ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (ерничает). Труп? Какой труп? Где труп? Не вижу никакого трупа!
Наташа высоко поднимает свою чашечку и демонстративно медленно выливает кофе на пол. Ротмистр, звучно крякнув, ставит свою чашку на пол и осторожно задвигает ногой под диван.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ну, господа, на вас не угодишь... Такой прекрасный кофе удался... Не правда ли, Феликс Александрович?
КУРДЮКОВ (остервенело). Гад ядовитый! Евнух византийский! Отравитель! За что? Что я тебе сделал? Убью!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Басаврюк! Если вы еще раз позволите себе повысить голос, я прикажу заклеить вам рот!
КУРДЮКОВ (страстным шепотом). Но он же отравить меня хотел! За что?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Да почему вы решили, что именно вас?
КУРДЮКОВ. Да потому что я сманил у него этого треклятого повара! Помните, у него был повар, Жерар Декотиль? Я его переманил, и с тех пор он меня ненавидит!
Иван Давыдович смотрит на Павла Павловича.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (благодушно). Да я и думать об этом забыл!.. Хотя повар был и на самом деле замечательный... Уникальный был повар...
Феликс наконец осознает происходящее. Он медленно поднимается на ноги. Смотрит на свою чашку. Лицо его искажается.
ФЕЛИКС (с трудом). Так это что - вы меня отравили? Павел Павлович!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ну-ну, Феликс Александрович! Что за мысли?
ФЕЛИКС (не слушая). Пустите, пустите! Меня тошнит, пустите!
Он выбирается из-за стола и, оттолкнув Клетчатого, устремляется в уборную.
Он сидит на краю ванны, весь мокрый, и вытирается полотенцем, тупо глядя перед собой, а Клетчатый, стоя в дверях, благодушно разглагольствует: "Напрасно беспокоитесь, Феликс Александрович. Это он, конечно, целился не в вас. Если бы он целился в вас, вы бы уже сейчас у нас тут похолодели... А вот в кого он целился - это вопрос! Конечно, у нас здесь теперь один лишний, но вот кого он считает лишним?.."
ФЕЛИКС (бормочет). Зверье... Ну и зверье... Прямо вурдалаки какие-то...
КЛЕТЧАТЫЙ. А как же? А что прикажете делать? У меня, правда, опыта соответствующего нет пока. Не знаю, как это у них раньше проделывалось. Я ведь при Источнике всего полтораста лет состою.
Феликс, вытираясь полотенцем, смотрит на него с ужасом и изумлением, как на редкостное и страшное животное.
КЛЕТЧАТЫЙ. Сам-то я восемьсот второго года рождения. Самый здесь молодой, хе-хе... Из молодых, да ранний, как говорится... Но здесь, знаете ли, дело не в годах. Здесь главное - характер. Я не люблю, знаете ли, чтобы со мной шутили, и никто со мной шутить не рискует. Ко мне сам Магистр, знаете ли... хе-хе... не говоря уже о всех прочих... Быстрота и натиск прежде всего, я так полагаю. Извольте, к примеру, сравнить ваше нынешнее поведение с тем, как я себя вел при аналогичном, так сказать, выборе... Я тогда в этих краях по жандармской части служил и занимался преимущественно контрабандистами. И удалось мне выследить одну загадочную пятерку... Пещерка у них, вижу, в Крапивкином Яру, осторожное поведение... Ну, думаю, тут можно попользоваться. Выбрал одного из них, который показался мне пожиже, и взял. Лично. А взявши, обработал. Обрабатывать я уже умел хорошо, начальство не жаловалось. Ну-с, вот он мне все и выложил... Заметьте, Феликс Александрович: то, что вам нынче на блюдечке преподнесли по ходу обстоятельств, мне досталось в поте лица... Всю ночь, помню, как каторжный... Однако, в отличие от вас, я быстро разобрался, что к чему. Там, где место только пятерым, там шестому не место. А значит - камень ему на шею, а сам - в дамках...
