- Я готов. Пошли! - Про себя Бейли взвешивал, не лучше ли дождаться темноты. Конечно, идти вслепую не так приятно, зато у него будет иллюзия замкнутого пространства, а в глубине души он не был уверен, долго ли продлится эйфория, вызванная тем, что он глядел на закат (закат прямо во Вне, заметьте!). Однако неуверенность эта была трусливой, и он не желал поддаваться ей.
Жискар бесшумно скользнул назад к нему и сказал:
- Не предпочтете ли подождать, сэр? Возможно, темнота вам будет приятнее, а для нас никакой разницы нет.
Тут Бейли заметил в отдалении других роботов. Поручила ли Глэдия своим полевым роботам охранять его или Фастольф прислал своих?
Это подчеркивало, как они его оберегают, но из духа противоречия он не захотел признаться в своей слабости.
- Нет, - ответил он Жискару, - идёмте сейчас же! - И энергично зашагал к дому Фастольфа, еле различимому за дальними деревьями.
А роботы пусть идут за ним или нет, это уж как им угодно, храбро подумал он. Он знал, что стоит ему задуматься над своим решением, как что-то в нём съежится по-прежнему: он на поверхности планеты и ничем не защищен от необъятной бездны, если не считать тонкого слоя воздуха. Но думать он об этом не будет. Нет!
И, конечно, опьяняющее освобождение от страха, только оно заставляет дрожать его подбородок, а зубы стучать… И прохладный вечерний ветер, заодно покрывший его руки гусиной кожей…
Но не Вне!
Нет и нет!
Он сказал, стараясь не стискивать зубы:
- Ты хорошо знал Джендера, Дэниел?
- Одно время мы были вместе: с того момента, когда друг Джендер был сконструирован, и до того, как он перешёл в дом мисс Глэдии, мы почти не расставались.
- Дэниел, а тебя тревожило, что Джендер выглядит почти как ты?
- Нет, сэр. Мы с ним различались, партнер Элайдж, и доктор Фастольф нас не путал. Следовательно, индивидуальность у каждого из нас была своя.
- Жискар, а ты их тоже различал? (Жискар теперь шёл почти рядом, потому что дорогу впереди проверяли другие роботы.)
- Я не припомню случая, - сказал Жискар, - когда мне требовалось их различать.
- А возникни такая необходимость, Жискар?
- Тогда я сумел бы их различить.
- Какого мнения ты был о Джендере, Дэниел?
- Какого мнения? - повторил тот. - Касательно какой стороны Джендера?
- Ну, например, хорошо ли он выполнял свои обязанности?
- Безусловно.
- И был надежен во всех отношениях?
- Насколько мне известно, во всех.
- Ну а ты, Жискар? Твоё мнение?
- Я с другом Джендером никогда не был так близок, как друг Дэниел, а потому мне не следует высказывать какое-либо мнение. Но могу сказать, что, насколько мне известно, доктор Фастольф был неизменно доволен другом Джендером. Он, казалось, был одинаково доволен другом Джендером и другом Дэниелом.
Однако, по-моему, моя программа не позволяет мне составлять точные заключения в таких вопросах.
- Ну а с того времени, Дэниел, - сказал Бейли, - когда Джендер перешёл в дом мисс Глэдии? Ты продолжал его видеть?
- Нет, партнер Элайдж. Мисс Глэдия держала его у себя в доме. Когда она навещала доктора Фастольфа, он, насколько мне известно, её не сопровождал. Когда же я сопровождал доктора Фастольфа в дом мисс Глэдии, друга Джендера я не видел ни разу.
Бейли чуть удивился. Он обернулся к Жискару, чтобы задать тот же вопрос, помедлил и пожал плечами. Только пустая трата времени - как указал в их разговоре доктор Фастольф, допрашивать роботов бессмысленно. Они никогда сознательно не сообщат сведения, которые могут повредить человеку, и их нельзя ни запугать, ни подкупить, ни улестить. Прямо лгать они не станут, но будут упрямо, хотя и со всей вежливостью, отделываться пустопорожними ответами.
Да и… может быть… это уже потеряло значение.
