Глубокая ночь, дождь. В свете уличных фонарей блестит мокрая листва, блестит брусчатка мостовой, блестят плиты тротуара. Дома погружены во тьму, лишь кое-где горят одинокие прямоугольники окон.
У подъезда десятиэтажного дома останавливается легковой автомобиль. Гаснут фары. Из машины выбираются под дождь четыре неясные фигуры, останавливаются и задирают головы.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Вон три окна светятся. Спальня, кабинет, кухня... Седьмой этаж.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Странно... Почему у него везде свет? Может, у него гости?
ДРУГОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. Никак нет. Один он. Никого у него нет.
Кабинет Феликса залит светом. Горит настольная лампа, горит торшер над журнальным столиком с телефоном, горит трехрожковая люстра, горят оба бра над полосатым диваном напротив книжной стенки.
Феликс в застиранной роскошной пижаме работает за письменным столом. Пишущая машинка по ночному времени отодвинута в сторону, Феликс пишет от руки. Заполненная окурками пепельница придавливает стопу исписанных страниц. На углу стола - пустая турка с перекипевшим через край кофе и испачканная кофейная чашечка. Страшное шило лежит тут же, в деревянном ящичке с каталожными карточками.
Звонок в дверь.
Феликс смотрит на часы. Пять минут третьего ночи.
Феликс глотает всухую. Ему страшно.
Он поднимается, идет в прихожую и останавливается перед входной дверью.
- Кто там? - произносит он сипло.
- Открой, Феликс, это я, - отзывается негромко женский голос.
- Наташенька? - с удивлением и радостью говорит Феликс.
Он торопливо снимает цепочку и распахивает дверь.
Но на пороге вовсе не Наташа. Давешний мужчина в клетчатом. Под пристальным взглядом его светлых выпуклых глаз Феликс отступает на шаг.
Все происходит очень быстро. Клетчатый неуловимым движением оттесняет его, проникает в прихожую, крепко ухватывает его за запястья и сразу же прижимает спиной к двери в туалет.
А с лестничной площадки быстро и бесшумно входят в квартиру один за другим:
огромный, плечистый Иван Давыдович в черном плаще до щиколоток, в руке - маленький саквояж, войдя, он только коротко взглядывает на Феликса и проходит в кабинет;
стройная и очаровательная Наталья Петровна с сумочкой на длинном ремешке через плечо, нежно улыбается Феликсу и картинно делает ручкой, как бы говоря: "А вот и я!";
и высокий смуглый Павел Павлович в распахнутом сером пальто, под которым виден все тот же черный фрачный костюм с той же гвоздикой в петлице, с длинным зонтиком-тростью под мышкой, войдя, он приподнимает шляпу и, сверкнув лысиной, приветствует Феликса легким поклоном.
ФЕЛИКС (обалдело). Пал Палыч?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Он самый, душа моя, он самый...
ФЕЛИКС. Что случилось?
Павел Павлович ответить не успевает. Из кабинета раздается властный голос:
- Давайте его сюда!
Клетчатый ведет Феликса в кабинет. Иван Давыдович сидит в кресле у стола. Плащ его небрежно брошен на диван, саквояж поставлен у ноги.
ФЕЛИКС. Что, собственно, происходит? В чем дело?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Тихо, прошу вас.
КЛЕТЧАТЫЙ. Куда его?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вот сюда... Сядьте, пожалуйста, на свое место, Феликс Александрович.
ФЕЛИКС. Я сяду, но я хотел бы все-таки знать, что происходит...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Спрашивать буду я. А вы садитесь и отвечайте на вопросы.
ФЕЛИКС. Какие вопросы? Ночь на дворе...
Слегка подталкиваемый Клетчатым, он обходит стол и садится на свое место напротив Ивана Давыдовича. Он растерянно озирается, и по лицу его видно, что ему очень и очень страшно.
Хотя, казалось бы, чего бояться? Наташа мирно сидит на диване и внимательно изучает свое отражение в зеркальце, извлеченном из сумки. Павел Павлович обстоятельно устраивается в кресле под торшером и ободряюще кивает оттуда Феликсу. Вот только Клетчатый... Он остался в дверях - скрестивши ноги, прислонился к косяку и раскуривает сигарету. Руки его в черных кожаных перчатках.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Сегодня в половине третьего вы были у меня в институте. Куда вы отправились потом?
ФЕЛИКС. А кто вы, собственно, такие? Почему я должен...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Потому что. Вы обратили внимание, что сегодня вы трижды только случайно остались в живых?.. Ну, вот хотя бы это... (Он берет двумя пальцами страшное шило за кончик лезвия и покачивает перед глазами Феликса.) Два сантиметра правее - и конец! Поэтому я буду спрашивать, а вы будете отвечать на мои вопросы. Добровольно и абсолютно честно. Договорились?
