…Ее первые воспоминания о "даре", как называла бабушка эти способности, относились к пятилетнему возрасту. Хотя бабушка потом и уверяла, что изначально знала, что Алина - ребенок особенный.
Мама девочки сильно мучилась мигренями, так, что вынуждена была брать больничный и целые сутки отлеживаться в тишине в комнате с задернутыми шторами. Алина всегда грустила в такие дни, когда мама скрывалась в своей спальне. И хоть девочке разрешалось навещать больную при условии, что она не станет шуметь, все равно это не спасало от тревоги и печали. Алина тихонько проходила в комнату, останавливалась на пороге, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку, а затем на цыпочках прокрадывалась к двуспальной кровати, на одной из половинок которой лежала с компрессом на лбу мама. Алина забиралась на кровать и тихонько сворачивалась калачиком у нее под боком. Мама, не поворачиваясь и не открывая в потемках глаз, протягивала руку и обнимала дочь. Так они и лежали вместе, не перекидываясь ни словом, долго-долго.
Однажды, когда маме было особенно плохо, Алина приложила ладошку к ее лбу и горячо подумала, что хотела бы забрать мамину боль себе. Ее желание оказалось таким сильным, цельным и живым, будто просила девочка не только мысленно, но и каждой клеточкой тела. И в ответ на мольбу она вдруг почувствовала, как через ладошку втягивает в себя что-то темное, жирное и дурно пахнущее. Алина едва не поперхнулась этой "мазутной" субстанцией, которая наполнила ее до краев и тошнотой заплескалась у горла. Но мама открыла глаза и осторожно выдохнула:
- Ой, кажется, отпускает.
Алина не успела обрадоваться, потому что ее вдруг вырвало прямо на кровать чем-то темным, а после этого навалилась такая слабость, что папе пришлось отнести ее на руках в детскую и уложить спать раньше времени. В ту ночь девочка промучилась с жаром и сверлящей болью в висках. К утру отпустило, но мама все равно вызвала "неотложку". Врач осмотрел Алину и не нашел даже малейших признаков болезни. Списали все на то, что девочка чем-то отравилась.
После Алина еще несколько раз подобным образом снимала маме приступы мигрени. Это оказалось неожиданно легко: нужно было только сильно-сильно желать помочь и представить боль в виде чего-то темного, которое через ее пальчики переходит от мамы к ней. Только вот потом ей становилось так же плохо, как и в первый раз.
- Ничего не понимаю, - услышала Алина в одну из таких ночей. Мама громким шепотом жаловалась бабушке, которая в тот вечер задержалась у них в гостях. - У меня мигрень теперь проходит очень быстро. И часа не держится. А дочка наоборот, стала болеть.
- А что тут непонятного, - ответила сердитым шепотом бабушка. - Алина твою боль себе забирает.
Девочка, услышав это, приподнялась на локте и навострила ушки.
- Но зачем? Как? - невольно повысила голос мама. - Этого не может быть!
- Почему же не может? - спокойно ответила бабушка. - Моя мать так и делала. К ней даже из соседних деревень приходили. Она не только боль снимала, но и лечила. Поводит руками по больному месту, и страдальцу полегчает. А ее саму потом чем-то черным выворачивало. Выбегала во двор, к выгребной яме и… А затем она какие-то травы себе заваривала, пила их и в бане отпаривалась. Мать говорила, что от чужой болезни нужно тут же избавляться, нельзя ее держать в себе долго. Иначе рискуешь сама заболеть и умереть.
- Так это же Алина может себе навредить! - всполошилась мама. - Уже вредит!
- Она еще маленькая, не знает, как справиться.
- Вот поэтому! Надо ей запретить. И вообще… Это какие-то предрассудки, деревенщина! Не верю! - воскликнула, противореча сама себе, мама.
- Как запретишь, Валя? - усмехнулась бабушка. - И как это не веришь, если она тебя от мигрени избавила, а ни один врач не смог? Это дар у нее, Валя. От моей матери передался. И что хошь тут делай, не запретишь. Против природы не попрешь. Надо только помочь Алиночке научиться избавляться от пакости, что берет на себя. Иначе и впрямь себе навредить может.