ФЕЛИКС. Так вот почему этот идиот на меня кинулся... со стамеской со своей... как ненормальный...
КЛЕТЧАТЫЙ. Не знаю, не знаю, Феликс Александрович... Думаю, понормальнее он нас с вами, как говорится... Да и то сказать: вот у кого опыт. С одна тысяча двести восемьдесят второго годика! Такое время при Источнике удержаться - это надобно уметь!
ФЕЛИКС. Костя? С тысяча двести? Да он же просто рифмоплет грошовый!
КЛЕТЧАТЫЙ. Ну, это как вам будет удобнее... Облегчились? Тогда пойдемте.
Они возвращаются в кабинет. В кабинете молчание. Наташа вдумчиво, с каким-то даже сладострастием обрабатывает помадой губы. Павел Павлович озабоченно колдует со своими серебристыми трубочками над ломтиками ветчины, разложенными на дольках белого пухлого калача. Иван Давыдович читает рукопись Феликса, брови у него изумленно задраны. Курдюков же, заложив руки за спину, как хищник в клетке, кружит в тесном пространстве между дверью и окном. Битое лицо его искривлено так, что видны зубы. Увидев Феликса, он пятится к стене и прижимается к ней лопатками.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (взглянув на Феликса). Ну? Всё в порядке? Мнительность, голубчик, мнительность! Нельзя так волноваться из-за каждого пустяка...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (бодро). Так! Давайте заканчивать. Ротмистр, пожалуйста, приглядывайте за обоими. Вы, Басаврюк, стойте где стоите и не смейте кричать. Иначе я тут же, немедленно объявлю, что я против вас. Феликс Александрович, вы - сюда. И руки на стол, пожалуйста. Итак... С вашего позволения, я буду сразу переводить на русский... М-м-м... "В соответствии с основным... э-э-э... установлением... а именно, с параграфом его четырнадцатым... э-э... трактующим о важностях..." Проклятье! Как бы это... Князь, подскажите, как это будет лучше - "ахэллан"...
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. "Наизначительнейшее наисамейшее важное".
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Чудовищно неуклюже!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Да пропустите вы всю эту белиберду, Магистр! Кому это сейчас нужно? Давайте суть, и своими словами!..
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вы не возражаете, Феликс Александрович?
ФЕЛИКС. Я вам только одно скажу. Если ко мне кто-нибудь из вас приблизится...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Феликс Александрович! Совсем не об этом сейчас речь... Хорошо, я самую суть. Случай чрезвычайный, присутствуют все пятеро, каждый имеет один голос. Очередность высказываний произвольная либо по жребию, если кто-нибудь потребует. Прошу.
КУРДЮКОВ (свистящим шепотом). Я протестую!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. В чем дело?
КУРДЮКОВ. Он же не выбрал! Он же должен сначала выбрать!
НАТАША (глядясь в зеркальце). Ты полагаешь, котик, что он выберет смерть?
Все, кроме Курдюкова и Феликса, улыбаются.
КУРДЮКОВ. Я ничего не полагаю! Я полагаю, что должен быть порядок! Мы его должны спросить, а он должен нам ответить!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Ну, хорошо. Принято. Феликс Александрович, официально осведомляемся у вас, что вам угодно выбрать: смерть или бессмертие?
Белый как простыня, Феликс откидывается на спинку стула и в тоске хрустит пальцами.
ФЕЛИКС. Объясните хоть, что все это значит? Я не понимаю!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с досадой). Все вы прекрасно понимаете! Ну, хорошо... Если вы выбираете смерть, то вы умрете, и тогда голосовать нам, естественно, не будет надобности. Если же вы выберете бессмертие, тогда вы становитесь соискателем, и дальнейшая ситуация подлежит нашему обсуждению.
Пауза.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с некоторым раздражением). Неужели нельзя обойтись без этих драматических пауз?
НАТАША (тоже с раздражением). Действительно, Феликс! Тянешь кота за хвост...
