Почему "подозрительных"? Ну, это и самим господам должно быть очевидным. Как прикажете воспринимать юного нобиля, переодетого в хламиду, но при этом имеющего такую благородную осанку и повадки персоны, привыкшей повелевать. Рядом с ним двое телохранителей, маскирующихся под селян, но то и дело тянущихся к поясу, словно там должен добрый меч висеть. Причем один явно иностранец, а второй - переодетая в мужика девица…
(Орландина чуть на куски не разорвала остроглазого нахала; она-то наивно полагала, что ее маскировка удалась на славу.)
…Ну и пышная красавица. То ли нянька, то ли возлюбленная молодого господина…
(Тут пришел черед Ланде раскраснеться, словно маков цвет; чего-чего, но подобного она не ожидала. Любовница?! Хм, хм…)
- По рукам! - протянула ладонь Орландина, и, когда пухленькая ручка капитана оказалась в ее руке, амазонка так крепко вцепилась в длань моряка, что тот даже взвизгнул от неожиданности.
- Только без сюрпризов! - приблизив лицо к мигом вспотевшей харе судовладельца, зловеще прошептала амазонка. - Идем налегке, без груза, и чтоб ни каких других пассажиров!
- Да-да-да!! - зачастил горемычный капитан, уже было примерявшийся, куда бы пристроить пару бочек фалернского и несколько мешков кофе (ну, в самом деле, не идти же в Ахайю порожняком). - Какой раз говор, достойнейшая! Какой разговор!
- Смотри у меня! - погрозила кулаком прознатчица. - Лично все закоулки осмотрю! Итак, до вечера.
- Зря ты с ним так, Динка! - пожурила ее сестра, когда они покинули причал. - Он же все-таки рискует, беря на борт таких опасных пассажиров, как мы.
- Ничего с ним не случится! Я таких гадов насквозь вижу. Он за все удавится, а тут целых пятнадцать золотых! Будет держать язык за зубами, как миленький.
- Так есть, так есть! - поддакнул лех, которому ужас как хотелось надавать толстому пройдохе канчуков, так он его допек своим непочтительным отношением к ясному пану крулю и его ближним людям. - Лайдак, он и в Брундизии лайдак!
Один Кар не принимал участия в общем разговоре. Весь вечер он был тих и задумчив.
Веет с моря ветерок,
С парусом играет.
Скоро, скоро в путь далек
Наш корабль отчалит.
Тихо гладят волны борт,
Льнут к нему, ласкаясь.
Но едва покинет порт
Судно, как оскалят
Вихри-демоны клыки…
Вдохновенный поэт слагал очередной шедевр.
На сей раз это была торжественная песнь, посвященная их отплытию к ахайским берегам. Там, в священных кипарисовых рощах, у напевно журчащего Кастальского ключа великий Феб совершит чудо и вернет своему преданному слуге человеческий облик.
Все это непременно нужно описать в сильных и звучных стихах. Запечатлеть смятение души, терзаемой ожиданием грядущих перемен. Набросать картины морской стихии, пытающейся помешать свершению надежд певца…
Стир с сомнением поглядел за борт.
М-да, вряд ли это можно назвать бушующей стихией. Ленивые волны Ионического моря едва шевелились. А веющий с моря ветерок был всего лишь плодом поэтического воображения. Паруса висели, словно крылья у подбитой вороны, и не думали надуваться.
И как только их "Октавия" отчалит? Правда, капитан клятвенно обещал, что к вечеру ветер должен появиться. Кто его знает, может, и не врет. Не все же время ему врать.
Вот, например, обещал, что стойло, в котором разместят осла "дорогих пассажиров", будет застлано самым качественным душистым сеном. А взамен этого бросил охапку практически несъедобной соломы. И в яслях вместо отборного овса и ячменя что-то гнилое и дурно пахнущее. Вода застоявшаяся.
Нет. в таких условиях совершенно невозможно работать!
Нужно будет пожаловаться Орланде. Вечером, когда путники явятся сюда с багажом и припасами. Пусть приструнит наглеца. Или Кару. Кажется, мальчишке пришлись по душе Стировы песни. Особенно те, для взрослых, которые поэт не решался исполнять в присутствии дам…
- Эй, на "Октавии"! - раздался с берега громкий голос, показавшийся Стиру смутно знакомым. - Есть на борту хозяин?!
