Деккерет увидел себя поднимающимся на горный кряж, через который они недавно перевалили. Он был один на один с невероятно огромным солнцем, заполнившим половину неба, но жара почему-то не тревожила его. Крутой склон, насколько он видел, обрывался прямо за гребнем вниз, вниз, вниз, растягиваясь, казалось, на сотни миль, а над собой он видел ревущий, дымящийся котел – вздымающийся кратер вулкана, где пузырями лопалась красная магма. Невероятный водоворот подземных сил не пугал его. Наоборот, его тянул к себе этот странный шум, он стремился погрузиться в его глубину, поплавать в расплавленном жаре. Он начал спускаться бегом, оскальзываясь, часто пролетая по несколько метров, а приблизившись, увидел лица в трепещущей лаве: Лорд Престимион, Понтифекс, Барьязид, Колатор Ласгия и метаморфы, чьи странные полускрытые образы танцевали по краям.
Могущественные фигуры изнемогали от жара в центре вулкана" и Деккерет рванулся к ним. Возьмите меня к себе, я здесь, я пришел! – кричал он, пока не осознал, что все фигуры исчезли, оставив один огромный белый лик, в котором он узнал возлюбленное лицо Леди Острова Сна, и зрелище это наполнило его душу блаженством, ведь прошло много месяцев с тех пор, как леди последний раз являлась ему.
И вдруг некая странность пересекла сон подобно какой-то развернувшейся вуали. Цвета поблекли, лица смазались. Он побежал вниз к краю горной стены, но теперь часто спотыкался, падал, обдирая руки и колени о раскаленные скалы, и вдруг совершенно потерял направление, двигаясь в сторону, вместо того, чтобы двигаться вниз. На мгновение он оказался на грани восторга, но так и не мог полностью погрузиться в него, ощущая лишь тяжесть и шок. Легкость исчезла, яркие цвета сменились всеобъемлющей серостью, и всякое движение прекратилось; он стоял, оцепенев, на склоне горы, всматриваясь вниз в мертвый кратер, чей вид заставил его вдруг затрепетать и лечь, подтянув колени к груди, и так он лежал, рыдая, пока не проснулся.
Деккерет заморгал и сел. В голове стучало, глаза слезились, ломило грудь и плечи. Это было не послание. Даже самые ужасные послания не оставляли такого горького осадка смущения и страха. Был еще день, и ослепительное солнце висело над макушками деревьев. Возле него лежали Кэймак Грэп и вроон, чуть поодаль – Динитак Барьязид. Они спали. Старшего Барьязида нигде не было видно.
Деккерет перевернулся и прижался щекой к горячему песку у матраца, пытаясь изгнать из себя напряжение. Он понимал, что во сне произошло что-то страшное. Какая-то темная сила вмешалась в послание, похитив радость и дав взамен боль. Не в этом ли суть похитителей снов пустыни. Но тогда это были похитители снов.
Он сжался, чувствуя себя выпотрошенным и опустошенным, желая знать только одно – неужели все сны будут такими по мере их продвижения в пустыню? Не станет ли еще хуже?
Спустя какое-то время он снова уснул, и пришли сны – случайные, смазанные обрывки без ритма и узора. Когда Деккерет проснулся, день близился к концу, и звуки пустыни – песни призраков – бились в ушах, бормоча и звеня далеким смехом. Чувствовал он себя намного более уставшим, чем если бы не спал вовсе.
8
Никто из попутчиков не подал и вида, будто что-то тревожило их сны. Они встретили проснувшегося Деккерета каждый на свой манер: огромная скандарша молча, вроон с любезным щебетом свернул щупальца, оба Барьязида короткими кивками. Если они и поняли, что их товарища навестили мучительные сны, то ничем этого не выказали.
После "завтрака" старший Барьязид коротко посоветовался с врооном относительно маршрута на эту ночь, и затем они вновь нырнули в темноту, озаренную лунным светом.
Притворюсь, будто ничего необычного не случилось, решил Деккерет, я не дам им понять, что уязвим для призраков.
