Но человек быстро теряет кровь.
Клея его осматривает и видит, что он умирает, но пытается сделать что может. Тем временем другой флаер бросается в погоню. В зрелищном бегстве она заманивает преследователя к туннелю, где его сбивает вылетающий поезд. Но ее флаер тоже сильно поврежден и вынужден сесть.
– В чем дело? – спрашивает она своего пассажира. – Что им нужно?
Он достает "Ворона" и тут же умирает. Ким замечает движение в окружающем лесу. Она прячет драгоценность под сиденье, и тут из лесу выбегают кочевники и берут ее в плен.
Они говорят о том, чтобы продать ее в рабство. Клея пытается понравиться своим похитителям, исполняя яростный танец с факелами. Именно этот кадр заставил Ким выбрать "Ворона". Зритель никогда не видит танцовщицу как следует, он видит только огонь и тень, темп и ритм. Страсть и соблазн.
Ее двойник извивался и вертелся, а Ким сидела со смешанным чувством удовлетворения и нервозности. Не слишком тонкий получился подход. Если ДНК Изабеллы открыла путь Колумбу, ДНК Ким сейчас делала то же самое для Солли. У нее на губах играла улыбка. Вечная женственность. Реальная или виртуальная, цивилизованная или варварская – всегда одно и то же.
Солли глядел на игру теней, но не смотрел на нее.
Он, конечно, знал, что происходит, и было видно, что он пытается играть в свою игру, притворяясь, что его интересует сценарий. Но лицо его было заметно напряжено.
На этом месте Ким потеряла нить сюжета. Весь мир (странно как человек думает привычными терминами, ведь "весь мир" состоял только из "Хаммерсмита") для нее сузился до глаз Солли, прищуренных, глядящих прямо вперед и в то же время знающих о ней.
– Я не думаю, – сказал он наконец, также не глядя на нее, – что это удачная мысль.
Она помолчала почти целую минуту. Будто они примерзли к креслам, освещенные только пляшущим светом ВР.
– Ладно, – ответила она после паузы. – Как скажешь.
Солли взял пульт и выключил проектор. В каюте стало темно, только горели лампочки безопасности внизу стены.
Они сидели не двигаясь.
– Ким, – раздался его голос, тихий и будто очень далекий. – Я думаю, что я тебя люблю.
Вот так. Открыто и напрямую.
Она поднялась и встала перед ним, охватила его руками за шею и притянула к себе.
– Я всегда тебя любил.
– Я знаю.
Именно поэтому миг был такой пугающий. И особенно радостный.
Он посадил ее рядом с собой. Губы их чуть соприкоснулись, отодвинулись, вернулись.
– Я этого не планировала, – сказала она.
Слышно было, как бьется его сердце. Или ее. Теперь уже было не разобрать.
Щека у него была горячей, и Ким прижалась к нему, упиваясь страстью момента. Он дрожал. Но был все так же осторожен.
– Все нормально, Солли, – сказала она. Не в силах освободиться сразу от десятилетнего стереотипа, он отодвинулся чуть-чуть, чтобы видеть ее.
– Я в этом не уверен, – сказал он.
– Так будь уверен. – Она взяла его руку и положила себе на грудь.
* * *
Койки не были переносными и не были достаточно широки для двоих, а потому после первой пары ночей, проведенных на ковре в комнате отдыха, они вернулись в свои каюты. Как заметил Солли, "Хэм" не был сконструирован для любви.
Ким нашла такое положение чрезвычайно неудовлетворительным. Солли согласился, снял матрасы с двух коек, добавил несколько диванных подушек, сложил это все в третью каюту и превратил ее в общую спальню. Получилось вполне удобно.
Как и можно было бы ожидать, настроение на корабле резко пошло вверх. Солли сообщил ей в виде небрежного замечания, что первую неделю она провела, с его точки зрения, в состоянии общей хандры. Она вспомнила и решила, что он вероятно, прав. Тогда, несмотря на его присутствие, ей было одиноко, потому что это она все затеяла, она настояла, что стоит рискнуть своей судьбой. Это на нее ляжет ответственность, если они ничего не найдут. И лишь потом она узнала, что Солли считает неудачу лучшим исходом.