ФЕЛИКС. Я вообще не хочу выбирать.
КУРДЮКОВ (хлопнув себя по коленям). Ну, вот и прекрасно! И голосовать нечего!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с ошарашенным видом). Нет, позвольте...
НАТАША. Феликс, ты доиграешься! Здесь тебе не редколлегия!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Феликс Александрович, это что? Шутка? Извольте объясниться...
КУРДЮКОВ. А чего объясняться? Чего тут объясняться-то? Он же этот... гуманист! Тут и объясняться нечего! Бессмертия он не хочет, не нужно ему бессмертие, а отпустить его нельзя... Так чего же тут объясняться?
НАТАША (взявшись за голову). Ой, да перестань ты тарахтеть!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Вы, Феликс Александрович, неудачное время выбрали для того, чтобы оригинальничать...
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Вот именно. Объяснитесь!
КУРДЮКОВ. А чего тут объяс...
Иван Давыдович обращает на него свой мрачный взор, и Курдюков замолкает на полуслове.
ФЕЛИКС. Я в эту игру играть не намерен.
НАТАША (нежно). Это же не игра, дурачок! Никак ты свой рационализм преодолеть не можешь. Убьют тебя - и все. Потому что это не игра. Это кусочек твоей жизни. Может быть, последний.
КУРДЮКОВ. А что она вмешивается? Что она лезет? Где это видано, чтобы уговаривали?
НАТАША (указывает пальцем на Феликса). Я - за него.
КУРДЮКОВ. Не по правилам!
НАТАША. Пусть он тебя удавит, а я ему помогу.
Курдюков хватается за лицо руками и с тоненьким писком съезжает по стене на пол.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Магистр, а может быть, Феликс Александрович просто плохо себе представляет конкретную процедуру? Может быть, нам следует ввести его в подробности?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Может быть. Попробуем. Итак, Феликс Александрович, когда вы выбрали бессмертие, вы тотчас становитесь соискателем. В этом случае мы утверждаем вашу кандидатуру простым большинством голосов, и тогда вам с господином Курдюковым останется решить вопрос между собой. Это может быть поединок, это может быть жребий, как вы договоритесь. Мы же, со своей стороны, сосредоточиваем свои усилия на том, чтобы ваше... э-э... соревнование... не вызвало нежелательных осложнений. Обеспечение алиби... избавление от мертвого тела... необходимые лжесвидетельства... и так далее. Теперь процедура вам ясна?
ФЕЛИКС (решительно). Делайте что хотите. В "шестой лишний" я с вами играть не буду.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (потрясенный). Вы отказываетесь от шанса на бессмертие?
Феликс молчит.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (с восхищением). Господа! Да он же любопытная фигура! Вот уж никогда бы не подумал! Писателишка, бумагомарака!.. Вы знаете, господа, я, пожалуй, тоже за него. Я - консерватор, господа, я не поклонник новшеств, но такой поворот событий! Или я ничего не понимаю, или теперь уже новые времена наступили наконец... Хомо новус?
КУРДЮКОВ (скулит). Да какой там хомо новус! Что вам, глаза позалепило? Продаст же он вас! Продаст! Для виду сейчас согласится, а завтра уже продаст! Да посмотрите вы на него! Ну зачем ему бессмертие? Он же гуманист, у него же принципы! У него же внуков двое! Как он от них откажется? Феликс, ну скажи ты им, ну зачем тебе бессмертие, если у тебя руки будут в крови? Ведь тебе зарезать меня придется, Феликс! Как ты своей Лизке в глаза-то посмотришь?
НАТАША (насмешливо). А что это он вмешивается? Что он лезет? Где это видано, чтоб отговаривали?
