Небольшой рассказ, входящий в антологию "Inheritance" и примыкающий к циклу об Элдерлингах. О том, что выбирать следует с умом, думать лучше собственной головой, если, конечно, не желаешь её лишиться, а иметь в доме кота всегда к месту. И лучше не переходить дорожку усатому зверью, особенно если то умеет говорить (хотя б и мысленно) и способно постоять за своих хозяев, раз уж больше постоять за них некому. Да, и старые жёны далеко не так опасны, как спящие псы… или коты))) Увлекательного чтения всем)))
Повесть выложена полностью. Редакция № 2. После повторной вычитки и небольшого "причёсывания" по верхам. Особая благодарность - Хэлен1020 - за ловлю блох и подбадривающие комменты. Спасибо ещё раз!
Робин Хобб
Кошачья добыча
Как же так вышло, порой задаюсь я вопросом, что столь ярая собачница вроде меня придумывает целую кучу историй, где и листа не обходится без кошек?
Я вправду не знаю, что ответить. Пускай, по большему счёту, как раз собаки составляли мне компанию долгие-долгие годы, в спутниках моих ходило немало и кошачьего племени. Первым же товарищем, именно что - полностью моим, у тогдашней меня, - совсем ещё девчонки, - стал Локи, длинношёрстый чёрный котяра. Настолько неустрашимый зверь, что, порой, казалось, будто в нём больше от пса, чем собственно от кота. Иногда мне случалось находить его - глубокой, Фэрбенкской зимой, - уютно свернувшимся калачиком меж парой лаек.
Едва выйдя замуж, в Кодьяке, я на пару с мужем радовалась компании Хлорофиллы, молоденькой кошечки моего супруга. Будучи нестерилизованной, она весьма и весьма поспособствовала местной кошачьей популяции, немало разнообразив, так сказать, генофонд Кодьяка, за что соседи с любовью звали её "кошачьей производительницей".
Ныне же я всецело принадлежу Пи, чёрно-белой, с манишкой, кошке, - ей уже за девятнадцать. Она стала моим самым преданным кошачьим "соавтором", просиживая на хозяйских коленях многие часы, покуда я печатала - выглядывая поверх и суясь с боков. Сэм - помоложе, ему только восемнадцать, знатный ходок по столам и воришка обеденных закусок, настоящий бич, терроризирующий бренное существование моего супруга. Но, вопреки твёрдой решимости не заводить боле никого из кошачьей породы, в декабре две тыщи девятого в рядах домочадцев произошло прибавление в виде Принцессы и Фэтти (Толстяка). Подросшие из одного помёта, они на удивление легко доказали, сколь хорошо могут приспосабливаться к нам - а также нашим псам, детям и своим родичам, кошачьим старейшинам.
Толстяк - огненно-оранжевого окраса. Голубоглазый котяра. И большой охотник сказывать сказки.
- Я допустила ошибку и всё ещё расплачиваюсь за это. - Говоря так, Розмари пыталась смотреться сильнее, чем ощущала себя сама. Менее отчаявшейся и более по-деловому чёткой.
- Ты уже порядком рассчиталась за неё, - решительно отозвалась Хилия.
С детства лучшая подруга её, Хилия всегда принимала самое крепкое участие в делах касаемо самой Розамари. Бывшая порой бестактной, но неизменно преданной, Хилия. И верность эта, проявившаяся вновь, на редкость много значила для женщины.
Подхватив Гилльяма, Розмари легонько подбросила малыша в воздух. Карапуз, хныкая, цыплялся за колени с того мгновения, как мать опустила его вниз. И только взятый на руки наконец затих.
- Смотри, избалуешь и испортишь, - заметила Хилия.
- Да нет, я просто подержу его, - ответила Розмари. - И если уж на то пошло, не думаю, что он - ошибка. Уж что-что, а мальчик - единственно хорошее, что вышло из моей… ошибки.
- Ох, я вовсе не о нём говорила! - мгновенно всполошилась Хилия. Её собственный кроха, всего месяца отроду, дремал на груди, прикрыв глазки, покуда мать кормила его молоком. Гилльям, поудобней устроившись на коленях Розмари, уже клонился поближе, с любопытством глазея свысока на младенца. Ручонка тянулась к малышке.
