Люди на краю пустыни - Орсон Кард 13 стр.


ЛаВон посмотрел на него из-под опущенных век. Была ли в этом взгляде ненависть? Да, определенно была. "Я хочу, чтобы ты ненавидел меня, мальчишка. Ты так меня возненавидишь, что будешь сам проявлять готовность сделать все, о чем я тебя попрошу. Вот тогда-то я и завладею тобой, вот тогда я смогу извлечь из тебя нечто стоящее, а после этого предоставлю тебя самому себе. Но ты будешь уже другим, ты будешь человеком, достойным жизни".

Карпентер толкнул оба рычага, и коляска отъехала назад. Рабочий день был почти закончен, а вечером произойдут некоторые весьма неприятные изменения в жизни городка Рифрок. В этом он не сомневался. Понимая то, что предстоящие аресты в какой-то степени произойдут по его вине, и то, что тюремное заключение отцов некоторых шестиклассников станет для их семей настоящим потрясением, Карпентер испытывал необходимость подготовить их самым наилучшим образом к тому, чтобы они поняли, почему так должно случиться и почему, по большому счету, это правильно. Однако было бы слишком наивно надеяться на то, что сегодня они смогут это понять. Но, может быть, когда-нибудь они вспомнят и простят ему то, о чем вскоре узнают, простят ему то, что он с ними сделал.

Он снова ударил по клавишам.

- Поскольку мистер Дженсен подвел черту под сегодняшними занятиями по литературе, займемся экономикой, - объявил компьютер. Нажав еще несколько клавиш, он начал читать лекцию. Храня все свои лекции в памяти, Карпентер в любой момент мог извлечь каждую из них. Поэтому он сидел в своем кресле неподвижно, как камень, и лишь всматривался по очереди в лицо каждого из учащихся, пытаясь определить, кто из них слушает его невнимательно. Он извлекал определенные преимущества из того, что вместо него говорит машина. Много лет назад он понял, что людей пугает, когда его словами говорит механический голос, а собственные губы остаются неподвижными. Из-за этого Карпентер казался им опасным и сильным. Но этот чудовищный голос нравился ему гораздо больше, нежели собственное костлявое, скрюченное параличом тело, прикованное к инвалидной коляске. Это тело, похожее на тело какого-то червя, выглядело странно и вызывало жалость. Только когда синтезатор произносил его язвительные слова, он чувствовал уважение со стороны людей, которые вечно смотрели на него сверху вниз.

"Здесь, в поселениях, которые находятся у самого рубежа цивилизации, - продолжал он, - мы не можем позволить себе роскоши жить по законам рыночной экономики. До того, как дожди омыли эту древнюю пустыню, в этих песках не росло ничего, кроме редких растений. Тридцать лет назад здесь не было ничего живого. Ведь даже ящерицы живут только там, где есть корм для насекомых и вода. А потом дымы пожаров, возникших по нашей вине, затмили небо, и ледники стали продвигаться на юг. Дожди, которые всегда шли севернее этих мест, теперь обрушились на эту землю и омыли пустыню. Это был шанс".

ЛаВон ухмыльнулся, посмотрев на Киппи, который делал вид, что дремлет. Ударив по клавишам, Карпентер на время прервал лекцию.

- Киппи, хорошо ли ты будешь спать, если я тебя прямо сейчас отправлю домой, чтобы ты там вздремнул?

Резко выпрямившись, Киппи притворился, что ужасно испуган. Впрочем, это было двойное притворство: на самом деле он боялся и, чтобы скрыть это, делал вид, будто его страх притворный. "Как сложен и запутан внутренний мир детей", - подумал Карпентер.

