Он схватился за провод и дёрнул так, что его самого развернуло, и стул громко скрипнув, покосился ещё больше. Сашка с трудом вернулся в прежнее положение и тяжело облокотился на стол.
- Ты думаешь, я не поньмаю, что это мерзость, а не эта, как её, не музыка, - Сашка уже с трудом удерживал голову прямо, словно его подбородок вдруг независимо от него захотел прикоснуться к мокрому пятну от водки, темневшему на пиджаке. - Я раньше этого сушал, как его, блин. Как его, этого, который про это написал, про весну и про другие эти, как их, месяцы, во.
- Вивальди? - спросил Антон.
- Точно! - крикнул Сашка. - Ведь там такая музыку, у этого, как ты там его назвал?
- Антонио Вивальди, - повторил Антон.
- Во-во. Ведь там чувствуется, вот здесь чувствуется, - Сашка снова хотел схватиться за пиджак, но его локоть соскользнул, и он ударился подбородком об стол. Скривившись от боли, он упёрся руками и попытался подняться, но ноги не слушались.
- Не могу. Никак не могу. Не могу я уже! - почти прокричал Сашка.
Антон встал и помог ему.
- Где ты спишь? - спросил он.
- У-у - промычал Сашка. - У-у. Не могу-у.
Антон потащил его в комнату. Там он положил его на разломанную кровать, у которой вместо ножек были стопки старых, истрёпанных книг, и вернувшись на кухню, присел на табурет.
Свою работу он выполнил, оставалось подождать.
Минут через пять дверь открылась и в кухню вошёл молодой парень. Он с отвращением скривился и бухнулся на стул, на котором ещё недавно сидел Сашка.
- Настроил? - спросил он у Антона.
- Настроил, - тихо ответил Антон.
- Только ты это, нормально настроил? - затараторил парень, теребя изрезанную клеёнку. - А то мне один из ваших в прошлый раз настроил, ёлки-палки. Я когда через тоннель повёл, в такой диссонанс попал, что пришлось срочно назад возвращаться, донастраивать.
- Я нормальный настройщик, - сказал Антон. - Да и этот вариант простой был, - Антон поднялся. - Ладно, удачи, пойду дальше работать.
- Подожди, - торопливо заговорил парень. - А долго ждать-то?
- Чуть больше часа. Потом как обычно, фибрилляция желудочков, некроз ткани, короче, обычный инфаркт.
- Понятно, - кивнул парень. - Слушай, я вот ещё что спросить хотел. Знаешь, спрашивал уже и наших и у ваших, никто не знает точно. Вроде как раньше Настройщики не нужны были, - парень прищурившись посмотрел на Антона.
Антон усмехнулся. Вечно эти Проводники со своими подколками.
- Раньше и Проводники не нужны были, - Антон подмигнул парню. - Души умерших сами находили путь к свету. Так что давай уже без этих детских выяснений, кто важнее.
- Ладно, - парень широко улыбнулся. - Это я так.
- Удачи, - ещё раз пожелал Антон и вышел из пропитанной тяжёлым духом кухни. Подняв глаза, он посмотрел на сочные подрагивающие капли звёзд.
- Вот так бы стоять и слушать их вечно, - подумал он, но времени на это не было.
Подняв воротник, он заспешил к следующей, приблизившейся к великому переходу ненастроенной душе.
Один необыкновенный день Дениса Кузьмича
Утро распахнуло объятия и обняло проснувшуюся землю. На траве щедро заблестела роса. Ни единой тучки в небе - день обещал быть жарким и безветренным, таким, каким они и бывают в конце июля, то есть самым обыкновенным летним днём в областях чуть южнее средне-русской полосы.
Но Денис Кузьмич думал по-другому. Не думал даже, а чувствовал, что день будет необыкновенным.
- Совсем необыкновенный день будет. Чудо произойдёт, ей-богу, произойдёт. Меня не проведёшь, - говорило нутро Кузьмича и Кузьмич ему доверительно внимал.
Кузьмич сидел на порожках и курил горькую "приму", сплёвывая время от времени на землю табак. Кузьмич "приму" курить умел мастерски, не слюнявя, не изжёвывая, но даже у такого мастера табачок иногда нет-нет, да и прилипал к губам.
- Тьфу ты, - плевался Кузьмич, и с губы слетала табачинка. - Странно это как-то, вот точное ощущение, что чудо произойдёт. Ей-богу ж.
В кухне шурудилась посудой жена, бабка Нюська, готовясь сварить борща. Борщ у неё получался наваристый, густой, ложка стоймя стояла в капусте, а дух расплывался по комнатам такой, что Кузьмичу казалось - желудок вот-вот сам выпрыгнет из туловища, да и запрыгнет в исходящую паром и ароматами кастрюлю.
