– Да вы все тут виноваты!.. А теперь ещё и технарей собственных подставлять собрались!!! – загремел командующий и прибитым стыдом "летунам" подумалось, что командующий-то у них – отличный мужик.
– Тогда-а-а… – протянул майор, – Патрубок рванул! Подачи топлива, а? В полёте? До фильтра ещё… Усталость металла… то да сё…
– На сочленениях, может? В разъёмах? – осторожно поддержал командира бортмеханик.
– Точно!!! – майор оживился и глаза его заблестели, – рванул, зараза! И усталость металла, и возможный перепад давления… Небольшой даже! И рванул, гад, в самом уязвимом месте – в резьбовом соединении. А?..
– Так, – командующий хлопнул ладонью по столу и на минуту задумался. Затем сосредоточенно спросил, – аэродромные техники к составу топлива доступ имеют?
– В принципе, да-а-а…
– В принципе, не в принципе! – опять взорвался генерал, – Я не инженер!!! Не механик!..
Присадки там всякие ваши, добавки топливные, масла…
– Эфирные… – машинально вставил старлей.
– Во-во! Эфирные!!! Они на аэродроме добавлены быть могут?
– Захотят – смогут, конечно… А зачем? Топливо-то заводское, ГОСТовское…
– Вот!!! – генерал нашёл, казалось, сильнейший аргумент. Фундамент, можно сказать, всей выстраиваемой легенды, – ЗА-ВОД-СКО-Е!.. ГОСТом определённое и к использованию рекомендованное!!! – и оба "летуна" в ту же секунду подумали, что вот прикажи им сейчас генерал пойти и сдохнуть за него – пойдут и сдохнут.
Но для генерала самого это был ещё далеко не конец. Он снова перебрался в кресло за столом и напряженно курил, что-то обдумывая.
– Аварийный узел показать сможешь? – задумчиво спросил он бортмеханика.
– Где?!! – вылупил глаза тот.
– "Где, где…"!!! – и командующий совсем уж было собрался рассказать ему где, но, видимо, устал уже здорово, и устало же и продолжил, – На чертежах. На схемах там… На исправных бортах.
– Так точно! А… а кому?..
– Кому? – командующий прищурился в иллюминатор и медленно проговорил, – Водолазам, например. Что в операции по подъёму "вертушки" участие примут… Членам комиссии по установлению причин аварии. Да мало ли кому?.. Вот что, балбесы, – генерал вернулся к тону деловому и категоричному и, поглядев каждому из "летунов" в глаза, веско сказал, – Аварийный узел надо иметь на руках. К началу операции по подъёму вертолёта. Вопросы есть?
– Никак нет! – выдохнули оба.
Но пускать дело на самотёк, не перепроверив всё, что хотя бы было возможно, командующий, человек опытный, не привык. Об эфирах он всю жизнь знал, что их бывает два: один – у медиков, второй – у связистов. Сегодня узнал, что нечто подобное есть и у механиков, но аналогии с эфиром у связистов не усмотрел – у связистов эфир не пахнет.
Аналогия с медицинским эфиром была зыбкой, но, тем не менее, просматривалась. И командующий решился на консультацию. Поискав глазами, он нашёл клавишу звонка и надолго на неё надавил. Из коридора послышался приближающийся галоп минимум эскадрона, в дверь каюты дважды кратко и быстро постучали, и, не дожидаясь ответа изнутри, она настежь раскрылась – за комингсом в коридоре, козыряя, застыл рассыльный матрос. Командующий махнул рукой на начавшийся было доклад и поманил рассыльного пальцем. Затем, узрев на столе смятую пачку "Европы", выудил из лопатника трояк и протянул ему:
– Любезный, курево в буфете кают-компании есть?
– Найдём, тащ-грал! Скока?
– Пачку.
– Дык…
– Себе оставь, – отмахнулся командующий, – И вот что. Пригласи-ка ко мне начмеда вашего. Хотя постой… – генерал покосился на "летунов", – Три пачки тащи. Майор, а этот, бритый ваш, курит? – и после кивка майора уверенно закончил, – Четыре, значит.
