Присел над трупом мужика. Карманы были вывернуты, валялись возле тела пустая пачка "Примы", рассыпанная пачка никому давно не нужных тысячных и пятитысячных купюр, ментовское удостоверение. "Крол Викентий Александрович" - прочитал Пастырь. Старший прапорщик отдельной роты патрульно-постовой службы милиции.
Насобирал ты, братец Кролик, денежек!.. Сотни полторы-две тысяч в пачке, не меньше. На кой? Ну да, понятно, ты же не знал, что Хан отменил старый мир. Теперь, вот, и тебя самого отменили.
Подобрал автомат, дошёл до второго трупа. История та же: деньги, удостоверение на имя Крола Станислава Александровича. И ни одного патрона не оставили пионеры.
- Дя Петь! - позвала Стрекоза.
Присев над телом одного из пацанов, махала руками: быстрей! Пастырь в несколько прыжков оказался рядом, склонился над пионером. Неизвестный ему пацан, лет двенадцати-тринадцати, ещё дышал. Бросили дружки своего однополчанина полуживым и ушли. Во как…
Рядом подбитой птицей, раскинув руки-крылья, лежал Куцый. В стороне скрючился, свернулся калачом Меченый.
Пацан был без сознания, дышал тяжело и с хрипом, пуская кровавые пузыри. На грязной рубахе, на животе и груди, расплылось по здоровому пятну крови.
Пастырь скрипнул зубами, покачал головой.
- Ничего не сделаешь, Оль, - сказал. - Умирает он.
- Да? - неожиданно легко произнесла она. И смотрела на пацана как будто с любопытством даже. То ли умирающих не видела сроду…
- Пойдём, - кивнул он ей, поднимаясь.
- А его что ж, так бросим? - подняла она глаза.
- Ему ничем не поможешь, - пожал плечами варнак.
- А добить?
Пастырь вздрогнул, челюсть отвисла, а во рту стало сухо.
Это как же такое возможно-то, а?! Ты же девочка… Ну, понятно, не сложилась у тебя жизнь, насмотрелась ты, видать, всякого. В этой Хановой когорте повращалась… Но ты же девочка… Ты же ребёнок ещё!
- Нечем, - буркнул он, отворачиваясь, пряча глаза. - Не душить же мне его…
- Что, так и оставим? - настаивала она.
- Он уже не мучается, - отозвался Пастырь. - Без сознания… Минут пять полежит ещё и отойдёт… Идём! Собаки могут вернуться.
Услышав про собак, девчонка сразу подскочила, испуганно оглянулась по сторонам, вцепилась в Пастыреву руку.
Псы-то и правда могут попробовать ещё раз. И тут уже, без оружия, примут Пастырь со Стрекозой жестокий и болезненный конец своих жизней.
Минут за пятнадцать они дошли до заветной пятиэтажки. Пастырь оставил Стрекозу на первом этаже, поднялся наверх один. Залез на чердак, осмотрелся и только потом позвал девчонку.
Пока она поднималась, открыл последнюю банку тушёнки. Эх, воды бы - кипяточку сделать под лапшичку!
Стрекоза взобралась к нему. Увидев открытую банку в руке Пастыря, учуяв позабытый запах, радостно взвизгнула, запрыгала, захлопала в ладоши. Дурёха, - улыбнулся Пастырь.
Съели - одной ложкой на двоих - мясо, похрупали сухой лапшой, которую он предварительно истолок чуть ли не в пыль.
Потом Пастырь достал водку, открыл и влил в себя залпом полбутылки. Оставшейся половиной долго обрабатывал все свои раны. Смущаясь насмешливой улыбки Стрекозы, отойдя подальше, кое-как промыл болячку на заднице. Едва успел до того, как выпитая водка сдвинула крышу, выключила ноги, повалила в пыль.
Падая головой на одну половину рюкзака, хлопнул рукой рядом; еле ворочая языком, велел:
- Спать, Ольк. Отдыхать.
И всё. Провалился в тошнотворную колышущуюся бездну пьяного сна.
