- Чего ты от меня-то хочешь? Сама знаешь, тесть для твоего муженька - пустое место.
- Скажи правду: есть у него зазноба в женском жилище?
- Откуда ж я знаю? Это у баб надо спросить.
- Они - болтуньи, вмиг по общине разнесут, что у нас с Головнёй неладно. Хочу от тебя узнать. Ты ведь тоже к ним вхож...
Сиян грузно поднялся, бренча нашейными оберегами, подошёл к очагу, задумчиво покачал кумысный мешок, висевший рядом. Затем шагнул к дочери и, наклонясь, проговорил ей в лицо:
- Головня твой - проходимец и плут. Допрыгается ещё. А ты знала, за кого шла. Он убил Отца Огневика и наплевал на обычай. Теперь вот плюёт на тебя. - Сиян разогнулся и погладил широкой ладонью бороду.
- Так что же, правда изменяет? - проговорила Искра сквозь слёзы.
- А кто ему запретит?
Сиян злорадствовал. Хоть таким способом, но отомстит вождю.
- Что творится-то вокруг - не видишь разве? - продолжал он. - Крамола крамолу ведёт, прежний грех нынче за благо почитается. А главный греховодник - он, Головня. Неужто, думаешь, устоял бы, когда соблазны в глаза так и лезут? Да он же сам эти соблазны и творит. Людей приневолил, свободы лишил. Сегодня - Рычаговых, а завтра - нас. Все будем в его узде ходить, а он нас плёткой станет погонять да посмеиваться. Собрание отчего не проводится? Молчишь, не знаешь? И девки эти... Гляди, ещё родит какая от него, и будет ему наследник. А ты останешься одна со своими слезами.
Искра не выдержала, завыла безутешно, а Сиян всплеснул толстыми руками.
- Тут не рыдать надо, а делу помогать. А дело у тебя одно: родить ему сына. Иначе выгонит тебя из жилища и другую жену найдёт. И тогда нам всем пропадать - заклюют за прежнюю честь. Не пощадят. Так-то вот.
Дверь со скрипом распахнулась, и внутрь, впустив облако морозного пара, ступила старшая жена Сияна. Спросила:
- Ты чего девок выгнал? - Заметила Искру и протянула понимающе: - Ааа...
От неё пахло сеном и навозом. Рукавицы были заляпаны коровьей слюной.
- Как там вождь поживает? - сказала мачеха, скидывая колпак и проходя по левой (женской) половине избы к очагу.
Искра не ответила. Только замотала головой и, утирая мокрый нос, со всхлипом выскочила наружу.
Вскоре в общину, ко всеобщему изумлению, заявились чёрные пришельцы - пяток безволосых гололицых людей, облачённых в вывернутые кожей наружу меховики и пышные лисьи колпаки. У каждого за спиной болталась на ремне тонкая железная трубка с деревянным наконечником в виде рыбьего хвоста, с металлическими крючочками, торчавшими вверх и вниз из середины трубки.
Люди, побросав все дела, сбежались смотреть на гостей. Лучина горделиво задирал нос, клал руки на старый выцветший пояс (подарок покойного родителя), приосанивался, важничая.
Головня вышел им навстречу с копьём на плече, шею увешал оберегами. На всякий случай и прочим мужикам велел вооружиться. Пока пришельцы пересекали речную долину, огибая заросли тальника, общинники успели хорошенько рассмотреть их упряжки. Каждую тащили по две лошадки - рослые, тонконогие, совсем непохожие на местных. Таким впору не в упряжке бежать, а на лугу красоваться. У Артамоновых вообще было не в обычае запрягать лошадей. Лошадь - животное благородное, ей лямку тянуть негоже, а если уж так невмоготу проехаться в санях, будь добр запрягай быков или, на худой конец, собак, как это делают Павлуцкие.
Сама упряжь тоже была странная - не ременная, а деревянная, с высокой дугой над лошадиными шеями, с двумя шестами по бокам. Сани были широкие, с буграми меховых жилищ и с коптящими трубами над крышами - точь-в-точь как их описывал Пламяслав. Настоящий дом на полозьях. По ним-то гостей и опознали: самих пришельцев ещё не видели, те прятались внутри жилищ. Лишь когда приблизились, общинники разглядели возниц, прислонившихся спинами к передвижным домам. Они-то и правили упряжками, держа поводья.
