У дверей ее терпеливо ожидали двое членов экипажа "Самаку", один из них – внушительного сложения космоник. Когда Алкад вышла, они пристроились за ней. Не то чтобы ей так нужны были телохранители – для этого еще рано, – но рисковать она не собиралась. Слишком велика возложенная на нее ответственность, чтобы ставить под угрозу всю миссию из-за того, что что-нибудь случится или кто-то узнает ее (в конце концов, эта система была заселена кенийцами).
Пассажирским лифтом все трое отправились через шпиндель в космопорт, где стоял на приколе "Самаку". Чтобы нанять адамистский корабль, она потратила четверть миллиона фьюзеодолларов – сумма ошеломительная, но дело того стоило. Ей надо было добраться до астероидов Дорадо как можно быстрее. Теперь, когда она ускользнула с Транквиллити из-под носа всех разведслужб Конфедерации, а заодно подтвердила их страхи, ее начнут искать по всей галактике. "Самаку" был независимым торговцем; его навигационные системы, сделавшие бы честь военному кораблю, вкупе с обещанной Алкад премией должны были обеспечить недолгий перелет.
Собственно, передача денег капитану стала для Мзу решающим моментом. Все прочие действия, предпринятые ею после бегства с Транквиллити, были неизбежны. Но теперь отступать было нельзя. Люди, к которым она должна была присоединиться на Дорадосах, готовились к ее прибытию тридцать лет. Она была последней, недостающей деталью, чтобы смог завершиться рейс, начатый "Бизлингом" три десятка лет назад. Миссия вступала в конечную фазу. Солнце Омуты должно погаснуть.
"Интари" принялся сканировать окружающее пространство, едва выйдя из червоточины. Удостоверившись, что ни обломков астероидов, ни плотных пылевых облаков, представляющих непосредственную угрозу, поблизости нет, корабль на трех g двинулся к Норфолку.
Система Норфолка была третьей посещенной им с тех пор, как кораблик покинул Трафальгар пять дней назад. Капитану Нагару было не слишком приятно служить у первого адмирала курьером – адамисты по освященной временем традиции предпочитали винить гонца за дурные вести. Очень типично для их сбивчивого мышления и плохо организованных личностей. Тем не менее набранный "Интари" темп очень его впечатлил – немногие космоястребы справились бы лучше.
– У нас могут быть проблемы,– сообщил команде "Интари". – На орбите находится флотская эскадра, идущая ордером для поддержки наземных сил.
Нагар присмотрелся сам, используя органы чувств космоястреба, его уникальное восприятие. Планета воспринималась им как крутобокий провал в пространстве-времени, ее поле тяготения всасывало массу летящей в пространстве межпланетной пыли, выпадающей на ее поверхность. На орбите вокруг провала находилась горстка масс поменьше, ярко светящихся в радиодиапазоне.
– Им следовало отбыть на прошлой неделе, -риторически заметил он.
Подчиняясь его невысказанному желанию, "Интари" покорно направил свои сенсорные пузыри на планету, сдвигая область максимальной чувствительности в оптику. Перед мысленным взором капитана возник Норфолк. Две звезды делили поверхность на ярко расцвеченные полусферы, разделенные узким клинышком настоящей ночи. Территория, залитая карминовым сиянием Герцогини, выглядела совершенно обыденно и вполне соответствовала воспоминаниям "Интари" пятнадцатилетней давности, когда космоястреб посещал эту систему в последний раз. Владения же Герцога усеивали клочки рваных алых туч.
– Они светятся,– сообщил "Интари", приглядевшись к тонкой полосе ночи.
Прежде, чем Нагар успел высказаться по поводу открывшегося ему страшного зрелища, с пульта связи поступил запрос от командующего эскадрой адмирала о цели их прибытия. Когда капитан подтвердил свою личность и личность своего корабля, адмирал передала ему последние данные о ситуации на несчастной аграрной планете. Алые облака, служившие препятствием для всех видов связи, покрывали восемьдесят процентов обитаемых островов. Власти планеты были не в силах поддерживать порядок в пораженных зонах: и армейские, и полицейские части, взбунтовавшись, переходили на сторону мятежников. Даже отряды морской пехоты, посланные в помощь армии, больше не выходили на связь. Вчера перед объединенными силами мятежников пал Норвич, и над городом уже сгущались красные тучи. Эта непонятная субстанция оставалась, пожалуй, единственным, что удерживало адмирала от начала орбитальных бомбардировок. Как, вопрошала она риторически, могли какие-то мятежники добиться подобного эффекта?
– Не могли, – ответил ей Нагар. – Потому что они не мятежники.
И он начал датавизировать эскадре предупреждение первого адмирала по безопасным каналам связи.