Поэт решил полюбопытствовать, что же это там за крикун выискался, и высунул морду в окошко, прорубленное в борту и пропускающее в его "каюту" свет и свежий воздух.
- Чего вам?! - нелюбезно откликнулся вышедший на палубу капитан.
- Куда путь держите? - все так же громогласно поинтересовался прилично одетый парень лет двадцати пяти, лицо которого украшала небольшая клинообразная бородка.
- А кто вам сказал, что я вообще собираюсь выходить в море? - отбрил толстяк.
- Ну меня не проведешь, любезный! Сам не один год под парусом ходил.
- Много вас таких, крыс сухопутных, тут шастает.
- Это кто крыса?! - возопил бородатый. - Ты кого крысой назвал, плебей?! Я вот тебя сейчас в куски изрублю.
Словно из воздуха появился короткий меч, которым парень стал грозно размахивать над головой.
Тут же на его руке повис спутник бородатого, миловидный белокурый юноша.
- Ты что, что ты делаешь?! - зашептал он. - Сейчас этот вызовет береговую стражу.
- И что с того? - тупо уставился забияка. - Имел я их…
- Да, но тогда нам придется объявить, кто мы.
- Ну? - по-прежнему не понимал парень. - Дык елы-палы…
- ОН велел, чтоб все прошло тихо.
- Послушай, милейший, - обратился блондинчик к капитану. - Заработать хочешь?
- Допустим, - осторожно ответил хозяин "Октавии".
- Пять ауреусов, если доставишь нас в Патры.
- Сколько?! - завопили одновременно бородатый и моряк.
- Ты с ума сошел! - возмущенно насел на приятеля бородач. - Да за такие деньги я сам тебя на тот берег доставлю. На лодке, сидя за веслами!
- Во-во! - пошло захихикал капитан, расслышавший их перебранку. - Тебе самое место - гребцом да на галеры.
- Заткни пасть! - взревел крепыш.
- Шесть ауреусов!
- Идиот!
- Хе-хе! - презрительно рассмеялся моряк.
- Семь!
- Дурень!!
- Ха-ха!
Стир с замирающим сердцем вслушивался в перебранку. Ну кто же победит-то, в конце концов?
- Восемь!
- Полоумный!!!
- Хо-хо!
Дойдет ли блондин до нужной цифры?
- Де… - не договорил юноша.
Ладонь бородача намертво припечатала его уста.
- Ни слова больше! - пригрозил он напарнику. - Уходим. Найдем кого-нибудь посговорчивее!
Он сверкнул гневными очами в сторону "Октавии".
- Осел! - попытался вывернуться из цепких объятий блондин.
- Так ты еще и браниться вздумал! - возмутился здоровяк.
- Да нет же! - рассердился юноша. - Там, на борту, осел! Смотрит на нас из окна и скалится!
- Где? - не поверил атлет. - Ну где твой осел?! Ничегошеньки не вижу!
Блондинчик растерянно пожал плечами:
- Только что был. Вон в том окне.
- Ох, - хмыкнул старший. - Беда мне с тобой. Экий ты чувствительный, право. Словно девка красная. После той ночи везде-то тебе ослы мерещатся.
Так, перебраниваясь, они и удалились с причала.
А у Стира еще долго колотилось сердце.
В этой парочке он узнал тех самых воинов, которые были на лесной поляне вместе с Мерланиусом.
Гавейн и Парсифаль, как их называл старый колдун в леопардовой шкуре…
- Эй, стойте! - кричал блондин, энергично размахивая руками. - Стойте! Куда же вы?! Мы согласны дать пятнадцать ауреусо-ов!!
Со злым недоумением смотрели приятели на удаляющуюся тартану, вытаскиваемую из гавани небольшой буксирной галерой.
- Опоздали, - пробормотал Парсифаль. - Не надо было жмотничать. Уже завтра были бы в Ахайе.
- Ну поганый же город! - заорал Гавейн, брызгая слюной. - Имел я в задницу этот Брундизий, и всех его вонючих жителей, и все его гнилые лоханки!!
