тебе всегда говорил, что водка – яд", – угрюмо говорит Витька.
Саша Привалов в своей вычислительной лаборатории снимает трубку телефона и набирает номер. Лицо у него унылое. В лаборатории дым стоит коромыслом: с машины сняты все кожухи, в потрохах ее копаются люди в халатах, возглавляемые Хомой Брутом.
– Стеллочку можно? – говорит Саша в трубку.
На другом конце провода Федор Симеонович передает трубку Стеллочке. Стеллочка держит в одной руке реторту. Она сотрудница отдела Линейного счастья. Здесь работают на оптимизм. Лаборатория похожа на роскошный цветник. Из зарослей цветов торчат грандиозные стеклянные трубчатые установки, в которых мерцает жидкий огонь.
– Алё! – говорит Стеллочка.
– Ну как ты там? – со вздохом осведомляется Саша.
– Я хорошо, – отвечает Стеллочка, косясь на Федора Симеоновича. – А ты?
– Пошли сегодня в кино, – предлагает Саша.
– В кино? Ты же работать грозился всю ночь.
Саша уныло оглядывает свою разгромленную лабораторию.
– У меня машина полетела, – говорит он жалобно. – Чинят. Долго будут чинить. Так пошли?
– Не знаю, – нерешительно говорит Стеллочка. – У нас сегодня…
– С-сходите, с-сходите, Стеллочка, – басит добродушно Федор Симеонович. – П-посмотрите что-нибудь т-такое… Потом р-расскажете…