Матрос не очень-то и расстроился, наварив по-любому поболе рубля. А так как он был ещё и не дурак, и понимал, что всякое, даже совсем небольшое дело начинается с очень большого перекура, то минуты через полторы-две перед командующим лежали четыре пачки "Pogonu", которые вся страна звала "Родопи", и только Вооружённые Силы – "Погоны". И лишь потом рассыльный ссыпался в низа за начмедом.
Начмед, узнав, что его к себе требует командующий авиацией флота, обосрался не на шутку. Вспомнив, что в дупель пьяных "летунов" почти в полном составе обнаружили именно в его амбулатории, он заварил полбанки кофе на стакан и, тщательно протерев очки, пошёл к старпому, коему все свои страхи и выложил. Старпом, живший до сих пор идеей об утоплении лётного капитана, понял, что неприятности в его отлаженном хозяйстве множатся только от одного присутствия на борту представителей балтийской авиации, и вызвался доктора во флагманскую каюту сопроводить.
Во флагманской каюте генерал авиации немедленно заставил начмеда припомнить вежливого старичка с кафедры нейрохирургии Горьковского военно-медицинского института, который все годы его, начмеда, там обучения утверждал, что у инсульта возрастных предпочтений нет. Ибо первый же вопрос командующего этот самый инсульт у доктора чуть и не вызвал:
– Что обычно происходит с человеком, на протяжении длительного времени вдыхавшего эфир?
Дело в том, что у начальника медицинской службы большого противолодочного корабля "Славный" в амбулатории была-таки эфирная установка на случай проведения хирургических операций вдали от родных берегов. Но флот силён традициями. А традиции были таковы, что никто из плавсостава, будучи в трезвом уме и твёрдой памяти, ни за какие коврижки не ляжет под нож корабельного доктора – зарежет же! И ни один из корабельных докторов никогда не приблизится к коллеге по экипажу с ножом с целью поврачевать. И всё по той же причине!.. Вот и наш доктор даже фурункулы вскрывать возил своих пациентов по госпиталям. И чтобы уж установка эта эфирная совсем без дела не пропадала, любил начмед в особо суровые моменты государевой службы припасть к маске её, да и сделать от отчаянья пару-тройку глубоких и горестных вдохов… С крепчайшим кофе пополам. А кофе – пополам с шилом. А шило у доктора не ректификат какой, а чистый медицинский!..
Короче, доктор мучительно выбирал между немедленным инсультом и признанием в токсикомании. И признался бы, не окажись в одной каюте с генералом ещё двух офицеров морской авиации, которые, с одной стороны, были его, начмеда, недавними собутыльниками, а с другой – совершенно ненужными свидетелями его возможного позора. И доктор, крайне неуверенно начав, углубился в тему, стал говорить всё увереннее, и закончил доклад довольно-таки толково:
– Э… э-э… э-эфир… Э… э-э… это… Бе-е… бес… бесцветная летучая жидкость с ху… с хе… с ха… с характерным запахом. Я-а-а… я-а… являющаяся органическим соединением… Производным какого либо… этого… как его… А! Спирта… какого либо.
Диэтилового, к примеру. Да-а… диэтилового. Или же спирта и кислоты. Вот… как… например… широко применяющийся в медицине этиловый эфир уксусной кислоты. Эфир легко растворим в воде, смешивается с теми же спиртами, бензолом, маслами самого различного происхождения и применения, и в любых соотношениях. В хирургической практике он наиболее широко применим, как средство ингаляционного наркоза – пациент глубоко и размеренно вдыхает пары эфирной смеси, в результате погружаясь в наркотический сон, позволяющий в последствии осуществлять относительно безболезненное хирургическое вмешательство в его организм…
– То есть он уже ни хрена не соображает? – уточнил для себя командующий.
