- Ионит. Ионообменная смола, которая превращает морскую воду в пресную. Впрочем, до этого не дойдет, не волнуйся.
- А я не волнуюсь.
Ветра все не было. Небо стало белесым, будто выцвело. С севера полз туман.
- Не нравится мне этот штиль, - тихо сказал Юра Николаю. - Давай положим якорь, а то здесь к вечеру течение бывает, снесет еще куда не надо…
Вода, гладкая и словно бы тоже выцветшая, без плеска поглотила якорь.
Туман надвинулся и окутал яхту дымным желтоватым одеялом.
- Валерка! - крикнул Юра. - Приведи в действие материальную часть по твоей бывшей специальности.
- Патефон, что ли? - догадался Валерка.
- Не патефон, а портативный граммофон, - поправил Юра. - Патефон ты разве что в музее найдешь.
- Наоборот, - возразил Валерка. - Граммофоны в музее. У которых здоровенная труба торчит.
- Массовое заблуждение, дорогой мой. Знаешь, как было? На Парижской всемирной выставке 1900 года фирма Патэ демонстрировала новую систему записи на пластинки - от центра к краю. По имени фирмы эта система называлась "патефон". Она себя не оправдала. Но, так как патефон имел трубу, скрытую внутри ящика, в быту начали портативные граммофоны обзывать патефонами. Ясно? Ставь пластинку погромче - вместо туманной сирены будет. А то как бы кто-нибудь не наскочил на нас.
"Если бы парни всей земли…" - понеслось над морем. Странно было слушать голос Бернеса, приглушенный туманом, здесь, на яхте, застывшей без движения.
Стемнело. Все вокруг стало призрачным. Клубился туман, цепляясь за мачту "Меконга". Гремела танцевальная музыка - Валерка ставил пластинку за пластинкой.
Николай прошел на бак, осмотрел якорный канат, уходивший через полуклюз в воду.
- Юрка, иди-ка сюда, - позвал он. - Посмотри на дректов.
Юра потрогал канат босой ногой и тихонько свистнул.
- Здорово натянулся. Течение появилось… Чего ты там разглядываешь? - спросил он, видя, что Николай перегнулся через борт.
- А ты взгляни как следует.
Теперь и Юра увидел: на поверхности воды у самого борта яхты возникали и лопались пузырьки.
- Газовыделение?
Николай кивнул.
- Час от часу не легче… И ветра нет…
Друзья сели рядышком, свесив ноги за борт. Они слышали, как на корме Валерка, меняя пластинку, объяснял женщинам, что сигнал бедствия "SOS" означает вовсе не "save our souls" - "спасите наши души", а просто "save our ship" - "спасите наш корабль". Валя оспаривала это утверждение, но Валерка, хорошо усвоивший уроки своих руководителей, был непоколебим. Потом в разговор вмешалась Рита, послышался смех. Красивый низкий голос запел под граммофонной иглой:
Ночью за окном метель, метель…
"Они спокойны, - подумал Николай. - Они полностью нам доверяют. Это хорошо".
- Что будем делать, Юрка?
Юра не ответил. Он затянул унылым голосом:
Билет… билет… билет выправляли,
Билет выправляли, в дяревню езжали…
Николай привычно вступил:
В дяре… в дяре… в дяревню езжали,
В дяревню езжали, мятелки вязали…
Рекс, просунув голову под Юрин локоть, старательно подвывал хозяевам.
Вдруг граммофон умолк. Валя крикнула с кормы:
- Ребята, что случилось?
Она хорошо знала привычки друзей и, услыхав заунывные "Метелки", сразу насторожилась.
- Да ничего, просто петь охота, - ответил Юра.
Тут Николай толкнул его локтем в бок:
- Слышишь?
В наступившей тишине с моря донеслось легкое гудение.
- Подводный грифон, - тихо проговорил Николай. - Надо сниматься с якоря.
- И дрейфовать? - с сомнением сказал Юра. - Сейчас мы хоть место свое знаем, а течением занесет к черту на рога. Долго ли в тумане на камень напороться?
- Услышим буруны - отрулимся.
- Такие грифоны не обязательно связаны с извержением.
- Все равно нельзя рисковать. В любую минуту может трахнуть из-под воды.
- Что ж… Давай сниматься.
Они подтянули якорный канат, но якорь не освободился: что-то держало его. Юра прыгнул в воду. Придерживаясь одной рукой за канат, он разгребал густой ил и ракушки, но якоря не нащупал. Вода замутилась.
Он вынырнул, глотнул воздуху, сказал:
- Якорь засосало.