Но его решение просуществовало недолго. Когда Флотер пересекал район высоких озер, где тысячами вздымались серо-зеленые каменистые горбы, Барьязид внезапно повернулся к Деккерету и спросил, нарушив долгое молчание:
– Хорошо спали?
Деккерет понял, что ему не удалось скрыть усталость.
– Случалось отдыхать и лучше, – пробормотал он.
Блестящие глаза Барьязида безжалостно сверлили его.
– Сын говорит, что вы стонали во сне, ворочались и прижимали колени к груди. Вы почувствовали прикосновение похитителей снов, Инитэйт?
– Я просто чувствовал присутствие тревожащей силы в своих снах. Было ли это прикосновение похитителей снов, я не знаю.
– Опишите мне свои ощущения.
– Вы сами похититель снов, Барьязид! – огрызнулся Деккерет, разозлившись. – С какой стати я должен открывать перед вами душу? Мои сны – это мои сны.
– Тише, тише, добрый рыцарь, я не имел ввиду ничего обидного и не хотел бы навязываться вам.
– Тогда…
– Но я отвечаю за вашу безопасность. И если демоны этой безводной земли проникли в вашу душу, в ваших же интересах рассказать мне.
– Демоны?
– Демоны, призраки, фантомы, недовольные метаморфы – кто бы ни был, нетерпеливо произнес Барьязид. – Существа, которые грабят сны уснувших путников. Приходили они к вам, или нет?
– В снах было мало радости.
– Прошу вас, расскажите.
Деккерет тихо вздохнул.
– Я получил послание Леди – мирное и радостное. Но постепенно суть его изменилась, понимаете? Послание помрачнело, стало бессвязным, лишенным всякой радости, а закончилось просто отвратительно.
– Да, – кивнул Барьязид, – это призраки. Прикосновение к сознанию, вторжение в сон, разрушение его и выкачивание энергии.
– Разновидность вампиризма, – усмехнулся Деккерет. – Существа таятся в засаде, поджидая в пустыне путников, а потом высасывают из них все жизненные силы?
Барьязид улыбнулся в ответ:
– Это лишь догадки. Я бы не делал таких поспешных выводов, Инитэйт.
– А вам самим доводилось чувствовать их присутствие в своих снах?
Коротышка как-то странно посмотрел на Деккерета.
– Нет, никогда.
– Никогда? У вас что, иммунитет?
– По-видимому, да.
– А ваш сын?
– О, несколько раз на него накатывало. Как правило – здесь. Видимо, невосприимчивость не передается по наследству.
– А скандарша и вроон?
– У них бывало, – кивнул Барьязид, но редко. К тому же они находят это неприятным, но не смертельным.
– Однако кое-кто умер от прикосновения похитителей снов.
– Предположительно, что именно от этого, – поправил Барьязид. – Большинство путешественников, проходивших до недавнего времени этим путем, рассказывали, что видели необычные сны. Некоторые из них сбивались здесь с пути и не возвращались. Откуда нам знать, есть ли связь между этим и разрушенными снами?
– Вы очень осторожный человек, – усмехнулся Деккерет. – Не хотите выносить окончательных решений?
– Я прожил долгую жизнь, тогда как многие опрометчивые смельчаки уже вернулись в источник Дивин.
– По-вашему, просто выжить – наивысшее достижение?
Барьязид рассмеялся:
– Слова истинного рыцаря Замка! Нет, я считаю, что жить – не значит просто уклоняться от смерти. Но выжить – это счастье, Инитэйт, а смерть не достижение.
Деккерету не хотелось продолжать. Едва ли можно сравнивать кодексы ценностей посвященного рыцаря, и такого, как Барьязид. Кроме того, было что-то скользкое в аргументах проводника. Деккерет помолчал, потом ответил:
– Меня волнует одно: станут ли сны еще хуже?
Барьязид пожал плечами.
К тому времени, когда ночь поблекла и подошло время подыскивать место для стоянки, Деккерет вдруг понял, что готов и даже с нетерпением ждет встречи с призраками сна.
Дневку они устроили на ровной площадке, где основную массу песка сдуло к одной стороне очищающими ветрами, оголив скальное основание; вдобавок к порывистым ветрам сухой воздух пустыни жутко растрескал ее, а солнце словно содрало все остальное. Где-то за час до полудня они стали готовиться ко сну.
