На следующий день я уже решил было возвращаться. Дверь не закрывалась. Наверное, все, а в городке около четырех сотен жителей, пришли посмотреть на этого странного зверя по имени Франк. Люди были разными по возрасту, но в большинстве старые, уродливые, покрытые лишаями и неряшливо одетые. Когда я паковал рюкзак, пришел Гудвин и упросил меня задержаться на пару дней. Его полная достоинства настойчивость подействовала на меня, и я в конце концов сдался, но при условии, что по крайней мере до вечера меня никто трогать не станет.
Запасшись высокими резиновыми сапогами и зонтиком, я отправился к морю. Я прошел около мили, сначала глинистой дорогой среди огородов, затем выгоревшей пустошью. Продравшись через защитную лесополосу, я увидел наконец тихое мертвое море.
Серый водный простор вторгался на пляж мелкими волнами, сквозь мутную воду не видно было дна. Охваченный внезапным страхом перед чудовищной беспредельностью, в которой таилась смерть, я попятился к дюнам. С вершины ближайшего холма я долго смотрел на расплывающуюся линию горизонта, представлял себе берега далеких островов, у которых еще плавают живые рыбы. При виде моря у меня всегда появляется желание поразмыслить. Громада воды подавляет своей мощью, гасит мысли о мелких, каждодневных заботах, остается только созерцать. Потом я злюсь на себя за эти трагикомические душевные порывы, но признайся, Артур, ведь каждый из нас с тех пор, как была высказана гипотеза о существовании чистой части Тихого океана, время от времени взвешивает в душе возможность добраться до полных жизни островов. Говорят, что замкнутый контур морских течений там приводит к очень медленному перемешиванию вод. Впрочем, даже если этих островов не существует, сама мысль о них, несомненно, оказывает благотворное действие на многих людей. Банальный вопрос зависимости душевного здоровья от веры. Но я должен признать твою правоту в одном нашем давнем споре: в основе любой банальности лежит фундаментальная истина и нельзя стыдливо ее игнорировать.
Вечером снова пришел Гудвин. Его присутствие особенно мне не докучало, я даже полюбил этого старого спокойного человека, который, как я успел заметить, был кем-то вроде духовного пастыря для жителей Дюны. Хуана заварила нам чаю и пошла в дистилляторную за водой для мытья. С самого начала я понял, что Гудвин хочет что-то сказать, но не шел ему в этом навстречу. Он долго не мог решиться, спрашивал о разных пустяках или рассказывал о городке. Я устал и уже даже не пытался скрывать свои зевки.
- Вы образованный человек, Франк, так может…
- Не преувеличивайте, - перебил я его, - я только учусь еще. Попросту хотелось бы понять как можно больше.
- Да, конечно, но вы и так, господин… - он явно тянул время.
- Прошу вас, зовите меня просто Франк. Я думаю, что за свою короткую жизнь не заслужил того, чтобы меня величали господином.
- Согласен, - улыбнулся он. - Я хотел бы тебя кое о чем попросить.
- Я внимательно слушаю.
- Не мог бы ты… - на его лбу показались капельки пота, - …сказать правду об этой самой способности к деторождению. Почему почти все мы относимся к ЭНам?
Я изумленно посмотрел на него. Мало того, что он не может решиться выложить мне настоящую цель своего визита, так он еще и смешные вопросы задает.
- Ну, видишь ли, - уточнил он, - когда-то говорили, что будут рождаться сплошные калеки, что весь мир заполнится уродами.
- А, вот вы о чем. Попросту стало иначе. Еще один неверный прогноз. И, с уверенностью, не последний.
- Но почему?
- Человек не из пластилина вылеплен. Ему нельзя приклеить две головы или четыре руки. Такое существо погибнет в эмбриональной фазе развития или еще раньше. Земная жизнь - это процесс, который может идти только в очень узком диапазоне как внешних, так и внутренних условий. - Я чувствовал себя несколько неловко, поучая человека, который втрое старше, чем я. "А может, он издевается надо мной?" - подумал я и покраснел до корней волос.
- Наверно, ты прав, - буркнул он, думая о чем-то другом. - Но я, собственно, не об этом хотел тебя спросить.