Они подходили к дверям Фастольфа, и Бейли почувствовал, как учащается его дыхание. Он был уже твёрдо убеждён, что руки и нижняя губа у него дрожат только из-за холодного ветра.
Солнце уже закатилось, заблестели первые звёзды, темнеющее небо приобрело зеленовато-лиловый оттенок, словно по нему разливался синяк. И тут Бейли вошёл в дверь - в тепло между светящимися стенами.
Безопасность!
Фастольф приветствовал его словами;
- Вот вы и вернулись, мистер Бейли. Ваш разговор с Глэдией оказался полезным?
- Очень, доктор Фастольф. Возможно даже, что ключ к загадке у меня в руке.
28
Фастольф только вежливо улыбнулся: без удивления, радости или недоверия. Он провёл Бейли в столовую, но меньше и уютнее, чем та, в которой они завтракали.
- Мы с вами, мой дорогой мистер Бейли, - сказал Фастольф любезно, - пообедаем вместе без церемоний. Вдвоем. Даже отошлем роботов, если вам так больше нравится. И не станем разговаривать о деле, конечно, если вы сами не захотите.
Бейли промолчал, он в изумлении смотрел на стены. По ним прокатывались волны зеленого сияния - медленно менялась яркость, менялись оттенки, волны вздымались от пола к потолку. Словно колыхались более тёмные водоросли, мелькали тени. Комната казалась освещенным гротом на дне мелкого морского залива. От этого зрелища кружилась голова. Во всяком случае, у Бейли.
Фастольф без труда истолковал выражение на лице Бейли. И сказал:
- Согласен, мистер Бейли, к этому необходимо привыкнуть. Жискар, пригаси освещение стен. Благодарю тебя.
Бейли облегченно вздохнул:
- А я благодарю вас, доктор Фастольф. Не мог бы я зайти в Личную, сэр?
- Разумеется.
- Нельзя ли… - нерешительно начал Бейли.
Фастольф засмеялся:
- Там всё будет абсолютно обычным, мистер Бейли. Вам будет не на что пожаловаться.
Бейли наклонил голову:
- Благодарю вас от всей души.
Без нестерпимых иллюзий Личная (та же самая, решил он) была тем, чем была, - только роскошнее и удобнее, чем все, какие он когда-либо видел. От земных она отличалась просто до невообразимости: на Земле Личные состояли из бесконечных рядов идентичных кабинок, каждая предназначалась для использования в данное время только одним человеком.
Она просто сверкала гигиенической чистотой. Возможно, верхний молекулярный слой убирался после каждого использования и накладывался новый. Бейли смутно почувствовал, что, если он останется на Авроре подольше, ему уже трудно будет приспособиться к земным толпам, оттеснявшим гигиену и чистоту на задний план, превращая их в недостижимый идеал, который почитают издалека.
И среди этих приспособлений из слоновой кости и золота (несомненно, не настоящей слоновой кости и не настоящего золота), таких сияющих и полированных, Бейли вдруг поймал себя на том, что с содроганием думает о небрежном обмене микроорганизмами на Земле, о богатстве её инфекций. Не то ли чувствуют космониты? Можно ли их винить за это?
Он тщательно вымыл руки, весело прикасаясь к контрольной пластинке, меняя температуру. И всё же эти аврорианцы украшают свои комнаты с неприятной броскостью, навязчиво изображая, будто они живут в общении с природой, хотя одомашнили природу и выдрессировали её. Или это только вкусы Фастольфа?
Ведь дом Глэдии производит куда более строгое впечатление… Или это потому, что она с Солярии?
Обед оказался сплошным восторгом. Снова, как и за завтраком, ощущение приближения к природе. Блюда были разнообразны и многочисленны, хотя количество каждого отнюдь не поражало изобилием и большинство выдавало, что прежде было частью какого-то растения или животного. А некоторые неудобства - косточки, кусочек хряща, растительное волоконце - уже не внушали Бейли отвращения, как было бы ещё вчера, а превращались в забавное приключение.