КУРДЮКОВ (не слушая). Феликс! Ты меня послушай, я ведь тебя знаю, тебе же это не понравится. Ведь бессмертие - это и не жизнь, если хочешь, это совсем иное существование! Ведь я же знаю, что ты больше всего ценишь... Тебе дружбу подавай; тебе любовь подавай... А ведь ничего этого не будет! Откуда? Всю жизнь скрываться, от дочери скрываться, от внуков... Они же постареют, а ты нет! От властей скрываться, Феликс! Лет десять на одном месте - больше нельзя. И так веками, век за веком! (Зловеще.) А потом ты станешь такой, как мы. Ты станешь такой, как я! Ты очень меня любишь, Феликс? Посмотри, посмотри повнимательнее, я - твое зеркало.
Все слушают, всем очень интересно.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (блеет одобрительно). Неплохо, очень неплохо изложено. Я бы еще добавил из Шмальгаузена: "Природа отняла у нас бессмертие, давши взамен любовь". Но ведь и наоборот, господа! И наоборот!
КУРДЮКОВ (не слушая). Это же нужен особый талант, Феликс, - получать удовольствие от бессмертия! Это тебе не рюмку водки выпить, не повестуху настрочить...
ФЕЛИКС. Что ты меня уговариваешь? Ты своих вон динозавров уговаривай, чтобы они от меня отстали! Мне твое бессмертие даром не нужно...
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Позвольте, позвольте! Не увлекаетесь ли вы, Феликс Александрович? Как-никак бессмертие есть заветнейшая мечта рода человеческого! Величайшие из великих по пояс в крови не постеснялись бы пройти за бессмертием!.. Не гордыня ли вас обуревает, Феликс Александрович? Или вы все еще не верите?
ФЕЛИКС. Во-первых, я действительно вам не верю...
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Но это же, простите, глупо. Нельзя же в своем рационализме доходить до глупости!
ФЕЛИКС. А во-вторых, вы мне предлагаете не бессмертие. Вы мне предлагаете совершить убийство.
КУРДЮКОВ (страстно). Убийство, Феликс! Убийство!
ФЕЛИКС. Величайшее из великих - ладно. Знаю я, кого вы имеете в виду. Чингисхан, Тамерлан... Вы мне их в пример не ставьте, я этих маньяков с детства ненавижу...
КУРДЮКОВ (подхалимски). Живодеры, садисты...
ФЕЛИКС. Молчи! Ты мне никогда особенно не нравился, чего там... а сейчас вообще омерзителен. Такой ты подонок оказался, Костя, просто подлец... Но убить! Да нет, чушь какая-то... Несерьезно.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. А вы что же, друг мой, хотите получить бессмертие даром? Забавно! Много ли вы в своей жизни получили даром? Очередь в кооператив получить - и то весь в грязи изваляешься... А тут все-таки бессмертие!
ФЕЛИКС. Даром я ничего не получил, это верно. Но и в грязи никогда не валялся...
КУРДЮКОВ. Ой ли?
ФЕЛИКС. Да уж задниц не лизал, как некоторые! Я работал! Работал и зарабатывал!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ну, вот и поработайте еще разок...
ФЕЛИКС (угрюмо). Это не работа.
КЛЕТЧАТЫЙ и НАТАША (в один голос). Почему это не работа?
Павел Павлович ухмыляется. Феликс оглядывает их всех по очереди.
ФЕЛИКС. Господи! Подумать только - Пушкин умер, а эти бессмертны! Коперник умер. Галилей умер...
КУРДЮКОВ (остервенело). Вот он! Вот он! Моралист вонючий в натуральную величину! Неужели вы и теперь не понимаете, с кем имеете дело?
НАТАША. Да-а, Феликс... Я, конечно, не Галилей, но Афродитой, помнится, ты меня называл, и не раз...
