Перед каждым праздником Костя устраивал за счет фирмы банкет, на который приглашались все сотрудники, включая "рабов" из подвала, которые, собственно, и обеспечивали общее благосостояние. В этот самый подвал и переместилось празднество, потому что двадцать пять человек не могли усесться в тесном офисе, а между ярко-зеленым автоматом, изготавливавшим пакеты из полиэтилена, и стареньким флексографом, наносившим на них рисунок, все выглядело достаточно уютно, почти по-домашнему. Тем более, через подвал проходили толстенные трубы центрального отопления, и какая бы температура не стояла на верхних этажах, здесь всегда было жарко. Возможно, жара и подвела Юлю – всегда до противности правильную, ее "развезло" настолько, что она пыталась устроить стриптиз, спутав колонну с шестом, а потом повисла на одном из флексографистов и разрыдалась. Она и не думала сопротивляться, когда Костя увел ее в бытовку, где обычно переодевались рабочие, и стоял старый, доставшийся в наследство от "сельхозников", диван. На нем все и произошло. Костя сам не знал, зачем это сделал – скорее всего, из какого-то глупого азарта. Вытерев слезы, Юля пьяно улыбалась и потом заснула, а он, укрыв ее чьим-то халатом, вернулся к коллективу.
Об этом случае давно забыли даже те, кто смог тогда обратить внимание на их долгое отсутствие – помнила лишь сама Юля. С тех пор на Костю она смотрела испуганно, словно боясь, что при любом неверном слове или поступке он обязательно сообщит мужу о ее "развратной сущности". Костю раздражал этот затравленный, убитый взгляд, но ничего изменить он уже не мог – уволить ее, значило полностью развалить сбыт, потому что работа держалась исключительно на ней, а в Ленины функции, в основном, входили "отчеты" на диване. Пытаться поговорить по душам, Костя не решался – зная Юлин характер, он вполне обоснованно полагал, что, приняв разговор за намек, она могла просто написать заявление по собственному желанию.
В отдельной комнате, связанной с остальными общим тамбуром, обитала "бабуля". По крайней мере, так называли ее все, хотя в действительности она являлась бухгалтером фирмы. Причем, очень хорошим бухгалтером, еще советской закваски, у которой в проводках не потеряется ни одна копейка, а каждый новый налоговый документ будет тщательно изучен, и его возможные последствия незамедлительно доложены руководству. Костя очень ценил ее, но общаться старался только по мере необходимости. При своих сорока семи годах выглядела она далеко за полтинник, и ему не доставляло эстетического удовольствия созерцать дряблую кожу и потухшие глаза за толстыми линзами очков.
Костя посмотрел на часы. …И что?.. Начальство не опаздывает – начальство задерживается…
– Привет, – распахнув дверь, он махнул Юле, как всегда уткнувшейся в монитор, – все у нас в порядке?
– Да, – она вскинула голову и замерла. Это выглядело настолько претенциозно, что Костя решил – …больше, чем "да", ей пошло бы "так точно, сэр!"…
– И чего ты перепугалась? – Костя улыбнулся, – я разве сказал что-то страшное?
– Нет, – ни один мускул не дрогнул на ее настороженном лице, – вот, если хотите, справка за вчерашний день…
– Не хочу. А где эта "стрекоза"? – Костя указал на пустующий Ленин стул.
– Звонила, что задержится. У нее ребенок приболел.
– Ясно, – Костя прошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Подойдя к столу, мельком взглянул на письмо, которое вчера начал писать одному из заказчиков – им, видите ли, не понравилось качество печати!.. …А что они хотят, если прислали свое дерьмовое клише, и краску заказали самую дешевую?.. Таких надо раз и навсегда ставить на место!.. – правда, текст письма еще не сложился в голове, поэтому Костя отошел к окну и задумчиво уставился на блестевшие в солнечных лучах разноцветные крыши машин; на людей, тесной стайкой переходящих улицу. С высоты все они казались игрушечными, и Косте нравился этот ракурс – …можно взять любого, посадить себе на ладонь и… а лучше катнуть одним пальцем какой-нибудь крутой джип, и пусть эти лилипуты догоняют его… Взгляд сместился дальше, к зданию больницы, проглядывавшему бурой крышей среди золота листвы. Дворник в оранжевом жилете мел дорожку, нарушая лирический настрой. …А в лесу сейчас здорово, небось!.. Костя попытался представить картинку, но перед мысленным взором почему-то возник телевизионный экран, на котором львица гналась по саванне за стадом антилоп. Стало грустно, оттого, что он забыл, как выглядит настоящий лес, и вся жизнь заключена в "ящике".