Начали они с рыбки - очень маленькой, которую полагалось есть целиком со всеми её внутренними органами, и в первую секунду Бейли счел это ещё одним глупым способом барахтаться в Природе с большой буквы. Но по примеру Фастольфа он всё-таки проглотил рыбку, её вкус сразу его покорил. Он никогда ничего подобного не пробовал. Словно вкусовые сосочки были созданы и вставлены ему в язык только сейчас.
Каждое блюдо обладало своими особенностями, иногда странноватыми и не совсем приятными, но он обнаружил, что это не так уж важно. Своеобразие вкуса - букета своеобразных вкусов (по совету Фастольфа он запивал каждое кушанье глотком душистой воды), - вот что имело значение, а не отдельные частности.
Он прилагал все усилия, чтобы есть помедленнее, не сосредоточиваться на еде и не облизывать тарелку. С упорством отчаяния он продолжал следить за Фастольфом, подражать ему и не обращать внимания на насмешливые, хотя и добродушные искорки в глазах своего гостеприимного хозяина.
- Надеюсь, - сказал Фастольф, - вы находите обед съедобным?
- Прекрасным, - сумел выговорить Бейли, не подавившись.
- Прошу вас, не насилуйте себя из пустой вежливости. Не ешьте того, что покажется вам непривычным или неприятным. Я распоряжусь, чтобы второй раз подали то, чем вы остались довольны.
- Спасибо, доктор Фастольф. Всё это очень недурно.
- Я рад, что вам нравится.
Хотя Фастольф сам предложил пообедать без роботов, еду подавал робот. (Очевидно, Фастольф так к этому привык, что просто его не замечает, подумал Бейли и промолчал.)
Конечно, робот молчал, а его движения были безупречными. Красивая ливрея казалась заимствованной из исторических ги- перволновок. И только внимательно всмотревшись вблизи, уда- валось заметить, что практически всё это было иллюзией, игрой света, а на самом деле поверхность робота оставалась металлической, и только.
- Наружность официанта сделана по эскизу Глэдии? - спросил Бейли.
- Да, - ответил Фастольф, явно довольный. - Как она будет польщена, услышав, что вы узнали её стиль. Она очень талантлива, не правда ли? Её роботы приобретают всё большую известность, и она заняла очень нужную нишу в аврорианском обществе.
Разговор за обедом лился непринужденно, но никакого значения не имел. У Бейли не возникало желания "говорить о деле": наоборот, он предпочитал молчать, наслаждаться едой и предоставлять своему подсознанию - или тому, что заменяет активную мысль, - решать, как подойти к вопросу, который теперь представлялся ему ключом к загадке Джендера. Но Фастольф избавил его от этого труда, сказав:
- Да, кстати, о Глэдии, мистер Бейли. Могу я спросить, каким образом, отправившись к ней в глубоком отчаянии, вы вернулись просто в радужном настроении и утверждаете, что ключ к этому делу в ваших руках? В доме Глэдии вы узнали что-то новое - и, может быть, неожиданное?
- Совершенно верно, - ответил Бейли рассеянно, увлекшись десертом, хотя и не понял, что это такое. Но выражение его глаз было, видимо, настолько жаждущим, что побудило официанта поставить перед ним ещё одну (небольшую) порцию. Его переполняла приятная сытость. Никогда в жизни он так не наслаждался процессом еды и впервые подосадовал, что физиологические возможности организма не позволяют есть вечно. Ему стало немножко стыдно.
- Так что же удалось узнать нового и неожиданного? - спросил Фастольф терпеливо. - Видимо, что-то мне неизвестное?
- Возможно. Глэдия сказала мне, что вы одолжили ей Джендера полгода назад.
- Ну, это мне известно. - Фастольф кивнул. - Я ей его одолжил.
- Почему? - резко спросил Бейли.
Лицо Фастольфа медленно утратило добродушное выражение. Он сказал после паузы:
- А почему бы и нет?
- Не знаю, почему бы и нет, доктор Фастольф, И не интересуюсь. Я спросил: почему?
Фастольф слегка покачал головой и ничего не ответил.
