От изрядной дозы водки, позаимствованной из шкафа в гостиной, смесь вскоре зашипела голубым пламенем. Искра продолжала ее нагревать, пока не получила несколько унций сероватого порошка. Понюхав продукт, она скорчила физиономию. Ладно, много она использовать не станет. Некоторое время она беспокоилась насчет бензоина, а также о том, что рецепт требует не водки, а грибного ликера. Но, в конце концов, - это же симпатическая магия, а не подлинное колдовство. Так что должно сойти.
Искра принялась выдергивать еще волоски. Дергала, пока не стало саднить, а потом сплела их вместе и связала в золотистую щеточку. Натянув штаны и рубашку, она выглянула за дверь. Убедилась, что никто не следит, - и поспешила по коридору к комнате Сирокко.
Оказавшись внутри, Искра воспользовалась щеточкой, чтобы оставить крошечные мазки порошка на столбиках кровати и под подушкой. Под кроватью она начертала пятигранную фигуру и оставила в центре один лобковый волосок. Затем она вернулась к двери, через каждый метр оставляя на полу микроскопические мазки.
По коридору Искра шла, то и дело макая кисточку в импровизированный тигель и оставляя крошечные пятнышки порошка до самой своей двери.
Когда она закрыла дверь, пришлось ненадолго к ней прислониться. Сердце выскакивало из груди, а щеки раскраснелись. Наконец Искра сорвала с себя одежду и прыгнула в постель. Все той же кисточкой она поставила метку между грудей, а затем, бормоча обращение к Великой Матери, сунула ее себе между ног. Затем поставила тигель на пол у стены, где Робин его не увидит. Наконец, натянув одеяло до самого подбородка, глубоко и судорожно вдохнула.
"Спокойно, сердечко. Твоя возлюбленная придет".
Затем Искра опять выскочила из постели и бросилась к громадному, дивной работы туалетному столику с волнистым зеркалом. Там она стала рыться в косметике и с бесконечным прилежанием накрасила лицо, надушилась лучшими своими духами - и прыгнула обратно в постель.
Но что, если духи заглушат запах зелья? Что, если Сирокко не по вкусу губная помада? Сама она губы не красила. Она вообще не пользовалась никакой косметикой - и тем не менее женщины красивее Искра в жизни своей не видела.
Рыдая, Искра метнулась по коридору в ванную. Сначала смыла всю косметику, затем вызвала рвоту и освободила желудок в туалете. Спустила воду, почистила зубы и поспешила обратно в постель.
Нет, это точно любовь - иначе откуда такая боль?
Искра и плакала, и стонала, потом разорвала в клочья все простыни - а Сирокко все не шла.
Наконец, ведьма дорыдалась до того, что заснула.
ЭПИЗОД VII
Во сне Сирокко открыла глаза. Она лежала спиной на мелком черном песке. Голова ее покоилась на рюкзаке. Песок был совершенно сухой, и ее тело тоже. Сирокко раскинула руки и зарылась пальцами в песок, вытянула ноги и почувствовала, как песок перетекает под ее ступнями. Затем она стала медленно, с чувством, поводить плечами и бедрами, отчего в песке образовалась сироккообразная ямка в несколько сантиметров глубиной. Наконец она испустила глубокий вздох и полностью расслабилась.
Сирокко чувствовала каждую свою мышцу и каждую свою косточку. Кожа ее была туго натянута, а каждое нервное окончание снова ждало того странного ощущения.
После неопределенного периода сонного времени то ощущение пришло опять. Небольшая ладошка терла левую ногу Сирокко - от верха ступни до колена и снова вниз. Сирокко вполне явственно это чувствовала. Вот пять пальцев, вот сама ладошка. Сильно она не давила, не массировала, но и воздушным касанием это тоже нельзя было назвать. Сирокко наблюдала без тревоги, как это порой бывает во сне. Она видела, как меняется текстура ее кожи в тех местах, где проходит ладонь.