Что ж, теперь Солли взошел на борт. Так сказать.
Ким начала считать эти дни самыми счастливыми в своей жизни. К концу четвертой недели она не могла понять, как она так долго ждала.
В полночь тридцать вторых суток пути, тридцатого февраля, должна была быть взорвана следующая новая звезда.
– Если нам повезет, – сказала Ким, – "Маяк" устареет раньше, чем мы взорвем Озму.
Это была третья из намеченных звезд.
Несмотря на радость от того, что не надо было больше сдерживаться в общении с Солли, начало нарастать раздражение из-за отрезанности от мира.
– Не в новостях дело, – объяснила она. – Дело в том, что сидишь как в коконе.
– Тебе нужно просто больше музыки и свечей, – сказал Солли. – Очевидно, тот же эффект, который вызывает галлюцинации на лайнерах. Только там он не так силен, потому что на борту тысячи людей. Играют в казино, сплетничают, ставят любительские спектакли, но даже там людей настигает чувство крайнего одиночества. А нас тут только двое.
– Я как-то читала про женщину, – отозвалась Ким, – которая три месяца провела на необитаемой планете, пока ее не спасли. У нее с собой было все, что ей нужно, но она чуть с ума не сошла, зная, что она одна на всей планете.
Солли кивнул.
– У тебя так же? – спросила она.
– Конечно, – ответил он. – В кораблях бродит эхо. Как старых домах. Но знаешь что? Если это тебя достает, можем прыгнуть обратно в нормальное пространство и хоть с кем-то поговорить. Спросим Фила Агостино, как дела.
– И сколько времени это займет? Поговорить с кем-нибудь из Института?
– Несколько дней туда и обратно.
– Так что не стоит, правда?
– Стоит, если тебе это нужно.
– Нет, – сказала она. – Летим дальше.
Этой ночью они выпили за проект "Маяк". Выпили из хрустальных бокалов, которые принесла с собой Ким, и Солли выразил горячую надежду, что, когда свет от новых звезд через несколько столетий достигнет Гринуэя, люди еще вспомнят Ким Брэндивайн.
Она зарделась:
– Почему меня?
– Это будет напоминание о временах, когда мы думали, что мы одни, пока Ким Брэндивайн не открыла дверь.
– Выпьем за это, – сказала Ким, наполняя бокалы.
– У меня есть для тебя более важное, за что нам выпить.
Она засмеялась, поставила бокал, поцеловала Солли и прижалась к нему грудью, ощутив тепло от зажегшегося в его глазах света.
– А что может быть важнее?
– Ким, – сказал он, – я знаю, что сейчас особые обстоятельства и не хочу придумывать больше, чем есть на самом деле. Но я хочу, чтобы ты знала: когда мы вернемся домой, откуда бы ни было, я не хочу, чтобы все стало, как было.
Этого момента она и боялась и ждала.
– Я думаю, не стоит принимать подобные решения прямо здесь.
– Почему? Или это значит "нет"?
Они сидели на импровизированной кровати, оба полуодетые. Шла приключенческая картина про Нельсона, четырехмачтовый военный корабль стрелял в другой такой же. Звук они отключили и уменьшили изображение, так что корабли просто плавали в середине комнаты.
– Нет, это не так. Я только думаю, что не надо спешить.
Она сама не понимала, почему говорит нечто, настолько противоположное своим чувствам.
– Ладно, – сказал он.
– Солли, давай сейчас об этом не будем. Будем радоваться тому, что есть.
– Ладно. – В его голосе не было слышно восторга.
– Я хочу сказать, сколько уже лет, как ушла Энн?
– Семь.
– Вот столько ты и ждал, пока решишься?
