- И вы называете предельно точным объяснением сказку про космические лучи и нейтрониум, в которую не поверит даже ребенок?
- Я не смогу предоставить иную версию, профессор Штейн.
- Так вы хотите сказать, что все это правда?
- Да.
- Но это же просто невозможно!
А Эдмонд в ответ лишь улыбнулся своей гадкой, покровительственной улыбкой существа высшего разума, но она впервые не вызвала ответной реакции неприязни и раздражения, ибо его близорукий собеседник вместо лица видел перед собой лишь смутное, расплывчатое пятно.
- Помилуйте, мой юный друг! Существуют же какие-то человеческие обязательства. Мы все в долгу перед развитием науки, и совершенно нечестно скрывать такое важное открытие. Лампа запатентована; вы же ничего не теряете.
- И вы думаете о том, - медленно произнес Эдмонд, - что свинец может заменить применяемый в медицине радий - лечение рака и все прочее.
- Да, я думал об этом.
- И вам бы хотелось запатентовать его применение для этих целей и ради собственной выгоды?
Маленький профессор от удивления часто-часто заморгал ресницами.
- Даю вам честное слово - даже в мыслях я бы не позволил себе…
Эдмонд испытал легкое смущение. Искренность слов профессора не оставляла поводов для сомнений.
"В первый раз я столкнулся с подлинным ученым, - размышлял он. - Встретил во времена, когда альтруизм все более становится просто красивым жестом".
И наш герой открыто взглянул на Штейна.
- Профессор, как у вас любят говорить, вы имеете все права получить объяснение. И если вы не откажетесь подняться со мной наверх, я сделаю все возможное, чтобы вручить вам эти права.
И они поднялись наверх и открыли двери темной маленькой комнаты со свинцом вместо стекол; и стоило вспыхнуть свету, как маленький профессор с любопытством закрутил головой. Мало что изменилось в лаборатории с тех памятных Эдмонду времен: все так же покоился в обломках атомный разрушитель, стол черным выжженным пятном хранил воспоминания об атомном взрыве; а пока Штейн разглядывал останки прерывателя, Эдмонд разыскал в углу и поставил на стол маленький рефлектор.
Несколько обстоятельнее, чем для Боха и Хоффмана, он повторил демонстрацию своего изобретения. Штейн смотрел за манипуляциями Эдмонда молча и внимательно, но в момент кульминации неприлично громко рассмеялся.
- Все это и чуть больше я уже видел на заводе Стоддарта. Но они мне не дали даже пальцем тронуть прибор. Я думаю - а вы меня извините - все это ловкий фокус.
- Не стоит обижаться на их столь трогательную заботу о приборах, - сказал Эдмонд. - Если с рефлектором что-нибудь случится, кроме меня, его никто не заменит.
- И еще я бы хотел знать, как вы получаете этот так называемый нейтрониум?
И снова Эдмонд улыбнулся своей гадкой улыбкой.
- Этот секрет я вам не смогу раскрыть. - Штейн коротко рассмеялся.
- И в том, и в другом случае не смею вас винить. Если это мистификация, тогда, конечно, не можете раскрыть. А если это правда, и секрет попадет в руки нашей промышленности - последствия будут опасны и непредсказуемы…
- Вы правильно поняли причину.
- А какую из двух? - спросил Штейн и снова рассмеялся. - Вот мы и снова в тупике.
- Совсем не обязательно, - задумчиво произнес Эдмонд. - На определенных условиях и в обмен на услуги я предлагаю вам этот отражатель.
- На каких условиях?
- Во-первых, вы не станете производить больше активированного свинца, чем вам потребуется для целей изучения этого прибора, ибо этот элемент так же опасен, как и всякий другой радиоактивный элемент.
- Это простое условие.
- Полученный свинец, надеюсь это понятно, не должен стать объектом продажи. Если у вас получатся какие-то излишки, вы немедленно должны их передать компании Стоддарта.
- И это простое условие.
- Вот и все.
- Но еще остались услуги.