26. Хаос
Снилась в пьяном угаре всякая дрянь. Пастырь дрался, убегал, убивал… Потом Снился Вадька, живой. И тогда варнак, где-то поверх сна понимающий, что на самом деле Вадьки нет и никогда уже больше не будет, ревел ревмя…
Потом наступил недолгий мрак без сна, в котором он почуял вдруг, как тихонько зашевелилась лежащая рядом Стрекоза. Не спится девке. Ну да, она-то что… Она вообще, кажется, легко всё восприняла и перенесла. Стойкая девочка. И… холодная она какая-то. Легко через пацанов переступила, через дружков своих. При случае и через него легко…
Услышалось, как девчонка встала, тихонько отошла. Пи-пи захотела, наверное…
Скрип… Скрип… Туда-сюда, туда-сюда, скрип-скрип… Что это?
Дошло! Это топорик, который Пастырь давеча вбил в стропила, открыв тушёнку. Сейчас она аккуратно, раскачивая, пыталась вытащить глубоко вбитое лезвие из дерева. Зачем он ей?..
А ты не понимаешь?..
Да ладно тебе!..
На какой-то миг захотелось вскочить, но пьяная истома распластала, не давала и пальцем шевельнуть. Да нет, ничего плохого не будет.
Стрекоза выдернула, наконец, топорик. Подошла, опустилась на колени рядом. Пастырь услышал её дыхание - приглушённо-взволнованное, осторожное. Отчётливо до щекотки почуял шеей, куда придётся удар.
- Что, Оль? - спросил он.
Она замерла. Не стало слышно дыхания.
- Убить хочешь? За что?
Тишина. Ну, хорошо хоть, что не рубанула сразу, в панике-то. Не сможет ведь убить - только поранит сдуру, вскроет шею. И будет тогда Пастырь отходить долго и мучительно, истекая кровью и задыхаясь.
- За что, Оль? - повторил он.
- За Хана, - прошептала она тихо.
- Ух ты… Это что ж так?
- Мы с ним… В общем… дружили мы.
- Это как же? - опешил Пастырь. - А Вадька мой?
- Да что твой Вадька! - усмехнулась она. - Кому он нужен был, Чекурёнок твой беспонтовый…
Ну, ты это зря, девонька!
Пастырь одним резким движением подбросил тело вверх, перевернулся на левый бок, лицом к Стрекозе, вытянул руку в надежде перехватить топор.
Да только показалось это ему. На самом-то деле, едва-едва шевелясь, перевалился с боку на бок, наверное, как раненый медведь.
Что ж ты так напился, варнак?
Она, не дожидаясь, махнула топором куда-то в переносицу.
Пастырь вздрогнул и проснулся.
Стрекоза тихонько сопела за спиной, уткнувшись носом ему в шею, щекотала своим дыханием.
Он осторожно поднялся, взял бинокль и, пьяно пошатываясь, отошёл к слуховому окну, открыл.
Вечерело. Мелко и густо накрапывал дождь. Аиста на вокзальной крыше по-прежнему было не видно. И у входа в вокзал никого, как нет и костра. И на мосту часового не заметно. Сдулись пацаны, утратили всякий порядок вместе с командирами. Остался там из крутых только Ведро, если жив. Но он, похоже, слишком мягок, чтобы удержать паникующую пацанву в узде. Станут ли его слушаться?
Где-то в стороне Первомайской тресканула вдруг автоматная очередь. Пастырь повернул бинокль в ту сторону. Но за домами, в наползающей темноте, ничего не было видно. А там, вслед за первой очередью, затрещали ещё и ещё. Захлопали одиночные пистолетные выстрелы.
Водя биноклем по окрестностям, Пастырь вдруг ошалел от увиденного: по Гамзатова промчался КамАЗ! Вырулив к Краснопресненской, он кое-как вписался в поворот и - половина по дороге, половина по тротуару, выпучив очумелые фары, чадя чёрно-синим дымом - рванул к площади. В кузове трепались четверо настороженных мужиков при автоматах. Ещё один сидел у борта, схватившись за голову, болтаясь как гэ в проруби. В углу кузова, собравшись неудобной половой тряпкой, валялся ещё один и бился о металл головой, которой, похоже, было уже не больно. Едва КамАЗ вылетел из-за поворота, в след ему, наверное, долетела брошенная граната - рвануло, посыпались из окон тесной улочки стёкла. Мужики в кузове припали к днищу, заорали что-то перекошенными ртами.
- Хм… - произнёс Пастырь, до слезы в глазу всматриваясь в происходящее. - Это кто же у нас в гостях?