Соски ее отвердели. Закрыв глаза (под веками было не совсем темно), Сирокко прижалась затылком к рюкзаку, оторвала от песка плечи и выгнула спину. Ладонь двинулась вверх, к ее бедру, а другая накрыла ее грудь, легко пробегая кончиками пальцев по изгибам чашечки. Большой палец коснулся сморщенного соска. Сирокко со вздохом осела на теплый приветливый песок.
И снова открыла глаза. Во сне.
Вокруг стало мрачнее. В стране неизменного света сумерки, казалось, сгущаются над тихим озером. Сирокко застонала. Ноги ее словно отяжелели, налились кровью; она развела их по сторонам, предлагая себя темнеющему небу. Ее бедра, казалось, растут из земли; она толкала их вверх в самом примитивном движении из всех. Затем снова расслабилась.
Тут один за другим между ее ног появились два следа маленьких ступней. Затем возникли отпечатки коленей. Песок смещался, принимая форму ног, освобождая место для бедра, пока фантом опускался на колени и менял положение. Обе ладони лежали теперь на бедрах Сирокко, нежно прохаживаясь вверх и вниз.
Сирокко снова закрыла глаза - и сразу стала видеть лучше. Призрачные образы озера, дальнего берега, неба пульсировали на фоне внутренней стороны век. Приподнявшись на локтях, она запрокинула голову. Сквозь тонкую кожу она видела, как высокие деревья сходятся в небе в одной точке. Само небо имело цвет крови. Сирокко согнула ноги и развела колени. И тут же охнула, когда руки стали ее ощупывать. Не открывая глаз, она подняла голову.
Когда Сирокко посмотрела прямо перед собой, то не увидела ничего, кроме биения собственного пульса, сверкающего и эфемерного хаоса собственной радужки. Но стоило ей взглянуть вбок - предусмотрительно не раскрывая глаз, - как меж ее расставленных ног стала видна стоящая на коленях фигура. Это было воплощение кубистской концепции, слоистое существо, существующее сразу со всех сторон, с такими глубинами, которых периферическое сонное зрение Сирокко достичь не могло. Существо из цветного дыма, сплетенное воедино лунными лучами. Сирокко знала, кто это, - и не боялась.
Во сне она открыла глаза навстречу почти кромешному мраку.
Призрак стоял там на коленях. Сирокко чувствовала, как руки опускаются к ее бедрам и расходятся по животу, видела, как опускается все ниже лицо ее прозрачной любовницы, ощущала касание длинных волос, испытывала легкую щекотку от теплого дыхания. Последовал нежный поцелуй, затем более настойчивый поцелуй. Рот и вульва раскрылись одинаково жадно, язык проник внутрь, а руки скользнули под ягодицы - сжать их и приподнять над податливым песком.
На мгновение Сирокко была словно парализована. Она запрокинула голову, рот раскрылся, но ни звука оттуда не вышло. Когда ей удалось наконец со всхлипом вздохнуть, выдох оказался стоном, в конце которого шепотом было произнесено одно-единственное слово:
- ... Габи...
Теперь кругом царил кромешный мрак. Сирокко потянулась вниз и пробежала руками по густым волосам, по шее Габи, ее плечам. Она сжала старую подругу ногами, и Габи целовала живот Сирокко, ее груди и шею. Сирокко чувствовала, как на нее давит чудесная тяжесть знакомых грудей. Руки ее жадно ощупывали восхитительную твердость габиного тела. Она услышала дыхание Габи у самого своего уха, узнала особый, принадлежащий только Габи аромат. И заплакала.
Во сне Сирокко снова закрыла глаза.
Она увидела слезы в глазах у Габи - и улыбку на ее губах. Они поцеловались. Черные как вороново крыло волосы Габи скрыли их лица.
Сирокко открыла глаза. Уже светало. Габи все еще лежала на ней. Они обменивались каким-то невнятным воркованием, пока мутные сумерки, окутавшие землю, рассеивались. Наконец Сирокко увидела любимое лицо. И поцеловала его. Габи тихо рассмеялась. Затем, упершись ладонями в песок, поднялась на колени и оседлала Сирокко. Потом она встала на ноги, протянула Сирокко руку и потянула ее за собой. Земля липла как бумажка от мух. Сирокко пришлось поднатужиться, чтобы встать. Когда же она наконец встала, Габи развернула ее и указала вниз. Внизу Сирокко увидела свое собственное неподвижное тело, развалившееся на песке.