Феликс молчит. Он сломлен.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Итак, куда вы отправились от меня? Только не лгать!
ФЕЛИКС. В дом культуры. Железнодорожников.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Зачем?
ФЕЛИКС. Я там выступал. Перед читателями... Вот гражданин может подтвердить. Он меня видел.
КЛЕТЧАТЫЙ. Правильно. Не врет.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Кто была та полная женщина в очках?
ФЕЛИКС. Какая женщина?.. А, в очках. Это Марья Леонидовна! Она завбиблиотекой.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Что вы ей рассказывали?
ФЕЛИКС. Я? Ей?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вы. Ей.
КЛЕТЧАТЫЙ. Рассказывал, рассказывал! Минут двадцать у нее в кабинете просидел...
ФЕЛИКС. Что значит - просидел? Ну, просидел... Она мне путевку заверяла... Договаривались о следующем выступлении... Она меня просила в район выехать... И ничего я ей не рассказывал! Что за подозрения? Скорее уж это она мне рассказывала...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Итак, она заверила вам путевку. Куда вы отправились дальше?
ФЕЛИКС. На Курсы! Наташа, скажи ему!
НАТАША. Феликс Александрович, ты не волнуйся. Ты просто рассказывай все, как было, и ничего тебе не будет.
ФЕЛИКС. Да я и так рассказываю все, как было...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Кого еще из знакомых вы встретили на Курсах?
ФЕЛИКС. Ну, кого... (Он очень старается.) Этого... ну, Валентина, инженера, из филиала, не знаю, как его фамилия... Потом этого, как его... Ну, такой мордастенький...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. И о чем вы с ними говорили?
ФЕЛИКС. Ни о чем я с ними не говорил. Я сразу прошел к Наташе... к Наталье Петровне...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Потом вы оказались в ресторане. Зачем?
ФЕЛИКС. Как это - зачем? Поесть! Я же целый день не ел... Между прочим, из-за этого вашего Курдюкова!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А почему вас там дожидался Романюк?
ФЕЛИКС. Он заказал мне статью. О морально-нравственном потенциале. О смысле жизни современного человека... Вот я ее пишу, вот она!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А зачем вам понадобилось рассказывать ему про Курдюкова?
ФЕЛИКС. Про Курдюкова?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Да! Про Курдюкова!
ФЕЛИКС. Ничего я ему не рассказывал про Курдюкова! С какой стати?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ну как же не рассказывали? Только и слышно было: Курдюков, Курдюков...
Произнеся эти слова, Павел Павлович поднимается, секунду смотрит на телефон, выдергивает телефонный шнур из розетки и снимает аппарат со столика на пол. Затем произносит: "Эхе-хе..." и направляется к двери на кухню.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (раздраженно). Павел... э... Павлович! Я не понимаю, неужели вы не можете десять минут подождать?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (приостановившись на мгновение в дверях). А зачем, собственно, ждать? (Издевательским тоном.) Курдюков, Курдюков...
Он скрывается на кухне, и оттуда сейчас же доносится лязг посуды.
ФЕЛИКС (нервно кричит ему вслед). Не было этого! Может быть, и упоминали мы его один или два раза... С какой стати? (Ивану Давыдовичу.) А если бы даже я ему и рассказал? Что тут такого?..
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Значит, вы все-таки рассказали ему про Курдюкова.
ФЕЛИКС. Да не рассказывал я! Скорее это уж Романюк мне о нем рассказывал! Как Курдюков свои стишки пишет, и все такое... А я про Курдюкова только и сказал, что он отравился и я еду к нему в больницу... И все. И больше ничего.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А о том, что Курдюков послал вас ко мне?
ФЕЛИКС. Да господи! Да конечно - нет! Да ни единого слова!
Наступает внезапная тишина. Феликс обнаруживает, что все с жадным вниманием смотрят на него. В тишине отчетливо слышно, как Павел Павлович на кухне чем-то побрякивает и напевает неопределенный мотивчик.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (вкрадчиво). То есть вы уже тогда поняли, о чем можно говорить, а о чем нельзя?
Феликс молчит. Глаза его растерянно бегают.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Феликс Александрович, будет лучше всего, если вы сами, без нашего давления, добровольно и честно расскажете нам: с кем вы сегодня говорили о Курдюкове, что именно говорили и зачем вы это делали. Я очень советую вам быть откровенным.
ФЕЛИКС. Да господи! Да разве я скрываю? С кем я говорил о Курдюкове? Пожалуйста. С кем я говорил... Да ни с кем я не говорил! Только с одним Романюком и говорил... Да, конечно! С женой Курдюкова говорил, с Зоей!.. Она мне сказала, чтобы я поехал к нему в больницу, и я поехал... И все. Все! Больше ни с кем!