- Залезай на борт. Это все грифон. Придется резать канат.
- Запасного-то якоря у нас нет.
- Все равно. Раз с дном что-то делается, надо уходить.
Канат обрезали. "Меконг" развернулся на течении и медленно поплыл в туманную мглу.
Шторм с севера налетел сразу. Шквальный ветер в клочья разорвал туман, завыл, засвистел по-разбойничьи в снастях.
Николай всем корпусом навалился на румпель, удерживая яхту против ветра. Юра с Валеркой заменили ходовой стаксель штормовым - хорошо, что послушались старого Мехти, сложили стаксель как надо… Затем, балансируя на уходящей из-под ног палубе, стали брать рифы на гроте. Тугая парусина рвалась из рук, Валерку чуть не смыло за борт. Стонали под ударами ветра штаги и ванты.
С наглухо зарифленным гротом "Меконг" понесся на юг, зарываясь носом в волны. Волна за волной накатывались, стряхивали на яхту белые гребни, и пена шипела и таяла, растекаясь по палубе.
Рита и Валя сидели в кокпите. Они прижались друг к другу и молча смотрели на взбесившееся море.
Юра с помощью Валерки мастерил на заливаемом волной баке плавучий якорь из багров и весел, завернутых в стаксель.
Нестись в неизвестность, в ревущую ночь, когда море усеяно банками и подводными камнями… Николай, с трудом удерживая румпель, пытался ходить вполветра взад и вперед короткими галсами. На поворотах яхта ложилась набок, купая зарифленный грот в волне. Николай знал тяжесть киля и не боялся перевернуться.
- Рита, Валя! - кричал он. - Держитесь крепче!.. Не бойтесь! Сейчас выровняемся…
Чудовищного напряжения стоил каждый поворот. Ныли мышцы, пот струился со лба…
Он наваливался на румпель, одолевая яростное сопротивление воды.
- Скоро вы там? - кричал он Юре сквозь рев ветра.
Внезапный удар сотряс яхту. Скрежет под килем, треск ломающихся досок, грохот рухнувшей мачты заглушили короткий вскрик. Но Николай его услышал. Он рванулся вперед по кренящейся палубе, оттолкнул Валерку и прыгнул за борт. Прибойная волна захлестнула его, понесла, но он успел нащупать ногой дно и увидеть близкий, слабо чернеющий берег.
Волна откатывалась. Вмиг Николай снова очутился возле "Меконга", нырнул, зашарил по грунту, усеянному камнями… Еще минута - и он показался над беснующейся водой, держа на руках Юру. Не удержался, упал… Снова поднялся - по грудь в воде, крикнул, задыхаясь:
- Всем на берег!.. Здесь мелко!.. Обвязаться!
И, спотыкаясь, волоча безжизненное тело друга, сбиваемый с ног волнами, побрел по отмели в сторону берега.
"Меконг" валился набок. Те, кто остался на борту, цеплялись за что попало. Скулил Рекс, повисший на поручнях каюты.
Валерка услышал голос Николая и опомнился от испуга. Теперь он был старшим на яхте.
- Слушай меня! - заорал он. - Все в порядке! Идем на берег!
Он обвязал себя, Риту и Валю концом шкота, зацепил его за ошейник Рекса и первым прыгнул за борт. Поддерживая друг друга, падая под ударами волн, они цепочкой потянулись к берегу. Рита несла Рекса на руках.
Наконец-то суша! Не развязываясь, они поднялись на глинистый увал, за которым оказалась впадина, защищенная от ветра. Здесь песок был неожиданно теплым. На песке лежал Юра. Николай сильными взмахами делал ему дыхательные движения.
- Юрка! - Валя бешено рванулась вперед.
Глава четвертая
про кольцо Мебиуса, которое "утонуло" в бетоне
Строители каналов пускают воду, лучники подчиняют себе стрелу, плотники подчиняют себе дерево, мудрецы смиряют самих себя.
Дхаммапада", VI, 80
Скажем сразу, чтобы не причинять читателю излишних волнений: Юра останется жив.
А теперь перенесемся в Москву и посмотрим, что там делает Борис Иванович Привалов.
Накануне отъезда в Москву у Бориса Ивановича разболелся зуб и на щеке сделался флюс. Флюсы случались у него и раньше и тоже всегда не ко времени. Но этот был особенно некстати. Борис Иванович нервничал. Целый день он отлеживался дома, глотая пирамидон с анальгином и нежно прижимая к щеке мешочек с горячей солью. Раза два звонил к нему Багбанлы, который тоже собирался лететь в Москву.