- Дать ей отдохнуть, Гилльям. Не смей пихать её.
- Ты вполне расплатилась за ту ошибку, - продолжила, словно позабыв о досадной запинке, Хилия. - Ты страдала, казня себя, без малого три года. Несправедливо, что теперь он вернётся домой и, как ни в чём не бывало, вздумает начать всё заново.
- Это его дом, - вскользь подчеркнула Розмари. - Доставшийся от деда. Его клочок земли. И Гилльям - его сын, как он давеча бахвалился в таверне. Он в своём праве: всё это - его .
- Не смей даже говорить так! Это не его дом! Не смей защищать этого негодяя! Да и дед отписал всё за Гилльямом. Не Пеллом, - Гилльямом! Собственный дед не мог довериться Пеллу, зная, что он поступит подобным образом, как с тобой, так и с родным сыном. И ты, как мать Гилльяма, имеешь столько же прав находиться здесь, если уж на то пошло. И даже более: кто как не ты, и только ты, вкалывала здесь в одиночку? В каком виде были здешние стены, когда этот поганец бросил тебя одну, с животом, шатаясь и бездельничая со своей морранийской девкой? Лачуга! Хибара с напрочь прохудившейся крышей, наполовину осыпавшейся трубой и двором, заросшим сверху донизу чертополохом да бодыльями молочая. А гляньте-ка теперь туда! - Гневные слова Хилии гремели, словно комья осыпающейся промёрзлой земли, покуда подруга яростно тыкала пальцем то сюда то туда, вдоль крохотной, но опрятной комнатушки. То был самый обычный, простенький деревенский коттедж, с настилом заместо пола, стенами из грубого камня, одной-единственной дверью и одиноким квадратом окошка. Как раз на подоконнике последнего дрых сейчас солнечно-рыжий кот, раскинувшись всеми лапами, словно янтарный ломоть расплывшегося в лучах яркого весеннего солнышка сладкого мёда.
- Погляди-ка на эти занавески да покрывала на кровати! Присмотрись к камину, искусному как шпилька! Давай, смелее, взгляни! На тесно переложенную кровлю, наконец! Там, конечно, неплохо было бы подложить свежей соломы, но подлатанные тобой заплаты держатся, и ещё как держатся! А теперь - выгляни в окно! Рядки грядок с овощами пускают завязи, полдюжины цыплят квохчут и царапают землю, а корова с телёнком в брюхе пасётся, сытая! И чья, чья , спрашиваю я, это работа? Твоя , вот чья! А не этого ни на что не годного лентяя и бездельника Пелла! Стоило тупой маленькой шлюшке подмигнуть одним глазком да поизвиваться, повертеть на нём задом, - и готово; он тут же смылся к ней и её папаше с мамашей. И теперь, после всех штучек, что она с ним проделывали, теперь, когда и папаша её узрел наконец, что если до чего Пелл и охотник, так до звонкой монеты, и цена ему - гнутый медяк, да и выгнал его взашей… с чего он взял, что может вот так запросто заявиться обратно и заполучить вдобавок всё, что ты с таким трудом выстраивала эти годы? Да о каком ещё там праве он смеет толковать?!
- Как и моём, Хилия, равно как и моём. По закону мы оба приходимся Гилльяму родителями. Мы оба имеем право заправлять наследством, в его, разумеется, пользу, до той поры, пока он не вырастет в мужчину. Как мать Гилльяма, я могу утвердить своё право, но, вместе с тем, не могу отрицать наличие того же у самого Пелла. Так оно и есть, - уныло проговорила Розмари, но робкая улыбка прорезалась на лице, стоило ей заслышать, с каким напором восстаёт подруга, обороняя девушку.
- Согласно закону, да, - рявкнула, чуть ли не выплёвывая слово "закон", Хилия. - Я говорю о правоте и праве, а не о законах! Скажи, он на деле осмелел настолько, чтобы свободно захаживать сюда?
Быстро пригасив поднявшийся было в груди страх и загнав ростки его куда подальше, Розмари понадеялась, что не позволила пробраться на лицо ни одной из смутных тревог.
