- Наверное, - отвечал Колька. - А ещё мне Игорь рассказывал, что когда он из города ночью через лес шёл, то видел что-то огромное, размером с дерево. Оно стояло и как будто ожидало его. И тень падала от него и шевелилась. Он на тени даже голову разглядел. А на ней рога. Он очень испугался и обратно пошёл, чтобы на дорогу выйти, и потом по дороге целый крюк сделал.
- Твой Игорь, он в город на дискотеки ходит, и там пива напивается, - многозначительно говорила Маринка - И ему всё это померещилось.
- Не померещилось, - спокойно парировал Колька. - Он когда рассказывал, я по его глаза видел, что он сильно испугался. А он ничего не боится. Это его все в школе боятся. Он и в городе всё время дерётся.
- Да, Игорь он сильный, - завистливо подтверждал Серёга, для которого десятиклассник Игорь Сумилов, отъявленный хулиган, был, наверное, чем-то вроде знамени для равнения.
Мы на несколько минут умолкали. Каждый думал о своём, переваривая сердечками всё услышанное. Кое-что было страшно, кое-что не очень, но всё вызывало какие-то странные, мрачные ощущения.
- Серый, а ты чего-нибудь знаешь? - спрашивал Лёха, уставая молчать.
- Не-а, - отвечал обычно Серёга. Он и в самом деле был не мастак рассказывать, и знал не так уж много интересных историй - Хотя нет, вот вспомнил. Мне дядька совсем недавно рассказал. Он дома один как-то ночевал, потому что жена с детьми в город в гости уехала, а он сидел, телевизор смотрел. И вдруг из розетки на стене голова женская вылезла.
- Как это вылезла? - недоумённо спрашивал Лёха.
- А вот так. Сначала, как дым чёрный, а потом в голову женскую превратилась. А лицо злое. Дядька испугался и на улицу выбежал. Целый час стоял во дворе, и всё боялся войти. А потом смотрит, а прямо с чердака полотенце белое вылетело и в темноте исчезло.
- Это чёрная вдова была, - уверенно говорит Маринка. - Её у нас много кто видал.
- Всё-то ты знаешь, - недовольно бросал Лёха, и казалось, он не любит Маринку так же, как и своего деда. Но прошло тринадцать лет, и он женился на ней. Свадьба удалась весёлой, а через год Лёха попал в тюрьму, прирезав кого-то во время очередной пьянки. Наверное, когда резал, мерещилось ему, что это его дед. На теле убитого им собутыльника нож оставил восемнадцать ран, семнадцать из которых были смертельны. На зоне он умер, а может и убили его, через пять с половиной лет, и Маринка облегчённо вздохнув, вышла замуж за какого-то городского и почти непьющего.
- Да, знаю, - обижено отвечала Маринка и показывала язык.
- Расскажи что-нибудь, - обращался ко мне Колька, с какой-то грустью, оттого что Маринка ругается с Лёхой, а не с ним. Да и вообще почти не замечает его.
- Я и не знаю ничего, - говорил я.
- Совсем, совсем ничего? - спрашивал Колька.
- У нас в городе и нет ничего такого, - говорил я. - Ни чёрных вдов, ни мертвяков всяких там. А вот, я тут недавно за грибами ходил и…
- Ты уже рассказывал, - перебивали меня все девочки и Лёха хором.
- А хочешь увидеть настоящее привидение? - спросил вдруг Серёга.
- Настоящее привидение? - недоверчиво посмотрел я на него.
- Да, самое настоящее. Помнишь дом в конце нашей улицы?
Дом этот я помнил отчётливо. Заброшенный, деревянный и очень большой. Забор в паре мест полностью обвалился и был виден двор, высоко поросший сорняком. Ставни были плотно закрыты и нам всегда очень хотелось открыть их и заглянуть внутрь, но было страшно. Казалось, оттуда выглянет какое-нибудь чудовище и потом уже от него будет не спастись. Пару раз мы вчетвером лазали в поросшем травой дворе, добравшись к нему по меже. Несколько раз заглядывали в глубокий колодец, на дне которого было немного грязной воды, заходили в полуразрушенный сарай, приторно разящий мокрой глиной и дохлятиной. Но в дом попасть не пытались.