- Я умерла? - спросила она. Вопрос этот показался ей не очень важным.
- Нет, любимая. Я не ангел смерти. Иди со мной. - Габи обняла Сирокко, и они пошли по берегу.
Во сне они разговаривали. Но при этом не пользовались целыми фразами. Одного слова вполне хватало. Старые боли, старые радости вытаскивались наружу, поднимались под желтое небо Япета, оплакивались и осмеивались, а затем аккуратно укладывались на место. Они говорили о событиях столетней давности, но умалчивали о том, что случилось в последние двадцать лет. Эти два десятилетия для старых подруг не существовали.
Наконец Габи пришло время уходить. Сирокко заметила, что ноги ее подруги уже не касаются земли. Она попыталась ее удержать, но малышка продолжала уплывать в небо. К тому же, как часто бывает во сне, все движения Сирокко были слишком замедленными и ничего не могли предотвратить. Сирокко охватила тоска. Она поплакала немного после отлета Габи, стоя там под вновь возвратившимся светом.
Пора просыпаться, подумала она.
Когда ничего не случилось, Сирокко посмотрела на пляж. Туда, где она стояла, усталая и обескураженная, вели две дорожки следов.
Сирокко закрыла глаза и отвесила себе пару пощечин. Когда она снова открыла глаза, то никаких изменений не обнаружила. Тогда она побрела назад вдоль водной кромки.
По пути она разглядывала свои босые ноги. Они делали новые отпечатки рядом с теми, что вели в обратную сторону. "Где не побывал Вуузль", - подумала она - и не смогла вспомнить, откуда это. Да, Сирокко, старость не радость.
Тело ее оказалось невдалеке от воды - там, где песок был сух и так мелок, что хоть прямо в песочные часы насыпай. Оно лежало, пристроив голову на рюкзаке и сложив руки на животе, а ноги были вытянуты и скрещены в лодыжках. Сирокко опустилась на колени и нагнулась поближе. Тело ровно и медленно дышало.
Тогда она отвернулась от тела и взглянула на... на себя. На то тело, в котором жила. Оно оказалось совершенно знакомо. Сирокко коснулась себя, потерла ладони друг о друга, вытянула руку и попыталась сквозь нее посмотреть. Не вышло. Тогда она ущипнула себя за ляжку. Ляжка покраснела.
Некоторое время спустя Сирокко протянула руку и коснулась того, другого тела у предплечья. Тело было чужое, не свое. Такое будничное раздвоение - но с малоприятным поворотом. Что, если тело сядет и захочет поговорить?
Нет, определенно пора просыпаться, решила Сирокко.
Или засыпать.
Сирокко призвала на помощь опыт своей жизни как духом, так и рассудком - и где-то на задворках ее сознания заворошилось некое невербальное понятие. Даже не стоило пытаться это осмыслить. Порой в Гее иного отношения к жизни и быть не могло. Всякое здесь случалось. И не все поддавалось объяснению.
И Сирокко позволила своему инстинкту взять верх. Ни о чем не думая, она закрыла глаза и повалилась вперед, поворачиваясь при падении. Она почувствовала краткое прикосновение чужой кожи, своеобразное, но не такое уж неприятное ощущение наполненности - вроде как при беременности - и покатилась по песку. Потом открыла глаза и села. Одна.
Следы на песке никуда не делись. Две дорожки вели от нее, одна назад.
Поднявшись на четвереньки, Сирокко поползла ближе к воде - к более влажному и плотному песку. Выбрала один из меньших следов - резко рельефный, отпечатки всех пяти пальцев ясно были видны - и слегка коснулась пальцами углублений. Затем передвинулась к следующему и буквально сунула в него нос. От следа исходил вполне отчетливый запах Габи. Отпечатки более крупных ступней никак не пахли. Так с ее собственными следами всегда и бывало. Обоняние Сирокко - хотя и нечеловечески острое - не могло различить запах ее следа в неизменно присутствующем аромате ее самой.
