Он кратко, потратив всего каких-то десять минут, зачитал изложение событий прошедшей ночи. К концу речи атмосфера в зале сгустилась. Злобные взгляды прямо-таки пронзали амазонку.
- Злодейка! Осквернительница! - шипели то тут, то там.
Префект, однако, не обратил на это внимание.
- Но прежде чем мы начнем суд, по нашему древнему обычаю и законам римским, я обращаюсь к присутствующим. Найдется ли кто-нибудь, кто готов будет поручиться за взятую под стражу девицу Белинду, которая присутствовала на месте преступления вместе с… гм, ослом. Итак, кто готов поручиться за подсудимую?
Орландина ожидала, что поднимется ее сестра. Но встало двое других.
Первым был сидевший рядом с Ландой незнакомый воин в одежде рыцаря какого-то из орденов.
Вторым…
Вторым был леший. Ради такого случая он оделся, причем довольно занятно.
В широкие штаны, какую-то длиннополую хламиду и плетенную из соломы шляпу, видать, чтобы прикрыть рога. А на груди у него болтался (Орландина даже не поверила своим глазам) тяжелый золотой кулон с грубо отшлифованными крупными каменьями.
- Назовите себя, - потребовал чиновник.
- Я Эомай, рыцарь славного ордена Мечехвостов, верный вассал августа, своим честным словом подтверждаю, что знаю подсудимую девицу как во всех отношениях достойную и законопослушную особу и готов словом и мечом подтвердить это и подвергнуться любому испытанию перед лицом какого угодно из языческих богов.
Ошалело Орландина смотрела на новоявленного поручителя.
Да она видит его, почитай, в первый раз… С какой стати?..
Хотя понятно - стоит посмотреть, как глядит на него сестренка.
Ну Ланда, ну молодец! И как сумела?
- Хорошо, поручительство принято, - невозмутимо кивнул префект, не удивляясь, казалось, заступничеству христианина за язычницу. - Теперь вы.
- Вареникс, князь Лесной, - представился леший. - Из Куявии. Путешествую частным образом по Империи. Всецело, так сказать, присоединяюсь к словам достопочтенного рыцаря.
- Князь?! - уставился на него префект.
Зато верховный жрец как-то странно улыбнулся и покачал головой.
- Так точно, милай, - не моргнув глазом ответил лешак. - Ты ужо не сумлевайси. Князья мы…
- Da ved oblichiye u tebja ne kuyavskoe, bojarin… - вдруг бросил один из присяжных.
- Ne tvojo delo, smerd! - не моргнув глазом ответил представитель Малого Народца.
- А доказательства где? - заволновался квестор. - Этак каждый себя объявит… августом и фараоном.
- Ну, есть и доказательства, - вновь не растерялся леший. - Раз слову княжьему не верите.
Подойдя к судейской скамье, леший протянул старшему жрецу какой-то свиток.
- Вот, стало быть, мои рекомендательные письма.
Сначала Орландина подумала было, что жрец попал под чары лешачка: глаза его остекленели, лицо побледнело. Но Аполлонов слуга тут же справился с собой.
Писарь попытался заглянуть в пергаменты, но леший неделикатно оттер его движением плеча. Не суйся, мол, в дела, разуму недоступные.
- Да, удивительно, конечно, но придется признать. Поручители у подсудимой серьезные, - молвил жрец.
- Однако даже их мало, чтобы опровергнуть существенные подозрения, имеющиеся у нас по поводу этой особы! - заявил квестор, косясь на Селевка Умандагу.
Тот по-прежнему сидел, безмолвствуя, но хитренько так усмехаясь.
Эомай хотел что-то сказать, но князь лесной жестом остановил его.
- Погодь, мил человек, сейчас мое время им помогать…
- Значитца так, - начал он. - Подозрения ваши, конечно, большие, но не стоят лепешки навозной. Итак, во-первых - магия там имелась, сильная да мощная. Этак прожечь дырку в мраморе даже энтот ваш "дикий огонь" не может.