- В то время, как старые поселения медленно погружались в прибывающие воды Большого Соленого озера, ваши отцы и матери двинулись в пустыню, чтобы освоить ее земли. Но они не были одиноки. Полагаясь только на свои силы, мы бы ничего не смогли сделать. Люди, которые еще до них стали осваивать край пустыни, посадили траву. Трава дала корм стадам и пустила корни в песке. Корни превратились в богатый азотом перегной. За три года земли на краю пустыни покрылись тонким слоем почвы. Если бы по каким-то причинам первопроходцы не высадили траву или заградительный почвенный слой был бы разрушен, то дождевые воды подмыли бы его и погубили бы расположенные за ним сельскохозяйственные угодья. Таким образом, первопроходцы несут ответственность как друг перед другом, так и перед нами. Как бы вы отнеслись к первопроходцу, который не выдержал испытаний?

- Точно так же, как к тому, кто их выдержал, - сказал Поуп. Этому самому юному шестикласснику было всего лишь тринадцать лет от роду, и он самым бессовестным образом подлизывался к ЛаВону.

Карпентер еще несколько раз ударил по клавишам.

- А как именно? - спросил металлический голос. Отвага Поупа тотчас куда-то улетучилась.

- Извините.

Но Карпентер не позволил замять этот вопрос.

- Как вы называете первопроходцев? - спросил Карпентер. Он переводил взгляд с одного ученика на другого, но все они отводили глаза. Все, кроме ЛаВона.

- Так как вы их называете? - повторил он свой вопрос.

- Если я скажу, меня вышвырнут из школы, - сказал ЛаВон. - Вы хотите, чтобы меня вышвырнули из школы?

- Вы ведь обвиняете их в прелюбодействе с домашним скотом, верно?

Кто-то хихикнул.

- Да, сэр, - сказал ЛаВон. - Мы называем их скотоложцами, сэр.

Пока они смеялись, Карпентер ударил по клавишам. В наступившей тишине снова зазвучал металлический голос.

- Хлеб, которым вы питаетесь, произрастает на созданной ими почве, а навоз их домашнего скота, которым удобрена эта почва, в конечном счете способствует укреплению ваших тел. Без первопроходцев вы бы прозябали на берегах Мормонского моря, питаясь рыбой и запивая ее чаем из полыни. Не забывайте об этом. - Произнося свою речь, он постепенно уменьшал громкость синтезатора, поэтому чтобы услышать последние его слова, им пришлось напрягать слух.

Затем он возобновил свою лекцию.

- Вслед за первопроходцами пришли ваши матери и отцы. Они стали высаживать сельскохозяйственные культуры в том порядке, который был рекомендован учеными: два ряда яблонь, за ними шесть метров пшеницы, потом шесть метров кукурузы, затем шесть метров огурцов и так далее. Год за годом обрабатывая все новые и новые шестиметровые куски почвы, они следовали за первопроходцами, осваивая новые участки земли и производя все больше продовольствия. Если бы вы выращивали не то, что вам рекомендовали ученые, и не собирали бы урожай в установленные сроки, а в случае необходимости не работали бы на полях плечом к плечу, то растения бы погибли, а дожди их просто бы смыли. Что вы сказали бы о фермере, который не занимается своим трудом или увиливает от работы?

- Что он настоящий подонок, - ответил кто-то из учеников.

- Дерьмо он, вот кто, - добавил другой.

- Чтобы сделать эту землю плодородной, ее нужно планомерно возделывать в течение восемнадцати лет. Только тогда ваша семья сможет позволить себе роскошь решать, какую культуру выращивать. Только тогда вы сможете либо работать с ленцой, либо трудиться в поте лица, чтобы получить прибыль. Тогда некоторые из вас разбогатеют, а другие станут бедняками. Но сегодня мы все делаем вместе, прилагая равные усилия, и поровну делим плоды нашего труда.

ЛаВон что-то пробормотал.

- Вы что-то сказали, ЛаВон? - спросил Карпентер. Он заставил компьютер говорить очень громко. Это напугало детей.

- Ничего, - сказал ЛаВон.

- Вы сказали: "Кроме учителей".

- А хоть бы и сказал, так что из того?

