Когда троллейбус увез итальянца, а слежки за ним я так и не обнаружил, из меня словно выдрали позвоночный столб. Я, конечно, заставил себя проехать еще пару остановок на метро, осторожно при этом проверяясь, но чувствовал себя в лучшем случае тряпичной куклой. В такси я почти что вполз.
- Шереметьево, опаздываю, - сказал водителю негромко, и совершенно без сил откинулся на спинку.
"Пронесло?" - подумал неуверенно, а потом со злобной решительностью приказал себе: - "Нет, все, с этой самодеятельностью надо завязывать. По грани хожу. Хватит. Господи, как же хорошо, что все это позади! Теперь до осени - ничего сложнее школьных олимпиад!"
Конечно, это была иллюзия, но тогда я об этом еще не догадывался.
Глава 3
Понедельник 06 марта, утро
Ленинград, Измайловский пр.
- Вместе весело шагать по просторам... - я присоединился, напутствуя уходящих родителей, к летящей из радио песне. Мою иронию проигнорировали.
- Не опоздай, смотри, - оставила мама привычное указание.
Я мотнул головой и закрыл за ними дверь. "Пионерская зорька" закончилась, пошли "Новости". Убрал звук, и ноги сами занесли меня в комнату. Я еще раз озабоченно изучил трещинки на потолке - после вчерашних экзерсисов ко мне вернулась паранойя.
Вообще-то я люблю этот кусочек утра - полчаса неторопливого одиночества до выхода в школу: отличное время, чтобы помечтать за завтраком о чем-нибудь в собственное удовольствие. Если правильно настроиться, то время течет лениво, словно большая-пребольшая вода над головой, и будущее наливается красками; пусть это все в грезах, но все равно приятно.
Сегодня, однако, не мечталось - не тот был настрой. Я деловито жевал обжаренную в омлете булку и мысленно пробегался по намеченным вешкам:
"Слава те господи, отстрелялся... Все, на ближайшие месяцы никаких поворотных исторических точек, можно расслабиться. В Иране все только начинается, до Тримайлайленда еще год... Первый корейский Боинг пропускаю, до "Народного храма" в ноябре время еще есть... Что там на мне по мелочам висит? Городской тур по математике в воскресенье, а перед ним, в субботу, агитбригада. Грызть дальше модулярные функции, а потом, уже летом, переводить доказательство теоремы Ферма на бумагу...
Ах, но до чего ж удивительна эта предельно возможная симметрия! Фрагменты функций можно менять местами, поворачивать бесконечно многими способами - и при этом вид самой функции не изменяется. Поразительно красиво! Жаль, что их невозможно представить - мы живет в трехмерном, а не в гиперболическом мире.
А законы природы, похоже, действительно упрощаются, будучи выраженными в высших измерениях. Если Бог был, то при сотворении Вселенной у него не было выбора - он, по соображениям сопряженности, мог создать ее только так..."
Минут через пять я отмер и метнул испуганный взгляд на часы. Торопливо заглотил подстывший кусок и вернулся к реальности:
"Вопросик с подковыркой от ЮВэ висит... А не пора ли и самого Андропова поковырять? Подкинуть, что ли, досье по Средней Азии и Закавказью, пробить "на слабо"? Нет, понятно, что большую часть он видит и так, но вот в формате диалога со мной, в связке с "советским человеком" это может прозвучать иначе, с другими последствиями".
И я взгрустнул, представив себе объем писанины - даже с использованием скорописи. А что делать? Писать, писать и еще раз писать...
"Ну и моя зеленоглазая, конечно", - легко улыбаясь, я протер тарелку последней хрусткой корочкой, - "давно меня так не накрывало наваждением - и больно, и светло, и не хочется терять свою наивность..."
Грянувший, иного слова не подберешь, телефонный звонок был омерзителен - я выпал из нирваны, словно сорвался с верхней полки в поезде.
- Да? - от испуга в горле у меня застряла хрипотца.
- Андрей? - в знакомом женском голосе звучала неуверенность.