- Речь идет о том, чтобы оплодотворить ваших жен? Это моя обязанность.
- Нет, я не о том, - махнул он рукой нетерпеливо, - женщин, способных рожать, у нас всего ничего. Речь о другом. Я пришел просить тебя от имени всех жителей. И сам я, конечно, прошу тоже.
- Не понял, - удивился я.
- Я хочу просить тебя… остаться в Дюне на месяц или, может быть, на два.
- На все мои каникулы? Но зачем?
- Ты мог бы, - сказал он с усилием, - кое в чем надо нам помочь.
- А именно? - Мое удивление росло.
- Время от времени мы собираемся… беседуем, советуемся, - он говорил, глядя куда-то в сторону, как бы стыдясь. - Хотелось бы, чтобы в этом участвовал кто-то молодой и не из нашего города. Франк, - он посмотрел на меня красными глазами, даже опухшее веко немного приподнялось, - мне это очень нужно. Хоть на месяц.
- Ну хорошо… - сказал я неохотно, думая о длинных днях, похожих друг на друга, как серые капли дождя. И о ночах. Хотя ночи везде одинаковы.
- Благодарю тебя от имени жителей Дюны, - несколько напыщенно произнес Гудвин, встал и пожал мне руку. Он был растроган. Мне уже тогда стало не по себе, и в уме мелькнула тень подозрения.
- Я, правда, не понимаю, на что пригодится вам такой молокосос, как я. - Я все еще не сдавался. - Старые и опытные люди должны решать и советовать, молодым скорее идет роль солдат или любовников.
- Я уверен, что ты нам поможешь, - улыбнулся он уклончиво. - Дело прежде всего в… - он поискал в уме точное определение, свежести мысли. В новой точке зрения.
Я пожал плечами и промямлил что-то вроде "увидим" Нет сомнений, дорогой Артур, я решительно отказал бы тогда, если бы знал цель этих "совещаний" и то, как они проходят. Поэтому хитрец Гудвин больше умолчал, чем сказал, полагая, что дальнейший ход событий затянет меня помимо моей воли. После того, как он ушел, я задернул занавеску и с наслаждением вытянулся на кровати. Почти тут же я услышал энергичный стук в дверь.
- Я согрела тебе воду для мытья, - крикнула Хуана.
- Спасибо, я утром умоюсь.
Мне хотелось отдохнуть, как следует выспаться. Это гарантировалось законом - жаль, что я не прихватил текст с собой. Можно было бы вывесить его на внешней стороне двери. По закону каждая вторая ночь была моя и только моя.
Потом еще раз раздался стук, но я не обратил на него ни малейшего внимания. До меня не дошло тогда, что стук был слишком робок и слаб для Хуаны.
Последующие дни действительно оказались похожими как капли дождя, который регулярно шел во второй половине дня. Невзирая на предупреждения, я, вооружившись солидным зонтиком и резиновыми сапогами, отправлялся на долгие прогулки в тихий лес или, если погода была безветренной, на морское побережье Постепенно все это стало мне надоедать: прогулки в одиночестве по молчаливым дебрям и оловянная поверхность океана уже не будоражили воображения. И тогда мной овладели мрачные мысли. Я раздумывал над тем, как лучше скучать: в обществе чудаковатых жителей Дюны или над страницами старых учебников. Мне хотелось хотя бы раз ощутить радость рождения любви, так прекрасно описанной в уцелевших старинных книжках. К сожалению, теперь мы думаем только о том, чтобы выжить. В эпоху нулевого или отрицательного прироста населения нет места упоению чувствами, любовь полностью подчинена отчаянным попыткам сдержать регресс. Размышляя над этим, я часами шатался без цели, прикрываясь от грязного дождя впечатляющих размеров зонтом, и все больше жалел о данном Гудвину обещании. Я тщательно пересчитывал дни, оставшиеся до выезда.