- Нет, покамест нет. Но вчера до меня дошли слухи, что он вернулся в город и болтал в таверне, мол, раз собирается домой, то готов заодно возложить на себя и обязанности, как отца, так и землевладельца. Думаю, набирается теперь смелости открыто столкнуться со мной лицом к лицу. Я слышала, что Пелл проводит ночи в отцовском доме. Не думаю, что его матушка более меня нуждается в сыне. Ей и так нелегко приходится, с пелловым-то беспутным отцом, что регулярно охаживает женушку, за неимением какой-другой прислуги. Так что, могу только гадать, как долго она ещё собирается терпеть сыновньи выкрутасы под своей крышей. Они оба будут давить на него, мол, убирался бы оттуда; я даже подозреваю, куда отец Пелла предложит ему направиться. Тот всегда негодовал, что я зажилась здесь. Приговаривал, мол, что и коттедж и земля должны были отойти в первую очередь к нему самому, а не, миновав его, напрямую к Пеллу.
- А разве не дед Пелла предложил передать наследство, когда его внук обрюхатил тебя?
Ляпни эти грубоватые, как оплеуха, слова кто-другой, и они обожгли бы как пуком крапивы. Но то была Хилия, её старшая, вернейшая подруга.
Розмари вздохнула.
- Да уж. Он-то на деле и притащил сюда нас двоих, за компанию с менестрелем, - чтобы заверить обеты. И высказал Пеллу, что, мол, пришло время, и пора тому уже встать и вести себя как мужчине, и озаботиться наконец о ребёнке, которому, не будь его, не появиться б на свет, и о женщине, обесчещенной и сгубленной им. - Последнюю фразу до сих пор тяжело было произносить вслух. Вздохнув, она уставилась на стену. - Пелл наотрез отказался тогда. Говорил, мол, мы оба чересчур юны, и одна ошибка не должна влечь за собой другую. Ну, а месяцем или двумя позже доказал правоту слов делом. Уйдя и бросив меня. Чтож, на худой конец, я хотя б так и не вышла за него замуж. Если чего Пелл с лихвой и додал, так это свободы.
- Свободы, говоришь? - с издёвкой усмехнулась Хилия. - Ни одна женщина с младенцом на коленках не может свободной. Никак и ни в коей мере. И что же этот твой дедуля, что он сделал, когда Пелл провизжал своё "нет"?
Розмари принудила себя вновь вернуться мыслями к прошлой истории.
- Соудер был хорошим человеком. Он пытался помочь Пеллу сделать то, что считал правильным. Когда Пелл заявил, что не намерен жениться на мне, Соудер ответил, что тогда и он сам не собирается бездумно растрачивать гонорар менестреля. Старик тотчас завещал и коттедж, и землю моему, тогда ещё нерождённому, ребёнку, независимо от того, мальчик бы появился на свет или девочка. Пелл аж побелел от ярости, но не осмелился обмолвиться даже словом. Он к тому времени и так уже впал в немилость у большей части родичей. В конце концов, коттедж, оставшийся за ребёнком, давал нам хотя бы место для житья. Позже, я слышала, что отец Пелла едва не помешался от ярости, узнав, кому ушёл дедов дом. Он-то полагал, что тот отойдёт дочери Соудера, его жене; так он смог бы заполучить себе неплохой кусок годных земель. Не то, чтобы нам достался столь уж большой достаток, когда наследство перешло к Гилльяму, но…
Но Соудер хотел как лучше и желал нам одного лишь добра. Он говорил, что пара, работающая сообща, изведает истинную меру друг друга. - Розмари вздохнула снова. - Ну, полагаю, оставшись здесь одна, я полной чашей дозналась об истинном пелловом ко мне отношении. Стало тоскливо с тех пор, когда прошлым годом я с печалью проводила Соудера в далёкий путь. Он был отцом пелловой матушки, и единственный из всего его семейства, кто мало-мальски заходил посмотреть на Гилльяма после побега Пелла. Вплоть до того дня, когда подхватил лёгочный кашель, он появлялся здесь каждый месяц.
- Ну, деньги-то хоть старик давал?
Розмари покачала головой.
- Нет, но иногда приносил с собой продукты и кой-какие вещи. Он передал мне корешки ревеня и маковки стелющегося лука, пошедшие в рост на грядках. Словом, то, что я могла обернуть на пользу, только пожелай того и возьмись что есть мочи за работу. Соудер был хорошим человеком.