В тревожном предчувствии сжались сердца. Шутка ли - демоны полуденных стран лично пожаловали к Артамоновым. Казалось, сам Лёд тянул чёрное щупальце через ледяную равнину, гнал тёмный морок на общину. Гудели голоса родичей:
- Жидко едут, с оттягом...
- Лошади не наши, не косматые...
- Должно, за Рычаговых просить едут. Те им в ножки кланялись...
- Сейчас Головня с ними потолкует...
Все взоры, все надежды обратились на Головню. Только он мог оборонить от страшных созданий, защитить перед бесами.
Вождь стоял насупленный, слабо подрагивал левым веком. Сам не верил, что через мгновение будет говорить с жуткими созданиями полуденного края, о которых столько слышал, но никогда не видел. Ещё вчера они казались чем-то потусторонним, неосязаемым, а сегодня прибыли в общину, чтобы потолковать с ним, вождём общины Артамоновых. Как тут не оробеть? И Головня, злясь на себя, в самом деле чувствовал робость. Предательская слабость подкашивала ноги, заставляла часто биться сердце. "О великая Наука, не дай опростоволоситься! Наполни мощью руки мои и ноги мои, вложи верные слова в уста мои, пошли удачные мысли голове моей". Он поднял лицо, точно хотел высмотреть где-то в небесах лик великой богини, прикрыл веки, постоял так некоторое время, а когда снова открыл глаза, случайно упёрся взглядом в три черепа на шестах, воткнутых посреди площадки для собраний. Водрузили их сюда относительно недавно - высохшие волосы ещё не успели выпасть, и по этим волосам очень легко было догадаться, что левый череп принадлежал Светозару, правый - Ярке, а средний - Отцу Огневику. Головня смотрел на них и вспоминал день своего торжества, когда он расквитался с семьёй Отца за все обиды. Сила Науки направляла его карающую длань. Поможет ли она ему сегодня?
Три упряжки медленно поднимались по склону, подъезжая со стороны мужского жилища. Люди уже могли разглядеть лица возниц. Тонконогие лошади, разведя морды в разные стороны, бойко взбивали снег.
Сполох прошептал на ухо Головне:
- Может, лучников выставить? На всякий случай.
Головня кивнул.
- Да, размести их за срубами. Пусть держат на прицеле. Без моего приказа не стрелять.
Сани приближались. Они надвигались на общинников словно неведомые чудовища: с растопыренными лапами полозьев, с мохнатыми горбами жилищ, с безголовыми шеями закопчённых труб. Казалось, не лошади тащили эти передвижные дома, а они сами мчались по снегу, преследуя лошадей.
- Н-не наше д-дерево, - заикаясь от страха, промолвил стоявший рядом Жар-Косторез. - Тёмное... обмазанное...
Сани-жилища поднялись на холм и заскользили по опушке леса. Краем глаза Головня наблюдал за лучниками, которые быстро окружали площадку для собраний, хоронясь за оградами загонов, за стенами изб и хлевов. Головня обернулся к сгрудившимся за его спиной бабами, крикнул он:
- Живо все по домам. И ребятню заберите.
Бабы кинулись кто куда, потащили за собой упирающихся детей. Скоро подле шестов с черепами остались только Головня, Лучина и Жар-Косторез.
Сани уже миновали мужское жилище и, обогнув прежний дом Отца Огневика, по цепочке въезжали на опустевшую площадку для собраний.
- Лошадей-то ихних будем кормить? - буркнул вдруг Лучина.
- Послушаем, что скажут.
Обычай велел иное, но Головня не собирался стелиться перед какими-то бесами.
Сани остановились, возницы (белолицые, длинноволосые) подскочили к лошадям, взяли их под уздцы, принялись стирать рукавицами наледь с шей.
- П-помочь бы надо, - робко произнёс Жар, дёрнувшись вперёд.
- Стоять, - тихо приказал Головня.