Она сама поразилась своей злости. Это еще откуда взялось? Солли помолчал. Потом извинился и ушел к себе в каюту. Черт побери. Ссора влюбленных. Недолго пришлось ее ждать.
18
Мы не могли знать, кто мы такие, пока не услышали шепот звезд.
Чанг Вон То, "Разум и творение", 404 г.
Никогда не ложитесь в постель сердитыми.
Эту ночь они спали вместе, как все ночи после "Ворона", но любовь была наигранной, сдержанной, осторожной. Можно было бы сказать, дипломатичной.
– Как тебе? – спросила она, когда они лежали уже потом, чувствуя, что напряжение не прошло.
– Отлично.
– Нет, Солли, я же знаю. Солли, я не хочу, чтобы ты на меня сердился.
– Я не сержусь.
Так оно и пошло. Странно, что раньше она его никогда таким не видела. Она знала, что он может быть хмурым, может обижаться, иногда даже держаться холодно. Но здесь было что-то более глубокое, степень обиды, которая ее удивляла и ранила.
Может быть, он сожалеет о потерянных годах, а ее считает за это ответственной. То, что они засунуты в корабль, тоже не помогает. Все слишком концентрированно получается. Слишком много уединения.
Наутро все стало получше. Он извинился и согласился, что, конечно же, надо подождать, не следует слишком поспешно брать обязательства, которые, быть может, ни один из них не готов выполнять.
В следующие дни они разнообразили наполненные страстью вечера любовными контактами своих представителей, ставя романтические представления, в которых их альтер эго развлекались экзотическими способами, но только друг с другом. Чужих в игру не принимали.
Кульминация первой фазы полета наступила к концу дня 7 марта, на тридцать девятый день. Автоматические системы "Хаммерсмита" информировали, что предстоит выход в реальное пространство. Они ждали этого события в центре управления и пили кофе, предвкушая охоту.
"Пять минут", – сказал ИР.
Ким набросила ремни на плечи.
– Момент ноль, – сказал Солли. – Ни пуха.
Корабль всегда был полон технических звуков – выполняемое обслуживание, система жизнеобеспечения, двигатели на холостом ходу (обычный для них режим). Ким быстро привыкла к этим звукам и замечала их только тогда, когда специально слушала или когда менялся тон. Сейчас, при подходе к точке назначения в двадцати семи световых годах от Алнитака, заработали прыжковые двигатели, энергия потекла сквозь стены.
Ким медленно закрыла глаза. Она представила себе, как возвращается домой с фактами, показывает Агостино верные доказательства того, что контакт был, собирает пресс-конференции, принимает поздравления со всего мира. И даже через тысячу лет люди, вспоминая полет "Хаммерсмита", будут почтительно понижать голос.
Но настоящей задачей, подумала она, будет организовать вторую встречу.
Перспектива представлялась радужной, и Ким предвкушала грядущую славу, когда сработали прыжковые и корабль оказался в нормальном пространстве.
– О'кей, вот оно, – сказал Солли. – Приехали.
Он включил верхний экран. Тот сразу наполнился звездами.
– Пора работать, – сказала Ким, настолько взволнованная, что еле-еле сдерживалась.
Он потянулся и хлопнул ее по руке.
– У нас часов тридцать до того, как сигнал сюда дойдет. Но раз мы не можем доверять часам, давай включаться сейчас.
Когда подлетаешь к созвездиям достаточно близко, они распадаются. Звезды, находившиеся на родном небе рядом, расходятся далеко в стороны. Яркое исключение из этого правила – пояс Ориона. Три его сверхъяркие звезды остались на своих классических местах, только до них теперь было меньше тридцати световых лет, а не тысяча пятьсот, как для наблюдателей с Гринуэя. Они слепили глаза и господствовали на небе.
Самой западной была Минтака, "Пояс". Официально она называется Дельта Ориона, наименее яркая из трех, со светимостью около 20 000 солнечных. У нее есть относительно тусклый спутник, с такого расстояния не видимый, на орбите с радиусом порядка половины светового года.