- Это почему же не может? - встрял квестор. - Ты, небось, и не видел, как он горит, уважаемый варвар.
- Говорю, не может, - буркнул лешак. - А повидал я, мил человек, на своем веку такого…
Он подмигнул Умангаде как доброму старому знакомому. Темнокожий жрец согласно кивнул и снова промолчал.
- Ну, не об этом речь. Стало быть, магия там была. А в оной деве мажьей Силы ни на асс ломаный.
- Ну уж не совсем, - уточнил жрец. - Сила, положим, есть. Хотя и непонятной природы.
- То-то, что непонятной, - согласился Вареникс. - А таких магов, кто может сотворить подобное тому, что содеялось в казне вашей, в мире поискать-поискать. А как найдешь, так потом еще убегать-убегать…
Зал сдержанно засмеялся. Видимо, этот аргумент произвел впечатление. Оба жреца встревоженно зашушукались, нервно передергивая плечами.
- Теперь второе, - продолжил леший. - В этом статуе вашем сколько было весу?
- Без малого сорок талантов, - изрек секретарь, быстро заглянув в бумаги. - Точнее, девятнадцать талантов и сорок мин. То есть две тысячи четыреста римских фунтов.
- Во-от, - кивнул лесовик. - Почитай, двадцать девять пудиков. Так сами подумайте, под силу ли ей такое своротить? Девка она, конечно, крепкая, но не настолько же?
- А может быть, у нее сообщники были? - хрюкнул квестор. - Тот же осел. Вместе статую и сбросили. Чародейство! Надо бы ее расспросить хорошенько. Ну, хотя бы кнутом…
- Об осле в свой черед, - махнул рукой козлорогий. - А теперь еще и третье - ежели она такая злодейка, то почему не убежала? Не сопротивлялась? Что на это молвите?
Тут в зале поднялся какой-то пышно одетый немолодой мужчина с окрашенной по тартесской моде в синий цвет бородой.
Орландина сперва встревожилась, но тут же успокоилась, ибо этого человека она в своей жизни не встречала.
Зато его узнала Орланда и похолодела. Ибо это был не кто иной, как воспитатель Кара, Эргион Ушбар, возглавлявший посольство Аргантония в Дельфы.
"Все пропало!" - давя слезы, подумала христианка.
Не стесняясь, синебородый перегнулся через парапет и что-то стал нашептывать на ухо префекту.
И сказанное, видимо, возымело действие.
- Итак, как префект и председатель гиэлии, выношу решение. Хотя прямых улик против гражданки Белинды нет, а поручители вызывают доверие, тем не менее постановляю оную девицу, оставив под подо зрением, заключить под стражу до выяснения всех обстоятельств и продолжить расследование законным путем. Схваченного же на месте преступления осла казнить…
- Стойте! - вдруг прозвучал в зале мальчишеский голос.
- Кар, что ты наделал! - закричала, вскочив, Орланда.
Эомай не успел ее удержать. Бесстрашно вышел Кар на середину зала, стал прямо напротив судейской кафедры.
- Я, царь Тартесский Кар, сын Истолатия, союзник и друг римского народа, заявляю, что подсудимая Белинда, она же Орландина, не может быть взята под стражу и осуждена, ибо находится на службе в ополчении Тартесса в чине опциона и подлежит лишь моему суду или же суду августа. Я также перед лицом собравшихся обвиняю наместника Британского Артория и его советника, понтифика Мерланиуса, в подстрекательстве к смуте и поддержке мятежника Аргантония, а также в злоумышлении на имперские устои.
Зал дружно охнул.
- Самозванец! - завопил вышедший из ступора Эргион, хватаясь за синюю бороду. - Хватайте его, это самозванец! Царь Аргантоний дает тысячу ауреусов за его голову!
Названная сумма произвела прямо-таки магическое действие на стражников, рванувшихся было вперед, туда, где бесстрашно замерла хрупкая мальчишеская фигура.
Не изменившись в лице, Кар выбросил вперед правую руку.