- Что ты сказал?! Ты, значит, всех имел? И даже меня?!
Прикусив язык, Гавейн обернулся.
К ним вразвалочку направлялся здоровяк в одеянии стражника.
Будь тут девушки или кто-то из их спутников, они бы узнали командовавшего караулом у ворот франка.
- Э-э, милейший. - Гавейн проклял себя за не сдержанный язык. - Вы не так поняли. Я готов компенсировать…
Он потянулся к мешочку с деньгами.
- Я тебе не милейший, драная британская ты кошка! - взревел франк, вцепляясь в воротник рыцаря.
- Это вот можешь своего дружка постельного, - движение головы в сторону Парсифаля, - так называть в кроватке по утрам! И деньги твои поганые мне не нужны! Ответишь за свои слова!
Тут Перси, решив, что надо бы вмешаться, попробовал оттащить разбушевавшегося блюстителя порядка от приятеля.
Не отпуская Гавейна, франк небрежно отмахнулся, и блондин отлетел назад с разбитым носом.
Словно не замечая веса, страж порядка приподнял над землей совсем не миниатюрного Гавейна и со всего маху швырнул его на жалобно скрипнувшие доски причала.
- Это для начала, вельхская морда, - сообщил он заоравшему от боли рыцарю Круга Стоячих Камней. - А это - на закуску, - добавил он пинок по копчику. - А на третье будет тебе неделя отсидки в нашей кутузке.
На свою беду, стражник совсем забыл про Парсифаля, полагая, что тот надолго выведен из строя.
И напрасно.
Ибо в парне закипала та самая тевтонская ярость - жуткий "furor Teutonic", который когда-то заставлял рыдать и биться головой о стену самого первого из августов, оплакивая порубленные в германских лесах легионы. К тому же перед ним был франк, старый враг его предков.
Утерев стекающую с разбитой сопатки кровь, он подскочил к своему дорожному мешку и, быстро развязав его, извлек не что иное, как фракийский чекан.
Оружие не такое страшное, как секира норманнская или классическая рыцарская, но тоже весьма опасное в умелых руках.
- Нет-нет, не надо!!! - завопил Гавейн, увидев подкрадывающегося к похохатывающему стражнику товарища.
Но франк не обратил внимания на этот крик, вернее всецело отнес его на свой счет.
- Надо, Тео, надо, - и занес ногу для нового пинка.
А уже через пару секунд с топором в черепе рухнул на доски пристани, окрасив их смоляную черноту кровью.
- Что ты наделал, идиот! - завопил Гавейн, вскакивая. - Зачем ты его убил?! Нам же теперь…
- Будет знать, как поднимать руку на потомка Цицерона! - зло процедил Парсифаль, пнув труп щегольским сапогом.
- Люди, что же это делается?! Люди, убивают! Человека убили! - заорал кто-то.
Обернувшись на крик, приятели увидели сидящего в лодчонке старика, метрах в пятнадцати от причала мирно удившего рыбу.
Вырвав топор из мертвого тела, Парсифаль метнул его в невольного свидетеля их преступления, но промахнулся на какую-то ладонь. Оружие, булькнув, скрылось под водой.
Разъяренный рыцарь приготовился прыгнуть в море, чтобы вплавь добраться до деда и ликвидировать свидетеля, так сказать, на корню.
- Ты, болван, что делаешь?! - завопил Гавейн благим матом. - Надо бежать! Бежим!!
И они оба рванули куда глаза глядят.
Гавейн бежал быстрее лани.
Быстрее, чем кролик от беркута. Быстрее, наверное, чем олимпийский чемпион - тому наградой был жалкий лавровый венок, а ему, Гавейну, его драгоценная, единственная и горячо любимая жизнь.
Он пролетел через корабельное кладбище, перепрыгивая шпангоуты и еще не растасканные аборигенами на топливо бимсы. Он обогнул пересохший фонтан у выхода из порта, увернулся от нагруженного корзинами грузчика, чуть не сбив того наземь, и нырнул в узкий переулок.
Остатками разума или, может, чутьем преследуемого он понимал, что только быстрота может его спасти. Где отстал и куда подевался Парсифаль - здоровяк и не заметил.
