- Ладно тебе лечить-то, - огрызнулся Андрей. - У самого душа болит, как вспомню - трясёт...
- Большие пацаны?
- Егору двенадцать. Никите десять...
- Самый сложный возраст! А ты их бросил.
Вот он всегда был такой ядовито-жёсткий и наглый, когда хотел кого-либо унизить.
- Никого я не бросил, - Терехов и впрямь ощутил предательское чувство виноватости и желание оправдаться. - Закончу работу, будут со мной. До следующей командировки.
Репей метнул полковша воды на каменку, тупо последил, как расходится жар.
- Дай-ка ещё разок гляну, - и потянулся к бумажнику. - Егор в каком месяце родился?
- Не дам! - Терехов спрятал бумажник. - А родился в сентябре, как положено...
Жора не настаивал, но выглядел как-то непривычно рассеянным и настороженным одновременно.
- Чёрт возьми! Жил и не знал, что так всё обернётся... Махнуться паспортами - и другая судьба! Они в Новосибе живут?
- Закатай губёшку, Репей! Поезд ушёл.
Тот взял распаренный веник.
- Значит, так...
Сделать окончательное заключение ему не дал стук в дверь, и сразу же на пороге парной очутился старлей, его заместитель.
- Допросили задержанного, товарищ капитан!
- Ну? Докладывай, это свой, - кивнул на Терехова.
- Документов нет, но его сержант Рубежов опознал, - сообщил заместитель. - Владимир Зырянский, родом из Зыряновска, гражданин Казахстана. Местное погоняло - Зырян, Вова Чёрный и Опер. Когда-то опером в милиции работал.
- Не помню такого.
- Да у него ещё отец - крупный ментовский начальник в Казахстане.
- Костоправ, что ли?
- Костоправ! Все они здесь костоправы... В прошлом году только дважды задерживали за незаконный переход. По оперативным данным, нынче у него пятая или шестая ходка...
- И что - отпускали? - возмущённо спросил Жора.
- Ваша установка была: казахов выпроваживать без протокола. Только личность установить. Наряд устанавливал, докладные имеются.
Репьёв покосился на однокашника, хотел что-то сказать гневное, однако спросил лишь грубовато:
- Зачем костоправ к нам опять прётся?
- Да вы же знаете, он с тараканами, товарищ капитан, - охотно сообщил старлей. - Его за это из ментовки уволили. Он же у Мешкова в команде состоял. А шаман у него подругу отнял и себе в жены взял. Макута её зовут, с Украины родом. Вот она, говорят, и в самом деле суставы лечит.
- Погоди, так у него сколько теперь жён?
- Вроде, три основных. Остальные - любовницы. Впрочем, там трудно разобраться...
- Вот гад! - восхитился Жора. - У него есть одна медсестра, классная девка. Не помню, как зовут... Голос завораживающий, просто шаманка!
- Лагута, - подсказал зам.
- Верно, Лагута. До чего же хороша! И ведь идут за него, дуры!
- Эта, вроде бы, тоже адекватная. И Макута - фамилия.
- Почему я не знаю про Макуту?
- Вы в отпуске долго были.
- Понятно! Надо к ней на массаж попасть. - Жора глянул на однокашника. - Шея у меня болит, остеохондроз. 11оказан южный морской климат. Она хоть ничего лечит?
- Не пробовал, товарищ капитан, - многозначительно признался старлей. - Зырян от шамана ушёл. Теперь сам водит клиентов через границу, будто на "места силы". И руками лечит. Триста баксов с каждого лоха.
- Можешь не продолжать, - перебил Жора. - Заприте костоправа, утром разберёмся. А эту третью жену - ко мне.
Найди предлог. Пропуска явно нет, с Украины... Как её имя?
- Макута. Но это, вроде, фамилия...
- Завтра же эту Макуту в мою опочивальню!
Заместитель глянул на Терехова и оправдался:
- Опочивальня - это рабочий кабинет.