Капитан Лайия молчала, покуда не послание не подошло к концу. Когда первый адмирал замолк, она обернулась к своей не менее ошеломленной команде.
– Теперь мы знаем, что случилось на "Танту", – заметил Фурей. – Черт побери, надеюсь, что отправленная адмиралом погоня их настигнет.
Лайия тревожно глянула на него. В мозгу ее шевелились смутные подозрения.
– Ты приволок на борт троих пассажиров с того же взлетного поля, откуда взлетел челнок с "Танту", и в то же самое время. Младшая девчонка пострадала в какой-то странной аварии – ты говорил что-то о необычайном пожаре. И родом они с острова Кестивен, где все это началось.
– Да ну тебя! – запротестовал Фурей. Остальные молча взирали на него с нерешительным подозрением. – Они бежали с Кестивена. И перелет на "Далеком королевстве" они оплатили за несколько часов до пожара.
– У нас системы глючат, – заметила Тилия.
– Да ну? – ядовито произнес Фурей. – Что, еще больше обычного?
Тилия мрачно глянула на него.
– Чуть больше, – серьезно пробормотала Лайия. – Но ничего выдающегося, тут я согласна.
"Далекое королевство", конечно, принадлежало С-2, но это не значило, что компания поддерживала корабль в безупречном состоянии. Теперь всех больше интересует экономия, не то что в те годы, когда она начинала летать.
– Они не одержимые, – проговорил Эндрон.
Лайию изумила прозвучавшая в его голосе мягкая, уверенная властность.
– О?
– Как только Луиза попала на борт, я ее обследовал. Сенсоры работали прекрасно. И медицинская наноника, которой я ее лечил. Если бы она обладала тем энергистическим эффектом, о котором говорил первый адмирал, все сбоило бы.
Лайия обдумала его слова и неохотно согласилась.
– Ты, скорее всего, прав. И они не пытались нас угнать.
– Взлет "Танту" их тоже напугал. Флетчер этих мятежников просто ненавидит.
– Ага. Ладно, разобрались. Остается один вопрос: кто объявит им новости и расскажет, что именно случилось на их родной планете?
Фурей вдруг снова обнаружил, что стал центром всеобщего внимания.
– Ну спасибо большое!
К тому времени, когда пилот добрался через несколько палуб к пассажирскому салону, командующая эскадрой уже принялась отдавать приказы подчиненным ей судам. Два фрегата, "Ладора" и "Левек", должны были остаться на орбите Норфолка, где им полагалось обеспечивать карантин. Любые попытки покинуть планету хотя бы на челноке должны были пресекаться огнем без предупреждения. Любой торговый корабль, прибывающий в систему, должен был вернуться в точку отбытия; неподчинение приказу вызывало немедленный огонь. "Интари" предписывалось продолжить свой рейс. Остальные корабли эскадры возвращались в штаб шестого космофлота на Тропсе за дальнейшими указаниями. "Далекое королевство" освобождалось от контракта вместе с налагаемыми им обязательствами.
После краткого спора с адмиралом Лайия объявила:
– Нам позволено вернуться на Марс. Сколько протянется карантин, никто не знает, а надолго застревать на Тропсе я не хочу. Технически мы все еще на военной службе, так что запрет на гражданские рейсы к нам не относится. В худшем случае пусть адвокаты спорят, когда мы вернемся.
К тому времени, когда Фурей проскользнул в салон, настроение его стало получше. В люк он влетел головой вперед, отчего казалось, будто пассажиры сидят на потолке, – пришлось перевернуться и прицепиться ногами к липучке. Пилот неловко улыбнулся девочкам. Луиза и Женевьева смотрели на него тревожно, будто предчувствуя беду, и все же так доверчиво, что их взгляды ложились на его сердце бременем.
– Сначала хорошая новость, – проговорил он. – Через час мы отбываем к Марсу.
– Здорово, – отозвалась Луиза. – А плохая?
Он отвел взгляд, не в силах видеть их лиц:
– Причина, по которой мы улетаем... Только что прибыл космоястреб с официальным предупреждением от первого адмирала и Ассамблеи. Они считают... что люди становятся... одержимыми. На Атлантисе было сражение, нас предупредил какой-то Латон. Слушайте, с людьми творится что-то странное, и они это так назвали. Мне очень жаль... но адмирал считает, что именно это случилось на Норфолке.
– Вы хотите сказать, что и на других планетах то же самое? – испуганно спросила Женевьева.
– Да.
Фурсй посмотрел на нее, нахмурившись, и по его коже побежали мурашки. В голосе ее не было ни капли недоверия. Дети всегда любопытны... Пилот посмотрел на Флетчера, на Луизу. Оба были встревожены, но не удивлены.
– Вы знали, да? Вы знали!
– Конечно, – Луиза виновато улыбнулась.