На кухне снова слышится звон посуды, и в кабинете появляется Павел Павлович. На нем кухонный фартук, в одной руке он держит шипящую сковородку, в другой - деревянную подставку для нее.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Прошу прощения. Не обращайте внимания... Я у вас, Феликс Александрович, давешнюю ветчину там слегка... Вы уж не обессудьте...
ФЕЛИКС (растерянно). Да ради бога... Конечно!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (раздраженно). Давайте не будем отвлекаться! Продолжайте, Феликс Александрович!
Но Феликс не может продолжать. Он с испугом и изумлением следит за действиями Павла Павловича. Павел Павлович ставит сковородку на журнальный столик и, нависнувши над нею своим большим благородным носом, извлекает из нагрудного кармана фрака черный плоский футляр. Открыв этот футляр, он некоторое время водит над ним указательным пальцем, произносит как бы в нерешительности: "Гм!" и вынимает из футляра тонкую серебристую трубочку.
КЛЕТЧАТЫЙ (бормочет). Смотреть страшно...
Павел Павлович аккуратно отвинчивает колпачок и принимается капать из трубочки в яичницу - на каждый желток по капле.
НАТАША. Какой странный запах... Вы уверены, что это съедобно?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Это, душа моя, "ухэ-тхо"... в буквальном переводе - "желчь водяного". Этому составу, деточка, восемь веков...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (стучит пальцем по столешнице). Довольно, довольно! Феликс Александрович, продолжайте! О чем вы говорили с Романюком?
ФЕЛИКС (с трудом отрываясь от созерцания Павла Павловича). О чем я говорил с Романюком?.. Он попросил меня написать статью. Срочно. Сегодня же... Вот эту. (Он касается пальцем стопки бумаг под пепельницей.)
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. А о чем вы договорились с Курдюковым в больнице?
ФЕЛИКС. С Курдюковым? В больнице? Н-ну... Ни о чем определенном мы не договаривались... Он обещал поставить бутылку коньяку, и мы договорились, что ее разопьем... Его ведь не сегодня-завтра выпишут...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. И все?
ФЕЛИКС. И все...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. И ради этого вы поперли на ночь глядя через весь город в больницу?
ФЕЛИКС. Н-ну... Это же почти рядом... И потом, просил же человек...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Курдюков - ваш хороший друг?
ФЕЛИКС. Что вы! Мы просто соседи! Раскланиваемся... Я ему - отвертку, он мне пылесос...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Понятно. Посмотрите, что у вас получается. Не слишком близкий ваш приятель, чувствующий себя уже вполне неплохо, вызывает вас поздно вечером к себе в больницу только для того, чтобы пообещать распить с вами бутылку коньяка. Я правильно резюмировал ваши показания?
ФЕЛИКС. Д-да...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вы бросили на середине деловой разговор с вашим работодателем, вы забыли, что вам предстоит всю ночь корпеть над работой, - и ради чего?
ФЕЛИКС. Откуда я знал? Откуда мне было знать? Ведь мне его жена баки забила: срочно, немедленно!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. О чем вы сговорились с Курдюковым в больнице?
ФЕЛИКС. Ей-богу, ни о чем!
Иван Давыдович поворачивается и смотрит на Клетчатого. Тот, раскуривая очередную сигарету, отрицательно мотает головой.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (Клетчатому). Вы полагаете?..
КЛЕТЧАТЫЙ. Врет.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с упреком). Феликс Александрович, ведь я же предупреждал вас...
ФЕЛИКС (трусливо). В чем, собственно, дело?
КЛЕТЧАТЫЙ. Брешет он, сучий потрох! Не знаю, о чем они там сговорились, но на лестнице было у них крупное объяснение! Он же по ступенькам ссыпался - весь красный был, как помидор!
ФЕЛИКС. Так я и не скрываю! Я и был злой! Я бы ему врезал, если бы не больница!
КЛЕТЧАТЫЙ (уверенно). Врет. Врет. Я же вижу: где правда, там правда, а здесь - врет!..
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (негромко). А всего-то и надо было вам, Ротмистр, сделать два шага вверх по лестнице, вот вы бы все и услышали, а мы бы здесь не гадали...
КЛЕТЧАТЫЙ (смиренно). Виноват, ваше сиятельство. Однако были некоторые причины... А пусть-ка этот аферист объяснит нам, господа, что означали слова: "О себе подумай, Снегирев! О себе!" Эти слова я слышал прекрасно и никак не могу взять в толк, к чему бы они!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. О чем вы сговорились с Курдюковым?