Искристая дымка окутала его кулачок, а затем розово-радужный поток света хлынул во все стороны, отразился от солнечного диска на груди каменного Аполлона и ударил по стражникам. Те с воплями покатились по полу.
- Этого достаточно? - осведомился Кар.
- Родовая магия тартесских царей… - пробормотал верховный жрец, приподнимаясь. - Точно, он!
- Ва-аше вели-ичество… - пролепетал Ушбар, падая на колени. - Не признал сперва… - Вельможа даже не побледнел, а стал каким-то иссиня-белесым. - Простите старого дурака… Возвращайтесь домой, ваше величество… Ваш дядюшка так вас заждался, уже и завещание в вашу пользу написал-ал…
И без сознания рухнул под ноги с трудом поднявшейся страже.
Надо отдать должное префекту - он не потерял самообладания, может быть единственный из присутствующих.
- По закону я не вправе решить это дело… Его может рассудить лишь август. Всем сторонам предлагаю отправиться в Александрию для законного решения.
Он поглядел на Дельфийского первосвященника. Последнее слово оставалось за мудрым старцем. Селевк Умандага поднялся со своего кресла. Народ почтительно умолк.
- Не мне решать, кто из вас прав в вашем споре, юноша. - Жрец намеренно не называл ни имени, ни титула Кара. - Я могу говорить лишь от имени светлого Аполлона и только по делу, касающемуся попытки осквернения и ограбления храма.
Повисла долгая пауза.
Святой старец махнул рукой, и неокор ввел в зал Стира. Ослик был увит лавровой гирляндой, переплетенной розами. Зрители недоуменно зашушукались.
Что бы это значило?! Обе сестры переглянулись. Орландина пожала плечами.
- Феб указал нам истинных виновников преступления. - Селевк подмигнул Варениксу, а затем… ослу. - Они, надеюсь, понесут заслуженную кару. Но невинные, - загремел голос первосвященника, - а тем более спасители храмовой чести и имущества не должны остаться без награды! Мы не можем дать им часть имущества, коим располагает святилище. Ибо все это не наше, а божье. - Снова пауза. - Однако жреческая коллегия, посовещавшись, приняла решение даровать этим паломникам право промантейи, то есть право внеочередного обращения к оракулу. Сегодня, как вы помните, пифия входила в святая святых и вопрошала волю Феба. Спросила она и по вашему поводу. Подойди ко мне, отец Феофил.
Неокор, отойдя от серебряного осла, приблизился к владыке, и тот вручил ему дощечку.
- Прочти!
Жрец прокашлялся и начал читать напевным, хорошо поставленным голосом:
Там, где Срединное море волну разбивает о берег,
В мира столице, основанной мира владыкой Двурогим,
Встретятся все ратоборцы и в битве последней сойдутся.
Там же падет Темный Бог, повинуясь велению Бену -
Птицы священной, и там обретут свою долю лишенный
Отчего трона монарх, и две девы, и с ними певец обращенный.
Часть вторая
СЕРДЦЕ ИМПЕРИИ
Глава 11
ЖРЕЧЕСКИЕ ЗАБОТЫ
С привычной печалью смотрел Потифар, верховный жрец бога Тота и старший херихеб столичного храма Серапеум, как в малый тронный зал вступает государь.
Нет, пока еще на своих ногах, почти не подгибающихся, и телохранители-эфиопы под руки его не ведут - всего лишь почтительно поддерживают, но…
"Сколько ему осталось?" - задал один из ближайших советников августа Птолемея Сорок Четвертого Клавдия вопрос, который задавал себе регулярно.
Слева от неторопливо передвигающегося ("медленно волочащего ноги") владыки Империи семенил его личный лекарь, Авл Гиппонакт.
- Государь, - угодливым тенорком зудел служитель Эскулапа. - вы совершенно не следите за своим здоровьем. Я не устану повторять - соблюдайте режим! Утром гимнастика, потом плавание. На обед тушеный каплун с персиками.
- Но я как раз заказал повару кабана, - прошамкал август.