- Да, - повторил Эдмонд, - услуги. В качестве благодарности за подарок я бы хотел получить вашу помощь в задуманных мною социальных исследованиях. Я бы хотел немного больше узнать о людях, их образе жизни, мотивах некоторых поступков, и вы проведете некоторое время в качестве моего гида и наставника. Мы будем исследовать человеческие ветви, выросшие на камнях этого города.
В конце этих слов Штейн развеселился от души.
- Со мной этот номер не пройдет. Если кто и знает о людях и их жизни еще меньше - так это я. - И тут профессор прекратил смеяться и на мгновение задумался. - Однако постойте. Я могу все устроить. Вам нужен молодой и искушенный в житейских делах спутник, кто знает город и людей, к которым вы так стремитесь. Я - старый затворник, но юношу, который окажет вам такую услугу, пожалуй, знаю.
- Я буду платить за эти услуги.
- Вы должны его знать. Он учился в Северо-Западном приблизительно в ваше время. Его отец преподает в Университете - профессор Варней.
- Да, - сказал Эдмонд. - Я помню Поля Варнея. Кроме Университета мы заканчивали одну школу.
- Я его пошлю к вам. Он пытается зарабатывать на жизнь писательским трудом и будет весьма рад дополнительному заработку.
- Я буду вам очень признателен, - поклонился Эдмонд. - Отражатель не слишком большой и не слишком тяжелый. Вы можете взять его прямо сейчас или прислать за ним в любое время.
В одно мгновение рефлектор оказался в руках профессора.
- Спасибо. Но если он откажется работать, не ждите визита Поля.
Глава восьмая
МОРСКАЯ СВИНКА
Когда по прошествии нескольких дней Эдмонд после бесцельной прогулки по берегу озера вернулся в Кенмор, там его дожидался изящный молодой белокурый посетитель, чьи чувственные губы с усилием сложились в жалкое подобие улыбки, стоило хозяину дома появиться на пороге.
- Добрый день, Поль.
Поль протянул руку, и от этого улыбка его стала еще более несчастной. Стоило лишь длинным пальцам Эдмонда сомкнуться на его ладони, как судорога пробежала по его телу.
"И странно то, - думал Эдмонд, не отпуская руки Поля, - что те немногие женщины, с которыми сталкивали меня обстоятельства, не выражали так откровенно свою ненависть ко мне. - Подумал и тут же нашел свое собственное объяснение. - Мужчины ненавидят своих хозяев, а женщины любят их".
Мужчины прошли в библиотеку, и Эдмонд указал рукой на кресло:
- Присаживайся, Поль.
Поль сел, с откровенным любопытством пробежал глазами по корешкам книг, ровными рядами выстроившихся по стенам библиотеки, немного вздрогнул, увидев череп Homo на каминной полке, и лишь тогда вспомнил о цели визита.
- Я здесь по просьбе профессора Штейна.
- Думаю, он смог объяснить, что мне требуется.
- В общих чертах. Насколько я понял, вам нужен спутник, знающий ночную жизнь Чикаго. Я решил, что вы пишете книгу.
- Не совсем так, - сказал Эдмонд, не спуская глаз со своего собеседника. - Но это станет очевидным несколько позже. Я беру на себя все сопутствующие расходы и буду платить, скажем, десять долларов за вечер, - сказал Эдмонд, и с каждым словом ощущение успеха перерастало в твердую уверенность. "Этот подойдет, - подсказывала ему вторая часть сознания. - Это хороший экземпляр. Нервный, впечатлительный, все его чувственные реакции лежат на поверхности и не потребуют усилий в наблюдении".
- Этого более чем достаточно, - с некоторой горечью произнес Поль. - Я не могу позволить себе отказаться.
- Значит, решено. Вы потребуетесь мне на месяц или чуть больше, но, скорее всего, не на каждый вечер. - Эдмонд привычно потянулся за сигаретой; Поль неловко привстал, видимо считая аудиенцию законченной, но неожиданный вопрос заставил его снова опуститься в кресло. - Как я понимаю, ты продолжаешь писать?