- Доброе утро, Светлана Витальевна, - поприветствовал я "завуча".
- Уверено опознал... - весело удивилась она.
- Нет, - мягко поправил я, - "узнал", "признал", но не "опознал".
Она легко согласилась:
- Тоже верно... Так, Андрей, в школу сегодня не идешь, я с Татьяной Анатольевной договорилась.
"Завуч" выдержала паузу, но я промолчал.
- Кхе... - негромко кашлянула Светлана Витальевна и продолжила, - встречаемся пол-одиннадцатого на Владимирской, на троллейбусном кольце, хорошо? Проедем несколько остановок до места.
Перед моим внутренним взором приветливо встал своим тяжеловесным фасадом Большой Дом, и я быстро уточнил:
- До начала Литейного проехать, да?
Трубка помолчала. Я даже начал беспокоиться, когда оттуда прозвучал знакомый уже вопрос:
- Ты поступать-то куда собираешься?
- Петродворцовое общевойсковое командное, - привычно повторил я.
- Ага... - сказала Светлана Витальевна многозначительно, потом повторила, - ага, шутим...
Я мысленно хмыкнул: тест пройден, она - ленинградка. Это училище у жителей города словно притча во языцех, как самое строевое из строевых, и заявление о намерении поступить туда от учащегося спецшколы могло быть только формой стеба.
- Ну, ладно, об этом сейчас не к спеху, - бодро продолжила "завуч", - значит, пол одиннадцатого, договорились? И свидетельство о рождении возьми, понадобится.
- Хорошо, - откликнулся я, - договорились.
Я приехал с пятиминутным запасом, но брюнетка уже ждала, нетерпеливо притоптывая сапожком по лужице. Оглядела меня уже знакомым по Гагарину хозяйским взглядом, чему-то удовлетворенно кивнула и соизволила пояснить:
- Я предложение о поисковой экспедиции на майские подала. Времени осталось мало, мероприятие - сложное, поэтому браться за него или нет, надо решать быстро. И тут много разных вопросов возникает... Конечно, по-хорошему надо было бы везти студентов, да со старших курсов, но, понимаешь, в силу определенных соображений нужны участники именно из вашего класса.
- Понимаю, - сказал я.
Она пристально посмотрела мне в глаза, потом кивнула:
- Кажется, действительно понимаешь... Тем лучше. Одно из необходимых условий для экспедиции - это управляемость данной группы школьников.
Я согласно прикрыл глаза:
- Мальчишки, оружие...
- Выпивка... - подхватила она и, оглянувшись на подъехавший троллейбус, скомандовала, - садимся.
Пока я брал билет, она заняла место у окна на заднем сидении. Попутчиков практически не было, и я сел напротив.
- Нет, - сказал уверенно, - с выпивкой все будет нормально. Да и с найденным оружием тоже, я им объясню.
- Вот! - она многозначительно воздела палец, - вот именно в этом товарищи и хотят убедиться: что это группа школьников уверенно управляема изнутри. Без этого нет смысла браться.
- То есть, - сообразил я внезапно, - вы меня показать везете?
- Да, - и она еще раз пробежалась по мне оценивающим взглядом.
Проехали мимо "Сайгона", пересекли Невский. Проплыла за окном знакомая "Старкнига", потом лекторий "Знания".
- Одного не понимаю, - отвернулся я от улицы, - как можно по мне в кабинете определить управляемость группы.
Она отмахнулась:
- Повезло. Дядька один из Москвы приехал шибко грамотный. Посмотрит на тебя и решит. Я-то тебя в действии видела... Но надо, чтобы кто-то посолиднее взглянул.
- Что, - не поверил я, - ради этого приехал?
- Да нет, конечно, - засмеялась она, - так, по смежным вопросам прислан поработать... Наша, выходим.
Контроль на входе прошли быстро: Светлана Витальевна махнула пропуском, дежурный прапорщик нашел меня в каком-то списке, и мы пошагали вперед. Я с интересом вертел головой. На первом этаже, ближе ко входу, "Большой Дом" был подавляюще помпезен, но чем дальше мы углублялись в его переходы, тем все больше он начинал походить на Софьино общежитие: те же разбегающиеся во все стороны длиннющие коридоры с паркетом-елочкой на полу и те же ряды крашеных дверей, разве что освещение получше, да чашечки с пластилином для опечатывания напоминают о режиме.