Это не братцев ли кроликов эскадрон летучий? Кто бы ни были эти весёлые ребята, а встречаться с ними не с руки. И чем скорей Пастырь выведет Стрекозу из города, тем лучше.
Пионеров жалко. Не позавидуешь пацанам, если эта шобла доберётся до вокзала… Или уже добралась? От кого они драпают-то?..
- Что там? - сзади завозилась Стрекоза, приподнялась, прислушиваясь к стрельбе, которая плеснула теперь в другой стороне - ближе к садам. Ох как всё нехорошо-то…
- Ничего хорошего, Оль, - отозвался Пастырь.
Мучила жажда. Губы покрылись липкой гадостью, усохли, а язык болтался во рту, как тёрка. Зря он так с водочкой, зря. Хоть спускайся теперь на улицу, к луже.
Она подошла, встала рядом, прислушиваясь, вглядываясь в наползающий с запада сумрак.
- Нехорошие ребята пожаловали в Михайловск, - сказал он. - Поэтому, Оленька, завтра я тебе раннюю побудку объявлю, очень раннюю. Хорошо бы прямо сегодня, в ночь, уйти, но фонарь мой, которым я тебе в голову запустил, на вокзале остался.
Стрекоза вспомнила, видать, его акробатический этюд - ухмыльнулась.
- В караулке лежит, - кивнула. - Я его потом нашла, подобрала.
- Угу. Ты вот что, девонька, ты ложись давай и чтобы до утра ни рукой, ни ногой не дрыгнула. Поесть у нас всё равно нечего, а кто спит - обедает. Лапшицу оставим на утро пожевать.
- Я уже не хочу спать, - покривилась она.
- А я не спрашиваю, хочешь ты или нет. Я установку даю. Спать до утра. И всё. А я пойду к луже спущусь, пить хочу до невозможности.
Выдернув из балки топорик, он прихватил коробку из-под лапши и, кивнув Стрекозе, спустился в подъезд.
Если бы не посеял, дурень, свою фляжку, не пришлось бы сейчас красться на неприветливую улицу по притихшему подъезду, в котором каждый скрип, шаг и вздох отдаются в затылке выстрелом.
Постоял у выхода, прислушиваясь. Пальбы было не слыхать больше. Через распахнутую дверь тянуло в подъезд вечерней дождевой свежестью. По-осеннему стремительно темнело. Пастырь постоял несколько минут, вдыхая этот вкуснейший воздух, прислушиваясь. Потом вышел наружу. Постоял, озираясь, выискивая в темноте, где блеснёт в редком лунном свете зеркало лужи. Высмотрел и поскользил по грязи туда. Упал на колени и сначала выполоскал рот и напился, осторожно втягивая губами воду с поверхности. Потом наполнил коробку из-под лапши. И только тогда поплескал прохладной и пахучей воды в лицо, пофыркал, стараясь не слишком громко. Кое-как утёрся рукавом и уже хотел подняться с колен, когда в голову сзади упёрлось что-то твёрдое и холодное.
- Не дёргайся, мужик, - негромко произнёс голос. Мужской.
- Ладно, не буду, - отозвался Пастырь.
Если этот хлопец из той кодлы братьев-кроликов, то чего он разговаривает так тихо? А, ну да, боится, что Пастырь не один тут. Ну ладно, а почему сам-то один?
- Оружие? - спросил тот, за спиной.
- Нету, - ответил варнак.
- Где остальные?
- Это кто?
- А ну-ка, ложись, - велел голос. - Морду в землю, я сказал! Ноги врозь, руки за голову. И не вздумай оглянуться.
Пастырь аккуратно поставил коробку с водой рядом с лужей, вытянулся на мокрой траве, сложил на затылке руки. Вздохнул.
- Живу я тут, - сказал он. - Вот в этом доме. На чердаке. Не убивайте, хлопцы.
- Да нужен ты, - отозвался неизвестный, быстро и умело охлопывая Пастыря по карманам, проверяя руки, ноги. Выдернул из-за пояса топорик.
- Мясник, что ли?
- Не забирай топорик, брат, - попросил варнак плаксивым голосом. - Хоть от собак отмахнуться.
А сам соображал, как извернуться. В голову настырно лезла картина: мужик взвесив в руке топорик, резко хлопает им Пастыря в затылок. Трещит череп, раскалываясь, приоткрываясь как орех, как раковина устрицы, открывая небу сокровенное - розоватую белизну мозгов.