– Вы с самого начала знали. Господи Иисусе, что же вы молчали? Если бы мы знали, если бы адмирал... – Голос Фурея прервался.
– Именно, – подтвердила Луиза. Пилота изумило ее самообладание.
– Но...
– Вам тяжело было поверить официальному предупреждению конфедеративной Ассамблеи. Нам, двум девчонкам и земледельцу, вы не поверили бы никогда. Так?
Тяготения в салоне не было, но Фурей ухитрился повесить голову.
– Так, – сознался он.
11
Лесистая долина была первозданно прекрасна, как бывает только в очень старых обиталищах. Сиринкс брела по лесу, подходившему к самым окраинам единственного на Эдене городка, радуясь тому, как много деревьев сохранилось здесь с первых дней обиталища. Пусть стволы их искривились и покосились от старости, но они еще жили. Древние, многовековые деревья не вписывались в упорядоченную, предсказуемую структуру парка, так что обиталище вовсе забросило эту часть своего внутреннего пространства.
Сиринкс не могла припомнить, когда еще была так счастлива, – и окружающая ее красота была не единственной тому причиной.
"Отдаление порождает предвкушение", – с лукавой улыбкой сказал Аули, прежде чем поцеловать ее на прощание сразу после обеда. Наверное, он был прав – он разбирался в людских чувствах еще лучше, чем в сексе. Это и делало его таким великолепным любовником – полная власть, которой он обладал над ней.
"Нет, он точно был прав", – грустно признала Сиринкс. Они расстались полтора часа назад, а тело ее уже отчаянно тосковало по нему. От одной мысли о том, чем они займутся ночью, когда он будет принадлежать ей одной, в груди Сиринкс возникало сладкое томление.
Об их поездке на Эден судачили все друзья и родные. Эта сторона их связи доставляла Сиринкс едва ли не больше радости, чем физическая. Аули было сорок четыре года – на двадцать семь лет больше, чем ей. Выросшая в обществе слишком эгалитарном и либеральном, чтобы его членов можно было шокировать, Сиринкс тем не менее успешно справлялась с этой задачей.
Разница в возрасте давала о себе знать редко, и как раз в этот день выдался такой случай. Аули хотел посетить одну из каверн близ оконечности обиталища, где работали кибернетические системы конца двадцать первого века, сохраняемые в качестве живого музея. Ничего более скучного Сиринкс придумать бы не смогла. Они шли по первому из выращенных обиталищ, созданному пятьсот лет назад, основе их культуры, а Аули хочется смотреть на каких-то древних роботов?
Так что они расстались. Аули пошел к своим паровым машинам, а Сиринкс – погулять внутри обиталища. Эден был куда меньше своих потомков: цилиндр одиннадцати километров длиной и трех – диаметром; скорей прототип, чем первый серийный образец. Звездоскребов на нем не было, и жители его ютились в городке, оседлавшем северную оконечность. И здесь всюду виднелись следы прежних эпох – нынешние обитатели старательно сохраняли примитивные сборные бунгало из металла и композита. Перед каждым домиком лежал нарядный огородик в два шага с древними, чистогенными растениями. Пусть их плоды не отличались ни размером, ни пестротой нынешних потомков, но контекст делал их чем-то большим, чем просто украшение. Они были живой – во всех смыслах – историей.
Сиринкс двинулась, как ей показалось, по тропе, огибая узловатые корни, сплетавшиеся чуть ли не на уровне пояса, пригибаясь, чтобы не зацепить клейкие лозы. Каждый квадратный сантиметр коры покрывали мох и лишайник, наделяя каждое дерево собственной микроэкологией. В лесу было жарко, недвижный воздух переполняла влага. Костюм Сиринкс – тугой топ и коротенькую юбочку, – предназначенный исключительно для того, чтобы подчеркивать в глазах Аули ее девичью фигурку, здесь оказался совершенно неуместен. Разом отсыревшая ткань мешала каждому движению. Прическа погибла в первые же минуты, мокрые волосы грязными прядями рассыпались по плечам. На руках и ногах множились черные и зеленые пятна – боевая раскраска кисти самой природы.
Но несмотря на неудобства, девушка продолжала двигаться вперед. Предвкушение чего-то необычайного гнало ее, нарастая, и к Аули оно уже не имело никакого отношения. Это было что-то иное – скорее ощущение приближающегося божества.
Из густого леса она вышла на берег тихого лесного озера, почти заросшего розовыми и белыми лотосами. По редким участкам чистой воды неслышно скользили черные лебеди. На болотистом бережке стоял домик, совсем не похожий на городские, – сработанный из камня и дерева, приподнятый над водой на сваях. Широкая крыша из сизого сланца выходила далеко за стены, образуя нечто вроде крытой веранды и придавая домику восточный вид.