ФЕЛИКС. Да ни о чем мы не сговаривались! Ей-богу же - ни о чем!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. О чем вы сговорились с Курдюковым?
ФЕЛИКС. Господи! Да что вы ко мне пристали, в самом деле? Нечего мне вам добавить!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. О чем вы сговорились с Курдюковым?
ФЕЛИКС. Наташа! Да кто это такие? Что им нужно от меня? Скажи им, чтобы отстали!
Клетчатый коротко и очень страшно гогочет.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Слушайте меня внимательно. Мы отсюда не уйдем до тех пор, пока не выясним все, что нас интересует. И вы нам обязательно расскажете все, что нас интересует. Вопрос только - какой ценой. Церемониться мы не будем. Мы не умеем церемониться. И должно быть тихо, даже если вам будет очень больно.
Он берет саквояж, ставит его на стол, раскрывает, извлекает из него автоклавчик и, звякая металлом и стеклом, принимается снаряжать шприц для инъекций.
Феликс наблюдает эти манипуляции, покрываясь испариной.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Разумеется, мы бы предпочли получить от вас информацию быстро, без хлопот и в чистом виде, без всяких примесей. Я думаю, это и в ваших интересах тоже...
Тем временем Клетчатый скользящим шагом пересекает комнату и намеревается встать у Феликса за спиной. Феликс в панике отодвигается вместе со стулом и оказывается загнанным между столом и книжной стенкой.
КЛЕТЧАТЫЙ (шепотом). Тихо! Сидеть!
ФЕЛИКС (с отчаянием). С-слушайте! Какого дьявола? Наташа! Пал Палыч!
Наташа сидит на диване, уютно поджавши под себя ноги. Она подпиливает пилкой ноготки.
НАТАША (ласково-наставительно). Феликс, милый, надо рассказать. Надо все рассказать, все до последнего.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Да уж, Феликс Александрович, вы уж пожалуйста! Зачем вам лишние неприятности?
ФЕЛИКС (он сломлен, дрожащим голосом). Да-да, не надо...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Отвечать будете?
ФЕЛИКС. Да-да, обязательно...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. О чем вы сговорились с Курдюковым?
Феликс не успевает ответить (да он и не знает, что отвечать). Дверь в комнату распахивается, и на пороге объявляется Курдюков. Он в мокром пальто не по росту, из-под пальто виднеются больничные подштанники, на ногах - мокрые растоптанные тапки.
- Ага! - с фальшивым торжеством произносит он и вытирает рот тыльной стороной кулака, в котором зажата огромная стамеска. - Взяли гада? Хорошо! Молодцы. Но как же это вы без меня? Непорядок, непорядок, не по уставу! Апеллирую к вам, Магистр! Не по уставу... Итак? Кто ему рассказал про Эликсир?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (вскакивая). Он знает про Эликсир?
НАТАША (тоже подскочив). То есть как это?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Что-что-что?
КЛЕТЧАТЫЙ. А что я вам говорил?
КУРДЮКОВ. Хе! Он не только про Эликсир знает! Он мне намекал, что ему и про Источник известно! Он мне уже и Крапивкин Яр называл, сукин сын!
Все взоры устремляются на Феликса.
ФЕЛИКС (бормочет, запинаясь). Ты что, Курдюков? Какой еще Эликсир? Крапивкин Яр - знаю, а Эликсир... Какой Эликсир?
КУРДЮКОВ (наклоняется к нему, уперев руки в боки). А Крапивкин Яр, значит, знаешь?
ФЕЛИКС. З-знаю... Кто ж его не знает?
КУРДЮКОВ. Ладно, ладно! "Кто ж его не знает..." А что ты мне про Крапивкин Яр намекал давеча? Помнишь?
ФЕЛИКС. Про Крапивкин Яр? Когда?
КУРДЮКОВ. А сегодня! В больнице! "Вот поправишься, Костенька, и пойдем мы с тобой прогуляться в Крапивкин Яр..." У меня глаза на лоб полезли! Откуда? Как узнал? "Придется тебе, Костенька, одну ложечку для меня уделить..." Ложечку ему! А?
ФЕЛИКС (орет в отчаянии). Какую ложечку? Да ты что - опять консервами обожрался? Что ты мелешь?
Слышны глухие удары в потолок. Все притихают.
ФЕЛИКС (понизив голос). Послушайте, ночь на дворе, мы же людям спать не даем! Что вы у меня здесь сумасшедший дом устроили!
КУРДЮКОВ (сдавленным шепотом). Ты что - про Крапивкин Яр мне не говорил? Посмей только отпираться, скотина! И про ложечку Эликсира не говорил?
ФЕЛИКС. Да ничего подобного я тебе не говорил! Дурак ты консервный, заблеванный!