– Никак нет, – доктор задумался, правильно ли его поняли, и продолжил "по-человечески", – Не совсем так… Скорее, не всё чувствует. Болевой порог снижен… Анестезия, знаете ли. Причинно-следственные связи осознаются, память работает – сон. Но сон – глубокий… Весьма.
– Ага. Дальше давай, – чувствовалось, что генерал слегка расстроен.
– Дальше… Та-а-ак… В процессе впадения пациента в состояние наркотического сна у него происходит головокружение и помутнение сознания, расстройство органов чувств, выражающееся, в частности, в частичном нарушении зрительного восприятия… Так же частично нарушаются речевые функции. Ну, и те функции организма, за работу которых отвечает вестибулярный аппарат – двигательные… ориентация в пространстве (генерал вперил указательный палец в своих "летунов" и медленно перевёл его на начмеда – за пальцем послушно последовали их носы). Ну, и… некоторые другие… функции. Иногда процесс вдыхания эфира сопровождается тошнотой. Редко – рвотой…
Последнее сообщение неожиданно обрадовало генерала, и он резво воздвигся над столом, опершись на него кулаками:
– Спасибо, доктор! Вы свободны. Старшего помощника пригласите, пожалуйста.
Доктор понял, конечно, что инсульт откладывается, но резким прекращением доклада был, тем не менее, слегка шокирован. Глаза его расширились настолько, что одни зрачки только заполнили стёкла очков, и, сломавшись в пояснице, стал носком правого ботинка искать позади себя выход, оставаясь к генералу лицом. Все эти телодвижения, естественно, привели к нарушению ориентации доктора в пространстве, и он едва не упал.
Но был подхвачен бравыми представителями лётного состава и вынесен ими за дверь под позабавившее три "военные косточки" докторское "спасибо… извините… до свидания…". Генерал, не убирая уже улыбки с лица, спросил своих:
– Слышали? – те утвердительно кивнули.
– А поняли? – снова кивок.
– Запомнили? – опять кивок…
– А где бритый ваш?
– Тоже здесь. За дверью…
– Майор – проинструктируешь. Как следует. Сейчас снова показания давать будете. Так вот ты, майор, и бритый ваш пишите про взлёт в Мамоново, а дальше – симптомы, как доктор перечислил. Очнулись в воде. Чудом выбрались. И вот – на "Славном". Ты, механик, пишешь то же самое, но ещё и свои соображения о характере поломки, приведшей к аварии. И не расписывай там, – командующий снова продемонстрировал внушительный кулак, – Да! И вот ещё что… Летели втроём – и из с Гданьска морпехов втроём везли, и из Мамоново втроём взлетели, – генерал ещё раз внимательно посмотрел на внезапно озадачившиеся рожи "летунов", но в разъяснения пускаться не стал, – Всё, проваливайте. Э-э, майор!.. Сигареты забери.
Сменившему "летунов" старпому после уставных условностей было предложено сесть, поэтому просьбы пусть и авиатора, но командующего всё-таки, были восприняты благосклонно и со вниманием. А просил командующий о следующем:
– привлечь писарей простого делопроизводства, может быть, и оказать военному дознавателю части посильную помощь, так как у него абсолютно закончились бланки, необходимые для проведения дознания. А ведь заверенная печатью войсковой части, любая бумажка, даже машинописная, вполне тянет на официальный документ;
– подать ему, командующему, оперативную связь с базой прямо сюда, во флагманскую каюту;
– пригласить к нему, к командующему, военного дознавателя для необходимых консультаций. Да, и местечко ему, дознавателю, для работы какое-нибудь определить. А то он тут помешает… Всё.
Так как всё вышеперечисленное никаких сложностей не представляло, старпом немедленно вскочил с бодрой фразой "разрешите выполнять?", на что командующий, естественно, разрешил. И уже в спину перешагивающему через комингс старпому как бы между прочим бросил:
– Да… И катер этот… Спасательный… К месту дислокации отправьте.
– "Ярославец"?
– Называется так?
– Нет. Проект так называется… Катеров этих… Ну-у-у… Тип их.