- Вы правы, - согласился Карпентер, - учителя, в отличие от ваших родителей, не сеют и не пашут. Учителям надлежит возделывать гораздо более бесплодную почву, и чаще всего те немногие семена, которые мы посеяли, смывает первый же весенний ливень. Вы - живое доказательство тщетности нашего труда. Но мы стараемся, мистер Дженсен, несмотря на всю абсурдность наших усилий. Мы можем продолжать?

ЛаВон кивнул головой. Его лицо покраснело. Карпентер был удовлетворен. Этот мальчик еще не совсем безнадежен - он еще может испытывать чувство стыда за то, что упрекнул человека в том, как тот зарабатывает на жизнь.

- Некоторые из вас, - продолжал учитель, - считают, что должны получать большее вознаграждение за проделанную вместе со всеми работу. Это те, кто крадет из общего амбара и продает плоды совместного труда. На черном рынке хорошо платят за краденое зерно, и эти воры богатеют. Когда они достаточно разбогатеют, то смогут, покинув пустынные земли, вернуться в города, расположенные на плоскогорьях. Их жены будут носить красивую одежду, своим сыновьям они купят часы, а их дочери получат собственные земельные участки и выгодно выйдут замуж. А в это время их друзья и соседи, которые им так доверяли, останутся ни с чем на краю пустыни, выращивая продовольствие, которым будут кормиться эти воры. Скажите, что вы думаете о торговцах черного рынка?

Он посмотрел на их лица. Да, они все знали. Он заметил, как они тайком взглянули на новые туфли Дика и на наручные часы Киппи. На купленную в городе новую блузку Ютонны и на джинсы ЛаВона. Они знали, но боялись сказать. Однако, возможно, дело здесь было даже не в страхе, а в надежде на то, что у собственного отца хватит ума украсть часть общего урожая и воспользоваться шансом уехать отсюда, вместо того, чтобы восемнадцать лет здесь вкалывать.

- Кое-кто считает, что эти воры умны. Но я говорю вам, что они ничем не отличаются от бандитов равнин. И те и другие являются врагами цивилизации.

- И это вы называете цивилизацией? - спросил ЛаВон.

- Да, - набрал ответ Карпентер. - Здесь мы живем в мире, и вы сами знаете, что работая сегодня, мы обеспечиваем себе сытую жизнь завтра. В прерии все по-другому. Там люди знают, что завтра придет бандит, и если он тебя не убьет, то уж точно съест весь твой хлеб. Только здесь люди доверяют друг другу. За счет этого доверия и богатеют спекулянты черного рынка. Они пользуются доверием своих соседей. Но когда они разворуют все запасы, то за счет чего вы будете жить, дети?

Они, конечно, ничего не поняли. Им по силам была задачка, в которой надо определить, каким было расстояние между двумя грузовиками, один из которых приближался к другому со скоростью шестьдесят километров, а встречаются они через час. Взяв карандаш и бумагу, они с грехом пополам все же могли вычислить правильный ответ. Но суть вопросов такого порядка оставалась для них неуловимой, словно облако пыли. Они ее видели, но не могли ухватить своими еще слабыми и сосредоточенными на собственной личности мозгами. Помучив их напоследок опросом по истории, он задал на дом от работать правописание тридцати слов и отправил за дверь.

Но ЛаВон не спешил уходить. Подойдя к двери, он закрыл ее и заговорил.

- Это была глупая книжка, - сказал он.

Карпентер защелкал клавишами.

- И поэтому вы сделали такое глупое сообщение.

- Оно не глупое, оно смешное. Но вы убедились, что я прочел эту чертову книгу, верно?

- И я поставил вам четверку.

Какое-то время ЛаВон молчал, а потом снова заговорил:

- Не надо мне делать любезности.

- Я и не собираюсь.

- И вырубите вы свой проклятый механический голос. Ведь вы можете говорить собственным голосом. Вот мою двоюродную сестру разбил паралич, так она только воет на луну.

- Вы можете идти, мистер Дженсен.

- Когда-нибудь я обязательно услышу ваш собственный голос, мистер Машина.