Обязанности мужчины ЭФа я выполнял регулярно. Еще в самом начале моего пребывания в Дюне однажды вечером я неожиданно попал на сходку пяти незнакомых мне женщин и Хуаны в моей комнате. Поскольку именно на этот вечер выпадал черед моим обязанностям, я даже не мог выразить своего неудовольствия. Женщины составляли график визитов ко мне, с календариками в руках доказывая друг дружке свою правоту. Мне удалось несколько разрядить обстановку, раздав ампулы с консервированной спермой, а также принадлежности к ним и инструкции. Мы распили бутылку прошлогоднего яблочного вина, женщины ушли, за исключением одной. Той, что громче всех кричала. Ей было около сорока, и она весила 180 фунтов! Все это кажется тебе, наверное, забавным, но мне вовсе не до смеха. У тебя есть Тереза, в ваши супружеские дела никто не лезет, вы можете делать все, что вам захочется. Мне же нельзя любить, жениться или жить отшельником. Я - общественное достояние, хотя эту правду маскируют красивыми словами.
Хуана, может быть, по контрасту, казалась мне теперь милой и притягательной. Мы часто ужинали вместе.
- Почему у тебя такое странное имя? - спросил я как-то.
- Не я выбирала, - ответила она со смехом. - Наверное, мои родители начитались каких-нибудь книжек.
- А твой сынишка?
- Я - Мартин, - сказал заученно румяный мальчик, выглядывая из-под высокого стола.
Тихо постучав, вошла Эмма. Это была маленькая худенькая женщина, ничем особенным среди других не выделявшаяся.
- У Франка сегодня выходной, - поспешила заявить Хуана. - И потом… ты же не можешь иметь детей! Зачем ты пришла?
Ее голос стал резким.
- Я… - Эмма смутилась и опустила голову, но тут же отбросила волосы назад и с вызывающим упорством посмотрела на меня. - Я пришла посмотреть на Франка. А что, это запрещено?
- Он же не обезьяна в зоопарке, - прыснула Хуана; она была уже немного под хмельком от яблочного вина.
- Он наш страж, - ответила Эмма серьезно, сжав узкие губы. Ее глаза были глубокими и блестящими, под ними морщинки.
- Только будет, - сказала Хуана и вдруг покраснела. - Кто послал тебя говорить с ним об этом? - спросила она охрипшим голосом и встала.
- Никто, - спокойно ответила Эмма. - Просто вопросы твои слишком назойливы. Простите, мне пора. До свиданья.
Она повернулась и ушла, накинув широкий капюшон. Моросил слабый дождь.
Я ни о чем не спрашивал Хуану в этот совместный вечер, но через два дня под каким-то предлогом отделался от совместного ужина. Однако Эмма не пришла.
Через несколько дней я пережил свое Первое приключение в Дюне. Не буду утверждать, что оно меня не напугало. В тот день тусклое солнце едва освещало сосновые леса, в которых проснулись какие-то шепоты и вздохи. Лес уже не был неподвижным и тихим, в кронах роились птицы, в густой траве шелестело мелкое зверье. Жизнь неуклюже, но упрямо гнездилась в глухих уголках этих лесных дебрей, судорожно цепляясь за любую возможность существования.
Я шел хорошо знакомой стежкой, весело насвистывая, впервые с начала каникул мне было хорошо. "Ко всему можно привыкнуть, - сказал я сам себе, - вопрос лишь во времени". И вот тут я услышал шорох в густом кустарнике у самой дороги. Какое-то большое животное тяжело вскочило и убежало, ломая по дороге ветки деревьев. Моя душа ушла в пятки, но я тут же рассмеялся. Наверное, спугнул с лежбища серну или косулю. "Это даже интересно, - подумал я, - и не знал, что на свободе сохранились еще такие большие животные". Я громко хлопнул несколько раз в ладоши, чтобы спугнуть других возможных обитателей придорожных кустов, и успокоившись, направился дальше. Мне и в голову не пришло тогда, что, пожалуй, следовало вернуться. Я прошел, может быть, еще с половину мили. Дорога сузилась, петляя в густом лиственном перелеске. И тут я увидел их. Что-то большое и темное пронеслось в быстром беге через тропинку передо мной и исчезло в густых кустах. Я остолбенел. Олени? Нет, это не олени. Приземистые животные с длинными черными туловищами были не похожи ни на что из того, что я видел живьем или на фотографиях. А это - ноги?! Неуклюжие, широко расставленные, толкающие вперед массивные тела мелкими, но ошеломляюще быстрыми скачками, безо всякой грации, пулей. А может, это… искусственное? Какие-нибудь остатки старого военного оборудования? На ногах?! Что за вздор! Я, к сожалению, не заметил деталей, звери буквально мелькнули передо мной.