- Ни в коем случае, божественный! - воскликнул медик. - Это для вас хуже яда! Только мясо цыплят! Потом ванна, теплая вода, массаж… И вы проживете еще сто лет.
Что ж, по крайней мере, Гиппонакт прямо заинтересован, чтобы его коронованный пациент прожил как можно дольше - учитывая размер выплачиваемого жалованья.
Врач, пятясь задом, покинул малые покои, а вместо него появился вольноотпущенник Наркисс - симпатичный парень лет двадцати пяти с хитрыми, зелеными, как у кошки, глазами.
Херихеб поморщился.
Терпеть не мог этого типа, но выносить приходилось, ибо тот был любимцем престарелого монарха. Он был при нем кем-то средним между секретарем, доверенным лицом и шутом.
"Словно при дворе какого-нибудь скандинавского или саклавийского конунга", - мысленно посетовал Потифар, глядя на ужимки, с которыми молодой человек приближался к трону.
- Привет, дядюшка! - развязно осклабился Наркисс.
- И тебе привет, мой друг!
- Ты чем-то огорчен, дядя?
- Да вот, месяц как почти не вижу собственной жены, - пожаловался Клавдий доверенному лицу.
- То-то и оно, что месяц, - изрек вольноотпущенник. - Медовый у нее месяц. С Митронием из второй преторианской центурии. С любовником, - уточнил он, чтобы все было ясно. - Совсем стыд потеряла. Думаешь, что он у нее первый? Да у нее любовников, как крокодилов в Ниле нерезаных! Мой тебе совет, дядюшка: сейчас же иди в казармы преторианцев да вели трибуну всех крепких да смазливых парней переловить и утопить. А жене отруби голову!
- Ах, ну что ты себе позволяешь? - замахал на него руками старец. - Или ты не знаешь - жена августа выше подозрений. И вообще, нам пора заниматься государственными делами.
- Дел сегодня не ожидается, - сообщил Наркисс. - Вот только пропретор за каким-то Анубисом приперся. Новый закон придумал - о борьбе с кражами скота. Воруют, понимаешь ли, овечек и козочек у нас часто. Жен им, что ли, не хватает. Как думаешь, Потифарушка? Как жрец жреца спрашиваю!
Вольноотпущенник пошло хихикнул и самодовольно посмотрел на Потифара. Не так давно август спросил у последнего, нельзя ли сделать его любимца жрецом какого-нибудь бога? Ну, например, хему-нечером храма Птаха, что в Мемфисе? Помнится, он тогда почти минуту стоял, не зная, что ответить, а после со всей возможной почтительностью и твердостью сообщил императору, что священные чины, а тем более древних богов Египетской земли, - это то немногое, что в Империи еще не продается. Наркисс жрецом все же стал, найдя какую-то умопомрачительную, но, тем не менее, вписанную в государственный реестр секту, став ее главой. И титул его звучал заумно и многосложно. Единственное, что Потифар запомнил, - это "генеральный провозвестник Проклятой Крысы".
- Ладно… Пропретор, говоришь? Зови его! - велел Птолемей Клавдий
Вошел тучный ливиец в сенаторской тоге - пропретор Империи Ганнон Гамилькар - с еженедельным докладом о важнейших делах в пухлой руке. Позади него шел писец с папирусом на позолоченном блюде, видать, с проектом того самого указа, о котором толковал Наркисс.
- Ну, что у нас там такого случилось, мой Ганнон? - осведомился император.
- Божественный! Пришла жалоба, подписанная эдилами двенадцати городов, на префекта южной Италии Кадала Палавиана! - важно изрек пропретор.
Потифар понимающе кивнул, и даже на морщинистом лице августа отразилось привычное недовольство.