Не чуя под собою ног, летел Гавейн по лабиринтам старых переулков, пока не уперся в глухую стену.
Пару раз ударил в нее кулаками, словно пытаясь пробить дорогу наружу, а потом зарыдал, опустившись наземь.
Все пропало! Все пропало! Из-за этого белобрысого урода, этого германского дикаря! Из-за его дурацкой секиры!
А главное - из-за осла!
Теперь уже и Гавейну стало казаться, что он и сам видел проклятое животное на борту "Октавии".
Делать было нечего. Нужно связываться с командованием - только Ланселат или сам Арторий могли ему помочь
Шепча слова самых страшных проклятий и ругательств, Гавейн извлек из потайного кармашка заветный амулет - одну из тех полезных штук, которыми их снабдил Мерланиус. Чертыхаясь, разбил о камень стены предохранительную крышечку слоновой кости.
- Командор, вы меня слышите? Вызывает Гавейн! Как слышите меня?! Гавейн вызывает командора Ланселата…
- Так, так, пане Борута! - гоготал Будря, дружески тыкая лесного князя кулаком под ребра. - Бей меня Перкунас своими молниями!
Старый воин блаженствовал.
Наконец-то можно хоть немного расслабиться.
Самую малость.
Не хватаясь то и дело за боевой фамильный меч, не вздрагивая от каждого подозрительного скрипа и шороха, не прислушиваясь к невнятным всхлипам юного подопечного, одолеваемого ночным кошмаром.
Сидеть вот так за столиком, уставленным яствами и бутылками с добрым вином. Слушать соленые шутки и прибаутки козлорогого похабника.
- Тише, тише, пан, - шикал на него рыжий бес. - Детвору разбудишь. Пусть отдохнут, сердешные. Умаялись, чай, от ворогов лютых бегаючи.
- Да уж, - нахмурился лех. - Цо есть, то есть. Бедные дети!
Покусал ус и вдруг разразился проклятиями:
- Цоб мне больше не увидеть своего маетка! Пусть пан Мудря присоединит Большое Дупло к своим паршивым Козлиным Кучкам! Когда же все это закончится?!
- Как Темного Бога побьют…
- Ага, - покивал головой пан. - Или он нас.
На палубу вышел позевывающий Стир.
- Что, поэт, аль не спится? - обратился к нему, хитро прищурив желтое око, леший. - Может, налить?
- Ой, да ну его, это вино. И без него голова кругом идет.
Быстро перебирая ногами, длинноухий устремился к борту и начал блевать.
- Совсем как мой ясный пан круль, - вздохнул Будря. - Тот також качку не переносит. Еле заснул. Спасибо тебе за зелье. Помогло.
- Не на чем - помахал рукой его собутыльник. - Мы, лесные князья то есть, каждую травку знаем и ведаем, какой от нее прок аль беда человекам приключиться может. Вот и пользуем помалеху. Ежели, конечно, свой лик людям казать изволим, - добавил он.
- А цо, не любите нас?
- Не то чтобы совсем не любим. Но опасаемси. Зане как от вас многие порухи и безобразия нашему брату, лесным князьям то есть, терпеть приходится…
- Эгей, болезный, - повернулся леший к борту. - Тебе не пособить?
- Буль-буль, - ответил несчастный стихотворец.
- И вот чего никак в толк взять не могу, - продолжил козлорогий, послав пару мелких синих молний Стиру в хвост. - Отчего так: к своей домашней нелюди, ну ларам там, пенатам, домовым по-нашенски, вы вполне терпимо относитесь, а вот тех, кои в лесах да на воде живут, "чужими" зовете-величаете…
- Ну я, положим, не такой, - неуверенно почесал затылок Будря.
- Ведаю. Потому и не брезгую с тобой хлеб-соль делить. И парнишечка твой такой же, как и ты. Но Силы у него… Как у молодого бычка. Поостеречься бы надо. Не ровен час, не сумеет совладать.
Промочил горло.
- А наши девахи? Та, что потише да поскромнее, еще ничего. А вот сестрица ейная… Ох и язва же, ох и язва моровая. Ничего, пройдет дурость-то. Перебесятся. Но обе тоже Силой меченные. Не такой, как мальчонка, не тутошней, но тоже могутной.