- Слушай, флюсовик, - говорил он, - пришли мне на всякий случай материалы опыта. А то, я вижу, придется мне завтра одному лететь.
- Я полечу, Бахтияр-мюэллим, - отвечал Привалов, придерживая трубку плечом и поглаживая небритую вздувшуюся щеку. - Полечу обязательно.
Вечером заявился Колтухов, который жил в этом же доме, только в другом блоке.
- Пришел зубы тебе заговаривать, - сказал он, усаживаясь возле Привалова.
Борис Иванович криво улыбнулся. Он лежал на диване и грел флюс синим светом. Лицо у него было измученное, потное.
- Вы бы, Павел Степанович, отговорили его, - сказала Ольга Михайловна, размешивая в кружке какое-то снадобье. - Куда он с такой щекой полетит?
- Ничего, пусть летит. Вот у меня знаете какой был случай?
И Колтухов, покуривая, покашливая, рассказал, как в тридцать шестом году он ездил в командировку в Мариуполь и по дороге его прихватили сразу ангина и аппендицит.
- Ты приготовила шалфей, Оля? - Привалов взял у жены кружку и ушел полоскать рот.
- Хочу дать тебе поручение, Борис, - сказал Колтухов, когда тот вернулся и снова лег на диван. - Зайдешь в Москве в Госкомитет по изобретениям, узнаешь, как там с моим авторским свидетельством на электретное покрытие для труб.
- Ладно. - Привалов проглотил очередную таблетку. - Скоро твоим трубам конец. Вместе с электретным покрытием.
- Э, пока вы с беструбным возитесь, мои электреты еще послужат. Занятная это штука, Борис…
И Колтухов углубился в любимую тему: дескать, недооценивают еще электреты… А ведь если их мощно зарядить…
Борис Иванович слушал не очень-то внимательно: не в первый раз рассказывал ему Колтухов об электретах. Хотелось спать. То и дело Борис Иванович осторожно щупал флюс: не уменьшился ли?
Проснувшись рано утром, он сунул ноги в туфли и поспешил к зеркалу. Опухоль заметно спала, хотя полной симметрии, конечно, еще не было.
- Оля! - бодрым голосом позвал Привалов. - Приготовь, пожалуйста, чемоданчик. Лечу!
Они с Багбанлы прилетели в Москву, на несколько дней обогнав тяжелый ящик, окованный стальными полосами.
Из аэропорта поехали прямо в Институт поверхности - там, в гостинице научного городка, для них был приготовлен номер.
- Что вы скажете теперь, Григорий Маркович? - спросил Привалов, когда академик ознакомился с материалами опыта.
Но Григорий Маркович не торопился с выводами.
- Прежде всего посмотрим на ваше новое чудо, - сказал он. И обратился к Багбанлы: - Давненько не были вы в Москве, Бахтияр Халилович…
И вот настал день: в институтскую механическую мастерскую въехал грузовик. Мостовой кран снял с него тяжелый ящик. Когда отодрали доски, взгляду сотрудников института предстал бетонный блок. Во время опыта он служил подставкой для кольца Мебиуса. Теперь из верхней поверхности блока торчала, наподобие дужки ведра, желтоватая металлическая дуга. Остальная часть кольца Мебиуса "утонула" в бетоне.
Григорий Маркович медленно провел рукой по дуге, торчащей из блока. Рука свободно прошла сквозь металл, ощутив как бы легкое теплое дуновение. Ощущение было не внове для ученого: институтская установка уже "выдала" несколько образцов перестроенного вещества.
Блок разрезали. Та часть кольца, которая "утонула" в бетоне, оказалась непроницаемой. Но анализ показал, что в объеме, занятом кольцом, заключались и все элементы, входящие в бетон. Атомно-молекулярные системы бетона замещали межатомные пустоты в металле. Это было проникновение.
- Дикая, небывалая смесь, - сказал Григорий Маркович, просматривая следующим утром материалы анализа. - И все же - реальная.
- Мы считаем, что кольцо попало в зону собственного влияния, - сказал Багбанлы. - Потому и провалилось.
- Верно. Кольцо поглотило само себя.
- Но почему оно застряло? - спросил Привалов. - Почему не провалилось глубже, сквозь пол, сквозь землю, наконец? Как на него действовала сила тяжести?
- Сила тяжести! Много ли мы знаем о ней? Физическая сущность земного и мирового тяготения еще неизвестна… Можно, конечно, предположить, что кольцо, опускаясь, дошло до какого-то предела, где его встретили силы отталкивания.
- Энергетический предел проницаемости, - сказал Багбанлы.