Тридцатилетний повеса Кадал славился огромным штатом наложниц; мужья всех красивых женщин в его округе удостаивались чести носить почетное звание рогоносцев. Кроме того, Палавиан имел весьма своеобразное представление о собственности: государственные деньги, проходившие через его руки, чаще всего не доходили до места назначения и попадали в альковы его бесчисленных любовниц. Стражники и чиновники месяцами тщетно ожидали жалованья! Кроме того, Кадал ухитрился и на своем увлечении делать деньги, скупив без малого все публичные дома в подвластной ему провинции. Тех содержателей лупанариев, кто не захотел расстаться с имуществом добровольно, упрятали в тюрьмы на совершенно законных основаниях - ибо за тысячу с лишним лет в Империи накопилось столько законов, что при желании каждого подданного было за что притянуть к суду.
Но даже такое прибыльное дело не покрывало фантастических расходов неутомимого Кадала Палавиана, так что южная Италия стала главным недоимщиком по платежам в казну, хотя вроде подати собирались исправно…
Но, увы, отправить его на плаху или в тюрьму было невозможно. Ибо был Кадал не кем иным, как племянником великого князя Куявского Велимира по линии матери, а союз с этой державой был весьма и весьма необходим Империи.
- Может, сошлем его послом к дядюшке, а дядюшка? - осведомился Наркисс. - А то ведь он испортит всех девушек в провинции и в соседних промышлять примется? Что богиня Веста скажет, а? И великая Исида?
- Давай дальше, - страдальчески махнул рукой август. - Об этом позже помыслим.
- В северных италийских землях и в Нарбоннской Галлии резко увеличилось число разбойников, - зачитал пропретор следующий пункт. - Нападают не только на купеческие обозы, но и на военные. А в прошлом месяце была ограблена колонна паломников, направлявшаяся для поклонения тому месту, где изволил почить Афраниус Великий!..
Присутствующие на утренней аудиенции царедворцы в волнении зашептались. Надо же, какое святотатство.
- Ну так пошли туда побольше вегилов, пусть всех переловят и посадят на кол… Нет, на кол только главарей, остальных - в рудники!
Видно было, что государь раздражен тем, что подданные даже такую мелочь без него не могут решить!
- Повинуюсь! - поклонился Ганнон.
- Что у тебя там еще?
- Вот, с позволения божественного, новый эдикт, - почтительно подал верховный судья взятую с подноса бумагу.
Владыка поднес папирус к старческим глазам и внимательно, шевеля губами, вполголоса стал читать.
Надо сказать, такая мелочность была не пустой прихотью - вот так, не глядя. Птолемей Тридцатый Аквилла подписал собственное отречение, подсунутое его двоюродным братом, Гаем Юлием Свинтусом. С тех пор и повелась поговорка: "Свинтуса подложить".
"…За кражу овцы штраф десять сестерциев и возмещение цены шерсти овцы в двойном размере вместе с овцой. За кражу козы или козла двадцать сестерциев, не считая стоимости козы или козла, и наказание плетьми…" - прошамкал монарх. - Ты уверен, мой Ганнон, что это необходимо?
- Точно так, - поклонился пропретор. - Крестьяне жалуются на частые пропажи скота, под этим предлогом не платят налоги. Даже грешат на сатиров с нимфами.
Ливиец позволил себе саркастически усмехнуться. Ведь все просвещенные люди знали, что ни тех, ни других не существует, и это лишь темные земледельцы и пастухи могут верить подобным сказкам.
("Запомни, сынок, - поучал маленького Ганнона его отец, отошедший от дел пират, приканчивая вторую бутыль вина, - все боги - дерьмо, кроме великого Дагона…" "Да и Дагон, по чести говоря, тоже дерьмо", - философски добавлял он после четвертой…)
- Ну, это ты уж совсем, приятель Ганнон, - изрек Наркисс, со смаком вгрызаясь в сочный ананас, привезенный ко двору из далекого Аунако. - Сам посуди, зачем это надо нимфам? Хотя, если подумать, козла тоже можно использовать…
- Ладно, подпишу, - прервал богохульные речи Птолемей Клавдий.
Довольный Ганнон исчез вместе с папирусом.
"Интересно, зачем это Ганнону и сколько он на этом заработает", - промелькнуло в голове у Потифара.