Нас проверили еще дважды: на площадке шестого этажа и в самом конце пути, перед входом в небольшой тупиковый отсек. Здесь Светлана Витальевна предъявила какой-то новый пропуск, а я удостоился внимательного разглядывания от серьезного мужчины в штатском.
- Посиди пока здесь, - моя провожатая завела меня в большую светлую комнату на три окна и моментально испарилась.
Вернулась через пару минут с выражением легкого недоумения на лице.
- Какое-то срочное совещание созвали, ждем. Чай хочешь? - и она принялась, не глядя, доставать из тумбочки чайные принадлежности.
Я понимающе хмыкнул и подошел к окну. Ниже виднелись зарешеченные окна "Шпалерки" - первой следственной тюрьмы России. Сколько в этих камерах интересных людей посидело: от Ленина с Мартовым до Гумилева с Хармсом... Фамилиями постояльцев назван с десяток улиц города - можно ли найти более явное указание на то, как переменчива порой бывает судьба?
Я взял горячую чашку, несколько сероватых листов бумаги и отсел на уголок большого стола. Так-с, еще раз попробую доказать, что кривая Фрея не является модулярной... Вдруг сегодня получится? На какое-то время я выпал из реальности.
- Что это у тебя? - прозвучал женский голос, и я в недоумение оторвался от формул.
Ну, конечно, Светлана Витальевна не могла не засунуть свой любопытный лисий нос в мои записи.
- Математика, - буркнул я недовольно.
- На школьную непохоже, - она даже голову свою вывернула набок, пытаясь разобраться в моих закорючках.
- У меня в воскресенье городская олимпиада... - проскрипел я придушенно.
- А... - выдохнула она с облегчением, - а что в математическую не пошел?
Я со вздохом отложил листы: нет, и сегодня не получится.
- А не хочу... - прислушался к себе и спросил, - а можно нескромный вопрос задать?
Глаза у нее расширились от удивления.
- Ну, задавай, - позволила осторожно.
- Где здесь туалет?
Она с облегчением фыркнула:
- Пошли, покажу, - не поленилась выйти со мной за дверь и указала рукой в сторону окна в торце коридора, - до окна и направо.
Я двинулся к цели, ощущая на спине ее взгляд. Режимное заведение, ничего не попишешь...
Туалет в этом важном здании был исполнен в привычно минималистической стилистике: на стенах белый кафель, крашенные синей краской кабинки. Я занял одну из них.
Почти сразу же из коридора послышались приближающиеся мужские голоса, и в туалет зашло несколько человек. Дружно зачиркали спички, донеслись звуки первых сладостных затяжек...
"Совещание закончилось", - догадался я и толкнул дверцу, выходя.
- А по китайским иероглифам надо с куратора восточного факультета начать, - выдохнув к потолку дым, начал размышлять вслух один из курильщиков. Затем дернул головой на движение и заметил меня. На лице его промелькнула досада.
Я опустил глаза в пол и попытался превратиться в полупрозрачную тень. Возможно, даже, получилось - когда я прошмыгивал мимо, за плечо меня никто не схватил.
"Просто совпаденьице, да?" - пытался я хорохориться про себя, - "паранойя, говоришь?"
Вдох-выдох... Вдо-о-ох... Выдо-о-ох...
"Соберись. Ложится рядом, но пока не в твою воронку. Но очень рядом..."
Я с силой размял ладонями лицо и вернулся в комнату.
За дверью меня встретил звонкий женский смех. На углу стола сидел, наклонившись к разрумянившейся Светлане Витальевне, какой-то чернявый мужчина, и, энергично покачивая ногой, что-то ей жизнерадостно втирал.
- Не помешаю? - вежливо уточнил я.