Из жилищ высунулись ноги в камусовых ходунах и мохнатые колпаки, затем появились тела, закутанные в вывернутые наружу меховики. Один за другим пришельцы поворачивали тёмные лики к Головне, ощупывали его надменными взглядами. Вождь громко засопел - он уже начал забывать, когда на него в последний раз так смотрели. Жар-Косторез тихонько ойкнул.
Пришельцев сопровождал переводчик - кряжистый, горбоносый, с обмотанным шерстяной тканью ртом. Он держался позади, настороженно озираясь и придерживая одной рукой край колпака. Таёжный холод был ему явно не по вкусу.
Самый старший гость - морщинистый, гололицый, с густыми бровями - выступил вперёд, двинулся прямо на Головню, широко отмеряя шаг. Он шёл, сверля вождя тяжёлым взглядом, пёр как медведь на охотника - несокрушимо и мощно, а Головня, глядя на него, твёрдо решил - не станет он приглашать гостей к себе в жилище. Не люди это, а демоны, посланцы тёмных сил, отрыжка ненавистного Льда. С такими разговор короткий.
Старший остановился в двух шагах от Головни, произнёс несколько слов, прищёлкивая языком. Толмач перевёл:
- Ты - Головня, вождь этого рода?
"Акающий" говор выдавал в нём уроженца Сизых гор. Головня тоже смотрел на пришельца в упор.
- Я - Головня, волею Науки ведущий свою общину к свету истины.
- Я - Вилакази, предводитель тех, кто прибыл сюда с берегов Голубой реки. У меня к тебе дело.
Четверо его людей топтались за спиной, придерживая за ремни перекинутые через спину тонкие металлические трубки с деревянными подножиями в форме рыбьих хвостов. Головня ощутил острый запах, исходивший от гостей - неприятный, режущий нос. В жилище их точно заводить не следует...
Вилакази ожидал ответа, плотно сомкнув жирные губы. Густые чёрные брови его опушились инеем. Головня спросил:
- Что же это за дело, ради которого житель прокалённых огнём земель покинул своё обиталище и пришёл к нам, детям благой Науки?
Гость потёр кончиком рукавицы нос.
- Твои люди разорили общину Рычаговых, которая платила нам дань шкурами песцов, соболей и лисиц. Рычаговы были нашими друзьями. Я весьма опечален тем, что их больше нет. Но ты можешь развеять мою грусть, если согласишься отдавать то, что ранее давали Рычаговы. Взамен я буду защищать твою общину от посигновений других уроженцев Голубой реки - там много злых людей, мечтающих прибрать к рукам ваши земли. Я встану неодолимой стеной у них на пути и буду отгонять всякого, кто осмелится поднять руку на твоих людей и твои угодья. Наша дружба станет залогом процветания северного края.
Головня, недоумевая, выслушал эту речь. Защищать общину? От кого? От других пришельцев? Что за нелепость! Отдавать пушнину? С какой стати? Он готов меняться шкурками или дарить их хорошим друзьям, но отдавать каким-то демонам - вот уж глупость. Община - не корова, чтобы её доить. А пришельцы - не хозяева в тайге. Откуда у них столько наглости? Ледовая харкотина.
Всё это он, не моргнув глазом, выложил позеленевшему от ярости гостю, присовокупив, что чародейство пришельцев ему не страшно - великая Наука отразит любую ворожбу. Пусть знают они, родившиеся в жарких странах: отныне полуночный край охраняется могучей богиней, которая не даст спуску порождениями тьмы.
Пришелец, едва не лопаясь от гнева, спросил, ведома ли Головне сила жителей Голубой реки? Понимает ли он, вождь ничтожной горстки людей на краю земли, к чему приведут его дерзкие слова? "Мы, - продолжил гость, - никому не прощаем оскорбления нашей родины и нашей веры. Если ты, вождь, не одумаешься и не возьмёшь обратно свои слова, от твоей общины не останется даже воспоминания. Мы сметём её с лица земли".
Головня не дрогнул.
- Ты, явившийся во владения пресветлой Науки, смеешь угрожать мне? Шелудивый чёрный пёс, проваливай и не смей больше показываться мне на глаза. Если хоть один из твоих прихвостней ступит на землю, где живут мои родичи, я подниму на тебя всю тайгу. И да поможет мне Наука.