Я решил вернуться. Сперва шел быстрым шагом, беспрестанно озираясь по сторонам, затем бежал - запекло в груди, затем снова шел на ослабших ногах. Ничего не скажешь, тихие леса! Оттуда, откуда в начале прогулки я согнал зверя или зверей, из-под ветвей смотрели на меня огромные желтые глаза. Я ничего больше не видел, все остальное тонуло в тени, в полумраке светились только эти странные, состоящие из нескольких сегментов глаза. Когда я остановился, почувствовав, что ноги налились свинцом, все исчезло. Только тихий шорох, как будто дуновение ветра качнуло верхушки сосенок в перелеске. Может, это страх подсовывает мне странные видения? Край леса был рядом. Валясь с ног от усталости, я подбежал к работающим на своих огородах жителям Дюны. Еще никогда в жизни я не желал так страстно быть среди людей.
Как видишь, Артур, описанное происшествие трудно отнести к приятным, но это было только начало. Ты, вероятно, догадываешься, что с этого дня я отказался от лесных прогулок.
Вечером пришла Эмма. Я еще не пришел в себя и, собственно, злился на самого себя за трусость. Бежать как ребенок от какого-то лесного зверя! Ведь всем известно, что крупные хищники в северных лесах давно вымерли. Сам не знаю, почему, но я ее впустил. Она осторожно сняла просторный плащ и ополоснула руки в миске с дистиллированной водой. Она ничем особенным не выделялась. Узкое лицо, серые волосы с сединой, стройная, скорее даже худая фигура. Кожа вся в пятнах. "Как и моя", - подумал я, продолжая валяться в постели, что было не слишком-то учтиво.
- Господин Франк, - сказала она с усилием, опустив голову так, что я не мог видеть ее лица, - я хочу просить вас об услуге.
- Дров, что ли, нарубить?
- Не надо надо мной смеяться, - попросила она, умоляюще взглянув на меня. Такие глаза на простоватом, в сущности, лице!
- Ну, хорошо, - сел я на кровати, - но вы ведь ЭНка. Это издали видно по вашей карточке.
- Да, - сказала она тихо, - но… это неправда. Теперь уже все иначе.
Я криво улыбнулся. Мне приходилось говорить с сотнями таких женщин, ни одна из них не могла удержаться от безнадежных и унизительных попыток. Для них вся жизнь заключалась в материнстве, без него их существование теряло смысл. К сожалению, история знает лишь единственный случай, когда из скалы в пустыне после удара посохом брызнула вода.
- Дорогая Эмма, - я старался не ранить ее своими словами, - напишите заявление на переквалификацию. Достаточно раз обследоваться.
- Я уже написала, - ответила она тихо.
- Ну и прекрасно! Потерпите…
- Мне велели прийти через восемь лет! - В ее больших глазах появился блеск.
Я устало откинулся на подушки. Да, я знал эти дела. Из десяти тысяч заявительниц лишь одна способна была рожать.
Повторные исследования попросту не имели смысла, врачи нужнее были в других местах.
- Я устал сегодня, поймите меня правильно. Я ничего не могу для вас сделать, - я заставил себя произнести эти слова, зная, что убиваю этим ее последнюю надежду. - Может… хотя нет, это бессмысленно. Поверьте, я вам искренне сочувствую. Вы… играете на каком-нибудь инструменте? Или, хотите, я пришлю вам несколько книг?
Скрежетнула щеколда, и легкие туфельки простучали по лестнице. Я даже не поднял головы - знал, что остался один. Улегся поудобнее, но сон в этот вечер не скоро пришел ко мне.
Через два дня я буквально налетел на нее на улице, когда она выскочила из дистилляторной с полным ведром воды. Ее отшвырнуло в сторону, ведро перевернулось, вся вода разлилась. Бормоча слова извинения, я поднял ее, затем наполнил ведро свежей, еще теплой водой. Когда мы шли через рынок, я пригласил эту несчастную женщину к себе на чай.