- Хороший или нет, но на редкость уж "правильный", раз позволил Пеллу мало того, что не жениться, но и отшвырнуть тебя, как никчёмную тряпку.
- Вообще-то, всё сложилось не совсем так. Для меня было важно услышать отказ огласить брачную клятву перед менестрелем. Вплоть до дня, что выдался после, я была полностью уверена, что Пелл женится на мне, женится сразу, как ребёнок появится на свет. Не то чтобы он просил меня выйти за него когда-нибудь, или я - его. Теперь-то догадываюсь, что просто опасалась спросить прямо. Соудер же - нет. Я и слышать не хотела, чтобы он самолично заставил Пелла ответить согласием; рано или поздно всё и так бы всплыло, так что, то был лучший выход из всех.
Розмари отхлебнула из чашки остывшего чая. Горло немного отпустило, а ведь стоило картине оскорбительного унижения вспыхнуть перед глазами, и язык стал сам собой заплетаться, гортань же захлестнул тугой комок. Кендра, менестрель, отвёл тогда глаза в сторону от её заалевшего стыдом лица, но Соудер, встретив ошеломлённый взгляд девушки, спокойно и уверенно отметил: "Ну что ж, так тому и быть".
- Разумеется, позже, уже оставшись со мной наедине, Пелл привёл целую уйму причин, почему я не вправе злиться на него, - выдавила из себя слова правды Розмари, как можно более несерьёзным тоном. - Я верила им. Я верила ему, что он, мол, "обручён со мной в своём сердце" и что "в том никогда не будет места какой-другой женщине". Я была такой глупенькой.
За три прошедших с того дня года она то и дело подталкивала себя к мысли самой нести ответ за путаницу, в кою исхитрилась превратить собственную жизнь. Порой этот нехитрый способ помогал. А порой, оглядываясь по сторонам, она раздумывала: "Если уж я допустила столь громадный промах, отчего ж не могу точно также основательно и загладить его?" Она даже рассчитывала, что ей уже удалось это, последнее. Она ведь так упорно трудилась. Таща починку дома на собственных плечах или оплачивая чистой меной. Розмари перекопала весь старый сад, одна волоча за раз полную лопату земли. Таскала тачкой навоз с обочины дороги, собирая катыши из-под прорысивших мимо лошадей, и саморучно удобряя почву. Торговала собственным трудом в обмен на семена и рассаду, живя с Гилльямом туго затянув пояса, питаясь чем попало и зажимая каждую лишнюю монету; лишь бы, откладывая, накопить на тщедушную годовалую тёлку, тощую, одни кожи и кости, и, к тому же, вконец замученную глистами. Корова эта, оздоровевшая теперь, готовилась вот-вот разрешиться первым своим телёнком. В тепле возле очага грелись куры, - не обходилось ни дня без свежих яиц, правда, из доброго десятка вылупилось всего пара курочек да петушок… Однако ж, мало-помалу, цыплята размножились до приличных размеров стайки. Каждый день Розмари складывала собранный хворост в поленницу рядом с домом вместе с аккуратной горкой расколотой щепы, подготовленной к розжигу. Она делала, что могла и хотела сделать, и задел для перемен не прошёл даром - женщина сама накликала случившееся.
Отвернувшись от окна, Розмари обнаружила, что Хилия пристально смотрит на неё глазами, полными слёз и сочувствия.
- Ты заслужила лучшего, Розмари.
Но, если бы…
- Я не могу сбежать от того, что натворила, Хилия. Глупо было позволять мужчине возлежать в моей постели; но выбор есть выбор, и лишь моя вина в том, что он сказался дурным. Мама предупреждала насчёт его. Я же не послушалась. Давай признаем правду. Нас было двое, в той самой постели. И мне до конца жизни никуда не деться от свершившегося. И от Пелла. Пусть ему никогда и не быть моим мужем, но он навсегда останется отцом Гилльяма.
- Ты тогда едва-едва распрощалась с девичеством, к тому же, твой отец не так давно сошёл в могилу. Пелл просто воспользовался моментом - и тобой.