Движимая скорее любопытством, чем тревогой, Сиринкс пошла к дому. Дом этот казался ей одновременно предельно неуместным и очень подходящим. Совершенно позеленевшие от вековой патины эоловы колокольцы позвякивали тихонько, когда она поднялась по скрипучим ступеням на веранду над озером.
Там ее ждали. Дряхлый китаец в темно-синем шелковом халате сидел в инвалидной коляске, накрыв ноги клетчатым пледом. Лицо его было фарфорово-хрупким, как бывает у очень глубоких стариков, на лысой голове остался только ниспадавший на воротник венчик серебряных нитей на затылке. Даже коляска его была антикварная, из резного дерева, с огромными узкими колесами и хромированными спицами. Мотора на ней не было. Можно было подумать, что старик не сходил с нее годами, так удобно он пристроился в ее объятиях. На перилах восседала сова, не сводя с Сиринкс глазищ.
Старик поднял усеянную печеночными пятнами морщинистую руку и поманил девушку.
– Подойди поближе.
С ужасом осознавая, как безобразно она сейчас выглядит, Сиринкс сделала пару нерешительных шажков. Она покосилась в открытые окна, пытаясь заглянуть в дом, но за рамами колыхалась безликая тьма. Тьма, скрывавшая...
– Как меня зовут?– резко спросил старик. Сиринкс нервно сглотнула.
– Вы – Вин Цит Чон, сэр. Вы изобрели сродство и эденизм.
– Что за неряшливый способ мыслить, дорогая моя. Культуру нельзя изобрести, ее можно только вырастить.
– Простите. Я не... Мне трудно думать.
Во тьме мелькали чьи-то тени, смутно знакомые контуры. Сова тихонько заухала, и Сиринкс виновато отвела глаза, вновь глянув на старика.
– Почему тебе тяжело думать?
Она махнула рукой в сторону окна.
– Там. Люди. Я их помню. Правда. Что я тут делаю? Я не помню.
– Внутри никого нет. Не позволяй своему воображению заполнять черноту, Сиринкс. Ты здесь только с одной целью – повидаться со мной.
– Зачем?
– Потому что у меня к тебе есть очень важные вопросы.
– Ко мне?
– Да. Что есть прошлое, Сиринкс?
– Прошлое суть сумма событий, складывающихся в настоящее, которое...
– Стоп. Что есть прошлое?
Девушка пожала плечами. Ей было мучительно стыдно – стоять вот так перед основателем эденизма и не ответить на такой простой вопрос.
– Прошлое есть мера энтропического распада...
– Стоп. В каком году я умер?
– Ох... В 29-м.
Она выдавила облегченную улыбку.
– А в каком году родилась ты?
– В 258-м.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
– И что я есть в тот момент, когда тебе семнадцать?
– Часть множественности Эдена.
– Из чего состоит множественность?
– Из людей.
– Нет. Физически – нет. Из чего она состоит в реальности? Назови мне процесс, связанный со смертью.
– Перенос... О, воспоминания!
– Так что есть прошлое?
– Воспоминания.
Она широко улыбнулась, расправила плечи и ответила формально:
– Прошлое суть память.
– Наконец-то мы продвигаемся вперед. Где то единственное место, в котором твое личное прошлое может обрести форму?
– В моем разуме?
– Хорошо. А в чем смысл жизни?
– В накоплении опыта.
– И это тоже, хотя со своей личной точки зрения добавил бы, что жизни следует быть и восхождением к чистоте и истине. Но в глубине души я остаюсь упрямым старым буддистом даже через столько лет. Поэтому я и не смог отказать твоим психотерапевтам в просьбе поговорить с тобой. Очевидно, я для тебя остаюсь уважаемой персоной.
Губы его дрогнули в улыбке.
– В подобных обстоятельствах с моей стороны помочь в твоем освобождении – этодана,от которой я не мог отказаться.
– Дана?
– В буддизме – дарение, жертва, которая помогаетдаяка -дающему – на шаг приблизиться к просветлению, позволяя преобразовать его мышление.
– По... понятно.
– Если и вправду так, я буду очень удивлен. Эденизм, похоже, вовсе отошел от религии, чего я, признаться, не предвидел. Однако нынешняя наша проблема гораздо более актуальна. Мы установили, что жизнь есть накопление опыта, а прошлое суть память.
– Да.
– Может ли оно навредить тебе?
– Нет,– гордо ответила она. Очень логичный ответ.
– Ты не права. Если бы так и было, мы не учились бы на ошибках.
– Я учусь на них – да. Но они не причиняют мне вреда.
– Однако прошлое может влиять на тебя. И очень сильно. Полагаю, мы спорим о том, сколько ангелов поместится на острие иглы, но влияние может быть вредоносным.
– Наверное...
– Скажу по-иному: воспоминания могут тревожить тебя.
– Да.