Терехов уловил тонкую подоплёку их диалога, вспомнил про деньги, за которые опасался турист, и подумал, что впутался в некие понятные посвящённым отношения, возможно, тайный бизнес, существующий на заставе. Но это были чужие дела, встревать в которые Андрей не любил и в какой-то степени понимал Репьёва: на получаемое денежное довольствие коттедж на юге не построить, а квартиры не дождаться. Да и от тоски по женскому полу тут загнёшься, развлекаются ребята.
- Он какую-то Ланду здесь потерял, - вставил Андрей. - У которой был в чертогах. В бреду про чёрную сову Алеф молол, про окна.
- Кого потерял? - всколыхнулся Репьёв и переглянулся со своим замом. - Какую Ланду?
Андрей такой живой реакции однокашника не ожидал.
- Не знаю... Говорит, что на коне здорово скачет. Ещё чёрной совой называл, по имени Алеф. Она отравленными стрелами стреляет. Вроде как его возлюбленная.
Жора в лице сменился, скорчил злобную гримасу, но, может, и от жара.
- Как он узнал её имя, гад?
- Какое имя?
- Её знают здесь как Ланду. Алеф - священное имя чёрной совы. Значит, он побывал в чертогах?
Терехов ничего не понял.
- Это что - местный фольклор? - ухмыльнулся он.
- Местный, - отозвался Репей, - А так вообще-то Алефтина.
- Какая Алефтина?
- Не обращай внимания, - отмахнулся тот. - Я сам в именах запутался. Здесь местный шаман всем новых имён надавал, и знаешь - пристают... - пропел задумчиво и отстранение: - Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому...
- Ланда живёт не в терему, а в какой-то башне, - поправил его Терехов. - Про неё и мой напарник вспоминал.
- Ты сам это слышал? - Жора слез с полка и окатил голову холодной водой.
- Про башню?
- Про Ланду! И про Алеф!
- Все уши прожужжал. Скоро сутки с ним вожусь!
- Представлю к награде, - вполне серьёзно пообещал начальник заставы, но хотел сказать нечто другое. - Благодарю за содействие, получишь медаль.
- Мне что - "служу России" кричать? - откровенно съязвил Терехов.
И тем самым словно вернул Репья к реальности. Он отправил вспотевшего зама прочь, после чего попытался реабилитироваться в глазах гостя.
- Кричать не надо. Значит, так: завтра цепляем кунг с полной начинкой. И солдата-срочника тебе даю в помощь. С наукой надо дружить. Но чтоб за неделю все работы завершил и отчалил к любимым детям. А твоего туриста я разделаю по полной.
- Он деньги спрятал, - опять съязвил Терехов. - Хоть и с тараканами, но соображает.
- Не в деньгах счастье, - бездумно отозвался Жора. - Медаль получишь!
- Благодарствую, ваше благородие!
- Не ёрничай, Шаляпин. Вопросы?
- Вопрос гусарский: кто такая Ланда? Ну, или чёрная сова Алеф?
Репьёв хотел сказать правду. Она, эта правда, засветилась уже в глазах глубоким отблеском некоего мальчишеского искреннего чувства, однако в последний миг передумал, глянул мимо.
- Чёрных сов на свете не бывает.
- Оказывается, бывают! Сева Кружилин говорил...
- Не бери в голову... В самом деле - местные легенды, фольклор. Новоявленные шаманы туристам мозги дурят. Объявили духом плато Укок. Кличек напридумывали...
- Посоветуй, как себя вести, если встречу?
- Ты не встретишь, - уверенно заявил Жора. - Тебе мозги в училище вынесли. В наших черепах серый бетон с арматурой из железной логики. Наши головы заточены под тупой пограничный столб с государственным гербом вместо физиономии. И логика у нас полосатая, бело-зелёная.
- Вот я и мыслю логически, - ухмыльнулся Терехов. - Если у мужиков случается похмельный синдром без спиртного, значит пьянка была. Вопрос: чем их поили и кто?
- Да ничем! - как-то обозлённо бросил Репей и постучал по своей голове. - Отсюда всё! Эти мужики живут, как пьяные. А здесь трезвеют. Но трезвыми жить не умеют, вот и сходят с ума. Психика слабая.