Фу, бля… Надо что-то делать… А что сделаешь, лёжа под стволом?
А тот, похоже, точно так же не знал, что делать дальше. Пораздумав, отбросил топорик шагов на несколько. Что ж, если своих не зовёт, значит, он здесь один. А может и нет у него тут своих?
- Ты с Кролами пришёл? - спросил Пастырь, чтобы не лежать бревном, чтобы хоть что-нибудь замутить.
- Ага, - усмехнулся тот. - И кролов тебе принёс и курицу-гриль, и картошечки.
Ясно, значит не из тех парень. Значит - из этих.
- Может, я встану? - поинтересовался варнак. - Мокро лежать-то.
- Ну встань, - отозвался незнакомец, делая пару шагов назад, к подъезду.
Варнак неторопливо, чтобы не нервировать бандюка, поднялся.
Перед ним, целясь в грудь "макаром" стоял парень лет двадцати. Худой, вихрастый, заросший редкой слабой бородкой. В поношенной и грязной брезентовой куртке, в ещё более грязных штанах. Что-то совсем не похож на крутого бандюка-то…
- Здорово, - сказал варнак.
- Угу, - отозвался тот.
- Так ты не из тех?
- Я из этих.
- Так я и думал, - кивнул Пастырь. - Чего делать будем?
Парень не отвечая сделал ещё пару шагов назад. Стрелять собрался, что ли?..
- Да ничего пока, - возразил он мыслям варнака. - Откуда?
- Местный я. Михайловский.
- Что-то мне твоя фотография незнакома.
- Так и мне твоя, - усмехнулся Пастырь.
- И давно ты здесь ош…
Парень не договорил. Дёрнулся вдруг и повалился головой вперёд. Мелькнул позади него невысокий смутный силуэт.
Пастырь не стал раздумывать и рассуждать. Он в два прыжка оказался возле тела, рванул из ослабевшей руки пистолет.
- Кто это, дя Петь? - спросил из темноты Олькин голос.
- Я тебе сказал спать! - зашипел на неё варнак, приседая над телом, быстро обыскивая и ничего не находя. - А ты шлындаешь.
- А чего тебя долго не было, - обиженно произнесла девчонка. - Ему жизнь спасают, а он ещё и недоволен.
- Спасибо, - буркнул Пастырь.
Лежащий застонал, приподнял голову, затряс ею. Кое-как сел, ощупывая затылок.
"Даже не взвёл, балбес!" - подумал Пастырь, дёргая затвор "макара". Присел на корточки перед парнем.
- Ты чьих будешь? - спросил, улыбаясь.
Парень, морщась, поглядел на Стрекозу, перевёл взгляд на варнака, на пистолет.
- Магазин пустой, - произнёс он.
Пастырь поднялся, отошёл, проверил.
Действительно - пустой пистолетик. На понт взял паренёк. Ну ладно. С тобой-то, хлюпиком, справиться не мудрено, если дёрнешься. Хотя вряд ли ты дёрнешься - Стрекоза, видать, хорошо тебя приложила. Как ещё не убила такой хреновиной. Пастырь поманил Стрекозу поближе, взял у неё из руки толстый металлический прут, подобранный, видать, где-то там же, на чердаке.
- Так ты чьих будешь-то? - повторил он свой вопрос.
- Да пошёл ты, - бросил парень, неуверенно поднимаясь. Нетрудно было представить, каково ему сейчас, как гудит царь-колоколом башка. И, однако, это не повод грубить.
Пастырь сделал шаг вперёд, несильно рубанул парню в поддых. Тот, гыкнув, сложился пополам, упал на колени.
- Я ж тебя сюда не звал, парень, - сказал варнак, словно извиняясь. - Ты сам пришёл. И начал мне в башку пугачом тыкать. Так чего теперь обижаешься?
- Надо было тебя… топором, - пропыхтел паренёк, переводя дыхание.
- После драки кулаками не машут, - покачал головой Пастырь.
- Да вломи ты ему, дя Петь, - вмешалась Стрекоза. - Дай железякой по кумполу, чего он!
Парень бросил на неё удивлённый взгляд.
- Ничего у тебя дочурка, - сказал он уже нормально, отдышавшись. - Пистолет верни.