- Как?! Как? Чтобы каждый раз ее вот так тошнило? Она же потом целые сутки без сил лежит! Мне-то не знать, каково это… Но я взрослый человек, а она ребенок! Что делать?
- Без паники, Валя, - уверенным голосом заявила бабушка, и Алина невольно улыбнулась. Бабушка у нее была такая - наведет порядок, все расставит по местам, всех успокоит и найдет решение.
Но прошло еще немало времени, прежде чем Алина смогла найти свой способ справляться с той болью, что брала на себя. Она уже ходила в школу, была умницей и отличницей. Но больше всех предметов любила рисование. Учительница Лариса Васильевна девочку выделяла, говоря, что у нее способности к рисованию.
- Алина в рисунки душу вкладывает, - как-то заявила Лариса Васильевна при всем классе. Девочка не совсем поняла, что имела в виду учительница, но сказанное запомнилось. Потом, перед сном, Алина вертела и так и эдак ту не совсем понятную фразу, такую красивую и что-то обещающую, и вдруг ее осенило. Вложить душу - может, это как брать себе чужую боль, только наоборот? Рисование всегда вызывало у Алины радость, которую она старалась передавать и рисункам. Поэтому картинки у нее выходили яркие, красивые и достоверные. А что, если поступить, как с радостью, с болью? Рисунок, конечно, получится совсем не добрый. Но попробовать стоит. В тот день, когда бабушке прихватило спину, Алина подошла к ней с альбомом и карандашами.
- Алиночка, да я сама справлюсь! Ты заболеешь, а тебе завтра в школу.
- Ба, я хочу нарисовать болезнь! - уверенно ответила девочка и разложила альбом с карандашами на табуретке рядом с кроватью.
Бумага отказывалась принимать боль, она сминалась и рвалась под резкими штрихами. А грифели карандашей, словно сговорившись, ломались. Алина сердилась, но все равно упрямо продолжала черкать другим карандашом, пока бабушка торопливо чинила поломанные. Боль и дурнота наполнили Алину, казалось, до краев, девочка еще сильнее нажимала на карандаш и рвала бумагу. Наконец она сдалась, рванула в туалет и склонилась над унитазом. В школу наутро Алина все же пошла, но бледная и слабая. Потом она пробовала экспериментировать с акварелью. Но результат оказывался не лучше. Бумага отказывалась впитывать вместе с краской боль, размокала под кисточкой и расползалась.
- Я же душу в это вкладываю, - жаловалась сама себе перед сном Алина, чуть не плача от отчаяния. Она чувствовала, что любимое занятие способно ей помочь, но вот как - не понимала.
Однажды Алина зашла в класс по рисованию раньше времени и застала учительницу за интересным занятием - раскрашиванием матрешки. Девочка тихонечко поздоровалась, но не прошла за парту, а остановилась около учительского стола, завороженно наблюдая за тем, как Лариса Васильевна тонюсенькой кисточкой наносит на гладко отшлифованное дерево краску. Не просто наносит, а будто на нитку нанизывает крошечные капельки-бисеринки, из которых на матрешкином боку появлялся причудливый узор.
- Я тоже так хочу… уметь, - выдохнула девочка. Лариса Васильевна подняла на нее свои добрые карие глаза, но в этот момент в класс с шумом ворвались Алинины одноклассники, и девочка молча отправилась на свое место. После урока учительница окликнула Алину и тихонько шепнула, чтобы она пришла к ней в класс на большой перемене.
- Ты, главное, не торопись. Вначале "познакомься" с заготовкой, подержи ее в ладонях. И глаза закрой, почувствуй не только руками, но и сердцем. Пусть матрешка тебе сама покажется, - напутствовала Лариса Васильевна в то время, когда девочка с закрытыми глазами вертела в пальчиках шероховатую болванку и пыталась представить себе матрешкино лицо.