- Вам лучше немедленно уйти домой, мистер Дженсен.

ЛаВон уже было открыл дверь, чтобы уйти, но вдруг резко повернул назад и, сделав десяток широких шагов, приблизился к классному руководителю. Теперь его ноги двигались упруго и уверенно, теперь они напоминали ноги лошади, а не лапы паука. В движениях его рук чувствовалась легкость и сила. Наблюдая за ним, Карпентер ощутил, как внутри него поднимается волна уже знакомого страха. Если уж Господу было угодно, чтобы он с рождения был именно таким, Он мог бы по крайней мере уберечь его от таких вот садистов.

- Что вам надо, мистер Дженсен?

Но не позволив компьютеру произнести эту фразу до конца, ЛаВон схватил запястья Карпентера и крепко их сжал. Карпентер и не пытался оказать сопротивление. Если бы он это сделал, то стал бы только извиваться в кресле, словно устрица на сковороде. Он не мог позволить себе корчиться от боли на глазах у этого мальчишки. Такое унижение было для него просто невыносимо. ЛаВон словно тисками сжимал его безвольные руки.

- Не суйте нос в чужие дела, - сказал ЛаВон. - Вы здесь всего два года и ничего не знаете, понятно? Вы ничего не видели и ничего не скажете, вы поняли?

Итак, дело было вовсе не в сообщении о прочитанной книге. На самом деле ЛаВон понял суть лекции о цивилизации и черном рынке. Он знал, что его собственный отец, Нефи Делос Дженсен, занимавший важный пост старшины присяжных Рифрока, замешан в этом более, чем кто-либо другой в городе. "Тебе лучше всего идти домой. Возможно, судебные приставы уже забрали твоего отца".

- Вы поняли меня?

Но без своего компьютера Карпентер не станет говорить. Этот мальчик никогда не услышит, как звучит собственный голос Карпентера. Он не услышит эти скулящие завывания, скорее похожие на звуки, извлекаемые собакой, которая пытается подражать человеческой речи. "Ты никогда не услышишь мой голос, мальчик".

- Только попробуйте меня за это исключить, мистер Карпентер. Я скажу, что ничего такого не было. Я скажу, что вы имеете на меня зуб.

Затем он отпустил руки Карпентера и, крадучись, вышел из класса. Ноги Карпентера так свело, что все тело приподнялось в кресле, и лишь компьютер, в корпус которого он уперся коленями, не позволил ему съехать на пол. Его руки хватали пустоту, голова дергалась, нижняя челюсть отвисла вниз. Так его тело реагировало на страх и гнев. Именно поэтому он прилагал все усилия, чтобы никогда не испытывать этих эмоций. Как, впрочем, и любых других. Он был абсолютно бесстрастным существом. Поскольку телесная жизнь была ему недоступна, он вел умственный образ жизни. Словно распятый на кресте, он распластался в инвалидном кресле, проклиная свое тело и делая вид, что просто ждет, когда оно успокоится.

И оно, конечно, успокоилось. Как только Карпентер вновь обрел контроль над своими руками, он отделил блок компьютера от модуля речи и извлек из его памяти данные, которые вчера утром отправил в Зарахемлу. Это были расчеты количества собранных за три года урожаев и общий вес с разбивкой по культурам: пшеница и кукуруза, огурцы и ягоды, яблоки и бобы. В первые два года отличие между расчетными и фактическими данными находилось в пределах двух процентов. Что касается третьего года, то вопреки расчетам, которые убеждали в том, что урожай должен быть гораздо большим, чем прежде, фактическое количество собранного урожая оказалось таким же, как в предыдущие два года. Это было подозрительно. Затем шли бухгалтерские счета епископа. Эта община была поражена недугом. Если уж и епископ соблазнился такого рода делишками, значит, все здесь гниет на корню. Рифрок-Фармс ничем не отличался от сотен других таких же поселков, расположенных вдоль границы, разделяющей осваиваемые земли и пустыню. Но Рифрок был поражен тяжким недугом. Знал ли Киппи, что даже его отец был спекулянтом на черном рынке? Уж если нельзя доверять епископу, то кому вообще можно верить?