- Ага, сейчас, - усмехнулся варнак. И Стрекозе: - Иди, Оль, собирай вещички. Место менять будем, а то этот…
Она кивнула, скрылась в подъезде.
- Ты как выживаешь-то, парень? - спросил Пастырь, проводив девчонку взглядом. - Один, что ли?
- Тебе-то чего, - невесело отозвался тот. - Как могу, так и выживаю.
- Михайловский?
- Да. И что?
- Да ничего. Давеча ты спрашивал. Теперь, вот, я вопросы задаю. Так ты один?
- Один. Моих убили сегодня.
- Ага… - прищурился Пастырь. - Это каких таких твоих?
- Со мной ещё два мужика были. Из нашей роты.
- Из роты?.. Кролы?
Парень поднял голову, долгим взглядом посмотрел на варнака, поблёскивая в лунном свете глазами.
- Так ты вон про каких Кролов, - произнёс задумчиво. - Знаешь их?
- Нет, - пожал плечами Пастырь. - Не успел познакомиться. Их сегодня пионеры завалили.
- Бля-а! - замотал головой парень. - Мир в жопу валится…
- Да свалился уже, - усмехнулся варнак. - А ты, стало быть, из них? Мент?
- Я из роты охраны. Мы в Сосновке стояли, охраняли лагерь. Там лагерь пион…
- Знаю, - оборвал Пастырь.
- Ну вот, - кивнул парень. - Там потом такой бардак начался!.. Это хорошо, что Кролов завалили. Уроды они. Были.
- А твоих кто порешил?
- А я знаю? Хмыри какие-то бородатые. Их дофига привалило откуда-то. Камаз, мотоцикл. Одни въехали с Южной, другие пёхом со стороны садов пришли. Не знаю, это всё одна шобла или разные. Мы, короче, на садах отсиживались. Там они нас и почикали. Мне повезло, ушёл. А Тимоха с Ведром там остались.
- С Ведром?
- Ну да, а что? Знал его, что ли? Ведерников Колян.
- Нет, - покачал головой варнак. - Погоняло знакомое просто.
- Его гранатой накрыло. Хороший был мужик.
- Сын у него был.
- Был. Он из-за него сюда и пришёл. Сам-то он спасский, а жена бывшая с сыном… Так ты его знал всё таки?
Вышла из подъезда Стрекоза с Пастыревым рюкзаком на плече.
- Тебя как зовут, парень? - спросил варнак.
- Серый. Сергей, в смысле.
- Угу. Ты вот что, Серёга, давай-ка с нами.
- Куда?
Стрекоза подошла, встала рядом, поглядывая то на одного, то на другого.
- Ну, до утра пересидим где-нибудь. А там двинем в Дубасовку. Мне надо вот эту, - кивнул на Стрекозу, - чуду родным доставить. Ну а дальше - посмотрим, по обстоятельствам.
Сергей задумался. Посмотрел на Пастыря, на Стрекозу. Посмотрел в задумчивости на притихший город.
- Не, - покачал головой.
- Серый, ты не прав, - попытался убедить парня варнак. - Нельзя сейчас по-одиночке. Вместе надо держаться. Один не выживешь.
- Как-нибудь, - замотал головой парень.
- Ну ты балбес! Ты чего делать-то будешь в городе? Уйдём в деревню, там как-никак проскребёмся зиму. А весной… Весной жить начать попробуем. Заново.
- У меня мать в Михайловске. Может, живая, - отозвался Сергей. И вдруг - заскулил, заплакал, по-пацаньи, жалобно, размазывая по лицу слёзы и кровь с руки. Потом застонал, замотал головой, разгоняя нахлынувшую, видать, из затылка боль.
- Серёга! - настаивал Пастырь. - Не дури. Если ты мать не нашёл до сих пор, так и не найдёшь уже. Если жива - рано или поздно пересечётесь. Мы ж не насовсем уйдём. Сейчас все из города по деревням пойдут. В городе не выжить зиму.
- Нет, - уже твёрдо ответил парень. - До холодов похожу ещё по городу. А там - видно будет.
- Ну и дурак, - отвернулся Пастырь в сердцах.
- Пистолет-то отдашь? - спросил Сергей, стирая с глаз последние слёзы. - Отдай.
- Извини, Серый, - покачал головой Пастырь. - Времена нынче такие. У меня, вон, девчонка. Может патронов надыбаю где…
- Отдай!
- Нет.