Забросив пегас на грядку с огурцами, Кузьмич поднялся и заглянул в кухню.
- Слышь, Нюська, ничего не чуешь?
Бабка замотыляла головой, шумно вдыхая воздух.
- Газ, чи шо?
- Да не, - обижено махнул рукой - Внутри не чуешь?
- Иде внутри?
- Да ну тебя - Кузьмич развернулся, и сойдя с порожек, зашагал в сторону главного огорода.
Главным огородом Кузьмич называл то, что раскинулось за невысоким деревянным забором, отхватив под себя семьдесят соток земли. Такие огороды в деревне были в каждом дворе. Деревня казачья, и видать делили землю казаки сами, не жалеючи, в общем-то, как оно и надо, когда земля своя. И в каждом дворе главный огород использовался одинаково. В начале немного картошки, потом кукуруза до половины, а дальше выгон для скота. У кого для коровы, у кого для коз, а Кузьмич держал кролей, серых великанов. Само собой на выгон их пасти не выпускал, кроль сбежит не задумываясь, а вот травку для них на этом выгоне он завсегда скашивал.
Взяв притуленную к сараю косу, Кузьмич попробовал большим пальцем насколько она остра, и удовлетворённо цыкнув языком, подошёл к забору. У забора росли колючие, растопыренные кусты крыжовника. Кузьмич сорвал пару зелёных ягод и ловко, коротким движением кисти забросил их в рот, приготовившись к наслаждению вкусом, но крыжовник оказался кисловат, и Кузьмич от неожиданности фыркнул и скривил лицо. Так скривлённым он и открыл калитку, и по-хозяйски глянул вдаль. Впереди, метрах в пятидесяти красовались стройные ряды кукурузы, перед ними желтела картофельная ботва. Кузьмич улыбнулся и зашагал по узкой тропинке, вдоль деревьев тутовника, служивших чем-то вроде ограды между его и соседским главным огородом.
Солнце медленно ползло вверх, а Кузьмич думал о борще и о том, что чувствовало его нутро. И почему чувствовало.
- Интересно, какое же чудо должно произойти? - Кузьмич прошёл вдоль кукурузных рядов, и когда они закончились, взял точно по диагонали. Большой выгон был уже на половину скошен, и на месте скошенной травы густо поднималась сочная отава. Кузьмич зашагал по ней, чувствуя, как пахнет росистая, зелёная поросль.
- Эх хороша, - сказал он себе под нос. - Но мала пока.
Он протопал к самому концу выгона, где росла ещё июньская, высокая и уже подсохшая трава. Прислонив косу к телу, Кузьмич поплевал на руки и потёр ладони.
- Ну, - весело гаркнул он, - Коси коса - пока роса.
Но не успел он взяться за дело, как высоко в небе появилось небольшое чёрное пятно. Пятно приближалось, быстро увеличиваясь в размерах и болтаясь из стороны в сторону. Кузьмич поглядел на пятно прищурясь и на его морщинистом лице прочиталось недоумение.
Когда инопланетная тарелка приземлилась в метрах двадцати от Кузьмича, он смачно плюнул себе под ноги и досадливо покачал головой.
В тарелке образовалось отверстие и в него выглянуло смуглое трёглазое существо.
- Крузьмич? - спросило оно и улыбнулось малюсеньким ртом.
- Ну, пусть будет так, - кивнул головой Кузьмич, и достав сигарету, закурил.
- Хророшо, хророшо, - обрадовано пропел смуглый и выпрыгнул из тарелки. - Проможешь Крузьмич?
Кузьмич молча развёл руками.
- У мреня гидрафробус нарвернулся, - инопланетянин смущённо отвёл три глаза. - А грурмляне говорят, тебе к Крузьмичу, он проможет.
Кузьмич шумно выдохнул дым и сщурил глаза.
- Ну, показуй, где он твой гидрахренус.
Смуглый засуетился, ловко бросился под тарелку и стал тыкать пальцем в днище.
- Тут, Крузьмич, тут.
Через минут тридцать, Кузьмич довольно и горделиво потирал руки, а смуглый астронавт с интересом заглядывал под свой летательный аппарат.
- Я там проволочкой чуть скрутил, до дома в общем протянешь, а дома ты уж к своим механикам загляни, не поленись.
- Спрасибо, Крузьмич, спрасибо, - инопланетянин моргал тремя веками. - Мне грурмляне кроординаты драли… а, дра, - он полез в карман комбинезона. - Вот, Крузьмич, бартула.
Он протянул Кузьмичу маленький блестящий шарик.
- На неё в црентре мрожно крубический прарсек крупить.
Кузьмич молча взял шарик и сунул его в карман штанов. Радости ему от этих бартул, проонов и всяких артренов не было, но использовать в качестве оплаты деньги земные всем этим звездолётчикам категорически не разрешалось. Земля не входила в галактический торговый союз, и посему деньзнаки её не котировались и в обороте не присутствовали. Да по сути и не знала Земля ни о каких галактических союзах.