- Но даже когда ты ее себе представишь, тоже еще не все! Дерево нужно отшлифовать. Выбрать краску и нанести предварительно покрытие. Сегодня мы с тобой только изучаем дерево. Завтра я покажу, как нужно шлифовать его и расскажу про краски. Потом посмотрим узоры.
Так и повелось, что Алина на больших переменах приходила в кабинет Ларисы Васильевны и училась раскрашивать матрешек. Не все поначалу получалось: и отшлифовать так, чтобы дерево становилось нежным, как кожа, а не занозистым, и краску нанести не грубыми ляпками, а аккуратными бисеринками. Но постепенно Алина овладела этим ремеслом, раскрашивать деревянных куколок и матрешек ей понравилось куда больше, чем просто рисовать. К тому же она нашла то, что так искала, - способ использовать свой дар избавлять от боли и самой при этом не страдать. Всю боль Алина с тех пор отдавала матрешкам.
Ее лечебный дар развивался. Став чуть постарше, девочка научилась не только снимать простую боль, но и излечивать от несложных болезней вроде простуды, расстройства желудка и отита. Ей было нетрудно избавить кого-то от недомоганий, она сама служила лишь "проводником", а болезнь "забирали" матрешки, которые бабушка затем сжигала на пустыре. О даре Алины знал лишь очень узкий круг, ограниченный семьей и несколькими близкими друзьями родителей. Мама, опасаясь того, что дочь может навредить себе, не афишировала ее способности. Бабушка одобряла такую секретность, но по другой причине: не хотела шумихи вокруг девочки, которая еще даже в подростковый возраст не вступила.
Однажды к ним вечером забежала мамина подруга, тетя Света, и пожаловалась на покалывание в груди.
- Уже неделю не проходит. Поначалу всполошилась, думала, сердце, но корвалол не снял, - рассказывала тетя Света за чаем при Алине. - Думаю, нерв застудила. У меня на работе из форточки сильно тянет. Может, Алиночка мне поможет? Не просила бы, но невмоготу уж, обезболивающее не помогает. Измучилась, особенно по ночам. Выспаться хочется.
Мама не могла отказать близкой подруге, и Алина сходила в комнату за деревянной заготовкой, кисточками и краской. Какой будет "по цвету" боль тети Светы, девочка еще не знала, но от предвкушения любимой работы в кончиках пальцев появилось знакомое покалывание, а внутри - радостное возбуждение. "Лечить" Алине очень нравилось. А еще больше нравилось то, что ее лечение помогало.
Но с тетей Светой внезапно все оказалось по-другому. Когда Алина приложила ладошку к груди женщины, она почувствовала не боль, а "увидела" плотный темный сгусток. Поначалу он показался Алине бестелесным, как дым, но затем обрел плотную текстуру и, словно хищное существо, раскинул в стороны щупальца. Алина невольно отшатнулась, а затем, спохватившись, пробормотала:
- Тетя Света, у вас там… комочек.
- Где? - не поняла гостья. - Какой комочек? Это нерв воспалился?
- Не нерв, - мотнула головой девочка, почему-то наполняясь уверенностью в том, что говорит верно. - Комочек. Вы о нем не знаете. Его не видно. Он и болит.
- Светка, - внезапно встревожилась мама Алины, которая тоже находилась там. - Ты врачу давно показывалась?
Тетя Света пробормотала что-то невразумительное, а мама метнула на дочь быстрый взгляд и ласково, но решительно, попросила:
- Дочка, подожди нас в комнате.
- Но у тети Светы болит…
- Да-да, знаю. Потом, потом ей поможешь, хорошо? Дай мы немного поговорим.
Мама настояла на том, чтобы тетя Света срочно обратилась к врачу и сделала необходимые исследования. Диагноз подтвердился: у маминой подруги был рак, но еще в той стадии, когда необходимое лечение могло дать хорошие результаты. И пока тетя Света проходила терапию и облучение, Алина помогала ей, как могла, - снимала тошноту, вызванную приемом "химии", и боли.