Она вся дрожала, когда я расстегивал ей блузку. У нее было стройное, худое тело, кожа на груди, животе и бедрах почти без пятен, сухая и шершавая на ощупь. Эта шершавость показалась мне неожиданно приятной, кожа не была липкой, но горячей и как бы обсыпанной мелким морским песком.
Потом, когда мы пили обещанный чай, в этой улыбчивой женщине с искрящимися глазами невозможно было узнать поникшую, грустную Эмму. Я толкнул ее в плечо, подмигнув:
- Ну, так как там на самом деле было с этой дистилляторной?
Ее смех напоминал звон колокольчиков.
- Я ждала минут тридцать, пока ты, наконец, вышел за водой…
- Приходи завтра… нет, завтра я работаю с Элизабет. Тогда послезавтра. А на завтра возьми это, - я протянул ей ампулу.
- Не надо, - отклонила она мою ладонь, обхватив ее маленькими тонкими пальцами, - я лучше приду послезавтра.
Вот так было с Эммой, Артур. Ты мне можешь не поверить, но мой нерациональный порыв пошел на пользу человечеству - она действительно забеременела. А я… я с самого начала чувствовал, что очень нужен ей. Это прекрасно - быть кому-то нужным, нужным настолько, что заменить тебя никем нельзя. Возможно, именно поэтому я вдруг ощутил, что и Эмма нужна мне и что я не могу уже обойтись без нее. Это и есть то, что называют любовью, Артур? Ты чувствуешь то же самое по отношению к своей Терезе? Наверно, я смешон, глупо спрашивать о таких интимных вещах, но ведь до сих пор я был всего лишь орудием, никого не интересовало, что мне нравится и могу ли я полюбить.
Продолжая рассказ, я хочу описать тебе драматические события, разыгравшиеся в Дюне в середине августа. Именно тогда вышла на свет причина, по которой меня задержали в городке. Я полностью осознаю значение этих событий и хотел бы, чтобы ты тоже отнесся серьезно к тому, что я тебе расскажу. Думаю, ты сам сможешь решить, что и кому следует сообщить об этом, я тебе полностью доверяю.
В один прекрасный день Гудвин взят) меня с собой на прогулку. Мы шли по узким, пустым улочкам, обходя островки трав и репейников. Разговор не клеился, мы чувствовали, что каждый из нас не говорит о том, что на самом деле его интересует. Я хотел уже сказать, что в ближайшее время хочу уехать из Дюны и забираю с собой еще кое-кого, как вдруг мы вышли к рынку. Вокруг одиноко торчащей башни ратуши столпилось несколько десятков жителей Дюны. Один из них заметил нас и крикнул что-то остальным. Тут-то я понял, что мы оказались в этом месте не случайно.
- Идем к ним, - сказал Гудвин, взяв меня под руку, - они нас ждут.
- Зачем, - инстинктивно отшатнулся я.
- Увидишь. Я хотел тебе сказать об этом раньше, но… это не так просто. Лучше если ты сам все увидишь.
- Вы сегодня говорите загадками. Может, скажете хотя бы, зачем они там стоят?
- Ждут. У нас сегодня собрание.
- Ага. И… есть какой-то особый повод?
- Повод всегда найдется, - ответил он уклончиво, жестом приветствуя собравшихся.
Гудвин ступил на узкую лестницу, ведущую к верхушке башни, и потащил меня за собой. От обросших мхом каменных стен тянуло сыростью. Сверху люди напоминали стадо уток. Увидев нас на ратуше, они рассыпались и образовали у подножья башни довольно-таки правильное кольцо.
Гудвин наклонился ко мне, пытаясь перекричать ветер:
- Ты будешь руководить! Ты меня слышишь?!
- Слышу! Но почему именно я?!
- Ты молод и полон надежд, - его лицо побагровело от усилия, на лбу выступили жилы. - И ты ЭФ! Люди верят тебе! А без их доверия ты не смог бы быть… стражем!
- Стражем? - повторил я, сомневаясь, правильно ли услышал последнее, тише сказанное, слово.