Один из младших пришельцев что-то крикнул, срывая с плеча громовую палку - начальник вскинул ладонь, останавливая его. Лучина на всякий случай подался вперёд, загораживая собой вождя. Жар-Косторез же отшатнулся, чуть не уронив копьё. Из-за жилищ, с тихим свистом рассекая воздух, вылетело несколько стрел. Они воткнулись в снег на разном удалении от гостей, и тут же последовал короткий окрик Сполоха: "Не стрелять!". Пришельцы испуганно сбились в кружок, поводя стальными трубками. Переводчик стучал зубами от страха. Головня с каменным лицом наблюдал за ними, ничем не выказывая досады - из пяти выстрелов ни один не достиг цели. Придётся хорошенько взгреть охотников.
- Убирайтесь, пока целы, - процедил Головня.
Пришельцы кинулись к нартам. Один лишь начальник остался на месте.
- Ну хорошо же! - пробурчал он и тоже направился к передвижному жилищу.
Головня смотрел ему в спину, дрожа от бешенства. Так и подмывало кинуть в него копьём или плюнуть вослед. Но он сдержался. Во всём надо знать меру, даже в глумлении над врагами, иначе люди совсем распоясаются - уйми их потом.
Сани начали разворачиваться. Возницы, неистово подхлёстывая усталых некормленных лошадей, что-то выкрикивали на незнакомом языке - гости на ходу запрыгивали в свои жилища, размашисто, точно крылья, откидывая медвежьи пологи. Над общиной понеслось улюлюкание: дети, забыв о страхе, повыскакивали из домов, кривлялись, бросали снежки в убегающих пришельцев. Бабы пытались поймать разбежавшуюся ребятню, носились по площадке для собраний, испуганно кричали на детей. Лучники вылезли из укрытий, орали на баб, чтобы не мешали им держать на прицеле гостей. Сполох махал кулаком перед носом Рдяницы. Полная неразбериха. Головня беспомощно возвёл очи горе, покосился на Лучину. Тот всё понял без слов. Вскинул копьё, завыл как волк и понёсся за пришельцами, проламываясь сквозь суматошно мечущуюся толпу как медведь сквозь густой тальник. Крик его был так мощен, что люди, околдованные им, ринулись за Лучиной как ездовые собаки за вожаком. Жилища пришельцев подпрыгивали на сугробах, вздрагивая точно разжиревшие коровы при беге, а вслед им летели стрелы, копья, и нарастал могучий торжествующий вопль, которым люди провожали свой развеявшийся страх.
- Думаете, прогнали пришельцев и дело с концом? - спросил Головня своих помощников. - Дело только начинается. Вчера пришли пятеро, завтра явятся ещё пять раз по столько же. - Он насупился, скрипнул зубами. - Чую, Огонёк их навёл. Без него не обошлось. Зря я тогда за ним не погнался. Упустил сволоча...
Лучина беззаботно хохотнул:
- Да об Огоньке ни слуху - ни духу. Небось сгинул в тайге.
- Он жив, - тихо ответил Головня. - Жив и продолжает мне вредить. Мне и Науке. Зверёныш...
- Что же делать? - сказал Жар-Косторез.
Он был более других взбудоражен нежданным торжеством над пришельцами, и потому сильнее остальных переживал сейчас слова вождя.
- К схватке готовиться. Вижу - зло опять поднимает голову. Некогда Огонь и Лёд низвергли власть своей матери Науки, чтобы властвовать над миром, и вот теперь они снова злобствуют, видя, как Наука возвращается в силе и славе. - Головня возвысил голос. - Мы призваны вернуть Науку в мир. Мы, рождённые в снегах люди тайги, должны нести свет истины другим общинам. В этом наше предназначение.