- Пытаюсь, или, правильнее будет, терплю неудачу в попытке заработать этим на жизнь.
- А что пишешь?
- В основном стихи. Изредка пробовал маленькие рассказы.
- У тебя что-нибудь есть с собой? - Поль отрицательно покачал головой.
- Может быть, записная книжка? Какие-нибудь фрагменты?
С видимой неохотой Поль извлек из кармана обернутую тонкой бумагой записную книжку.
- Мне бы не очень хотелось показывать это. Здесь одни наброски и ничего законченного.
- Я не писатель и тем более не критик. Не надо бояться ни насмешек, ни плагиата; меня можно обвинить лишь в скромном желании узнать тебя. Просто пришло в голову, что один взгляд на твою работу может заменить долгие часы взаимного узнавания.
Поль протянул записную книжку, и ее листы в руках Эдмонда зашелестели с поражающей воображение стремительностью. Лишь дважды взгляд Эдмонда задержался на исписанных мелким почерком страницах несколько дольше обычного. А Поль, не сводя глаз с этих легких пальцев, беспокойно ворочался в кресле. Они всегда завораживали его - еще с детства. Не зная, чем занять себя, он взял сигарету, нервно закурил, выпустил густой клуб дыма, и в этот момент, перевернув последнюю страницу, Эдмонд захлопнул книжечку, взглянул на нее в последний раз и вернул Полю.
- Немного же вы прочли, - отметил Поль, опуская книжечку в карман.
- Я прочел все.
Гримаса недоверия, промелькнула по лицу Поля, но он промолчал.
- Там есть один отрывок, который, безусловно, заслуживает продолжения, - задумчиво произнес Эдмонд. - Баллада, начинающаяся со слов:
Тяжелая поступь Тотмеса
Слышна в Абиссинии гулко.
Он местью клянется монарху,
Проклятия шлет королю.
Он в плен захватил его сына -
Любимого первенца принца,
Лишив его признаков пола
И вырвав хулящий язык…
В раба превратил он владыку,
Заставив навеки запомнить,
Что может сын Тота великий,
Ваятель божественных статуй
И идолов царства Карнака,
И Севера - Юга властитель
Великий Тотмес из Египта…
Наверное, тебя удивит, что нечто подобное действительно имело место, хотя и не совсем так, как отмечено в этом синопсисе. - Эдмонд неожиданно вскинул на Поля напряженный взгляд. - Ты мне не позволишь рассказать, как это должно звучать?
- Если считаешь, что сможешь… - Губы Поля сжались в едва различимой иронической усмешке.
И еще через мгновение, чувствуя, как поднимается и охватывает все тело холодная волна ужаса, зачарованно поплыл Поль в потоке жесткого ритма стиха Эдмонда…
- Приблизительно вот так, - сказал Эдмонд, закончив. - Наверное, потребуется некоторая шлифовка, но я не поэт и не претендую быть поэтом. Вещица твоя, пользуйся ей по своему разумению, если захочешь, - добавил он и улыбнулся. - Правда, я вовсе не уверен, что значительная часть читающей публики примет ее с восторгом. И все же я рад отметить, что твои стихи лишены, по крайней мере, одного недостатка; по моему мнению, не часто в природе встретишь более никчемных существ, чем поэты, с вялым оптимизмом поющие хвалебные оды довольно жуткому биологическому процессу, что зовется жизнью.
Поль оставил странный дом в Кенморе, с легким головокружением и немалым чувством злости. Ему казалось, что в течение всего визита он подвергался удивительно изощренным унижениям и издевательствам, но каким именно, как ни старался, так и не понял.
На следующий день, в точно назначенное время, он снова появился в Кенморе, застав своего странного нанимателя в сизом тумане сигаретного дыма и книгой в руках.
- Сегодня вечером ты покажешь мне какое-нибудь увеселительное заведение, - объявил Эдмонд молчаливо ожидавшему распоряжений Полю. - Там, где играет музыка и где танцуют.
- Толпа сегодня соберется у "Спенгли".