Деккерет спокойно опустился на соломенный тюфяк и без страха послал свою душу на тонкий краешек того, что могло прийти. Как рыцарь, он с детства обучался быть храбрым, и ждал теперь встречи с неведомым без боязни, но все-таки ощущая некое присутствие страха в душе. На Маджипуре нужно было хорошо потрудиться, чтобы найти страшное и опасное неведомое; для этого приходилось забираться в самые отдаленные и дикие уголки планеты, поскольку в обитаемых районах жизнь текла размеренно и безопасно.
Именно поэтому Деккерет и поднялся на борт корабля, идущего в Сувраель, и теперь впервые должен был подвергнуться серьезному испытанию, если не считать случая в лесах Кинтора. Но здесь было совершенно другое, – эти грязные сны…
Он заставил себя уснуть.
И сразу увидел сон. Он снова был в Толигае, но теперь город необычайно изменился, став скопищем безликих вилл и пышных садов, хотя зной по-прежнему остался тропическим. Он шел, переходя с одного бульвара на другой, восхищаясь изяществом архитектуры и пышностью деревьев. Одет он был в зеленую с золотом мантию Коронала и при встречах с горожанами Толигая, прогуливающимися в сумерках, изящно отвешивал поклоны в обмен на знак звездного огня, которым они приветствовали власть Коронала. Потом к нему приблизилась стройная фигурка его любовницы Колатор Ласгии. Улыбаясь, она подхватила его под руку, и повлекла к каскадам фонтанов, чьи прохладные струи били в воздух. Там, сбросив одежду, они выкупались, поднялись из душистого бассейна и прошли, едва касаясь земли, в сад.
Женщина без слов подтолкнула его в тенистую аллею, отделенную от дорожки кругом близко посаженных деревьев с дугообразными стволами и широкими листьями. Она шла впереди него – мучительно ускользающая фигурка, плывущая в каком-то дюйме от его руки, но постепенно расстояние между ними увеличилось сначала до фута, потом до нескольких ярдов. Поначалу казалось, что он легко догонит ее, но это ему не удавалось, и двигаясь все быстрее и быстрее, он старался уже просто не упустить ее из виду. Ее нежная кожа оливкового цвета блестела в лунном свете, она часто оглядывалась назад с ослепительной улыбкой, кивками приглашая его поторопиться. Но он не мог догнать ее. Теперь она опережала его почти на всю длину сада. С нарастающим отчаянием он рванулся к ней, но она растворилась, исчезла, и возникла так далеко, что теперь он с трудом различал игру мускулов под ее гладкой нагой кожей. Помчавшись вперед, пересекая одну садовую дорожку за другой, он вдруг начал сознавать повышение температуры, неожиданную и стойкую перемену в воздухе; почему-то вдруг поднялось солнце и с полной силой обрушилось ему на плечи. Деревья поникли и завяли, их листья опали, сам он с трудом удерживался на ногах. Колатор Ласгия превратилась в пятнышко на горизонте, она все еще подзывала к себе, и улыбалась, но становилась при этом все меньше, а солнце продолжало подниматься, иссушая все, до чего могло дотянуться. Сад обернулся скопищем голых сучьев и потрескавшейся иссохшей земли. Страшная жажда мучила Деккерета, и когда он заметил метаморфов, таящихся в засаде за покрытыми волдырями почерневшими деревьями, то закричал им, прося хоть глоток воды, но получил в ответ лишь легкий звенящий смех. Он пошатнулся. Свирепый пульсирующий свет с неба сжигал его, он чувствовал, как кожа твердеет, трескается, хрустит, ломается. Еще один миг, и он обуглится. Что стало с Колатор Ласгией? Куда делись улыбающиеся, кланяющиеся горожане, приветствовавшие его знаком звездного огня? Сейчас он был в пустыне и, шатаясь, брел по знойной печи, где даже тени пылали. Теперь в нем поднялся настоящий ужас. Даже во сне он ощущал болезненный жар, какая-то часть его рассудка следила за этим с нарастающей тревогой, опасаясь, как бы сила сновидения не оказалась слишком велика и не могла повредить физическому состоянию тела наяву. О таких вещах рассказывали: люди погибали во сне, пораженные силой могучих посланий или обычных сновидений. И хотя это шло вразрез с заученной с детства истиной, хотя