– А-а… Тот ещё тип! – хохотнул командующий, совершенно этим старпома к себе расположив, – А катер как называется?
– Никак не называется, товарищ генерал. Бортовой номер только. Так в базу его?
– А?! А-а… да-да – в базу, в базу! Только номер мне его бортовой потом сообщите. И этого… Четвёртого… Ну, что искали-то… С катером отправьте тоже, – это пожелание, судя по всему, в цепи сегодняшних событий было вообще полной ерундой, потому что командующий уже склонился над столом и что-то сосредоточенно писал, казалось, уже и позабыв о старпоме-то. Поэтому тот вполголоса сказал "есть!" и как можно тише притворил за собой дверь.
Старпом напялил канадку и пошёл на ют, будучи слегка расстроенным, что "гвардии капитана" ему утопить не доведётся. А там, прихватив с собой дежурного по кораблю, спустился по трапу на "Ярославец". Как только старпом увидел воочию, в каком состоянии находится злополучный мичман-командир, он мгновенно успокоился и даже повеселел: этот не то, что капитана – этот весь "Ярославец" утопит. И будучи офицером опытным, ничего мичману про скорый путь в базу не сказал, а передал только приказание командующего авиацией Балтфлота произвести с рейдовым катером комдива перешвартовку. И послав дежурного на катер комдива с теми же вводными, отправился к кэпу докладать, что у того на коробке происходит, и что вот-вот должно произойти. В командирском салоне находился и комбриг, который, услышав, что катер, на котором он сюда прибыл, чалки отдаёт, очень удивился и отправился во флагманскую каюту. На его "прошу разрешения… Убываем, товарищ генерал?" командующий, держа одну руку с телефонной трубкой у уха, второй, с авторучкой, бешено зажестикулировал, изображая сразу и "тихо!", и "входи!", и "садись!", и "не мешай!", и "покури пока" – генерал разговаривал с дежурным по кораблю, записывая бортовой номер "Ярославца" и номер его штатного причала в порту Светлого.
Только поговорил он, как в каюту вполз Гена ГАГ. Именно вполз, так как, видимо, опасаясь пинков, просочился в неё как-то боком. Выслушав вводные и краткий инструктаж, он так же и выполз, тщательно оберегая от командующего свой тыл.
Комбриг постепенно входил в курс дела, дивясь бурной деятельности, которую развёл генерал. Вот и сейчас не успел Гена уползти восвояси, как снова зазвонил телефон – командир дивизиона связи докладывал, что оперативная связь с базой подана командующему на ВПС. Генерал пододвинул к себе выносной пункт связи – громоздкий телефонный аппарат с диском и двумя группами белых клавиш по краям чёрного эбонитового корпуса – и, тыкнув пальцем в ту, над которой помаргивал светодиодик, заорал в трубку:
– Кто? Кто?.. Командующий авиацией флота говорит. Кто?!!
Выяснилось, что "Сердечник". Потом было ещё пять-шесть разных позывных, причём по лицу и тону командующего было сразу понятно с кем он говорит – с телефонистом или телефонисткой. В конце концов командующему дали-таки затребованное им "хозяйство Смолячкова", но тамошний дежурный поначалу не поверил, что он со своим командующим разговаривает, да ещё в такое время. О чём жалел минуты три ещё. Если не четыре. После чего генерал выудил протокол допроса капитана и, поминутно сверяясь с собственными записями в настольном календаре, распорядился немедленно послать в порт города Светлый дежурную… да любую, какую найдёшь… да хоть командира полка… машину, чтобы забрать своего офицера… должность… воинское звание… фамилия… который вот-вот прибудет туда на причал номер такой-то на катере типа "Ярославец" бортовой номер такой-то. В книгу приёма-сдачи дежурств пока ничего не заносить, командиру полка связаться лично с ним, с командующим, как только тот на службу прибудет.
Не успел генерал положить трубку, как в дверь каюты постучал кэп, и, доложив, что катер с водолазами из Светлого только что отвалил от левого борта и, видимо, положил в базу, вопросительно посмотрел на комбрига и командующего.