На последних словах он будто провалился в некие гнетущие воспоминания: слегка покрасневшие от жара глаза остекленели. Андрей сделал ещё одну попытку разговорить однокашника отвлечёнными размышлениями вслух.
- Кто-то же поймал и привязал. Бесплотный дух?
- Кого поймал? - Жора словно вынырнул и отдышался.
- Серую в яблоках.
- Алтайцы, - бросил он и вылил на себя таз холодной поды. - В верховье Ак-Алахи чабаны кочуют с двумя отарами. Пошли спать. Сейчас смена нарядов, пусть бойцы погреются.
Сказал все это походя, между делом и на одной ноте, дабы скрыть свои чувства, чем ещё больше распалил воображение.
Глава 4
Репей наверняка слышал всё, о чём Терехов шептался со служителями в храме: акустика под сводами была великолепной. Слышал, но держался почти спокойно, с достоинством и смиренностью, как, должно быть, и полагалось послушнику, ушедшему от страстей мира в монашескую келью. И это вызывало уважение, даже несмотря на сложные личные взаимоотношения: Андрей понимал, что не смог бы вести себя, как сейчас Жора, который продолжал демонстрировать свой мужественный характер, как в училище и впоследствии на Алтае. Замаскироваться под серым балахоном оказалось невозможным - Репей был узнаваем не только по тембру голоса, к тому же обращение по старому прозвищу выдавало в нем бунтующий нрав.
- Здорово, Шаляпин.
Это погоняло Терехову дал когда-то именно он, Репьёв, и не из уважения за его голос, скорее всего, он даже плохо представлял, как звучал этот великий бас. Его привлекла разбитная и в общем-то неблагозвучная фамилия певца, происходившая то ли от слова "шляпа", то ли от слова "шаляпа" - то есть размазня, разиня, рассеянный человек.
Это уже Фёдор Шаляпин своим талантом стёр первоначальное значение и возвеличил свою фамилию так, что никто и не помнил, как в вятских краях называют растяпу.
- У тебя ничего не выйдет, - обречённо заключил Жора, точнее, теперь послушник Егорий, проходящий "курс молодого бойца". - С венчанием не выйдет. Она некрещёная. Как ты встанешь с ней перед алтарём?
- Никак, - честно отозвался Терехов.
- То есть?
- Я не собираюсь венчаться, - он не хотел особенно вдаваться в подробности. - Это необходимость, обязательное условие.
Казалось, Репья возмущали только пыльные ботинки Андрея - выше он не поднимал смиренного взгляда.
- Нацелился в Норильск? - угадал Жора. - А паспорта нет. К тому же она в розыске.
Или он освоил в монастырском карантине науку провидчества, или думал, согласуясь ещё со старой, полученной в училище оперативной логикой.
- В Норильск, - признался Терехов.
- Не успеешь.
Андрей глянул на него вопросительно и уловил нечто вроде ухмылки, скрываемой подросшей густой бородой.
- Там скоро снег выпадет, - пояснил Жора, - если не выпал ещё, и морозы...
- Поэтому и не до венчания.
- Тоже не получится.
- Почему?
Он бы сразу ответил, но помешал нищий, пересчитывавший брошенные ему монеты, - верно, на бутылку пива не хватало. Осмелился, звеня медалями и волоча за собой ненужный костыль, подковылял к Андрею.
- Мужик, добавь два с полтиной. Ну, чё тебе для афганца жалко?
- Сгинь, бес паршивый, - вдруг прошипел Жора, и сразу стало ясно, что его здесь используют не только как рабочую силу, но ещё и по назначению, как стражника. - И чтоб к забору на выстрел не приближался!
Нищего будто ветром снесло: оказывается, послушник был тут в авторитете, по крайней мере, среди побирушек. Репей понял, что погорячился, переборщил, запоздало спохватился и снова смиренно потупил взор.
- В Норильске погранзона. Без пропуска билетов не продадут.
Это прозвучало, как приговор.
- Почему погранзона? - обескураженно спросил Терехов.
Всё же на миг показалось, что Репей огрызается, злорадствует, поскольку ответ был далёк от смиренного, подобающего человеку, обречённому теперь на повиновение и послушание.