Собственные мысли вызвали у него горечь во рту. "Они поражены недугом. Нет, Карпентер, не так уж они больны, - сказал он себе. - Цивилизацию всегда терзали паразиты, но она тем не менее уцелела. И уцелела она, потому что время от времени от них избавлялась. Очищаясь, она сбрасывала их со своего тела. Они же делали из воров героев и презирали тех, кто сообщает об их воровстве. Мне не стоит ждать благодарности за то, что я сделал. Но мне и не нужна их любовь. Это чувство мне недоступно. Смогу ли я сделать вид, что являюсь чем-то большим, нежели скрюченное тело, которое мстит тем, кто достаточно здоров, чтобы иметь собственную семью и использовать любую возможность для улучшения жизни своих родных?"

Он нажал рычаги, и коляска покатилась вперед. Хотя он очень умело маневрировал между стульями, но все же потратил почти целую минуту, чтобы добраться до двери.

"Я улитка. Я червь, живущий в металлической скорлупе, водяная улитка, которая ползет по стеклу аквариума, пытаясь очистить его от грязи. Я отвратительная улитка. Они же - золотые рыбки, сверкающие чешуей в прозрачной воде. Их гибель вызывает печаль. Но без меня все бы они погибли. Их красота зависит не только от них самих, но и от меня. И от меня даже в большей степени - ведь я работаю, чтобы сохранить их красоту, а они ей просто пользуются".

Всякий раз когда Карпентер пытался найти оправдание своему существованию, он рассуждал примерно таким образом. Между тем, его коляска выкатилась в коридор, который вел к парадной двери школы. Он знал, что его научные изыскания по севообороту стали ключом к освоению этих обширных целинных земель, лежавших в пустыне, на востоке Юты. Неужели они не могли учредить специально для него медаль, а потом вполне заслуженно наградить его той же медалью, которой награждали всадников свободы, сопровождавших в горах караваны иммигрантов? Они сами называли его героем. Они признали, что червяк в инвалидной коляске - герой. Но губернатор Монсон испытывал к нему только жалость. Он видел в нем только червяка. Карпентер мог быть героем, но при этом всегда оставался Карпентером.

Для его коляски построили пандус из бетона, после того как школьники дважды уничтожили деревянный. Когда они это сделали во второй раз, ему пришлось обращаться за помощью, воспользовавшись компьютерной сетью. Он вспомнил, как сидя на краю крыльца, он разглядывал лачуги обитателей поселка. Если они и видели его, то их вполне устраивало то положение, в котором он оказался - ведь никто из них не пришел ему на помощь. Но Карпентер мог их понять. Они испытывали страх перед тем, что казалось им странным и непонятным. Им было не по себе, когда они находились рядом с мистером Карпентером, слышали его механический голос и видели его инвалидную коляску на электроприводе. Он их действительно мог понять, ведь он тоже был человеком. Он даже был с ними согласен. Он делал вид, что Карпентера здесь нет, и, возможно, вообще уехал бы отсюда.

Он увидел вертолет, когда его коляска уже катилась по асфальтированной улице. Аппарат приземлился на площадке, расположенной между универмагом и часовней. Четыре судебных пристава вышли из прохода, открывшегося в борту, и направились в разные концы поселка.

Случилось так, что Карпентер находился как раз напротив дома епископа Андерсона, когда пристав постучал в дверь. Карпентер рассчитывал, что успеет вернуться домой еще до того, как они начнут аресты. Но он ошибся. Первой его мыслью было увеличить скорость и покинуть улицу. Он не хотел это видеть. Ему нравился епископ Андерсон. Во всяком случае, раньше нравился. Он не желал ему зла. Если бы епископ не приложил руки к воровству урожая и не обманул бы его доверия, то его не напугал бы ни этот стук в дверь, ни значок в руке пристава.

Назад Дальше