– Ага… – удовлетворённо сказал командующий и, прищурясь, нашёл под толстенным оргстеклом стола телефон рубки дежурного, сам позвонил, дождался, пока трубку снимут, выслушал, как там представляются, сам представился (миролюбиво очень) и невинно поинтересовался:
– А что, катер-то наш… "Ярославец" который… Отвалил уже? Да?.. А кто ж там на борту-то? Кто убыл-то?.. Не-е, всех давай… Всех. Ага, – после некоторой паузы снова удовлетворённо сказал командующий и попытался закончить, – Ну, счастливой вахты! Как? Как не на вахте? А на чём же?.. На дежурстве?!! А я думал, у вас одни вахты сплошь… Ну, один хрен – счастливого дежурства! Ну, моряки!.. Всё-то у вас не как у людей, – и положил трубку.
Чем-то генерал был так доволен, что аж по-кошачьи жмурился, но взял себя в руки, сцепил пальцы перед собой и, напустив на себя мрачный и расстроенный вид, начал издалека:
– Вот ведь, товарищи офицеры, какая по моему ведомству чехарда приключилась…
После чего генерал рассказал капитану первого ранга, который командовал целой бригадой ракетных противолодочных кораблей, и капитану третьего ранга, который как раз одним из таких кораблей и командовал, то, что, по мнению генерала, произошло на борту военно-транспортного вертолёта МИ-восемь во время его перелёта из Мамоново на базу в Быхово. Рассказывал он абсолютно серьёзно, убеждённо и веря самому себе.
Где-то в самом начале душещипательного повествования комбриг сел вперёд на самый краешек кресла, низко-низко наклонился, да так и слушал командующего до самого конца. Плечи его время от времени подрагивали. Да и не удивительно – февраль месяц на дворе… Зябко. А шея – красная… Отчего-то.
Кэп же не мог себе позволить таких вольностей в присутствии генерала, поэтому сидел прямо, как свечечка, выражение лица имел скорбное, а глаза – полуприкрытыми. Ибо открой он их, тот ржач, которых в них плясал, сломал бы генералу всю мизансцену:
– …таким образом, боевая единица утрачена, а мне отвечай, – замогильным тоном закончил генерал и замолк.
Все остальные молчали тоже. И до-о-олго. Генерал закурил, повертел головой, посмотрел на одного и на другого, и, не выдержав, довольно раздражённо спросил:
– Ну, и чё молчим? Сказать что ль нечего?..
Кэп чуть приоткрыл глаза… Всё!!! Глянувший на него исподтишка комбриг немедленно затрясся всем телом. И вскоре уже просто ржал в голос. Еле сдерживаясь, пару раз подхихикнул и кэп. Генерал обиделся, оскорбился, насупился и… смущенно прыснул. Скоро ржали все! От души, до слёз, до колик, хватаясь за животы и показывая друг на друга пальцами!..
Как отсмеялись, субординация вернулась сама собой и кэп стал задавать генералу осторожные и вежливые вопросы, уточняя детали рассказанного. Однако вскоре стало ясно, что ответы его интересуют мало. Просто он всем как-то дал понять, что хотя и не такой умный, как гидроакустик, и эффекта Доплера не помнит, но белиберду про эфирные добавки в керосиновом топливе печатью своей войсковой части заверять не собирается.
Надо сказать, что генерал, человек опытный, ничуть не расстроился, а, потерев ладони, произнёс:
– Командир, сколько время-то?
– Около пяти уж… – кэп сообразил, что вылез из каюты без наручных часов, так как вообще уже вылезать из неё не собирался, и, поискав взглядом по переборкам, нашёл флотские часы с зеркальным циферблатом, разбитым на все двадцать четыре часа, и избежал позора, – четыре-полста две, товарищ генерал!
– Во-о-о!.. – протянул генерал, – У меня в любом полку уже бы перекусить сообразили…