- Як то так? - заинтересовался бравый вояка.
Леший отмахнулся:
- Тебе не понять, не суши голову.
Видя, что Будря насупился, словно грозовая туча, рыжий толстяк поспешил исправить свою оплошность.
- Их Сила рождена не на Гебе…
Глаза старого леха начали выкатываться:
- Бей меня Перкунас своими молниями!
- Не поминай всуе, - посоветовал леший. - А то ведь надоест старику, да стрельнет в тебя - костей не соберешь.
Будря с опаской уставился в безоблачное небо, не замечая довольной мины собеседника. Однако лех не собирался сдаваться.
- Слухай, пане, - снова приступил с расспросами царский телохранитель. - А коли не в нашем, то где? На Луне, что ли?
- Почему на Селене? Хотя…
- Яичница! - негромко вскрикнул Стир.
- О, наш артист опамятовел! - обрадовался леший. - Взалкал ужо!
- Слухай, пане, - тем временем вышел из ступора царский телохранитель. - А цо то ты мувил, цо Сила паненок не на Гебе уродзона? То где еще? На Селене?
- Почто на Селене? Хотя…
- Глазунья! - снова забормотал стихотворец. - Огромная-преогромная!
- Пан Стир, иди до нас. Тутай и яичница есть, и окорок, и доброе винко!
- Да нет! - нетерпеливо стукнул копытом о палубу длинноухий. - Я говорю, что яичница там, за бортом!
- Тьфу! - сплюнул в сердцах Будря. - Перечаровал ты, пане леший. Не туда свои молнии кинул!
- Ой, что это?! - не унимался Стир Максимус. - Гигантский глаз!
Вояке и козлорогому надоело это представление. Они живо поднялись и, нетрезво пошатываясь, направились к бредившему ослу с недвусмысленными намерениями унять его силой. Но едва подошли к борту, как весь их хмель словно рукой сняло.
Потому как из темной бездны на них пялилось… исполинское ОКО.
Оно и впрямь напоминало колоссальную яичницу-глазунью. С той лишь разницей, что желток не застыл в пропеченном белке, а медленно вращался по окружности.
- Цо то есть? - выдавил из себя помертвевший Будря.
- Не знаю, - также шепотом ответствовал леший. - Как бы не кракен-батюшка.
- Кр-кр-крак-кен? - заволновался Стир.
- Не каркай, будто ты не осел, а ворона! Нужно будить малышню. Без нее, коли что, не управимся.
На шум выскочил капитан.
- Что стряслось? - протирая заспанные глаза, поинтересовался он. - И что ваша животина делает на палубе?
- Пасусь! - вызывающе ответил поэт, повергнув моряка в священный ужас.
- Ты вот чего, паря! - хлопнул капитана пару-тройку раз по щекам козлорогий. - Не время щас на говорящих ослов пялиться. И не такое на белом свете бывает. Глянь-кась вон туды.
Ткнул пальцем в море за бортом. Капитан посмотрел… И кулем осел на палубу, потеряв сознание.
Рядышком за компанию прилег обеспамятовавший от потрясений Стир.
- Что морской волк, что осел длинноухий - все едино! - покачал головой лесной князь.
- Как, дева-воин, - обратился он к появившейся на палубе Орландине, - не желаешь ли и ты к ним присуседиться?
Амазонка нахмурилась. Этот косматый толстяк не переставал вызывать у нее глухое раздражение.
- Может мне кто-нибудь внятно объяснить, что здесь происходит?
- Пан Борута мувит, цо то може быть кракен, - поведал о грозящей напасти Будря.
Орландина перегнулась через борт.
- Хм, вполне возможно.
- Кракены об эту пору года обычно спокойные, - раздался у нее за плечом звонкий мальчишеский голос.
- Да и вообще на людей они редко нападают, - поддержала Кара всезнайка Орланда.
- Так, вижу все в сборе, - констатировала прознатчица, обозрев столпившихся у борта путешественников.
Стир с капитаном, уже пришедшие в себя, стояли чуть поодаль от других.