- В этом доме живёт привидение, - продолжил Серёга, и я в отсветах пламени увидел, как согласно кивают Лёха и Колька. - Самое настоящее. Там муж свою жену придушил, а потом сам повесился. И теперь в этом доме никто не живёт.
- А почему не снесут? - спросил я.
- А ну как привидение мстить начнёт, - ответил мне Лёха. - И что тогда?
Я только пожал плечами. И в самом деле не понятно, что тогда? Но, наверное, что-то нехорошее.
- Пойдёшь в дом? - напрямик спросил Серёга.
- А вы ходили? - тоже напрямик спросил я.
- Если мы тебе скажем, то не интересно будет, - не растерялся Лёха. - Что, испугался?
- Ничего я не испугался, - обижено выдал я. - Захочу и пойду.
- Только ночью надо, - сказал Серёга.
- Давайте завтра, - оживляясь, вставил Колька. По его голосу было понятно, что он в очередной раз "вышел из себя". - Я фонарик возьму у родителей. Там только батарейки слабые уже.
- Вы что с ума посходили? - спросила Маринка, но голос её был с задоринкой. Ей и самой было интересно, есть там привидение или нет. Как я узнал позже, никто из них в этом доме не был. Боялись. Боялись не только увидеть привидение, но и того, что потом оно начнёт приходить к ним по ночам. А я вроде как городской, если что, уеду домой и никаких проблем.
- Всё, завтра идём, - бросил Серёга. - Но чур, никому взрослым не говорим, - он повернулся к сёстрам и показал им кулак. - Смотрите у меня.
- Мы не скажем, не скажем, - залепетали сёстры.
- И ты Маринка смотри у меня, - вставил своё грозное слово Лёха. Маринка только отмахнулась и весело засмеялась.
На том и порешили, и усталые от длинного, наполненного дня, разошлись. Я выпил кружку домашнего молока, которого бабушка каждый вечер покупала у соседки по два литра, чтобы я рос большим и сильным, чего, увы, так и не случилось, и лишь коснувшись подушки, сразу уснул. Даже не стал слушать, как поскрипывают перья под тяжестью моей головы, словно жалуясь на что-то. Снились мне красивые, цветные сны, но о чём, мне уже никогда не вспомнить, и никогда не увидеть снова. Их время ушло.
Утро было солнечным, обещая жаркий, душноватый день. Я слазил на чердак за зерном для цыплят, потом не дождавшись завтрака, съел пять шоколадных конфет, лежавших на столе в белой пиале, даже не успев удивиться, откуда они взялись. Потом бабушка меня отругала за эти конфеты.
- Ты чи вси конфекты зъил? - она удивлённо смотрел на пустую пиалу. - У тебя ж лергия на такие конфекты.
- Ни чё, - я деловито махнул рукой. - Ничего не будет, бабушка.
- Ой, а таблеток та нема, - она озабоченно завертела головой. - Пиду у соседку спрошу.
- Да не надо, бабушка, - уверенно сказал я. - Нету у меня уже никакой аллергии. С возрастом прошла, - лицо моё было серьёзно, как никогда.
- З яким це возрастом? - улыбнулась бабушка и ласково погладила меня по голове. - Ты бач, возраст у него вже, - она рассмеялась, а я, чтобы отойти от темы с "конфектами", попросил кружку молока.
День медленно шёл. Пару раз заходили Серёга с Лёхой. Сначала просто так. А потом сообщить, что Колька показывал им фонарик, и батарейки и в самом деле уже слабые. А я раззадорился в свете дня, и пообещал дать привидению пинка.
Когда начало темнеть, моя решимость немного поубавилась, но не настолько чтобы отказаться от того, на что согласился. Бабушка управлялась по хозяйству, смешно подзывала цыплят и кур, насыпая им зерно. Потом долго разговаривала с огромной старой овчаркой, сидевшей на цепи в конце двора. А я, то бродил по двору, то усаживался на крылечке и посматривал на суетившуюся по хозяйству бабушку. Когда она управилась, мы вместе зашли в дом, и бабушка закрыла щеколду.
- Ну вот и день прошёл, и слава Богу, - выдохнула она и стала жарить мне свежие домашние яички. Я сидел на деревянной табуретке и мотылял ногами.