Вернувшись к столу, Костя уселся в кресло. …Так… Уважаемый Петр Борисович… Какой, на хрен, "уважаемый"? Козел он… Отложил ручку и вновь уставился в окно.
– Можно? – в дверь просунулась голова Лены.
– Заходи-заходи; сейчас мы дадим тебе тумаков… – Костя неизвестно к чему вспомнил Киплинга и подумал, насколько это интереснее, чем письмо какому-то придурку, владевшему пельменным цехом.
– За что? – Лена остановилась, обиженно надув губки. При этом было заметно, с каким трудом она сдерживает улыбку.
– Ты почему приходишь позже шефа?
– Константин Андреевич, я ж предупредила. Мне Ксюшку надо было врачу показать. Горло у нее все красное.
– Значит, вечером задержишься, – Костя хитро прищурился.
– Ага, – девушка кивнула, отчего волосы упали на лицо, сразу сделав ее облик неофициальным.
– А теперь иди и трудись на благо родины, – Костя развернул менеджера по продажам к двери и звонко шлепнул по обтянутому мини-юбкой заду.
– Константин Андреевич!.. Больно ведь…
– А кто еще тебя воспитывать будет? – Костя засмеялся, а Лена, нарушая все правила корпоративной этики, показала шефу язычок и вышла, демонстративно играя бедрами.
…Вот, вертихвостка, – Костя в ответ покачал головой, – немудрено, что от нее муж сбежал… Нет! Жена должна быть, как Машка, а таких девочек надо иметь на стороне… – он снова опустил взгляд к столу, – так, блин, уважаемый Александр Борисович… пропади ты пропадом со своими пельменями…
* * *
За десять минут до начала рабочего дня Маша вошла в торговый зал. Своими размерами он явно не соответствовал громкому названию "Супермаркет", которое значилось на вывеске. В сорокаметровой комнате вдоль стены стояли стеклянные витрины с банками краски, похожими на ведра, и пакетами, пестрящими иностранными буквами (Маша долго учила, в каких из них находятся шпатлевки, в каких клеи, а в каких сухие смеси); с отдельной стены свешивались разноцветные языки обоев; рядом пестрели квадратики плитки и еще много всяких красивых импортных штучек, а в дальнем углу, над блестящей коричневой стойкой, к которой совершенно не подходило слово "прилавок", возвышались Машин компьютер и кассовый аппарат, за которым уже сидела Таня и так старательно выводила контур губ, будто это произведение живописи претендовало на место в Лувре.
– Там очереди нет? – спросила она вместо приветствия.
– Нет, а что? У нас появился дефицит?
– С чувством юмора у тебя проблемы в последнее время, – Таня вздохнула, – какой дефицит? Просто я дома накраситься не успела, а надо закончить, чтоб народ не пугать. Вчера с Володькой в кабаке зависли, потом поехали ко мне, и всю ночь… – Таня сладко потянулась, сцепив руки над головой.
– Это пройдет, – Маша скептически махнула рукой. Она ничуть не завидовала, потому что когда они начинали встречаться с Костей, все происходило по тому же сценарию – рестораны, театры, вечеринки, где ей старательно внушалось, что она самая лучшая и самая красивая; подарки, появляющиеся, когда она уже успевала забыть, что давным-давно обмолвилась о своих желаниях – все было… Маша поправила волосы и прошла за стойку.
– Машка, не порть мне настроение. Если у тебя в семье проблемы, это не значит, что они должны быть у всех.
– Наверное…
Хотя магазин и располагался, вроде, в центральной части города, но оказался слишком удален от основных транспортных магистралей, поэтому случайные посетители забредали сюда редко – в основном, приезжали специально на больших машинах, чтоб закупить материалы оптом для всего ремонта. Поэтому иногда выпадали дни, когда они с Таней всю смену вынуждены были болтать о жизни и разгадывать кроссворды, в ожидании пары клиентов, за раз делавших дневную выручку. Такое тесное общение невольно привело к тому, что не являясь подругами в жизни, они знали друг о друге практически все, от меню вчерашнего ужина до подробностей интимной жизни.