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (поучительно). Что жизнь, что бессмертие - и то и другое нам дарует Фатум. Только жизнь дается нам - грехами родителей - бесплатно, а за бессмертие надобно платить! Так что мне кажется, господа, вопрос решен. Феликс Александрович погорячится-погорячится, да потом и поймет, что жизнь дается человеку один раз, и коль скоро возникла возможность растянуть ее на неопределенный срок, то таковой возможностью надлежит воспользоваться независимо от того, какая у тебя фамилия - Галилей, Велизарий, Снегирев, Петров, Иванов... Феликсу Александровичу не нравится цена, которую придется ему за это платить. Тоже не страшно! Внутренне соберется, надуется... ну, нос зажмет в крайнем случае, если уж так его с души воротит... Кстати, вы, кажется, вообразили себе, Феликс Александрович, что вам предстоит перепиливать сопернику горло тупым ножом или, понимаете ли... как он вас, понимаете ли... стамеской... или шилом...
КУРДЮКОВ. Только на шпагах.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ну зачем обязательно на шпагах? Две пилюльки, совершенно одинаковые на вид, на цвет, на запах... (Лезет в часовой кармашек, достает плоскую округлую коробочку, раскрывает и показывает издали.) Вы берете себе одну, соперник берет оставшуюся... Все решается в полминуты, не более... и никаких мучений, никаких судорог, рецепт древний, многократно испытанный... И заметьте, мук совести никаких: Фатум!
КУРДЮКОВ (кричит). Только на шпагах!
НАТАША (задумчиво). Вообще-то, на шпагах зрелищнее...
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Во-первых, где взять шпаги? Во-вторых, где они будут драться? В этой комнате? На площади? Где? В-третьих, куда деть труп, покрытый колотыми и рублеными ранами?.. Хотя, разумеется, это гораздо более зрелищно. Особенно если принять во внимание, что Феликс Александрович сроду шпаги в руке не держал... Это вы совершенно правильно подметили, деточка: такие бои особенно привлекательны при явном превосходстве одной из сторон...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Господа, я вынужден еще раз напомнить. Никаких акций в этой квартире. В том числе и с вашими пилюлями, Князь.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (вкрадчиво). Ни малейших следов!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Нет!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Я гарантирую вам совершенно. Просто с человеком случится инфаркт. Или апоплексический удар...
ИВАН ДАВЫДОВИЧ. Нет, нет и нет! Не сегодня и не здесь. Собственно, это вообще особый разговор. Вы забегаете, Князь! Давайте подбивать итоги. Вы, Князь, за соискателя. Вы, сударыня, тоже. Басаврюка я не спрашиваю. Ротмистр?
КЛЕТЧАТЫЙ (бросает окурок на пол и задумчиво растирает его подошвой). Всячески прошу вашего прощения, герр Магистр, но я против. И вы извините, мадам, целую ручки, и вы, ваше сиятельство. Упаси бог, никого обидеть не хочу и никого не хочу задеть, однако мнение в этом вопросе имею свое и, можно сказать, выстраданное. Господина Басаврюка я знаю с самого моего начала, давно уже, и никаких внезапностей от него ждать не приходится...
НАТАША (насмешливо). И нынешнюю прелестную ночку вы тоже ожидали, Ротмистр?
КЛЕТЧАТЫЙ. В нынешней прелестной ночке, мадам, прелестного, конечно же, мало, но ничего такого уж совсем плохого в ней тоже нет. Все утрясется, все будет путем. Господин Басаврюк - человек слабый, оступился, и еще, может быть, оступится - больно уж робок. Но он же наш... А вот господин писатель, не в обиду ему будет сказано... Не верю я вам, господин писатель, не верю и никогда не поверю. И не потому я не верю, что вы плохой какой-нибудь или себе на уме - упаси бог! Просто не понимаю я вас. Не понимаю я, что вам нравится, а что вам не нравится, чего вы хотите, а чего не хотите... Чужой вы, Феликс Александрович. Будете вы в нашей маленькой компании как заноза в живом теле, и лучше для всех для нас, если вас не будет. Совсем. Извините великодушно, ежели кого задел. Намерения такого не было.
КУРДЮКОВ (прочувствованно). Спасибо, Ротмистр! Никогда я вам этого не забуду!