- "Спенгли" подойдет, - милостиво согласился Эдмонд. - Я уже бывал там однажды.
- Тогда к чему мои услуги?
- Ты будешь для меня комментировать.
Быстро набирая скорость, длинный родстер, как капля ртути, плавно и естественно влился в суетливый поток автомобилей; и Поль восторженно отдался ощущению скорости и движения, и порой ему начинало казаться, что машина так же послушна и гибка, как послушно может быть тело живого существа.
В "Спенгли" они заняли скромный угловой столик, откуда, как из тайного наблюдательного пункта, могли обозревать всю блестящую панораму зала. Оркестр отдыхал, и шум голосов, и взрывы смеха оглушили их. Не зная, что от него может потребоваться, Поль молчал и немного нервничал. Эдмонд курил, равнодушно оглядывая соседние столики. Подошел официант, и они заказали.
Но вот на одной протяжной ноте всхлипнул саксофон, рассыпалась дробь ударных, оркестр ожил. Несколько пар встали, за ними потянулись остальные, и вот уже ранее свободный центр зала наполнился танцующими парами. Вокруг красивые молодые люди; юбки девушек, еще в прошлом году касавшиеся пола, сегодня, кажется, не существовали вовсе, а сами девушки двигались с красотой и грацией, на которую способна лишь очаровательная молодость. Изящно покачиваясь в объятиях партнера, какая-нибудь девушка вдруг на мгновение попадала в поле их зрения и тут же снова скрывалась в тесном кругу танцующих, а на смену ей появлялась другая, не менее очаровательная и юная. Поль следил за ними с выражением явного удовольствия, а Эдмонд - с оттенком критического скептицизма.
- Ты любишь танцевать, Поль?
- Странный вопрос. Конечно.
- А в чем кроется причина твоего наслаждения?
- Пожалуй, - в голосе Поля почувствовалось легкое замешательство, - это наслаждение от единства с музыкой, поэзией, мелодией и ритмом. Человек обычно получает удовольствие от гармонического слияния звука, движения и ритма. Тебе становится хорошо, когда чувствуешь, как легко и свободно подчиняется тебе каждый мускул твоего тела.
- Расскажи мне о каждом из этих чувств, представив, что мне они совершенно чужды, как могут быть чужды существу с другой планеты.
"Ты и есть с другой планеты или законченный идиот", - подумал про себя Поль, а вслух продолжил:
- Танец по праву можно отнести к разряду искусства, ибо как всякое искусство он создает ощущение прекрасного, с той разницей, что его испытывают лишь непосредственные участники. В области искусств танец, с одной стороны, граничит с драматическим искусством, а с другой - сливается в неразрывное целое с произведениями скульптуры и живописи. Это мимолетное искусство, умирающее в секунды его созидания, такое же, как затихающая с последним аккордом музыка джаза. И при всем этом самое распространенное, ибо для многих является единственным доступным способом самовыражения в прекрасном.
Эдмонд, который все это время следил за ходом мысли своего гида с явным, сосредоточенным вниманием, резким движением раздавил в пепельнице сигарету и улыбнулся. А Поль вдруг подумал, что каждая улыбка этого человека становится усмешкой, видимо, по причине каких-то нарушений лицевых мускулов. "Просто Гуинплен какой-то", - решил он.
- Вот, что думаю я, - холодно начал Эдмонд. - В основе танца, каким бы он ни был, заложено сексуальное влечение, подобное сексуальному влечению в брачных танцах птиц. А что касается этого зала, то танец здесь - есть чистейшее выражение сладострастных эмоций. И удовольствие проистекает от чувственного соприкосновения прижимающихся друг к другу тел, и притягательно еще и тем, что тайное можно совершать открыто. Танец есть скрытое выражение победного триумфа чувственности над условностями общества.
Поль улыбнулся:
- Ни одна из женщин никогда не согласится с этим.