Светлана Витальевна чуть слышно ойкнула. Чернявый обернулся и недоуменно заломил бровь.
- Георгий Викторович, - начала торопливо объяснять "завуч", - это по теме школьной поисковой экспедиции...
- Понятно, - прервал он и окинул меня цепким оценивающим взглядом.
Дверь за моей спиной распахнулась, и кто-то произнес запыхавшимся голосом:
- Товарищ Минцев, к аппарату! Москва, вторая линия...
Чернявый мгновенно посерьезнел и стремительно, только воздух колыхнулся, проскользнул мимо меня.
- Закончилось? - уточнил я у Светланы Викторовны.
- Ага, - кивнула она, быстро разглядывая себя в извлеченном невесть откуда карманном зеркальце. Увиденным, судя по всему, осталась довольна - стрельнула сама себе глазами, чуть взбила челку и выжидающе уставилась на дверь.
Та, словно только того и дожидаясь, открылась. Светлана Витальевна посмурнела - вошедший был светловолос. Я узнал одного из курильщиков.
- Добрый день, Андрей, - кивнул он мне и мягко пожал руку, - садитесь. Чайком угостите? - повернулся он к девушке.
Дверь опять распахнулась, и в нее, не заходя в комнату, засунулся чернявый:
- Витольд: все, я полетел докладывать. Работайте строго по планам. Светик - целую ручки, с меня - театр.
- Ловлю на слове, - зарозовелась та.
Он, посерьезнев, посмотрел на нее, словно запоминая покрепче, потом дверь закрылась.
- Поговорим? - повернулся ко мне Витольд.
- Светлана Витальевна сообщила мне цель беседы. Это не помешает?
Он тонко улыбнулся:
- Это я приказал так сделать. А ты уверен в себе, раз сказал об этом, верно?
- Вам, барин, виднее, - дурашливо ухмыльнулся я.
На лицо психолога наползло озабоченное выражение.
"Ну, а кому сейчас легко..." - подумал я без всякого сочувствия, - "меня бы кто пожалел".
Тот же день, позже
Из Большого Дома я вывалился часа через три - совершенно очумелый, словно все это время меня без перерыва полоскало в баке стиральной машины. Мне было уже глубоко безразлично к каким выводам придет мозгокрут Конторы. Не будет поисковой экспедиции - и ладно... Найду другие идеи. Размышлять об этом не было ни малейших сил. Хотелось расслабиться и бездумно брести куда глаза глядят. Пусть мелкий дождик холодит разгоряченный лоб, пусть привычно хлюпает под ногами, а в голове не шелохнется ни одной мысли. Покой и благость - недостижимая для меня лепота.
Но, оказалось, не судьба... Ленинград - город маленький, и случайные встречи на улицах здесь не такая уж и редкость.
- Андрей? - окликнул меня кто-то неуверенно, когда я спустился с гранитных ступеней "Большого Дома" на тротуар.
Я обернулся. То был Гагарин: в кепке, кургузом престарелом плаще, с авоськой в руках.
- Привет, - отозвался я с ленцой. Мысли мои были еще не здесь.
- Какими судьбами? - растерянно спросил он, переводя взгляд с меня на монументальные двери за моей спиной и обратно.
- К бате заходил... - безразлично щурясь в моросящее небо ответил я. - А ты? Ах, да, ты же тут рядом живешь, на Моховой...
- Откуда знаешь? - вскинулся он.
- П-ффф... - выдохнул я, - я мог бы сказать, что нашел в телефонном справочнике. Но ведь там ничего не сказано про Глуздева Ивана Венеровича, 1953 года рождения, беспартийного, незаконченное высшее... Верно?
- Ну, ты даешь! - на лице его проступило опасливое уважение.
- А ты как думал? - я взглянул на него со значением. - Все контакты проверяются. Это - азы. Ты куда?
Он качнул правой рукой в сторону перекрестка, и молочные бутылки в его сетке недовольно звякнули.
- Тогда пошли, - я двинулся в ту же сторону. - Слушай, а хорошо, что встретились - звонить теперь не надо. Духи завтра нужны, сделаешь?