- Разлетались тут, - подумал Кузьмич. - Всё втихую, всё не официально.
Когда тарелка взлетела и быстро скрылась из виду, Кузьмич наконец-то принялся за работу, размышляя о своём странном предощущении. Предощущение нисколько не угасало, а даже наооборот, разгоралось внутри ярким огоньком.
- Что-то сегодня обязательно произойдёт. Что-то необыкновенное. Вот чую и всё тут.
Кузьмич накосил приличную охапку и с нею вернулся во двор. Там он рассовал сухую траву по кормушкам, посмотрел с пару минут как кроли уминают своё любимое лакомство, и вздохнув, поплёлся домой.
Из кухни плыл дурманящий запах.
- Скоро? - спросил Кузьмич, проходя мимо жены.
- Ещё час.
- У-у, - Кузьмич проглотил слюну и ушёл в зал. Плюхнувшись в старенькое кресло, он достал из кармана шарик и принялся его рассматривать. Его глаза стали понемногу слипаться, и он почти провалился в сон, но вздремнуть ему не дали. Раздался громкий стук, резкий и хлёсткий. Стучали в калитку. Кузьмич по стуку сразу же догадался кто.
Тяжело поднявшись и бросив шарик на кресло, он поспешил на улицу.
- Хтось там? - спросила жена, когда Кузьмич проходил мимо.
- Да хтось-хтось, опять эти, - Кузьмич махнул рукой. - Видать чтось случилось у них.
- Ну да, как чтось случилось, так сразу Кузьмич. И шляются, и шляются, - забурчала жена, но Кузьмич не стал оправдываться. Он выскочил из кухни, спустился с порожек и заковылял к забору. По калитке ещё пару раз хлёстко ударили.
- Иду, иду, - отозвался Кузьмич. - Чего у вас там?
- Помофь тфоя нуфна, Куфьмить, - донеслось из-за калитки.
- Иди, иду, - повторил Кузьмич.
Открыв калитку, он увидел перед собой сразу трёх эволюционировавших бобров.
- Значит дело серьёзное, - подумалось Кузьмичу и он глубоко вздохнул.
- Куфьмить, - заговорил самый рослый эволюционировавший бобр. - Помофь тфоя нуфна пофайеф.
- Позарез, что ли? - переспросил Кузьмич.
- Уфу, - бобр мотнул головой. - Фапфуду йафобвать нуфно, сфйочно, - бобр поднял вверх правую лапку. - А то фода в фело пойтёт.
- Разобрать срочно, а то в село вода пойдёт?
- Уфу, - снова кивнул бобр.
- А сами? - спросил Кузьмич.
- Фами долфо, а ф тобой, тяфа за дфа, - бобр жалобно посмотрел на Кузьмича.
- Ладно, - Кузьмич вышел и захлопнул за собою калитку. - Пойдём, раз уж надо.
С запрудой пришлось провозиться больше трёх часов, и всё это время Кузьмич думал то о наваристом густом борще, то о своём предощущении.
- Ну понагородили, - беззлобно ругался он, вытаскивая ветки из воды. - Вы ж думайте когда делаете-то.
- Куфьмить, - оправдывался старший эволюционировавший бобр. - Мы ф не фнали. Мы тефе на фиму дроф навалим, хофефь?
- У нас в селе газ уже второй год, едрить его в сосцы, - бурчал Кузьмич. - Ну и понагородили.
Домой Кузьмич приплёлся уставший до изнемозжения. Насытившись двойной порцией борща с чесночком и серым хлебцом, он грузно упал в родное старенькое кресло.
- Эх, день проходит, а ни какого чуда, - думал он разморённо. - Может показалось? Может подвело чутьё?
Кузьмич прислушался. Нутро упрямо твердило, что произойдёт что-то необыкновенное, обязательно произойдёт.
- Нюська, а, Нюська, - крикнул он обернувшись к кухне. - Ни чуешь ничего?
- Да ну тебя, отстань, - ответила криком жена. - Совсем старый чёрт из ума уже выжил.
- Ну и чёрт с тобой, - пробурчал под нос Кузьмич и закрыл глаза. - Посплю, може и пройдёт. Може это от недосыпу?
Но вздремнуть ему снова не дали. Проваливаясь в сон, Кузьмич услышал звонок мобильного. Он шустро выпрыгнул из дремоты, как блоха из под ногтя, и схватил телефон.
- Да, - громко крикнул он, едва поднеся трубку к уху.
- Кузьмич? - спросили из трубки.
- Ну а ты ж куды звонишь-то, а?
- Кузьмич, совсем я умаялся, сил моих нема уже.