Глядя на подругу, Розмари качнула головой.
- Нет, не надо об этом. Шесть месяцев ушло у меня на то, чтобы выбраться из омута жалости, в котором с головой погрязла. Я не собираюсь возвращаться к этому снова.
Хилия тяжело вздохнула.
- Ну ладно, как знаешь. Не буду кривить сердцем, утверждая, что нынче, искушённая и умудрённая, так сказать, ты нравишься мне больше, нежели та, старая, утопающая непрерывно в слезах. Ты прочнее и упёртее, чем сама о себе думаешь, девушка. Когда парень объявится здесь, думаю, тебе стоит проследовать к дверному засову и подхватить с пола кочергу. И не вздумай пускать его под эту крышу!
Розмари опустила глаза, глянув на Гилльяма, ворочающегося на коленях. Веки ребёнка отяжелели, он суетливо жался к матери разве что только от усталости.
- Мальчик вправе знать своего отца, - сказала она. Она бы и сама подивилась, будь сказнное ею правдой.
Хилия только фыркнула.
- Мальчик имеет право расти близ мирного и безмятежного очага. И если Пелл здесь, у вас не будет ни того, ни другого. - Со вздохом она приподнялась, запахивая блузу и подвигая сонную кроху к плечу. - Мне пора домой. Сбивать масло и прибираться по дому. Пара наших коров давно в тяжести и со дня на день готова отелиться. Придётся оставаться дома, на хозяйстве, всю следующую неделю или около того. Ну а ты, слушай сюда. Если Пелл припрётся к тебе по уши пьяным или в каком-другом на редкость неприглядном виде, просто хватай Гилльяма и топайте подальше отсюда. Дорогу к моему дому ты знаешь и без меня.
Розмари пыталась справиться с невольно лезущей на губы улыбкой.
- Разве не ты минутами назад внушала мне стоять на своём - и этой земле - до последнего?
Хилия отбросила со лба выбившийся тугой завиток чёрных кудрей.
- Положим, что я. По правде говоря, Рози, я думать не знаю, что и советовать, и как тебе поступать; так что, может, мне лучше всего просто прихлопнуть покрепче роток. За вычетом того, что я по любому остаюсь твоим другом. Нет ничего, на что я не решилась бы ради тебя.
- Безусловно, я верю тебе, - заверила её Розмари.
Встав на ноги, Хилия собралась было уходить. Приостановившись у окна, она ласково погладила дремлющего на подоконнике кота. Поведя головой, тот принялся рассматривать женщину кобальтово-синими глазами.
- Нынче не время лениться, Мармелад. Я рассчитываю, что ты присмотришь за Розмари с Гилльямом, - предостерегла она вслух расслабленно раскинувшегося на камне кота.
Медленно потягиваясь, кот подтянул к себе лапы и сел, зевая во всю пасть и дразня гостью кончиком розоватого языка, подрагивающего, заворачиваясь книзу. Она почесала зверя под шеей, и тот зажмурился, млея от удовольствия.
- Начинаешь прямо сейчас, понял меня? Не спаси я тебя вовремя, и ты бы прямиком ухнул в реку, барахтаясь в мешке! За тобой должок, котяра. Я спасла твою шкуру. - Сузив зрачки, кот смерил Хилию ответным пристальным взглядом.
Котам не нравится, когда вспоминают о долгах. Коты не влазят в долги. Ты сделала, что хотела сделать. Быть живым значит по воле случая - и твоих рук, - но не значит, что я в долгу за это.
Розмари встала со стула. Она осторожно переложила спящего малыша на кровать и подошла к окну, поддержать друга. Протянула было ладонь к Мармеладу, но тот только мотнул головой, отталкивая пальцы девушки.
- Не говори с Мармеладом в таком угрожающем тоне, Хилия. Он - лучшее, что когда-нибудь доставалось мне в дар. В те далёкие дни, перед тем как разрешиться Гилльямом, я чувствовада себя совсем одинокой, и лишь малютка Марми всегда был со мною рядом. - Согнув пальцы, она принялась щекотать кота за белый треугольничек у горлышка. Здоровенный кошак нехотя зашёлся недовольным урчанием.
Сощурив глаза, Хилия вновь заговорила с котом.