Эпсилон Ориона, средняя звезда, известна также под арабским именем Алнилам, "Пояс жемчужин". Она вдвое ярче Минтаки. Ее окружает дымка, вызванная неправильной туманностью NGC 1990, светящейся, как пасмурное небо, отражающее огни города.
И наконец, к востоку находится Дзета Ориона. Алнитак.
Ким смотрела, как она плывет по главному экрану центра управления, – это "Хаммерсмит" поворачивался к ней. Алнитак тоже собрал вокруг себя дымку от туманности Пламени и излучающей туманности IC434"Мы движемся курсом к Алнитаку, – сообщил ИР. – Набираем скорость до тридцати четырех километров в секунду".
– Отлично, Хэм, – сказал Солли.
Рабочие антенны корабля навелись на огромную звезду. Из гнезд в корпусе появились еще антенны и выровнялись по главной оси.
– Забавно, – сказала Ким.
– Что именно?
– Я всегда думала, что капитан склоняется над консолями, бьет по кнопкам, вносит коррективы, вообще суетится. А ты мог бы тут сидеть и читать роман, и никто бы ничего не заметил.
– У нас хороший пиар, – ответил Солли. – Может быть, тебе стоит подумать о работе на ассоциацию пилотов.
Двигатели смолкли.
"Набор скорости закончен, Солли", – сообщил ИР.
– О'кей, Хэм. Запускай ГЕСДО.
Из двух отверстий, сделанных для приема зондов, высунулась пара коммуникационных пакетов. Через одиннадцать минут появилась вторая пара. Потом третья, и так пока вышли шестнадцать устройств.
Несколько часов пришлось ждать, пока пакеты выстраивались по широкому полю, нацеленные на звезду. Потом они раскрылись по одному, как гигантские белые цветы.
Ким во время развертывания не выходила из центра управления, разве что в туалет и быстро поесть. Около двадцати трех часов Хэм объявил, что ГЕСДО вошла в строй. Создалась радиотарелка с эффективным диаметром как у орбиты внешней луны Гринуэя.
Солли улыбнулся Ким:
– Хочешь отдать команду?
– Еще как! Хэм, включить ГЕСДО!
Мигнули лампочки.
"ГЕСДО включена".
Из динамиков донеслась тихая буря помех. Справа от Ким включился вспомогательный экран. Мигнул идентификатор системы, сообщая, что она работает.
– Включить поиск по программе, – сказал Солли.
"Включен".
Шум помех стал тише.
– Что дальше? – спросила Ким.
Солли поглядел на верхний монитор, следящий за Алнитаком, и усилил увеличение так, что звезда стала диском.
– Дальше – ждем.
Ким переключила сигнал на свои наушники и несколько минут слушала. Пустота оживала радиоволнами, какофонией воя, писков и бормотания, затихающим криком звезд, исчезающих в черных дырах, частым стаккато пульсаров, шорохом столкновения водородных облаков. Программа ГЕСДО отфильтрует все, что может оказаться когерентным сигналом. Если "Хаммерсмит" сможет обнаружить вещание "Охотника" (а при невероятной удаче – и еще чье-то), ИР немедленно включит сигнал оповещения.
Солли велел Хэму отрубить звук.
Ким прикинула разные возможности. Если за один день улететь очень далеко и принять исторически важные радиосигналы? Конечно, надо было бы быть ближе к дому. До Гринуэя было полторы тысячи световых лет, до Земли – тысяча шестьсот, и никакие радиопередачи сюда пока еще не дошли. А было бы занятно иметь такой телескоп, чтобы увидеть отсюда Землю. Там в этот момент Генрих Шестой сидит на английском троне, а Жанна д'Арк бегает в школу.
Солли поднялся с места.
– Больше мы пока ничего сделать не можем. Пойдем?
Она удивилась, как он может захотеть уйти в такой момент, хотя до периода высокой вероятности было еще несколько часов.