он знал, что обязан не обрывать сон преждевременно, а досмотреть даже ужаснейший из ужасов, а чтобы увидеть окончательное откровение, он решил проснуться ради собственной безопасности, попытался это сделать и не сумел. Он упал на колени, дергаясь на раскаленном песке и разглядывая загадочных крошечных насекомых с золотистыми тельцами, шедших к нему колонной по краю одного из барханов. Они добрались до него и оказались муравьями с безобразно раздутыми челюстями; каждый, чуть поворачиваясь, поднимал свое туловище и кусал, впиваясь челюстями и не отпуская, так что в одну неуловимую долю секунды насекомые покрыли всю его кожу. Он сметал их с себя и никак не мог стряхнуть: их челюсти держали мертво, даже когда он отрывал головы от тел. Песок вокруг почернел от обезглавленных насекомых, но все равно их было слишком много, они покрывали тело, как плащ, а он все стряхивал и стряхивал их, пока не воздвиг вокруг себя настоящую гору, но все равно еще больше муравьев вцеплялось в него своими челюстями. Он устал сметать их. К тому же в этом живом плаще оказалось прохладнее. Они защищали его от солнечного жара, и хотя сами кусали и жги его своим ядом, но не так болезненно, как солнечные лучи.
Неужели сон никогда не кончится? Он попытался взять его под контроль, обернуть нарастающий поток прибывающих муравьев в струю холодной чистой воды, но не мог, ничего не произошло, и он вновь соскользнул в кошмар, продолжая устало ползти по песку.
И постепенно начал сознавать, что уже не спит.
Не было границы между сном и пробуждением, которую он обязательно заметил бы, – только внезапное и полное понимание, что глаза его открыты.
И два сознания (спящего наблюдателя и страдающего Деккерета) слились в одно. Он действительно находился в пустыне под страшным полуденным солнцем. И был наг. Кожа чувствительно саднила от царапин и волдырей. И были муравьи. Крошечные муравьи действительно карабкались по его ногам, поднимаясь до колен, впиваясь в кожу. Сбитый с толку, он подумал, что, наверное, метался во сне, но сразу отказался от этой мысли: он не мог уйти так далеко в настоящую пустыню, а он, похоже, находился чуть ли не в центре. Деккерет встал, стряхнул муравьев, и посмотрел в сторону лагеря.
И не увидел его. Значит, он действительно бродил во сне голый, по обжигающей наковальне открытой пустыни, и заблудился. Это все еще сон, подумал он с яростью, и сейчас я проснусь в тени флотера Барьязида! Но пробуждения не было, и тогда Деккерет понял, как погибали люди в Пустыне Украденных Снов.
– Барьязид! – закричал он. – Барьязид!_
9
Крик эхом отдался в дюнах. Он закричал снова, потом второй раз, третий, но услышал лишь собственный дрожащий голос, оставшийся без ответа. Сколько он мог продержаться! Час! Два! Без воды, укрытия от солнца, даже без одежды. На непокрытую голову изливал свой жар с неба огромный пылающий глаз. Стояла самая жаркая часть дня. Окружающий пейзаж повсюду выглядел одинаково – плоская мелкая чаша, исхлестанная жаркими ветрами. Он пошел было по своим следам, но они оборвались через несколько ярдов – дальше начиналась твердая и каменистая поверхность. Лагерь мог находиться где угодно, скрытый возвышавшимися барханами. Деккерет еще раз позвал на помощь, и опять не услышал ничего, кроме эха. Если бы удалось отыскать подходящий бархан, он мог бы успеть закопаться по шею и продержаться до тех пор, пока не спадет жара, а в темноте попытаться найти лагерь по костру. Но таких барханов он тут не видел. Как бы поступил на его месте Лорд Стиамот, подумал он, или Лорд Тимин, или один из великих воинов прошлого! И что мог сделать он сам! Просто умереть! Глупо. Он крутанулся, осматривая горизонт. Ни одной путеводной нити, ни единого признака, куда пойти. Передернув плечами, он опустился там, где не было муравьев. Не было здесь и слоя песка, зарывшись в который, он мог попытаться спасти себя, как не было и силы духа, которая помогла бы ему выжить, несмотря ни на что. Он утратил себя во сне и умрет, как и предсказывала Колатор Ласгия.