Они сидели в избе вождя. Сам Головня занимал хозяйское место - возле глухой стены, напротив входа. В левом ближнем углу, на женской половине, примостилась Искра - с распущенными волосами, в ровдужном нательнике с меховой оторочкой, с бусами из самоцветов, омытыми сумеречными светом, лившимся из окон. Слева от двери, под окном, сидел, поджав ноги, маленький Лучина. Пальцы его крепко вцепились в края лавки, спутанные вихры переплетёнными корнями чернели под льдиной, прикрывавшей окно. Он приподнял плечи и, наклоня голову, почёсывал ими уши - то одно, то другое. На соседней лавке, занимая почётное место, устроился Сполох - перебирал в пальцах игральные кости, усмехался чему-то, обводя взглядом жилище. А ещё дальше, в углу, почти невидимый, сидел Жар-Косторез - напряжённый и прямой как палка. Сцепив ладони, он лупоглазо взирал на Головню и от избытка преданности почти не моргал.
Возле каждого из присутствующих на лавке стоял костяной кубок с топлёным маслом и глиняный горшочек с брусничной похлёбкой, приправленной перемолотыми корешками тягучки, палочника и черноголовника, а ещё закисшими в молоке листочками щавеля, лука, чеснока и хрена. Рядом сгрудились блюда с мёрзлым мозгом из оленьих голеней, мясом водяной дичи и лошадиным жиром. Богато угощал своих приближённых вождь - так богато, как никогда прежде. Но и времена нынче пошли другие, сытые, Отцу Огневику такое и не снилось.
По жилищу крутилась Рычаговская девка - подкладывала поленья в очаг, разливала по кружкам молоко, резала ломтями смёрзшуюся кровяницу, сыпала в глиняные блюда рыбью толчанку. Головня с удовольствием наблюдал за ней, дивясь расторопности и точности движений. Девка хлопотала, то и дело заправляя за уши падающие на лицо волосы, и тогда открывалось её лицо - чистое и гладкое, будто выточенное из кости. Она замечала взгляды вождя и наслаждалась ими, но ни разу не взглянула в ответ, словно заигрывала с хозяином. Лишь уголки губ самодовольно подрагивали, не желая сложиться в улыбку.
- Что ж нам теперь, земля мне в нос, всех как Рычаговых... - начал Сполох, но не закончил, лишь рубанул воздух ребром ладони. - Пришельцы-то, говорят, уже всех рыбоедов под себя подмяли.
- Кто говорит? - вскинулся Головня.
- Люди, - пожал плечами Сполох.
- Люди... Знаю я твоих людей: бабка Варениха да кумушки её.
Сполох прикусил язык. А Жар тихо промолвил:
- Раньше бродяги вести доставляли. Теперь избегают. И следопытов нет.
Глянул опасливо на вождя и отвёл взор. Сполох и Лучина исподлобья смотрели на Головню - что скажет? Понятно было, что бродяги неспроста обходили стороной Артамоновых. Новая вера пугала их похлеще колдуна и пришельцев. А значит, первый спрос с Головни.
Тот засопел.
- С вестями разберёмся. Ты мне лучше скажи, Сполох, отчего твои люди носились по стойбищу как стадо перепуганных коров, а не держали на прицеле гостей? Отчего ни одна стрела не попала в цель? Отчего Рдяница драла тебя как нашкодившего мальчишку? Помощник ты или кто? Отвечай.
Сполох помял кулак в ладони.
- Растерялись все, Лёд меня побери. Впервой же...
- Плёткой их, плёткой! Кто не справляется - к невольникам. Только так. Понял меня?
- Уж больно круто, - проворчал Сполох. - Да и как это - к невольникам? Родичи же.
- В самый раз. Нет больше родичей и чужаков, а есть верные Науке и отвергшие Её. Времена такие - суровые. Надо всех взнуздать как следует, чтобы шли в одной упряжке, подчинялись быстро и споро, а не тянули в разные стороны, как ошалевшие псы. Ежели сожмёмся в единый кулак - одолеем нечисть. А не сожмёмся, перещёлкают нас как щенят. Такие дела.
Все притихли, переваривая слова Головни. Тот добавил:
- Ты не совладаешь, Лучине поручу. Он мигом управится. Верно, Лучина?
- Сделаю как скажешь, вождь!
Сполох холодно зыркнул на товарища, ответил, скрипнув зубами:
- Совладаю, чего уж. Земля мне в уши, если осрамлюсь.
Головня повернулся к Косторезу: