Не прошел он и нескольких шагов, как увидел пожарное депо, где когда-то работал его отец. Дом был перестроен, и он едва узнал его - просто место было то же самое да еще осталась огромная арка, через которую с ревом выкатывались на улицу машины, когда он еще был мальчишкой. Они с отцом частенько сидели на стульях с прямыми спинками, выставленных на дорожке перед зданием.
Теперь он точно вел себя как пьяница, раз забрел сюда и уставился на депо, когда даже у пожарных хватало здравомыслия сидеть в теплых домах. Как много лет прошло с тех пор, как его отец на Рождество погиб в огне…
Когда Майкл снова взглянул на небо, то увидел, что оно теперь сделалось стального цвета, - день клонился к вечеру. Канун Рождества, а у него все, абсолютно все, шло не так, как надо.
В доме на его зов никто не откликнулся. Только ель мягко мерцала в зале. Он вытер ноги о коврик и прошел по длинному коридору на кухню. Руки и лицо ныли от холода. Открывая сумку и вынимая индюшку, он думал, что традиции нужно соблюдать и он сделает для этого все, как и прежде - и сегодня в полночь будет готово пиршество, именно в тот час, когда в прежние времена они толпились в церкви, где служили полуночную мессу.
И пусть у них не будет Святого причастия, зато у них будет совместный ужин, и сейчас канун Рождества, и этот дом не посещают привидения, и он не погружен в темноту.
Пройди весь ритуал.
Как священник, продавший душу дьяволу, идет к алтарю Господа, чтобы отслужить мессу.
Он сложил пакеты в шкаф. Пора начинать приготовления. Он достал свечи. Нужно еще найти к ним подсвечники. Наверняка Роуан где-то поблизости. Возможно, она тоже выходила на прогулку и уже вернулась домой.
В кухне было темно. Снова падал снег. Майклу хотелось включить свет. Вернее, ему хотелось включить свет повсюду, наполнить светом весь дом. Но он не шелохнулся. Стоял как вкопанный посреди кухни и смотрел сквозь стеклянную дверь на задний двор, где падавший снег тут же таял, опускаясь на поверхность воды в бассейне. По краям голубого зеркала образовалась корочка льда. Он смотрел, как она блестит, и думал, как, должно быть, холодна сейчас вода, нестерпимо холодна.
Так же холодна, как вода в океане в то воскресенье, когда он стоял над обрывом, опустошенный и немного испуганный, Как много времени прошло с той минуты. И сейчас ему казалось, будто у него нет ни сил, ни воли, будто он пленник в этой холодной комнате и не может даже пальцем шевельнуть, чтобы согреться и почувствовать себя уютно и в безопасности.
Да, как давно это было. Он присел за стол, закурил сигарету и смотрел, как сгущается тьма. Снег больше не шел, но землю вновь укрыла чистая свежая белизна.
Пора что-то делать, пора готовить обед. Он понимал это и тем не менее не мог шевельнуться. Выкурил еще одну сигарету, успокаиваясь от вида красной горящей точки, потом затушил окурок и просто сидел не шевелясь, ничего не делая, как сидел часами в своей комнате на Либерти-стрит, поддаваясь приливам безмолвной паники, не способный ни думать, ни двигаться.
Он не знал, как долго просидел там. В какой-то час зажглась подсветка в бассейне, ярко осветив черноту ночи и огромный кусок голубоватого стекла над водой. Темная листва под белыми шапками ожила вокруг. И земля осветилась каким-то призрачным лунным светом.
Теперь он был не один. Он понял это, почувствовал ее присутствие. Он знал, что стоит ему повернуть голову, как он увидит ее у дальней двери, ведущей в кладовку. Ее силуэт со сложенными руками выделяется на фоне светлых шкафов, а дыхание едва слышно.
Такого страха он не испытывал никогда в жизни. Он поднялся, сунул в карман пачку сигарет, а когда посмотрел в ту сторону, ее уже не было.
Он пошел за ней, быстро миновав неосвещенную столовую и коридор, и только тогда увидел в свете елочных огней, что она остановилась у входной двери.
Высокая белая дверь в форме замочной скважины очертила четкие границы вокруг нее, и сама она в этой раме казалась очень маленькой. Майкл все ближе и ближе подходил к ней, пугаясь ее неподвижности. Он был в ужасе от того, что увидит, когда наконец приблизится настолько, что сможет разглядеть в прозрачной темноте черты ее лица.
Но он увидел вовсе не то ужасное мраморное лицо из прошлой ночи. Она просто смотрела на него, и мягкие цветные огоньки с елки наполнили ее глаза тусклым отраженным светом.
- Я собирался приготовить ужин. Все купил, сложил на кухне. - Как неуверенно и жалко звучал его голос. Он попытался взять себя в руки: набрал побольше воздуха в легкие и сунул большие пальцы в карманы джинсов. - Слушай, я могу начать готовить сию минуту. Это всего-навсего небольшая индюшка. Она будет готова через несколько часов - у нас все есть. Все там, на кухне. Выставим на стол красивый сервиз. Мы еще ни разу не пользовались нашим фарфором Ни разу не ужинали за большим столом. Сейчас ведь… канун Рождества.
- Тебе придется уйти, - сказала она.
- Я… я тебя не понимаю.
- Тебе придется сейчас уйти отсюда.
- Роуан!
- Ты должен уйти, Майкл. Мне нужно остаться одной.
- Милая, я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Уходи, Майкл, - сказала она совсем тихо и твердо. - Я хочу, чтобы ты ушел.
- Но сегодня канун Рождества, Роуан. Я не хочу уходить.
- Это мой дом, Майкл, и я велю тебе покинуть его. Я велю тебе уйти.
За несколько секунд, пока он молча смотрел на нее, лицо ее изменилось, поджатые губы скривились. Она прищурилась и, слегка наклонив голову, глядела на него исподлобья.
- В твоих словах, Роуан, нет ни капли здравого смысла. Ты хоть сама понимаешь, что говоришь?
Она сделала навстречу ему несколько шагов. Он сжался, отгоняя страх, который уже начал перерастать в гнев.
- Убирайся, Майкл, - прошипела она - Убирайся из этого дома и дай мне сделать то, что я должна сделать.
Внезапно ее рука взметнулась и, прежде чем он понял, что происходит, резко ударила его по лицу.
Боль обожгла его. Он вскипел от гнева, впервые чувствуя такую горечь и обиду. Уставился на нее в шоке и ярости.
- Это не ты, Роуан! - сказал он, потянувшись к ней.
И вновь взметнулась ее рука, а когда он пытался защититься от удара, то почувствовал, как Роуан отшвырнула его к стене. Он посмотрел на нее в недоумении. Она подходила ближе, глаза ее горели в полутьме.
- Убирайся отсюда, - прошептала она - Ты слышишь меня?
Остолбенев, он смотрел, как ее пальцы впиваются ему в руку. Она подтолкнула его к входной двери с такой силой, что он был изумлен, но физическая сила была здесь ни при чем. От нее вновь исходила угроза, а лицо исказила прежняя маска ненависти.
- Сию минуту убирайся из этого дома, я приказываю, - сказала Роуан. Она отпустила его и, схватившись за дверную ручку, распахнула дверь навстречу холодному ветру.
- Как ты можешь так поступать со мной?! - взмолился он. - Роуан, ответь. Как ты можешь так поступать?
В отчаянии он потянулся к ней, и на этот раз его ничего не остановило. Он поймал ее и затряс так, что голова ее дернулась к плечу, но Роуан тут же обернулась и посмотрела прямо ему в глаза, словно бросая вызов: "Только посмей!" - и молча приказывая отпустить ее.
- Зачем ты мне нужен мертвый, Майкл? - прошептала она - Если любишь меня, уйди. Вернешься, когда я позову. Я должна сделать это одна.
- Не могу. Ни за что.
Она отвернулась от него и двинулась по коридору, Майкл последовал за ней.
- Роуан, я никуда не уйду, слышишь? Что бы там ни было, я тебя не оставлю. Ты не можешь просить меня об этом.
- Я знала, что ты не согласишься, - тихо произнесла она, входя в темную библиотеку. Тяжелые бархатные портьеры были задернуты, и Майкл едва мог разглядеть ее силуэт, когда она подходила к столу.
- Роуан, мы не можем продолжать этот разговор. Мы разрушаем нашу жизнь и самих себя! Роуан, выслушай меня.
- Майкл, мой красавец-ангел, мой архангел, - произнесла она, стоя к нему спиной, и поэтому ее было плохо слышно, - Ты скорее предпочтешь умереть, чем довериться мне?
- Роуан, я готов сразиться с ним голыми руками, если понадобится. - Он подошел к ней. Где здесь зажигается свет? Он протянул руку, пытаясь нащупать медную лампу возле кресла, но Роуан развернулась и обрушилась на него.
Он увидел занесенный над ним шприц.
- Нет, Роуан!
В ту же секунду в его руку вонзилась игла.
- Боже, что ты со мной сделала?!
Ноги у Майкла подкосились, и он рухнул на бок, а вслед за ним упал светильник.
Лежа на полу, глядя немигающим взглядом на острые шипы разбитой лампочки, он попытался произнести имя жены, но губы не слушались.
- Спи, мой дорогой, - донесся до него голос Роуан. - Я люблю тебя. Люблю тебя всей душой.
Где-то очень далеко набирали номер телефона. Ее голос звучал очень слабо, а слова… что она там говорит? Она позвонила Эрону. Да, Эрону…
И когда его подняли, он произнес имя Эрона.
- Ты едешь к Эрону, Майкл, - прошептала она. - Он о тебе позаботится.
- Без тебя не поеду, Роуан… - начал было он, но опять куда-то провалился, а потом машина тронулась с места…
- Вы поправитесь, мистер Карри, - произнес какой-то мужчина. - Мы едем к вашему другу. Пока просто лежите спокойно. Доктор Мэйфейр сказала, что с вами ничего не случится. Все будет отлично.
Отлично, отлично, отлично. Продажные наемники! Вы ничего не понимаете. Она ведьма. Она навела на меня порчу своим проклятым ядом, то же самое Шарлотта проделала с Петиром, а вам она солгала…
12
Огни горели только на елке, весь дом спал в теплой темноте, если не считать этого мягкого света. Холод стучался в окна, но не мог войти.
Она сидела в центре дивана, скрестив ноги и сложив руки, и не мигая смотрела в высокое зеркало на другом конце комнаты, едва различая бледные отблески люстры.
Стрелки напольных часов медленно двигались к полуночи.
Вот и наступила ночь, которая так много значила для тебя, Майкл. Ночь, которую мы должны были встретить вместе. А теперь ты так далеко от меня, словно оказался на другом конце света. Все простое и красивое сейчас далеко от меня. Точно так было в тот канун Рождества, когда Лемле вел меня в свою темную секретную лабораторию. Но какое отношение все эти ужасы имеют к тебе, мой дорогой?
Всю оставшуюся жизнь - долгую ли, короткую, или почти никакую - всю свою жизнь она будет помнить лицо Майкла в ту минуту, когда ударила его; она будет помнить его голос, когда он умолял ее; она будет помнить потрясенный взгляд, когда она всадила иглу шприца ему в руку.
Так почему в ней не осталось чувств? Почему внутри только эта иссушающая пустота? Мягкая фланелевая ночная рубашка висела на ней свободно, босые ноги утопали в теплом китайском ковре. И все же ей было холодно и неуютно, будто никогда больше ей не суждено ощутить тепло и покой.
В центре комнаты возникло какое-то движение. Ель вздрогнула всеми ветвями, и в тишине раздался едва уловимый звон серебряных колокольчиков. Крошечные ангелы с позолоченными крылышками заплясали на своих длинных золотых нитях. Сгущалась тьма.
- Мы приближаемся к заветному часу, моя возлюбленная. Настает время выбора.
- О, да у тебя душа поэта, - сказала она, прислушиваясь к слабому эху собственного голоса в этой огромной комнате.
- Поэзии я научился у людей, любовь моя. У тех, кто в течение тысяч лет воспевает эту ночь всех ночей.
- А теперь ты намерен научить меня науке, ведь я не знаю, как провести тебя через барьер.
- Неужели? А разве ты не всегда знала это?
Она не ответила. Ей казалось, что вокруг нее сгрудились собственные сны: промелькнет какой-то образ - и тут же исчезнет… И от этого холод и острота одиночества становились еще более невыносимыми.
Тьма постепенно сгущалась. В плотных крутящихся вихрях она различила какие-то очертания. Как ей показалось, это были человеческие кости. Сначала они словно танцевали в свете елочных огней, соединяясь вместе, потом начали обрастать мышцами, а потом вдруг на нее уставились яркие зеленые глаза - появилось его лицо.
- Час почти пробил, Роуан, - сказал он.
Она в изумлении смотрела, как шевелятся губы. Увидела, как блеснули зубы. Не сознавая, что делает, она поднялась с дивана и подошла к нему совсем близко, завороженная красотой его лица. Он смотрел на нее сверху вниз, слегка потемневшими глазами, и его светлые ресницы казались при этом освещении золотыми.
- Оно почти совершенно, - прошептала Роуан.
Она дотронулась до его лица, медленно провела пальцем по щеке и остановилась на твердом подбородке. Ее левая рука очень осторожно легла ему на грудь. Она закрыла глаза, прислушиваясь к биению сердца, и буквально увидела его внутри грудной клетки. А может, это была всего лишь копия сердца? Крепче зажмурившись, она представила себе, как кровь проходит через артерии и клапаны сердца, разливаясь по всему телу.
- Тебе только и нужно, что сдаться! - Она смотрела на него не мигая, а его губы растянулись в улыбке. - Не сопротивляйся, - сказала она. - Разве ты не видишь, что ты уже все сделал!
- Неужели? - спросил он. Лицо работало идеально - мускулы сокращались и выпрямлялись, глаза прищуривались, как у всякого человека, когда он сосредоточен. - Ты думаешь, что это тело? Это копия! Скульптура, статуя. Это ничто, сама знаешь. Ты думаешь, что можешь заманить меня в эту оболочку из мельчайших безжизненных частиц, чтобы командовать мной? Хочешь сделать из меня робота? Чтобы потом уничтожить?
- Что ты такое говоришь? - Она отпрянула. - Я не могу тебе помочь. Я не знаю, чего ты хочешь от меня.
- Куда направилась, дорогая? - спросил он, слегка вздернув брови. - Думаешь, от меня можно убежать? Взгляни на часы, моя красавица, Роуан. Ты знаешь, чего я хочу. Скоро наступит Рождество, моя прелесть. Еще немного - и пробьет час, когда в этом мире родился Христос, когда мир наконец обрел плоть. И я тоже буду рожден в этот час, моя прекрасная ведьма. Я покончил с ожиданием.
Он метнулся вперед, его правая рука сомкнулась у нее на плече, а другую он положил ей на живот, и тогда ее пронзило обжигающее, тошнотворное тепло.
- Прочь от меня! - прошептала она. - Я не могу это сделать. - Она призвала весь свой гнев и всю волю, впившись взглядом в глаза этого существа, что стояло перед ней. - Ты не можешь заставить меня делать что-либо против моей воли! - сказала она. - А без меня у тебя ничего не выйдет.
- Ты знаешь, чего я жду и всегда ждал. С оболочками, как и с грубыми иллюзиями, покончено, Роуан. Живая плоть находится внутри тебя. Какая другая плоть на всем этом свете может мне подойти, где найдется еще такая пластичная, поддающаяся изменениям, состоящая из миллионов и миллионов мельчайших клеток, которые она не сможет использовать должным образом, какой другой организм вырос за первые несколько недель своего существования в тысячу раз и готов теперь распуститься, как бутон, вы тянуться и раздаться вширь, когда мои клетки со льются с ним!
- Убирайся от меня. Прочь от моего ребенка! Ты, тупое, безумное существо! Ты не смеешь трогать моего ребенка! Ты не смеешь трогать меня! - Она дрожала, не в силах сдержать, вскипавший внутри гнев. Влажные ступни заскользили по голому паркету, когда она отступила назад, пытаясь направить свою ярость на отвратительное и страшное существо.
- Неужели ты думала, что сможешь провести меня, Роуан? - терпеливо вопрошал он своим мелодичным голосом в прежнем образе красавца. - Я о том маленьком спектакле, что ты разыграла перед Эроном и Майклом, Неужели ты и вправду думала, что я не сумею заглянуть в самые дальние закоулки твоей души? Это ведь я создал твою душу. Я выбрал гены, которые вошли в тебя. Я выбрал твоих родителей, я выбрал твоих предков, я создал тебя, Роуан. Я знаю, где в тебе соединяются плотское и духовное начала. Я знаю твою силу, как никто другой. И ты всегда знала, что мне от тебя нужно. Ты знала, когда читала досье. Ты видела в лаборатории Лемле плод, спящий в колыбели из трубочек. Ты знала! Ты знала, когда убегала из той лаборатории, что твой блестящий ум и смелость могли бы сделать и без меня, даже не подозревая, что я жду тебя, что я люблю тебя, что у меня для тебя припасен величайший дар. Я сам, Роуан. Ты поможешь мне, иначе это дитя умрет, когда я войду в него! А этого ты ни за что не допустишь.
- Господи. Господи, помоги мне! - прошептала она, не сводя с него глаз и закрывая руками живот, словно защищаясь от удара.
Умри, сукин ты сын, умри!
Стрелки на часах тихо щелкнули, передвигаясь на одно деление, и маленькая стрелка стала в одну линию с большой. Прозвучал первый удар.
- Христос родился, Роуан, - прокричал Лэшер громовым голосом, теряя свой образ, растворяясь в огромном кипящем облаке темноты, которое заслонило часы, поднялось до потолка и закружилось воронкой.
Роуан закричала, прислонившись к стене. Стропила сотряслись от грохота, как при землетрясении.
- Нет, Господи, нет! - Ее охватила паника, она метнулась в коридор и ухватилась за ручку входной двери. - Помоги мне, Господи! Майкл! Эрон!
Кто-то должен был услышать ее крики. Они оглушали ее саму, разрывая на части.
Но грохот становился сильнее. Она почувствовала, как невидимые руки схватили ее за плечи и швырнули вперед. Она больно ударилась о дверь и выпустила дверную ручку, падая на колени. Боль пронзила все тело. Вокруг нее собиралась темнота, с каждой минутой становилось все жарче.
- Нет, только не мой ребенок, я уничтожу тебя с моим последним вздохом, уничтожу. - Она обернулась с отчаянной яростью в темноту и плюнула в нее, приказав ей умереть, но незримые руки обвились вокруг ее тела и повалили на пол.
Она заскользила вниз, упираясь затылком в дверь, а затем больно ударилась головой о пол, когда ее дернули за ноги. Она пыталась подняться, отгоняя невидимого противника, но темнота вокруг только сгущалась.
- Будь ты проклят, Лэшер, провались в ад! Умри, как та старуха! Умри! - кричала она.
- Да, Роуан, ваш с Майклом ребенок! Голос обволакивал Роуан, как жаркая темнота. Голову ее с силой оттянули назад и при этом снова больно ударили о доски, а руки развели в стороны и буквально пригвоздили к полу.
- Ты моя мать, а Майкл - отец! Настал час ведьмовства, Роуан. Часы бьют полночь. Я обрету плоть. Я буду рожден на этот свет.
Темнота свернулась в спираль и метнулась вниз, обрушившись на нее, насилуя ее, разрывая пополам. Словно гигантский кулак, она ворвалась в матку, и тело Роуан забилось в конвульсиях от боли, сомкнувшейся вокруг нее ярким светящимся кругом, который она видела даже закрытыми глазами.
Жара становилась невыносимой. Вновь накатывала боль, приступ за приступом, и она почувствовала, как из ее тела на пол хлынули кровь и вода.
- Ты убил его, чертова злобная тварь, ты убил моего ребенка, будь ты проклят! Господи, помоги мне! Прогони его в ад!
Она пыталась подняться на скользком мокром полу, хватаясь руками за стену. Жара душила ее, обжигала легкие, когда она ловила ртом воздух.