- Ни мотыляй, ни мотыляй, - пожурила бабушка. - А шо это ты сёдьни со своими бандюками не гулял? - спросила она, подавая сковородку на стол.
- Да поссорились, - соврал я.
- Ну, и слава Богу, - снова выдохнула она. - Бандюки ж будущие. Особля тот Лёшка, шоб его дождь намочил.
Я стал медленно есть, долго разжёвывая чуть пересоленный белок. Бабушка села рядом на низеньком табуретке и сразу же принялась клевать носом.
- Бабуль, - громко сказал я, проглотив пережёванный в слюну белок. - Ты ж спишь уже. Иди ложись.
- А? Что? - бабушка вздрогнула и сонно посмотрела на меня. - Ох, и замаялась я сёдьни. Пиду, лягу. Ты поишь и тоже лягай.
Я кивнул головой, неспешно накалывая на вилку кусочек подгоревшего лука.
Она ковыляя, ушла в комнату. Там, как обычно, долго шептала непонятные мне слова молитв. Наконец, жалобно заскрипела старая кровать, скрип-скрип, ночью этот скрип всегда звучал как-то по-особенному неприятно. Я перестал жевать и вслушался.
Через двадцать минут, под громкий бабушкин храп, я осторожно открыл щеколду и рванул к бревну. Там мы договорились встретиться с пацанами. На бревне уже сидел Колька, задумчиво включая и выключая фонарик.
- Совсем батарейки слабые - сказал он грустно, когда я подошёл.
- А зачем же ты тогда включаешь? - спросил я.
- Скучно, - сказал он и протянул мне фонарик, весь перемотанный изолентой. - На. Только больше не включай. Ну, покуда туда не пойдёшь.
- Ладно, - сказал я.
К бревну подошли Серёга с Лёхой, бесшумно появившись из темноты.
- По улице пойдём или по меже? - сразу же спросил Лёха.
- По меже сейчас темно, - Колька посмотрел на небо. - Если б луна была, можно было б и по меже.
- А по улице всех собак побудим, - проговорил Лёха.
- Ни чё, мы тихонько, - сказал Колька полушёпотом, и поднялся с бревна. - И разговаривать в голос не будем. Уговор?
Мы согласно кивнули, и как четыре шпиона, молча поплелись по тёмной улице, освещённой лишь августовскими звёздами. Отовсюду пахло коровами и свежескошенным сеном.
- У нас Зорька ни сёдьня завтра отелится, - прошептал Серёга Лёхе.
- Тс, - прошипел Колька. - Уговор же был не разговаривать.
- Ладно, ладно, - Серёга обиженно махнул рукой.
Мы шли несколько минут, словно какие-то воры, таясь и прислушиваясь. Возле полуразвалившегося забора мы одновременно остановились. Забор в темноте выглядел чёрным размытым пятном, и я невольно вздрогнул, представив, что мне придётся идти за него, туда, в тёмный двор, и что ещё хуже, в сам дом. Я уже и сожалеть начал, что так легко согласился, но идти на попятную было стыдно.
- Вы только у двери стойте, - дрожащим голос сказал я.
- Не, мы тебя тут подождём, - ответил за всех Лёха.
- Как это тут? - не понял я.
- Мы не уговаривались вместе идти. Сам иди.
Я стоял, как вкопанный.
- Что, испугался? - спросил Лёха с презрением. - Фу, я так и знал. И нечего было сюда идти. Он всё равно испугался.
- Ничего я не испугался, - буркнул я. - Только от забора ни на шаг, понятно?
- Угу, - кивнули пацаны.
И я глубоко вздохнув, шагнул вперёд.
Высокая трава влажно заелозила по лицу. Я отталкивал её правой рукой, а в левой сильно сжимал фонарик. Я шёл почти на ощупь, экономя батарейки, и высокая трава была похожа на священников в чёрных рясах, которых я видел в здешней церкви, когда ходил туда вместе с бабушкой. В темноте я наткнулся на стену дома и испуганно остановился.
- А что если открыть ставню и посветить внутрь? - подумал я, но от одной этой мысли мне стало мутно, и я простоял несколько минут на одном месте, пытаясь убедить себя, что никаких привидений конечно не существует.