- Да. Именно энергетический. - Григорий Маркович вытащил из папки лист миллиметровки и положил его на стол перед собеседниками. - Я попросил наших энергетиков составить этот график по фазам вашего опыта. - Он ткнул карандашом в чертеж: - Здесь отсчет расходуемой мощности. А этот волнообразный участок отражает момент бешеного расхода энергии.
С минуту длилось молчание. Все трое внимательно разглядывали график.
- Точнее - момент поглощения веществом энергии, - продолжал Григорий Маркович. - Если хотите - энергетический провал. У вас просто не хватило энергии, чтобы заполнить его…
- А если бы хватило? - быстро спросил Привалов.
- Если бы хватило - думаю, опыт прошел бы спокойно до конца. - Академик наставил на Привалова длинный палец: - Вы не довели до конца процесс перехода вещества в новое качество, процесс перестройки внутренних связей. Поэтому процесс бурно пошел обратно, возвращая энергию - не только затраченную вами, но и высвобожденную энергию поверхности.
- Энергия поверхности? Значит, мы…
- Да, Борис Иванович. То, что вы назвали взрывом, было именно высвобождением энергии поверхности. Помните, зимой я говорил о новом источнике энергии? Так вот: вы его получили.
За окном шелестел летний дождь. Привалов крепко потер лоб ладонью. Нелегко было сразу "переварить" сжатый вывод ученого. "Как свободно парит его мысль!" - подумал он с уважением.
Багбанлы постучал по графику ногтем:
- Этот отрезок кривой надо превратить в точку.
- Верно, Бахтияр Халилович. Сократить процесс во времени - для этого потребуется независимый и достаточно мощный источник энергии.
- Какой? - спросил Привалов.
- Пока не знаю. Электронно-счетная машина проработает данные вашего опыта и уточнит энергетический режим.
Григорий Маркович подошел к окну, распахнул его. В комнату вместе с шорохом дождя вошел запах мокрых трав, смолистый лесной аромат.
- Так или иначе, - негромко сказал он, глядя в окно, - мы познаем свойства превращенного вещества. Мы научимся управлять энергией поверхности.
Вечером того же дня Григорий Маркович позвонил в гостиницу и вызвал Багбанлы.
- Какие у вас планы на вечер, Бахтияр Халилович?
- Кроме телевизора, никаких.
- Тогда берите Бориса Ивановича и выходите, я вас встречу. Мы пойдем к Ли Вэй-сэну. Наш китайский коллега сегодня возвратился из отпуска и привез какую-то интересную вещь. Он приглашает нас на чашку чая.
Ли Вэй-сэн приветливо встретил гостей в палисаднике маленького коттеджа и провел их в скромно обставленную гостиную. Подвижной, сухонький, он захлопотал, поставил на стол вишневое варенье, принялся заваривать чай.
- Настоящий китайский чай, - проговорил Григорий Маркович. - Не каждый день бывает…
Он с наслаждением потягивал чай из маленькой тонкой чашечки. Южане тоже похвалили нежно-розовый напиток.
- Нет, - сказал Ли Вэй-сэн, морща лицо в улыбке. - Вижу по вашим лицам, что чай вам не по вкусу.
- Почему же, - вежливо ответил Багбанлы. - Чай хорош. Но у нас на юге заваривают его по-другому.
- О варвары! - смеясь, сказал Ли Вэй-сэн. - Грубый кирпично-красный настой, который щиплет язык, вы предполагаете… Нет, пред-по-читаете легким, ароматным ощущениям. Я извиняю вас только потому, что мы пьем чай на одну тысячу с половиной лет больше, чем вы.
- Изумительный чан, - сказал Григорий Маркович. - Налейте-ка еще, дружище Ли.
- А в Москве и вовсе не умеют заваривать чай, - вставил Привалов. - Пьют подкрашенную водичку.
- Жареную воду, - кивнул Багбанлы. - Впрочем, de gustibus non est disputandum.
- Вот именно, - подтвердил китаец. - А теперь, товарищи, я хочу познакомить вас с одной историей. У себя на родине я нашел старую сказочку, которая… Впрочем, выводы я предоставляю сделать вам самим.
Он раскрыл папку. Гости принялись разглядывать листочки фотокопий с рукописи, вышитой иероглифами на шелку.
- Итак, слушайте, - сказал Ли Вэй-сэн.
И, заглядывая в листки фотокопий, он начал рассказывать.
СКАЗАНИЕ О ЛЮ ЦИНЧЖЕНЕ - ИСКАТЕЛЕ ПОЛНОГО ПОЗНАНИЯ