- Святая у тебя дочка, - приговаривала в каждый визит тетя Света и щедро засыпала девочку гостинцами. - Если бы не она…
Алина поступила в вуз, удивив родных тем, что не выбрала ни художественную академию, ни медицинскую. Но после окончания по прихоти судьбы попала в компанию, имеющую отношению к производству медикаментов. Руководила отделом приятная и доброжелательная Вера Сергеевна, работать под началом которой Алине нравилось. Девушка зарекомендовала себя с лучшей стороны и довольно стремительно начала восхождение по карьерной лестнице. Зарплата у нее была хорошая, жила она в квартире, доставшейся ей от бабушки по папиной линии, расходовала средства с умом, поэтому могла позволить откладывать некую сумму на машину и путешествия.
Но однажды в их компанию пришел новый сотрудник, Александр Долинин, которого определили в соседний отдел под руководство молодой и амбициозной начальницы Таисии. Алина и Александр виделись ежедневно, но все их общение сводилось к рабочим вопросам. Может, Алина бы и дальше не замечала в новом сотруднике симпатичного и обаятельного парня, которого, оказывается, уже успели обсудить все местные кумушки, если бы не замечание ее непосредственной начальницы:
- Алекс зачастил в нашу комнату.
Замечено это было между делом, в то время, когда Алина обсуждала с Верой Сергеевной какой-то вопрос, поэтому девушка пропустила показавшуюся ей неважной реплику мимо ушей. И только когда начальница, усмехнувшись, добавила, что Александр зачастил к ним из-за Алины, удивленно замолчала.
- Ну что ты застыла? Не замечаешь, как он с тебя глаз не сводит? О-о, девочка, заработалась ты. Сколько тебе лет? Двадцать четыре? Такая молодая, а в голове - одна работа.
Вера Сергеевна поднялась с места и, обогнув стол, остановилась напротив Алины:
- То, что ты так предана работе, - это хорошо, даже очень. Но замыкаться только на ней - не дело. Ты ведь ни с кем не встречаешься? А Саша вроде неплохой парень.
- Да с чего вы взяли, Вера Сергеевна? - наконец-то пришла в себя Алина. Щеки ее заполыхали ярче волос, и она смущенно приложила к лицу ладони.
- Что взяла? Что Саша - неплохой парень?
- Да нет! Что он… Из-за меня к нам ходит.
- Да просто! - усмехнулась Вера Сергеевна. - Те вопросы, с которыми он прибегает, можно и по телефону решить. Или по почте электронной. Не лень же ему поднимать свою пятую точку и каждый раз бежать из одного конца коридора в другой, чтобы узнать, не пришел ли на его имя факс! Как-то непродуктивно, не находишь?
Вера Сергеевна очень любила слова "продуктивно" и "непродуктивно". И Алина, услышав знакомое словечко, расслабилась и улыбнулась.
- В отделе у нас ты одна такая молодая и незамужняя, так что вывод сам напрашивается. Не ради же меня или Елены Петровны с Марией Федоровной он к нам бегает!
Словно подтверждая слова начальницы, послышался деликатный стук, и в кабинет вошел Александр.
- О, легок на помине! - невинным голоском пропела Вера Сергеевна, тогда как Алина, отворачиваясь, спрятала улыбку.
- Вы обо мне говорили? - спросил внезапно дрогнувшим голосом парень и метнул на девушку быстрый взгляд.
- О тебе! Факс, о котором ты уже трижды прибегал узнать, наконец-то пришел.
Иронию в голосе начальницы услышала только Алина.
С того дня она стала присматриваться к Саше не просто как к коллеге, а как к мужчине. И внезапно обнаружила, что он на самом деле очень симпатичный, улыбка у него красивая, а в карих глазах, когда Саша улыбается, появляются золотистые искорки. Еще она обратила внимание на то, что у него густые волнистые волосы каштанового оттенка, в которые хочется запустить ладонь и убедиться, что на ощупь они такие же мягкие, как на вид. А легкая картавость, которая поначалу казалась смешной, неожиданно сделалась милой. В один из дней Алина вместо привычного делового костюма облачилась в непривычное платье, которое надевала лишь однажды на мамин день рождения, волосы уложила по-другому, а на губы нанесла помаду на оттенок ярче. Может, в тот день, нарядившись не столько для себя, сколько для Саши, девушка поняла, что он значит для нее куда больше, чем она осмеливалась признаться себе. В тот же день Саша отважился пригласить Алину после работы в кафе.