Она могла бы размышлять об этом и дальше, но вдруг почуяла нечто совсем иное, весьма далекое. Почуяла безошибочно. Прихватив свой рюкзак, Сирокко на всех парах помчалась к "Смокинг-клубу".
ЭПИЗОД VIII
Робин болтала едва ли не целый оборот. Крис этого ожидал, и не обращал внимания. Маленькая ведьма буквально неслась на волне омоложения. Отчасти ее восторг имел химическое происхождение. То был результат действия магических веществ, что все еще струились в ее теле, входя в каждую клетку и производя там изменения. Отчасти же восторг был психологическим и вполне понятным. Робин теперь выглядела на пять лет моложе, а чувствовала себя так, как никогда за последние лет десять. Результат купания в источнике несколько напоминал действие амфетаминов, а отчасти - маниакально-депрессивный психоз. Сначала ты на вершине Гималаев и в блаженном восторге, затем следует резкий спад. Счастье еще, что спады бывают такими краткими. Крис хорошо это помнил.
Его это уже не так возбуждало. После визита к источнику чувствовал он себя почти так же хорошо, как и раньше, но чувство это долго не длилось, а оборотов через пять сменялось болью. Крис уже чувствовал, как она начинается вдоль по позвоночнику и у висков.
Робин выболтала большую часть истории своей Жизни, не в силах усидеть на месте - то и дело расхаживая по пятигранной комнате, которую он построил и усеял воспоминаниями о ней. Крис просто сидел за столом в центре комнаты, кивая в нужных местах, вставляя из вежливости уклончивые замечания. При этом он не отрывал взгляда от стоявшей перед ним единственной свечи.
В конце концов Робин сбросила напряжение. Усевшись на высокий стул напротив Криса, она уперла локти в стол, глядя на свечу глазами ярче пламени. Постепенно дыхание ее успокоилось, и Робин перевела пристальный взгляд со свечи на Криса.
Она словно впервые его заметила. После нескольких попыток заговорить Робин наконец это удалось.
- Извини, - сказала она.
- Не за что. Приятно видеть у кого-то такой восторг. И раз уж ты обычно держишь рот на замке, это позволило мне избежать многих расспросов.
- Великая Матерь, да я же совсем заболталась, правда? Похоже, я просто не могла остановиться, должна была тебе рассказать...
- Знаю-знаю.
- Крис, это так... так волшебно! - Робин взглянула на свою руку - на вновь сияющую там татуировку. В сотый раз она недоверчиво потерла кожу, и на лице ее отразились остатки страха, что татуировка сотрется.
Протянув руку к жирной свече, Крис задумчиво покрутил ее, наблюдая, как со всех сторон капает воск.
- Да, это замечательно, - согласился он. - Там одно из немногих мест, куда Гее не дотянуться. Когда туда попадаешь, начинаешь понимать, каким же чертовски замечательным было давным-давно это колесо.
Склонив голову набок, Робин посмотрела на Криса. А он не смог на нее взглянуть.
- Ладно, - сказала она. - Ты попросил меня прийти сюда, чтобы что-то обсудить. Речь шла о каком-то предложении. Не хочешь ли, теперь сказать, в чем оно заключается?
Крис снова волком посмотрел на свечу. Он знал, что Робин ценит прямоту и занервничает, если он станет медлить и дальше, но никак не мог начать.
- Скажи, Робин, какие у тебя планы?
- В каком смысле?
- Где ты собираешься остаться? Что будешь делать? Робин, похоже, изумилась, затем еще раз оглядела безумную комнату, построенную Крисом.
- Боюсь, я об этом не думала. Этот парень, Конел, сказал, что ничего страшного, если мы тут на какое-то время задержимся, так что...
- Тут никаких проблем. Пойми, Робин, это место принадлежит всем моим друзьям. Я буду счастлив, если оно станет твоим домом. Навсегда.
В благодарном взгляде Робин проскользнула настороженность.
- Я ценю это, Крис. Чудесно будет немного здесь пожить и во всем разобраться.
Вздохнув, Крис наконец посмотрел прямо в глаза Робин:
- Хотел бы попросить тебя об этом прямо сейчас. И надеюсь, ты подумаешь, прежде чем ответить. Еще надеюсь, ты будешь откровенна.