- Чего такое, Лексеич? - Кузьмич достал из под задницы бартулу, и не зная, что с нею делать, бросил на пол.
- Да опять городские эти со своими пикниками, весь лес засрали. Сил моих нема уже.
- Ладно Лексеич, не кипишуй, подойду сейчас, помогу.
На уборку леса Кузьмич потратил весь оставшийся день. Когда стало смеркаться, Кузьмич почувствовал, как неприятно заныла спина. Да и как тут не заныть, когда почти всю уборку Кузьмич провёл в одиночестве. Леший постоянно куда-нибудь сбегал, ссылаясь на свои неотложные лешачьи дела. То выпавшего птенца в гнездо положить, то у волка кость в горле застряла, и надо срочно бежать вытаскивать. Кузьмич понимал, что Лексеич сочиняет, но виду не подавал, уважал старшего. Лексеичу этим летом семьсот двадцать годков стукнуло, да и кто его знает, может и вправду где-то там в чащобе волк костью подавился.
Собрав пустые бутылки и всякие пластиковые причиндалы в большие холщовые мешки, Кузьмич присел на трухлывый пень и закурил. Из чащобы повился леший, держа в руках корзинку с белыми грибами.
- Эт я тебе Кузьмич, с картошечкой пожаришь. Эх и хороший ты мужик, Кузьмич, всегда поможешь не откажешься.
- Да не тяжело, - устало ответил Кузьмич, поднимаясь с пенька.
- Ну я этим городским, - Леший поднял кулак и погрозил им перед собою. - В следующий раз медведем их пугану.
- Да, Лексеич, - Кузьмич взял протянутую корзинку. - Чуть не забыл, ты скажи Горынычу-то чтобы он над огородами низко не летал. Коровы пугаются, надои падают, да и наши сельские недовольны. Пусть хотя б метров двадцать-двадцать пять, а то он давече прямо на бреющем.
- Скажу, скажу, - леший закивал головою. - Этот дельтоплан трёхголовый в последнее время, как в детство впал. Да и то сказать, старику уже за тысчонку лет-то. Поговаривают он ещё у Батыя телохранителем подрабатывал. О так вот, - леший причмокнул губами.
Домой Кузьмич добрался когда уже совсем стемнело. Поставив корзинку на кухне, он снова поплёлся к своему любимому креслу. Жена раскатывала тесто, искоса поглядывая на него.
- Ну что, старый, - ехидно забурчала она, когда Кузьмич жадно пил из железного ковшика. - Произошло твоё чудо?
Кузьмич повесил ковшик на гвоздь и нахмурился. Внутри всё ещё шевелилась уверенность, что произойдёт что-то необыкновенное, что вообще сегодняшний день необыкновенный, но доказывать жене что-либо, желания не было. Он только тихо и неразборчиво буркнул и ушёл в зал.
Включив телевизор, Кузьмич завалился в кресло и шумно вздохнул.
- Да, день закончился, а ничего необыкновенного. Никакого чуда. Может подвело меня нутро?
Кузьмич уже было хотел с этим смириться, но тут до его стариковского слуха дошло о чём говорили в телевизоре. Кузьмич удивлённо поднял глаза и уставился в экран.
- Нам стало стыдно перед нашими пенсионерами, - говорил с экрана президент, не глядя в камеру, словно ему и вправду было стыдно, - И мы приняли решение больше не надсмехаться над ними, и проиндексировать пенсию не на какие-то жалкие семь, десять, или скажем пятнадцать процентов, как мы до этого поступали, а увеличить её на вполне обоснованные и необходимые пятьсот процентов. Также мы приняли решение заморозить тарифы на основные…
Рот у Кузьмича непроизвольно открылся, а глаза медленно полезли из своих законных орбит. Он почувствовал, как убыстряется сердце.
- Вот же, вот, - прошептал он, и резко вскочив, бросился на кухню.
Жена от неожиданности ойкнула и сделала два шага назад.
- Ты чего это, ирод? - испугано спросила она, держа на всякий случай перед собою скалку.
А испугаться было чего. Глаза Кузьмича увеличились едва ли не вдвое, руки возбуждённо дрожали, правый уголок рта нервно дёргался.
- Говорил тебе, что сегодня необыкновенный день?! - закричал Кузьмич, победоносно глядя на жену. - Говорил?! А ты всё - с ума сошёл старый, с ума сошёл старый. Тьфу. Моё нутро никогда меня не подводит!
- Ты чего это, чего? - жена сделала ещё шаг назад.
- Чего, чего, - передразнил Кузьмич. - Вот с утра чувствовал и на тебе, случилось.
- Да чего случилось-то? - крикнула жена, не выдержав напряжения.
- Чудо случилось, Нюська! - закричал Кузьмич - Самое настоящее чудо!