Сегодняшнее утро началось, можно сказать, бойко. Приехал какой-то "новый русский", ничего не понимающий в строительстве, но снабженный длиннющим и подробнейшим списком. Чтоб обслужить его, по ходу подбирая замены и объясняя, почему предлагаемое ничуть не хуже, записанного у него, потребовалось не менее часа. Когда он, наконец, отправился на склад, загружать "Газель", Маша устало уселась в черное крутящееся кресло и тупо вперилась в экран монитора, по которому плавала стайка пестрых рыбок. Мысли непроизвольно вернулись в прежнее, утреннее русло – она вздохнула, в очередной раз пытаясь понять, какая кошка пробежала между ней и Костей.
Таня, подперев голову рукой, смотрела на нее долго и внимательно, потом не выдержала. Она, вообще, не умела подолгу молчать.
– Маш, слушай, а, может, у него другая баба завелась? Ты ничего не замечала? Может, он стал приходить поздно или духами от него воняет?
– Ну да, – Маша усмехнулась, – и все рубашки в помаде… Тань, меня в данном случае не столько интересует, есть ли у него любовница, сколько то, как мне самой жить дальше. Понимаешь, мы с каждым днем становимся все более чужими. Я чувствую себя бесплатным приложением к плите и стиральной машине.
– Так разведись. Я, знаешь, когда с Сашкой развелась, прям, на крыльях себя почувствовала. А теперь, вот, Вовку встретила. Жизнь сама подсказывает решения… если их искать, конечно.
– Я не хочу с ним разводиться. Я люблю его. Да и уходить мне некуда, сама знаешь.
– Куда уходить, мы найдем. А, вот, если любишь, дело, конечно, хуже. Значит, надо выяснить, что с ним происходит, но готова спорить, дело в другой бабе. Надо вычислить и разобраться с ней.
– "Разобраться" – это как? – от Таниных наивных, но искренних попыток помочь, на душе стало легче; Маша даже рассмеялась, – Танька, фантазия у тебя, блин, безграничная, но надо ж реально смотреть на вещи…
– Я и смотрю реально.
– … а реальность заключается в том, – продолжала Маша, не дав себя перебить, – что я стала ему неинтересна. Он не обижает меня, не устраивает демаршей, не провоцирует разрыв – я просто медленно и уверенно превращаюсь в мебель. У меня деревенеют ноги, и руки принимают вид подлокотников… – ей самой так понравился образ, что она замолчала, отчетливо представляя процесс собственного перевоплощения.
– Тяжелый случай…
– Привет, девчонки! – на пороге появился бородач в джинсовой рубашке, – "Тиккурилла" есть?
– Есть, – Маша со вздохом поднялась и направилась к застекленному стенду.
* * *
Костя наконец осилил написание письма; перечитал его и остался доволен. Для себя он сформулировал его смысл следующим образом – вы все козлы, а мы, в белом фраке; и не лезьте к нам со своими идиотскими претензиями.
Посмотрел на часы – время незаметно близилось к обеду.
Он не позволял себе брать из дома всякие бутерброды, как делали остальные сотрудники – ему почему-то казалось, что, если директор питается бутербродами, стыдливо закрываясь в кабинете, это говорит о полном упадке фирмы, поэтому он всегда ходил обедать в кафе, расположенное на другой стороне улицы. Это выглядело совсем по западному и, кстати, оказалось гораздо дешевле, чем он предполагал изначально. Его уже знали все официантки и всегда накрывали его любимый столик у окна, выходившего на улицу – он любил с некоторым пренебрежением взирать на людей жующих на ходу гамбургеры, понимая, что они не могут позволить себе ежедневно обедать в этом уютном полутемном зале.
– Вы на обед? – Лена уже стояла с чайником посреди комнаты, когда Костя показался из кабинета.
– Да, пора.
– А мы, вот, чайку. Не хотите?
– Кесарю кесарево, – Костя развел руками и пошел дальше, но игривый Ленин голос продолжал звенеть в ушах. Он подумал, каким бы ветреным и беспутным не являлось это существо, с ней гораздо веселее и приятнее, чем дома. По всем параметрам, включая внешность, ей, конечно, далеко до Машки, но как обрыдли разговоры про краски и обои, текущий кран и, вообще, вся рутинная бытовуха!.. Он представил конец рабочего дня, когда, по сложившемуся ритуалу, сначала в кабинет заглянет "бабуля", чтоб попрощаться; потом войдет Юля, строгая и напряженная – потупив глаза, она спросит, можно ли ей идти домой. Он, конечно, великодушно разрешит и добавит при этом, будто невзначай: – А Лена пусть останется. Нам еще надо поработать. (На кого была рассчитана эта глупая конспирация, неизвестно, ведь все давно обо всем знали – зато так получалось гораздо интереснее).