- Да, и лишь потому, что женщина должна выражать страсть помимо ее воли. Для того чтобы преуспеть, для того чтобы быть желанной для мужчины, женщина, скрывая свои истинные намерения, должна делать вид, что уступает ему. Вот в чем заложена природа так называемой мужской притягательной силы, - и выпустив густой клуб дыма, Эдмонд закончил: - Существующие тонкие условности во взаимоотношениях мужчины и женщины как раз и строятся на этом факте.
- Да, возможно, ты прав. Но я все же остаюсь при своем мнении, что в танце живет истинная красота, своего рода поэзия движения, не связанного с сексом. Тростник, склоняющийся под упругими ударами ветра, волнующееся поле колосьев пшеницы - все это удивительно поэтично и мило.
- Ну конечно! Ты говоришь о тростнике, а сам представляешь волнующиеся бедра женщины.
Поль пожал плечами и сделал вид, что увлеченно разглядывает танцующие пары. И вдруг он что-то заметил. Краешком глаза Поль продолжал наблюдать за Эдмондом, и ему опять показалось, что его компаньон каким-то странным образом начал раздваиваться; что на него смотрят два лица, что две пары глаз неотрывно следят за каждым его движением. Поль испуганно вздрогнул, и видение пропало - все тот же Эдмонд с легким прищуром янтарно-желтых глаз, выпуская струю сигаретного дыма сквозь слегка приоткрытые губы, изучающе разглядывал волнующийся танцевальный зал. Слабая тень какого-то чувства мелькнула на его всегда каменно-невозмутимом лице - забава, презрение, триумф? Поль не смог определить, каким именно было это чувство, ибо новая порция густого дыма скрыла от него лицо Эдмонда… "Наверное, мне показалось из-за света", - решил он и снова повернулся к танцующим.
Знакомая головка, в обрамлении иссиня-черных коротко подстриженных волос, привлекла его внимание. Девушка оглянулась через плечо и улыбнулась, узнавая.
- Ванни, привет, - взмахнул рукой Поль. Медленный поток танцующих вынес Ванни ближе, она увидела Эдмонда и слегка кивнула.
- Приходите за наш столик, - успела сказать она и скрылась в медленном водовороте танцующих пар.
Музыка смолкла, и Поль видел, как партнер Ванни провел ее, придерживая за локоть, к дальнему от них столику. Эдмонд с видимым равнодушием смотрел на Ванни. На самом деле его очаровала грация, с какой двигалась эта девушка; в ней чувствовалась дерзость и независимость - тип характера, который ему всегда импонировал.
- Это малышка Ванни Мартен. Ты ее должен помнить еще по школе. Мы пойдем за их столик?
- Я помню ее. Нет, - коротко ответил Эдмонд. - Хотя ты поступай, как знаешь. Всего этого на сегодняшний вечер более чем достаточно, я ухожу. - Он позвал официанта и расплатился по счету.
"Ну и как по-твоему, - задал себе вопрос Поль, глядя в спину удаляющегося нанимателя, - что он извлек для себя за этот вечер стоимостью в десять долларов?"
В несколько смятенном состоянии духа Поль побрел к столику Ванни.
- Привет, Поль. И что ты делал с этим типом?
- Привет, Уолтер. Моя новая работа. Таскаю за собой для знакомства с ночной жизнью. - Ванни звонко рассмеялась.
- Все, пропали мои ночки. Ну не переживай так, я как-нибудь устроюсь, - она шаловливо улыбнулась и пропела:
Жил на свете мудрый Пол.
И друзья ему велели
Снять для них в Чикаго холл.
Но случилось, что местами
Поменялись холл и Пол.
Оказалось, это Пола ненароком нанял Холл.
Уолтер смеялся несколько громче, чем позволяли приличия, ибо уже чувствовал прилив возбуждения, вызванного алкоголем. Поль не принимал участия в общем веселье и лишь несколько смущенно улыбался. Закончив смеяться, Уолтер под столом наполнил стакан, протянул его Полю и потянулся за почти пустым стаканом Ванни. Улыбкой и жестом девушка показала, что ей достаточно.
- Пьянству - бой, - прокомментировал Уолтер.
- Нет, простое желание держаться в норме.
- А как ее узнать, эту норму?