- По кочану.
- Вроде бы отменили? И город открыли!
- Вроде бы - да. Но проверяют паспорта и требуют пропуск. Не видишь, что в государстве творится? Вторая война на Кавказе, терроризм, захват заложников...
И опять, как с нищим, он спохватился, укротил бунтующий нрав и молча упёрся глазами в землю. Показалось, что эта его внезапная дерзость стала последней каплей, переполнившей чашу раскаяния. Он одёрнул балахон, как некогда гимнастёрку, поправил шапочку на голове, и палец заученно попытался нащупать кокарду.
- Ты что, не знал? - уже будто бы участливо спросил он. - Всегда была зона, весь Таймыр... За месяц надо заказывать. Через месяц реки встанут, жизнь замрёт... А ты обрадовался! Хотел с маху?
Было непонятно, чего больше в его словах - сожаления или злорадства. Его товарищ, с которым они разбирали леса в храме, отнёс трубы и встал поодаль, с интересом прислушиваясь, о чём они шепчутся. Не вытерпел, окликнул:
- Егорий, ну пошли, что ли, брат?
Жора на него внимания не обратил.
- Тебе надо её спрятать, до весны. Лучше до следующего лета. В надёжном месте. Иначе погубишь.
Терехов ощутил толчок внезапной злости, смешанной с сиюминутным разочарованием.
- Где спрятать? - рыкнул он. - До лета...
- Верни на Алтай.
- Ага, сейчас. Едва оттуда вывез!
- Хочешь встретить солнце на Таймыре? - с явной издёвкой спросил Репей. - Надеешься, что поможет?
- Не твоё дело! - бросил Терехов и пошёл к монастырским воротам. - Сиди тут и замаливай грехи!
- Погоди, Андрей, - Жора не отставал. - Что ты сразу? Ну, прошу тебя, не уходи! Я ведь ждал!
- Ждал... - на ходу огрызнулся Андрей. - Зачем?
- Знал: судьба нас просто так не разведёт!
- Мне это неинтересно.
И тут Репей забежал вперёд и сначала пригнулся, будто хотел на колени встать, но передумал и выпрямился в штык.
- Прости, брат. Душа у меня ещё не очистилась от скверны, бродит, мутит, как с похмелья. Но борюсь! Я ведь, и правда, ждал тебя. Знал, что когда-нибудь придёшь. Мне перед тобой исповедаться надо.
Сказано было с таким внутренним содроганием и неожиданной искренностью, что Терехов ощутил прилив смешанных чувств - неприятие чужой боли и некую будоражащую, колкую энергию, источаемую от его слов.
- Не надо исповедей, - со скрываемым отвращением вымолвил он. - И так всё знаю. Лучше молчи. Я тебе не поп!
- Но мне надо выговорить, выскрести всё из души, - как-то кисло пожаловался бывший бравый капитан, сглотнул пустым горлом, прокатывая комок или шар по гортани.
Андрей же почему-то вспомнил, как они парились в бане на заставе, и Жора глотал, не жуя, варёные яйца.
- Слушать не хочу, - отрезал он. - И не могу.
- Твоя воля, брат, - покорно согласился однокашник. - Ждал, думал - выслушаешь...
- У тебя, наверное, есть, кому слушать!
- Есть, - согласился "новобранец" Егорий. - Только я хотел сказать... то, что никому не смогу сказать, даже духовнику. Но ты справедливо меня осадил, благодарствую. Во мне ещё столько грязи, обиды, которая не отстоялась, не вызрела, как грязь...
- С какой стати в Норильске погранзона? - усмиряя кипение чувств, спросил Терехов. - Мне сказали - открытый промышленный город.
Жора пожал плечами.
- Весь Таймыр - особая зона. С севера у нас граница почти не прикрыта.
- Не было печали... И что посоветуешь?
- Не посоветую - помогу, - вдруг с готовностью заявил однокашник. - Ты женитьбу затеял, чтоб паспорт поменять?
- Ну.
В голосе его все-таки послышалось облегчение.