Наконец, я смог сделать несколько шагов, ведя рукой по влажной стене. Дойдя до угла, я снова остановился, а потом двинулся прямо, припомнив, как выглядит двор.
- Так, колодец справа, - стал я разговаривать с собою шёпотом, чтобы не дать разговориться страху. - А дверь значит прямо.
Я наткнулся прямо на неё, и почувствовал пальцами потрескавшиеся, шершавые остатки краски.
- Скажу, что дверь заперта, - мелькнула в голове мысль. - А что если завтра днём проверят? - я тяжело вздохнул. Как ни крути, а нужно хотя бы на пару шагов войти в этот дом. - Тогда они тебя по-настоящему зауважают, - довольно прошептал мозг.
Я сильно надавил ладонью на дверь, ожидая, что она не поддастся, но дверь зло заскрипев, приоткрылась сразу наполовину. В нос ударил гадкий запах отсыревшего дерева и штукатурки. Я почувствовал, как заколотилось сердце, и включив фонарик, посветил внутрь. Передо мной были маленькие сени, с подгнившим полом и деревянной полочкой для обуви у стены. Полочка и весь правый угол были плотно завешены паутиной. Паутина скомкалась и походила на седые, слипшиеся пряди волос.
- Наверное, такие же у бабы Шуры, - почему-то подумалось мне.
Я судорожно проглотил слюну и сделал один шаг внутрь. Запах проник в меня и я сморщился, едва не вырвав на сгнивший пол. Зажав нос пальцами, я сделал ещё пару шагов вперёд и правым плечом влип в паутину. Стараясь от неё избавиться, я машинально сделал несколько быстрых шагов вперёд и ударился лбом в стену. В глазах вспыхнул цветастый фейерверк.
- Блин! - прокричал я, и засмеялся от напряжения. И от собственного смеха мне стало вдруг спокойней.
- Да нет тут ни каких привидений, - громко бросил я, и тут же услышал тихий шорох слева. Я резко повернулся и выставил вперёд тускло светящийся фонарик. Передо мной чернел дверной проём, за которым угадывалась большая комната. По спине моей побежали волны, руки затряслись и дыхание начало предательски дрожать.
- Кто здесь? - спросил я, сорвавшись на крик, и уже чуть не плача. Но мне никто не ответил.
- Может это мыши? - спросил я тогда у себя.
И прислушался. Но шорох больше не повторялся. Прошло несколько минут, а я всё стоял и слушал, не решаясь пошевелиться.
- Сейчас войду в эту комнату, посчитаю до трёх и сразу же выйду, - повторил я себе несколько раз, как заклинание, а ноги никак не хотели слушаться. Они были словно не из костей и мяса, а из чугуна, и не было никакой возможности оторвать их от пола.
- Там никого нет, - прошептал я. - Там никого нет. Кто будет жить в таком вонючем доме?
И я набрав полные лёгкие, рванулся вперёд, сказав на выдохе - Один.
Из глубины комнаты на меня тут же зло налетел ветер, и я вдруг ощутил, как холодно стало моим губам и пальцам. Фонарик выхватил из тьмы прозрачный силуэт, ростом со взрослого человека.
Я обмер, моё сердце на пару секунд совсем остановилось, и я никак не мог вдохнуть. И тогда, за прозрачным силуэтом я увидел другой. Мужчина в чёрном плаще и в шляпе с большими полями. Его голова была опущена вниз, но он её поднимал. Медленно-медленно. И я вдруг представил за этими чёрными полями шляпы его лицо, скривившуюся улыбку и понял, что когда я увижу её, я умру. Я понял это каким-то другим, глубинным чувством, и бросив фонарик, я развернулся и бросился бежать, натыкаясь на стены и углы, на полочку в сенях. И я никак не мог закричать. Я только шипел и чувствовал, как из моего рта выступает мерзкая пена. Начался приступ аллергии и я задыхался. Тело стало ватным и я почти уже не чувствовал его. Голова судорожно кружилась, а по щекам и вискам бежали мурашки. Я выскочил из дома и без сил повалился в высокую траву…
На следующий день меня забрали родители и снова потащили меня к врачу. Он сделал мне много надрезов на запястьях, а я молча терпел. Прошла неделя и я пошёл в третий класс. А ещё через неделю умерла бабушка, ночью, от разрыва сердца. И я иногда думаю, что это тот, в шляпе…
Детство, детство, детство… восьмое чудо света, необъяснимое, разрушаемое временем и самой продолжающейся жизнью. Никогда уже не вернуть тебя и не вернуться в тебя. Но иногда, когда жизнь кажется обыденной и невыносимой, твои картинки вдруг ярко всплывают из глубин, заставляя то улыбаться, то покрываться липким потом, тяжело вздыхать и чувствовать горячие слёзы где-то в глубине глазниц. Наверное, ты просто хочешь помочь, наверное, ты хочешь напомнить, что не всё и не всегда бывает стандартно и объяснимо, не всегда всё только улыбается и ласкает в этом огромном, равнодушном к человеку мегакосме.