– Да нет, – ответила она, – я пока здесь посижу. Она так и не вышла, и через два часа он вернулся с нарезанным мясом и фруктами.
Этой ночью они долго разговаривали, не спали, ожидая не зазвучит ли сигнал. Оказавшись здесь, где были видны звезды, облака звезд, но ни одного солнца, Ким поколебалась в своей уверенности. Глупо, конечно: она много раз проверила все расчеты, оборудование было адекватно задаче, законы физики очень точно описывали распространение радиоволн в вакууме. Но "Охотник" – это было так давно по человеческим меркам. И что у нее действительно есть, кроме наброска Кейна на стене и подделанного бортжурнала?
Солли, проживший всю жизнь в братстве звездолетчиков, полагавших, что космос принадлежит только людям, пытался ее ободрить, но его выдавала интонация.
Почти весь следующий день они провели, сидя у приборов. Ким слушала космический шум и глядела на часы. Завтракать она не стала и пыталась читать, меняя книжки. Солли занялся калибровкой приборов, которым скорее всего она и не была нужна.
После легкого обеда они поставили очередную загадку Кинг. Только посмотреть, не участвуя. Но Ким постоянно отвлекалась. Спать они не пошли. Около полуночи Ким растянулась на диване, прикрыв глаза локтем, слушая тишину.
– Это может занять на пару дней больше, – сказал Солли. – Если не неделю. Здесь мы не можем точно установить, где мы.
На экранах клубилась вечная пустота. Солли собирался еще что-то сказать, когда заговорил Хэм:
"Есть сигнал".
Ким сразу очнулась.
"Передача принята в 0 часов 3 минуты. Без визуала. Передается только аудиосигнал. На стандартной частоте".
– Прокрути, – сказал Солли.
Было 0:06.
– С самого начала.
Ким села на диване.
Динамик пискнул и смолк.
Через секунду он пискнул два раза.
– Это "Охотник"? – спросил Солли у ИРа.
Три писка. Четыре.
"Не знаю точно. Вероятность, что сигнал искусственного происхождения, превышает девяносто девять процентов".
В памяти "Хаммерсмита" хранились характеристики передатчиков "Охотника". Располагая временем и достаточным материалом он мог бы ответить на вопрос Солли совершенно точно.
– А это больше никто быть не может! – воскликнула Ким. – Мы их нашли!
Она вслушалась, но динамики молчали.
– Это все? – спросил Солли.
"Да. Сигнал принят четыре минуты назад".
– Если примешь что-нибудь еще, Хэм, выдавай нам сразу.
– Они считали до четырех, – сказала Ким. Началось снова.
Один. Два.
– Какого черта они делают? – спросил Солли. Три.
– Они кого-то увидели. Четыре.
Ким готова была кричать от радости.
– Кого-то, с кем не могут говорить! Они пытаются поздороваться!
Снова. Один…
– А что это за приветствие такое – считать до четырех?
– Другого общего языка у них нет. Если это действительно инопланетяне, то могли бы ответить, посчитав до пяти. – Ким сцепила ладони и вознесла молитву тому, кто всем этим заведует, кто бы он ни был. Потом бросилась в объятия Солли. – Солли, это наяву!
– Давай-ка пока еще подождем радоваться…
Сигналы прекратились. Ким отпустила Солли, сцепила руки и стала ждать.
– Если они действительно кого-то встретили, – сказала она, – то мы услышим только одну половину разговора.
Потому что тот корабль почти наверняка использует направленный сигнал, а не круговой, как у Трипли.
– Ты думаешь, они принимают ответ? – спросил Солли.
Снова начались сигналы по той же схеме.
– Нет, – ответила она. – Пока нет.
Сердце ее колотилось. Сигналы прекратились, потом зазвучали снова.
Один. Два. Три. Четыре.
"Характеристики сигнала проанализированы, – сказал ИР. – Подтверждаю, что это "Охотник".