- Так и понял... Только в милицию с обменом не суйся. Её сразу арестуют, она во всех розыскных базах забита, я проверял. Найди надёжного человека в МВД - и через него, за деньги... У меня есть один продажный лакей!
- Уже нашёл, дальше что?
Жора поплутал взглядом по монастырскому двору, испытывая явное желание посмотреть однокашнику в лицо.
- Смотри, чтоб не обманули. А то и бабки получат, и сдадут потом.
- Как сделать, чтоб не сдали?
Он помедлил, разглядывая ботинки Терехова, и вроде бы даже усмехнулся.
- Наивный ты человек, Шаляпин. Может, у тебя что-то и получится с Таймыром. Ты чище меня...
И осёкся, вспомнив, что обещал избавить однокашника от исповеди. Наверное, он нарушал монастырские правила и этикет, учил мирского человека дурному, однако в армии курс молодого бойца потому и назывался карантином, что там выявлялись и лечились все болезни, и не только физические.
- Снимай на телефон, на диктофон пиши все разговоры, - со вздохом сожаления заговорил Жора. - Прямо в наглую, без стеснения, чтоб искушений не было. Хотят бабок - поймут и стерпят. Такой у них бизнес.
Терехов пожалел, что сам не догадался сделать этого с паспортистом, хотя привязать его на короткую цепь ещё было можно, когда придётся передавать фотографии, потом свидетельство о браке и отдавать всю сумму окончательного расчёта.
- И будь осторожен, никому не доверяй, - продолжал учить послушник, напрочь забыв, где находится и в каком он теперь положении. - Если проколешься на каком-то этапе, за тобой установят слежку, оперативное наблюдение. Почаще отслеживай хвосты. Но могут подослать хорошего знакомого, даже лучшего друга перекупить.
- Моего друга не перекупить, - заверил Терехов, думая о Мишке Рыбине.
- Запомни: поймают на криминале и перекупят с потрохами! Кому сидеть охота? На встречи не подъезжай на машине, лучше брось за пару кварталов. Иди пешком и с оглядкой.
Теоретические зачатки конспирации им втолковывали ещё в Голицинском погранучилище КГБ, Терехов много что помнил и слушал с неохотой.
- А что с пропуском в зону? - уже без всякого стеснения спросил он. - Месяц ждать не могу. Связи остались?
- Сейчас за территорию нельзя без благословения, - Жора с тоской поозирался. - После вечерни заступлю на службу. И пойду в самоход... Тут дисциплина - Голицино отдыхает.
- Возьми телефон!
- Святая простота... Такие вопросы с глазу на глаз! Она же в розыске - понимаешь? Сторожки расставлены всюду. В авиакассах, на вокзалах...
- Пропуск нужен завтра к вечеру. Её имя теперь будет Терехова Алевтина.
Сказал об этом умышленно, чтобы досадить, уесть, но Репей укрепился в монастыре, хорошо держал удар - даже не дрогнул и только спросил:
- Она-то хоть знает?
- Придёт время - узнает, - отмахнулся Терехов.
- Правильно, с ней так и надо. Паспортные данные впишешь сам.
И как-то резко, без всяких слов отстал, будто выпрыгнул из лодки на берег. А Терехов, напротив, выйдя с монастырского двора, оказался в водовороте. Позвонил "бракодел" и просил срочно приехать в ЗАГС, где его ждали, и уже с банковскими чеками о переводе денег. Он пересчитал наличность и оказалось - не хватает, запросы устроителей семейного счастья были нехилые, пришлось заезжать домой. И тут, после нравоучений послушника Егория, Андрею показалось, что у подъезда вертится соглядатай: пенсионного вида серый человек с газетой. Может, какой сосед греется на солнце бабьего лета - Терехов почти не знал жильцов дома из-за вечных командировок, а может, и шпион, ибо смотрит в газету и одновременно стрижёт по сторонам острыми глазками. Пока сидел в машине и отслеживал его поведение, позвонил паспортист и поторопил с фотографиями, чем ещё больше насторожил. Почему именно в это время, когда он заехал на квартиру?