- Франция? - Гагарин моментально приобрел деловой вид.
- Нет, - покачал я головой, - две "Пани Валевска" и "Рижская сирень".
- Полтос, - с готовностью откликнулся Ваня.
- Ну, ты жучара... Две цены!
Гагарин лишь молча пожал плечами.
- На Техноложку привезешь? - подумав, уточнил я. - Завтра, к полчетвертого?
Он охотно согласился. На том наши пути разошлись. Я оставил за спиной повеселевшего Ваню и под усиливающимся дождем двинулся в сторону Невского. Думать о подслушанной в туалете фразе не было сил. Переосмысливать появление "завуча" в школе - тоже. Я с готовностью впал в спасительное отупение, отложив все на потом.
Спустя какое-то время ко мне стали возвращаться простые животные желания. Сначала промокли ботинки, и захотелось в тепло. Следом пришел голод, и я сообразил, что еще не обедал. Я принялся озираться, соображая. Справа обнаружился цирк, и можно было вернуться на Литейный, за наваристым харчо из баранины, но почему-то остро захотелось чего-нибудь низменного, под стать настроению - например, жареных пирожков с мясом и горячего куриного бульона. И я зашагал к кафе "Минутка".
Решение оказалось верным. После второго стакана наваристого бульона ко мне вернулась ясность мысли, а с ней и холодок в груди. Слишком нехорошая складывалась картина, и поэтому сочный беляш я дожевывал без всякого удовольствия.
Собственно, гипотез у меня было ровно три.
Первая - совпадение. Ну, могут же сотрудники КГБ заинтересоваться иероглифами не в связи со мной, верно?
К сожалению, верилось в это с трудом.
Вторая - я случайно попал в эпицентр. Эта группа ищет именно меня. Не знаю, как они вышли на иероглифы, но они явно знают обо мне намного больше, чем я был готов предположить в самых своих тревожных думах.
Вот как?! Как КГБ могло выйти на эту информацию? Неужели кто-то в Вашингтоне сдал меня?! Или наблюдатели заметили иероглиф на трубе напротив квартиры Синтиции? Но тогда бы они изучали этот вопрос не год спустя...
Хуже всего была третья гипотеза. Обдумывать ее не хотелось, но и не думать не получалось: быть может, Комитет уже вычислил меня и теперь изучает, подбирая подходы? Отсюда сегодняшняя беседа с психологом, отсюда и умышленная оговорка про иероглифы - посмотреть, задергаюсь ли я после этого.
Я глухо застонал, представив последствия. Это будет провал, полный и безусловный провал миссии. Даже года не продержался... Значит, лох я чилийский. Да и не то страшно, что лох, переживу... Обидно, но не страшно. А вот страна... Человечество... Вот за это мне было действительно страшно, до потемнения в глазах.
Коли я угожу в клетку, то советские руководители не смогут использовать выжимаемую из меня информацию с толком. Их личный опыт военных лет формирует совершенно иную карту угроз, с доминированием в ней внешних сил. И это устоявшееся мировоззрение находит свое ежедневное подтверждение в жесткой и, порой, жестокой борьбе двух блоков. Внутренние же дисбалансы нашей системы сейчас лишь вызревают под покровом благополучия и привычной лакировки, не став пока ни опасными, ни особо тревожными.
"У меня не хватит аргументов, чтобы провести их через катарсис. Не поверят..." - с тоской понял я, - "весь их жизненный опыт будет против".
Лишь одно соображение удерживало меня от полного и безоговорочного отчаянья - карманное зеркальце в руках Чернобурки. Если оперативница работает по мне, то сценка флирта с тем чернявым была лишней. В сценарии не может быть столь ненужных наворотов.
"Не верю!" - решил я, поднимаясь из-за стола, и повторил, пытаясь убедить самого себя: - "Не верю..."
Отогревшийся и сытый, я вышел на Невский и с легким подозрением взглянул вверх. Небо притворилось уставшим от дождя: просветлело и пошло разрывами. Я решил поверить ему и прогуляться до дома пешком.