Костя вошел в кафе и направился к своему столику. Меню ему уже давно не приносили, потому что он знал его наизусть, и поравнявшись с официанткой, небрежно бросил:
– Как обычно. Если, конечно, у вас ничего не изменилось.
– У нас меняется только вечером, а днем все по стандарту, – девушка улыбнулась.
– Зайдем как-нибудь и вечером.
– Приходите. У нас хорошо. Живая музыка с девяти.
– Ладно, – Костя подумал, что надо будет в следующий раз (не сегодня, конечно) зайти сюда с Леной, а то "вечерние отчеты" тоже начали терять свою остроту и привлекательность.
…В конце концов, устрою девочке праздник и посмотрю, как она будет вести себя дальше, – усевшись за столик, Костя по привычке повернулся к окну, – конечно, не Монмартр, но все равно приятно ощущать себя благополучным буржуа, не обеспокоенным завтрашним днем, имеющим небольшую, но собственную фирму, верную жену и молодую любовницу…
Ел он медленно, словно любуясь собой, и допив последний глоток кофе, очень пожалел, что обед уже закончился – возвращаться в офис не хотелось, тем более, надо было еще спуститься в подвал, чтоб обсудить с технологами новые заявки. …Блин, сможем ли мы, вообще, изготовить клише с этим долбанным пингвином, жрущим эскимо?.. Да и пленка, наверное, заканчивается… Технари разве сами напомнят о себе? Шлепают, да шлепают, пока что-нибудь не кончится…
* * *
– Маш, закрывай на обед. Я кофе ставлю, – Таня поднялась из-за кассы.
– За булочками сходить?
– Ну, естественно.
Распределение обязанностей произошло между ними уже давно – с того самого момента, когда Таня впервые заварила свой фирменный кофе. За него Маше совершенно не трудно было дойти до угла, где стоял ларек с ароматной сдобой. Непонятно, кому пришло в голову, поставить его в этом захолустье, но девушек это вполне устраивало.
Когда Маша вернулась, Таня, еще колдовавшая над чашками, подняла голову и сказала, будто мимоходом:
– Я все придумала.
– Что придумала? – не поняла Маша.
– Что-что… как решить твои проблемы. Надо тебе тоже найти мужика!
– Зачем?
– Как зачем? Чтоб ты перестала обращать внимание на то, что твой Костик сказал, как посмотрел на тебя… или не посмотрел. Пока он, один-единственный, мельтешит перед глазами, ты и ждешь от него чего-то – тебе больше ждать неоткуда. У нас с Сашкой тоже так было, а как завела любовника, мигом перестала на все реагировать. Знаешь, как классно! Сразу все по барабану…
– А закончилось тем, что вы разбежались, – Маша протянула напарнице воздушную, еще теплую булку, и придвинула к себе чашку, – я так не хочу. Я не хочу с ним разводиться. Я хочу, чтоб он любил меня, как раньше.
– Ну, Машка, – Таня сделала маленький глоток, – а, может, ты его любишь, потому что других не видела? Знаешь, сколько их, классных, без толку пропадает?
Маша молчала, наслаждаясь напитком, и думала, что "мужик", скорее всего, не поможет, даже "классный". Если б все было так просто! А то выход из аналогичных ситуаций ищет, наверное, половина семей, но никто не смог придумать ничего, кроме развода – только это ж не решение вопроса.
– Нет, мужик тебе нужен, – настойчиво повторила Таня.
– Да не хочу я мужика! Я и представить-то не могу, как лягу с ним в постель!
– Без мужика не обойтись, – Таня, будто разговаривала сама с собой, не слыша никаких возражений, – Машка!.. – ее лицо озарилось улыбкой, – я даже знаю, кто тебе нужен! Мы такое организуем!.. Все будет суперкласс!
Маша безнадежно вздохнула. Спорить было бесполезно, и она решила, что от знакомства с таинственным "мужиком" ей не отвертеться. Но не приведет же Танька какого-нибудь маньяка-насильника? Конечно, нет. А, значит, ему можно будет просто объяснить ситуацию, и то, что рассчитывать ему, в принципе, не на что. Ну, придется извиниться, конечно; может, даже посидеть с ним где-нибудь…