За развитием их романа следили сотрудницы не только их отдела, но и соседнего. И если Алину такое положение вещей смущало, то Саша, напротив, не скрывал своих чувств. На рабочем столе девушки то и дело появлялись букеты цветов и коробки со сладостями. Заходя к ним в комнату по рабочим вопросам, Саша, уже не таясь, улыбался и отвешивал комплименты Алине. На все ее замечания тет-а-тет, что ей не нравится такое открытое выражение симпатии в офисе, он только отшучивался, крепко обнимал ее и шептал на ухо, что любит. Любит! И в его объятиях все ее тревоги таяли.
В офисе шептались, что Саша скоро сделает предложение Алине. А кто-то даже намекал девушке, что хотел бы быть приглашенным на свадьбу. Она краснела и неловко отшучивалась, но уже с нетерпением ожидала предложения. Ведь не зря же Саша, лелея ее ладошку в своей, внимательно рассматривал ее пальчики, словно примеряясь к их размеру. Но однажды Алина, случайно глянув в окно, увидела, как Саша уходит с работы раньше времени. Она не встревожилась и тогда, когда увидела его торопливо усаживающимся в машину его начальницы, решив, что Саша с Таисией поехали на переговоры. Ее вера в крепость их чувств была настолько искренней, что даже на следующий день, когда Саша торопливо пробежал мимо Алины, бросив на ходу неловкое приветствие, девушка не заподозрила плохого. "Таисия, паучиха, прибрала-таки Сашку к рукам", - услышала уже спустя какое-то время Алина разговор между сотрудницами и наконец-то все поняла. Поняла, почему Саша в последнее время будто избегал ее, перестал заглядывать к ним в комнату и уже не дожидался на крыльце после окончания работы. Осознала, что он стал задерживаться в офисе вовсе не из-за работы и ездить на машине с начальницей вовсе не на переговоры. Разгадала смысл той тонкой улыбки, больше похожей на ухмылку, которой Таисия провожала Алину при встрече. И догадалась, отчего разом смолкали коллеги при ее появлении в комнате. Все поняла, не поняла только одного - почему?
- Гнилой мальчишка, не мужик, - прямо, как обычно, отрезала Вера Сергеевна, когда Алина, не удержавшись, задала мучивший ее все те дни вопрос начальнице.
- Почему?
- Карьеру через бабу делает, - презрительно поджала губы женщина. - Чем его Таиска привлекла? Возможностью карьерного роста, вот чем.
Алина, может, и принялась бы оправдывать Сашу, которого все еще любила, если бы не вышедший в тот же день приказ о его повышении. А следом за этим по офису поползли слухи о беременности Таисии.
В тот день, когда о положении молодой начальницы заговорили в открытую, Алина после работы не поехала домой, а еще долго бродила по городу, дневная суета которого растворялась в сумерках. Она невольно выбрала тот маршрут, которым они гуляли с Сашей на первом свидании, только шла она по этим улочкам не вспоминая, а прощаясь. С Сашей. С надеждами на их общее счастье. Со своей наивной верой. И со своей так и не зажившей любовью, скорее, не прощаясь с нею, а смиряясь, как с хронической болячкой.
Вернулась она домой затемно - успокоенная и уставшая. Но едва Алина увидела ссутуленную фигуру сидевшего на лавочке у подъезда мужчины, как сердце сделало предательский кульбит, сводя на нет таким трудом достигнутое душевное равновесие. Девушка невольно замедлила шаг, а затем наоборот, прибавила, стараясь без задержки проскочить мимо поджидавшего ее Саши.