- Все в порядке. Валяй.
- Мне нужен Адам.
Лицо Робин окаменело. Долгое время она даже мышцей двинуть не могла.
- Что ты сейчас чувствуешь? - спросил Крис.
- Гнев, - ровным тоном проговорила она.
- А раньше? До того, как на тебя это обрушилось?
- Радость, - ответила она и встала.
Подойдя к медной копии самой себя на дальней стене, Робин медленно провела по ней рукой. Потом оглянулась на Криса:
- По-твоему, я плохая мать?
- Я тебя уже двадцать лет не видел. Не знаю. Но я вижу Искру и знаю, что для нее ты хорошая мать.
- А для Адама я, по-твоему, хорошая мать?
- Думаю, ты пытаешься ею быть, и это разрывает тебе сердце.
Робин вернулась к столу, вытащила стул и уселась на него задом наперед. Потом сложила руки на столе и посмотрела на Криса.
- Ты хороший, Крис, но не идеальный. Я рассказывала тебе, что чуть не убила его, когда родила. Возможно, тебе будет трудно понять. Если бы я и правда его убила... убийцей я бы себя не почувствовала. Я просто сделала бы то, что полагалось. А когда я оставила ему жизнь, то разрушила себя политически, социально... да почти во всех отношениях. И прошу тебя поверить - все это на мое решение не повлияло.
- Я верю. Мнение других тебя всегда мало волновало.
Робин усмехнулась - и на миг стала девятнадцатилетней.
- Вот за это спасибо. И все же какое-то время мнения сестер были крайне для меня важны. Наверное, ты плохо меня знал. Но, когда он вышел из моей утробы на воздух, я хорошенько на себя посмотрела. И до сих пор постоянно это делаю.
- Ты его любишь?
- Нет. Я чувствую к нему сильнейшую привязанность. И умру, защищая его. Мои чувства к нему... "двойственны", Крис, - нет, не то слово. Быть может, я все-таки его люблю. - Она снова вздохнула. - Но он не разрывает мне сердце. Я примирилась с ним и - в нашей общей судьбе - буду ему хорошей матерью.
- Никогда в этом не сомневался.
Робин нахмурилась, затем пригладила волосы:
- Тогда я просто не понимаю.
- Робин, я вовсе не собирался его спасать, потому что даже представить себе не мог, что он в этом нуждается. - Лицо его ненадолго помрачнело. - Признаюсь, меня тревожит Искра.
- Она сама чуть его не убила.
- Это меня не удивляет. Она очень похожа на тебя в ее годы.
- Я была подлее. Разница между мной и Искрой в том, что я бы его все-таки убила. А она - нет. Не убила же она его просто потому, что на самом деле и не хотела. Искра специально выбрала такое время, когда я точно ее застану. Она просто показывала мне свою боль и проверяла, действительно ли я ее остановлю.
- Думаешь, теперь она для него не представляет угрозы?
- Абсолютно уверена. Искра дала слово. А ты же помнишь, как для меня важна была клятва? Нет, у меня точно кишка была тонка по сравнению с нею. - Потянувшись к свече в центре стола, Робин сдвинула ее вбок. - Может, ты все-таки скажешь, почему он тебе так нужен?
- Потому что я его отец. - Крис перевел дыхание. - Я исхожу из незнания. Мне неизвестно, что представляет собой ковенская семья. Я не знаю, как это бывает, когда кругом одни женщины. Вы вступаете в браки? Сколько у ребенка родительниц? Две?
Робин немного подумала, затем скривилась:
- Давным-давно я говорила об этом с Габи, и она рассказала мне про гетеросексуальные обычаи. В конце концов я пришла к выводу, что два жизненных стиля не так уж и различны. Примерно тридцать-сорок процентов из нас составляют пары, и все у них бывает нормально. Большинство остальных пытаются взять на себя жизненное обязательство, но через несколько лет все у них идет прахом. Около десяти процентов полностью отделяют сексуальную жизнь от семейной, имеют случайных или периодических любовниц и этим довольствуются.