- Доктор Фастольф! - сказал Бейли. - Я здесь для того, чтобы разобраться в очень скверном деле. И вы ещё не сделали ничего - абсолютно ничего! - чтобы упростить положение вещей. Наоборот, вы словно с удовольствием стараетесь показать мне, насколько оно скверно, и с удовольствием же разбиваете любые мои предварительные соображения. Нет, я не жду, что другие станут отвечать на мои вопросы - на этой планете я лицо сугубо неофициальное и не имею права даже задавать вопросы, а не то чтобы требовать ответа. Но к вам это не относится. Я здесь по вашей просьбе и стараюсь спасти не только мою карьеру, но и вашу, а по вашим же словам, выручаю я не только Землю, но и Аврору. Вот почему я жду, что на мои вопросы вы будете отвечать правдиво и подробно. Прошу вас, оставьте эту нейтрализующую тактику. Не спрашивайте меня, почему бы и нет, когда я спрашиваю почему. И я снова спрашиваю: почему? В последний раз.
Фастольф выпятил губы и нахмурился:
- Приношу свои извинения, мистер Бейли. Если я ответил не сразу, то потому лишь, что теперь, оглядываясь назад, убеждаюсь в отсутствии сколько-нибудь веской причины. Глэдия Дельмар… Нет, она не хочет употреблять эту фамилию… Ну так Глэдия на этой планете чужая, а на родной перенесла глубокую душевную травму, как, возможно, вам неизвестно.
- Нет, я знаю. Пожалуйста, говорите прямее.
- Ну так я её жалел. Она чувствовала себя отчаянно одинокой, а Джендер, подумал я, может скрасить ей жизнь.
- Жалели её? И всё? Вы любовники? Или были любовниками?
- Вовсе нет. Я не предлагал себя. А она себя. Почему вы спросили? Или она сказала, что мы любовники?
- Нет. Но мне в любом случае требовалось независимое подтверждение. Если возникнут какие-нибудь противоречия, я вам скажу, можете не беспокоиться. Но раз вы так ей сочувствуете, а Глэдия, насколько я понял из ваших слов, так вам благодарна, почему же ни вы, ни она себя не предложили? У меня создалось впечатление, что на Авроре предложение совместного секса мало чем отличается от разговора о погоде.
Фастольф снова нахмурился:
- Мистер Бейли, вы ничего об этом не знаете. Не судите нас по меркам вашего мира. Секс для нас не составляет вопроса первостепенной важности, но пользуемся мы им с большой осмотрительностью. И даже, хоть вам так не кажется, предлагаем мы его отнюдь не легкомысленно и неразборчиво. Глэдия, не привыкшая к нашим обычаям, сексуально разочарованная на Солярии, возможно, и предлагала его бездумно (а вернее, с отчаянием), а потому не удивительно, что радости ей это не принесло.
- И вы не попытались улучшить положение?
- Предложив себя? Я не то, в чём она нуждается, и, раз уж мы коснулись этого, она не то, в чём нуждаюсь я. Я очень её жалею. Она мне нравится. Я восхищаюсь её талантом художницы. И я хочу, чтобы она была счастлива. В конце концов, мистер Бейли, вы не станете отрицать, что симпатия одного человека к другому вовсе необязательно должна иметь источником сексуальное чувство или что-либо ещё, кроме обычной сердечности. Разве вы никогда ни к кому не питали симпатии? Никогда не хотели помочь кому-то просто из доброжелательности без всякой задней мысли, только ради радости, которую получаешь, помогая чужому горю? Да с какой вы планеты?
- Вы вправе говорить так, доктор Фастольф. Я не ставлю под сомнение вашу порядочность. И всё-таки разрешите мне продолжать. Когда я вас спросил, почему вы одолжили Джендера Глэдии, вы ведь не объяснили мне, как сделали сейчас - и очень эмоционально, могу я добавить. Первым вашим импульсом было уклониться, заколебаться, оттянуть время вопросом, почему бы и нет. Пусть затем вы сказали мне правду, но что в этом вопросе в первую минуту вас смутило? По какой причине, в которой вы не хотите признаться, вы подыскали причину, назвать которую готовы? Извините мою настойчивость, но мне необходимо это знать - и вовсе не из праздного любопытства, уверяю вас. Если то, что вы мне скажете, не будет иметь отношения к нашему злополучному делу, считайте, что ваше признание канет в чёрную дыру.