На том берегу
Он почти на минуту задумался, слепо вперившись в белую стену, а потом устало переведя взгляд на лист "берёзки", продолжил монотонно постукивать по клавишам маленькой печатной машинки.
"Какими они могут быть? Будут ли они похожими на нас? С чего начиналось их становление? Присуще ли им чувство ритма, слышат ли они звуки, видят ли цвета?"
Он снова задумался. Получались одни вопросы, и он грустно и глубоко усмехнувшись, понял, что это глупо. Он рванул листок из цепкой машинной хватки, и скомкав, осторожно положил на стол. Потом поднялся и подошёл к полочкам.
На полочках разместилась его коллекция. Пара сотен засушенных насекомых, позаимствовавших у радуги все её цвета. Здесь были и однотонные бабочки, вроде Репницы, и двуцветные Цирцеи, и пара пёстрых Махаонов, и большие с зеленоватыми и фиолетовыми брюшками стрекозы, рядом соседствовал изумрудный жук-бронзовка и еще несколько десятков других жуков, красных с чёрными вкраплениями и просто иссиня-чёрных, маленьких и до удивления огромных, с длинными усами и даже пара рогатых, особая гордость и удовольствие его душе… Все они крепились булавками на маленькие деревянные бруски обклеенные чёрным и зелёным бархатом. Чёрным для бабочек и стрекоз, зелёным для жуков.
Насекомые, словно лишь замеревшие вне потока времени, а не выпавшие из него навсегда, нагнали на него тоску и ещё какое-то неясное, но неприятное ощущение, и он отвернулся от них и стал просто смотреть в окно. За окном было пасмурно. Середина осени не баловала солнечными лучами, погружённая в свои осенние раздумья, она как будто тихо скучала или грустила о чём-то прошедшем.
Ему было тридцать пять, и звали его Виталием, но уже чаще и чаще Виталием Сергеевичем, хотя выглядел он ещё молодо. Жил он недалеко от моря, в семи километрах, и поэтому относился к нему спокойно, без буйной и умильной радости приезжающих. Иногда даже зевал, глядя на него, особенно во время абсолютного штиля.
Он снова принялся рассматривать насекомых, понимая, что заоконный вид ненамного приятней этих дохлых козявок, которые хотя бы цветастые. Он долго смотрел в большой глаз Красотки блестящей, хрупкой и утончённой стрекозы.
- Кто же смотрит на меня с того берега? - в который раз родился в голове вопрос, но он не знал ответа. Кто-то смотрел, это точно, но он никак не мог увидеть или хотя бы представить или придумать кто это.
Он жил в небольшом посёлке, в котором почти половина домов были деревянными. В мягком климате не требовались кирпичные стены, но всё же многие поселковые уже либо обложили свои старые дома кирпичом белым, либо отгрохали огромные новые из красного или жёлтого. Его всё это никак не волновало. Он не собирался ни облаживать, ни строить, он просто жил, плывя по руслу, как река, на которую выходил его двор. У него не было ни денег, ни желания. Может если бы деньги были, появилось бы и желание. Или хотя бы была семья…
- Кто же смотрит из-за реки? - снова спросился он. - Может, мне только кажется?
Он задумчиво, но аккуратно провёл по спинке Пестряка пчелиного, маленького, красного жука с чёрными полосками.
- Это уже в пятый раз. Не может в пятый раз казаться.