Единственное, что у него осталось – это характер: он умрет без слез, гнева и стенаний. Может это займет час, может быть, меньше. Но это очень важно умереть с честью.
И он стал ждать прихода смерти. Но вместо нее пришел – через десять минут, полчаса или час, он не знал – Серифэм Рейнэлион. Вроон, как мираж, появился с востока, с трудом двигаясь к Деккерету, нагруженный двумя флягами воды. Подойдя ярдов на сто, он помахал двумя щупальцами и крикнул:
– Вы живы!
– Более или менее. Вы настоящий!
– Самый настоящий. Мы вас полдня ищем. – Упругое щупальце маленького существа сунуло в руки Деккерету флягу с водой. – Держите. Глотните-ка, только немного. НЕМНОГО! Вы слишком измождены и захлебнетесь, если станете пить с жадностью.
Деккерет с трудом справился с порывом осушить фляжку одним глотком.
Вроон прав, нужно пить умеренно, не спеша, иначе может стать плохо. Он капнул чуть-чуть в рот, подержал на языке, прополоскал горло, наконец, проглотил. Потом сделал еще один осторожный глоток, затем глоток побольше.
Голова слегка закружилась. Вроон кивнул на фляжку. Деккерет встряхнул ее и отпил снова, подержав воду за щеками.
– Далеко отсюда лагерь! – спросил он наконец.
– Минут десять ходьбы. У вас хватит сил идти самому, или мне сходить за остальными?
– Я пойду сам.
– Тогда идемте.
Деккерет кивнул.
– Сейчас, еще один глоток.
– Берите фляжку и пейте, сколько хотите. Если устанете, скажите мне, отдохнем. Не забывайте, мне вас не унести.
Вроон медленно направился к невысокому песчаному гребню в пятистах футах на востоке. Пошатываясь от слабости и головокружения, Деккерет последовал за ним и с удивлением понял, что гребень совсем не так полог и низок, как казалось. Он возвышался над головой футов на тридцать, скрывая два более низких бархана. Флотер стоял у подножия дальнего.
В лагере был один Барьязид. Он взглянул на Деккерета с презрительной досадой и сказал:
– Решили прогуляться днем?
– Во сне. Меня все-таки поймали ваши похитители снов. – Деккерета начало трясти – солнечные ожоги жгли тело. Он лег у флотера и накрылся легкой рубашкой. – Когда я проснулся, то не увидел лагеря. Я был уверен, что погибну.
– Еще полчаса, и так бы оно и вышло. Вы уже высохли на две трети.
Счастье, что мой парень проснулся и заметил, что вас нет.
Деккерет плотнее закутался в одежду.
– Значит, вот как здесь погибают. Уходят во сне днем.
– И так тоже.
– Я в долгу перед вами. Вы спасли мне жизнь.
– Ну, жизнь вам спасают с тех самых пор, как мы миновали Кавагский Проход. Вы бы уже погибли раз пятьдесят. Но если хотите кого-то благодарить, благодарите вроона. Он-то по-настоящему потрудился, разыскивая вас.
Деккерет кивнул.
– А где ваш сын? И Кэймак Грэп? Тоже ищут меня?
– Уже возвращаются, – ответил Барьязид, указывая на только что появившихся из-за бархана скандаршу и юношу. Ни на кого не глядя, скандарша опустилась на свой тюфяк. Динитак Барьязид лукаво улыбнулся Деккерету и сказал:
– Хорошо прогулялись?
– Не очень. Я сожалею о причиненных вам хлопотах.
– Ничего. Только вот что теперь делать?
– Может быть, привязывать меня, пока я сплю!