- Я искренне не знаю, - тихим голосом ответил Фастольф, - почему я сначала парировал ваш вопрос. Возможно, вы ненароком коснулись чего-то, на что я хотел бы закрыть глаза. Разрешите мне подумать, мистер Бейли.
Они замолчали. Подавальщик убрал со стола и ушёл. Дэниел и Жискар отсутствовали (вероятно, охраняли дом). Наконец-то Бейли и Фастольф остались наедине друг с другом, без роботов.
- Право, не знаю, что я могу вам сказать, - заговорил Фастольф. - Разрешите мне вернуться на несколько десятилетий назад. У меня есть две дочери. Возможно, это вам известно. Они от разных матерей…
- Вы бы предпочли сыновей, доктор Фастольф?
Фастольф взглянул на него с искренним удивлением.
- Нет. Вовсе нет. Кажется, мать моей второй дочери хотела сына, но я не дал согласие на искусственное осеменение обработанной спермой - пусть и моей собственной - и настоял на естественном броске генетических костей. Предупрежу ваш вопрос: потому что я не хочу исключать из жизни элемент случайности и ещё, пожалуй, потому что предпочитал оставить шанс на рождение дочери. Нет, я не имел ничего против сына, вы понимаете, но не желал лишиться шанса на вторую дочь. Почему-то дочери меня больше устраивали. Ну, мой второй ребёнок действительно оказался дочерью. Возможно, это была одна из причин, почему её мать вскоре расторгла наш брак. С другой стороны, значительный процент браков расторгается именно после рождения ребёнка, и особой причины искать незачем.
- Насколько я понимаю, девочку забрала она?
Фастольф посмотрел на Бейли с недоумением:
- Зачем бы?.. А, я забыл, что вы с Земли. Естественно, нет. Детей помещают в ясли, где они вырастают, окруженные тщательным уходом. Однако (он сморщил нос, словно смущаясь) девочку в ясли не отдали. Я решил, что выращу её сам. Это вполне законно, но бывает крайне редко. Конечно, я был ещё очень молод - мне ещё и ста не стукнуло, - однако уже приобрел имя в робопсихологии.
- И вам это удалось?
- Вырастить её и воспитать? О да. Я к ней очень привязался. Назвал её Василия. Это имя моей матери, понимаете? - Он усмехнулся своим воспоминаниям. - Есть во мне эта странная сентиментальность - вроде любви к моим роботам. Естественно, своей матери я никогда не видел. Но её имя стояло в моей медицинской карте. И она ещё жива, насколько мне известно, и я мог бы с ней увидеться… но, по-моему, есть какая-то омерзительность во встрече с той, в чьем теле ты одно время находился… О чём бишь я?
- Вы назвали свою дочь Василией…
- А, да! Я её вырастил и очень к ней привязался. Очень. Мне представлялось ясным, в чём заключается прелесть этого, но, естественно, я шокировал своих друзей и, когда контактировал с ними, должен был её удалять, была ли встреча деловой или светской. Вот помню… - Он умолк.
- Что?
- Я уже десятки лет об этом не вспоминал. Как-то, когда у меня был доктор Сартон и мы обсуждали одну из первых программ для человекоподобных роботов, она вдруг вбежала вся в слезах и прижалась ко мне. Ей было только семь лет, по-моему, и, конечно, я обнял её, расцеловал и прервал наше обсуждение - совершенно непростительная выходка с моей стороны. Сартон ушёл, кашляя, давясь, вне себя от негодования. Прошла целая неделя, прежде чем мне удалось восстановить контакт с ним и продолжить дискуссию. Я полагаю, не следует, чтобы дети действовали на людей подобным образом, но детей так мало и сталкиваешься с ними так редко!
- А ваша дочь… Василия… была к вам привязана?
- О да! Во всяком случае, пока… Она была очень ко мне привязана. Я следил за её обучением и позаботился, чтобы её интеллект развился во всей полноте.
- Вы сказали, что она была привязана к вам, пока не произошло что-то. Фразу вы не закончили. Следовательно, настало время, когда её привязанность к вам иссякла. Когда именно?