"Полно, мисс Куин, – сказал он с улыбкой, – вы всегда отлично выносили мое общество. Даже больше того, я знаю, что вы проделывали немалый путь на машине только для того, чтобы послушать, как я служу мессу в церкви Успения Богоматери".
"Вы прекрасно проводите мессу, отец Кевинин, – ответила тетушка, – и вы служитель Господа, как все мы хорошо знаем, священник Римско-католической церкви, никто с этим не спорит, но сейчас мы говорим о вашей двоюродной сестре Моне, если я не ошибаюсь. Вот именно, Моне, а это совсем другое дело. Дорогие, думаю, нам пора домой. Квинн, милый, тебя уже выписали, из палаты убрали все твои вещи. Нэш, вы не станете возражать, если..."
"Тетушка, что происходит?" – спросил я.
"Мы уходим, дорогой. Мистер Оливер, к сожалению, не могу сказать, что была рада нашему знакомству. Однако я оценила ваши добрые намерения".
"Пожалуйста, возьмите это", – сказал он, передавая тетушке свою карточку.
Я по-прежнему держал его визитку в руке, а тут спрятал ее в карман. И оглянулся на ослепительную девушку. Наши взгляды встретились, и у меня в голове прозвучало так четко, словно это произнес Гоблин: "Угол Первой и Честнат-стрит".
Гоблин исчез. Меня поспешно вывели из ресторана. Никогда прежде я не испытывал такой злости и изумления! Я опомнился, только когда мы подошли к машине, и потребовал, чтобы все остановились.
"Гоблин! – закричал я. – Вы что, не понимаете? Он остался наверху, досаждает ей сейчас. Гоблин, вернись ко мне".
В ухе словно шевельнулся муравей – это холодно забормотал Гоблин, стараясь меня успокоить:
"Ты дурак, Квинн. Я вовсе не хочу быть с ней. Она меня не любит. Я ей не принадлежу. Я с тобой. Я твой. Квинн и Гоблин – одно целое".
"Слава богу", – прошептал я.
Огромный длинный лимузин выехал за ворота, и тогда я разрыдался, как ребенок.
"Вы ничего не понимаете, – сказал я. – Она видела Гоблина. И я ее люблю. Она самое прекрасное создание из всех, что я знаю".
22
Той ночью мы с Нэшем подружились. Я редко с кем сходился так близко, как с ним. Наша дружба длилась всю мою смертную жизнь. Он провел рядом со мной много часов, пока я изливал ему душу, а он старался успокоить мою боль после той роковой встречи с Моной Мэйфейр.
Я посвятил его в мельчайшие подробности – рассказал о панике, накатывавшей на меня после смерти Линелль, и даже осмелился поведать ему в завуалированном виде, как меня путают недавние перемены в Гоблине.
Разумеется, я рассказал ему и о незнакомце, в существование которого, видимо, никто не верил, так что в самом скором времени я ожидал, что меня обвинят, что я сам написал его письмо ко мне.
Утрата Линелль чуть не лишила меня рассудка. Я буквально сходил с ума, когда думал об этом.
Низкий голос Нэша, его сильная рука, обнимавшая мои плечи, мягкое похлопывание по моему колену – все это не просто дарило мне утешение. Было в нем что-то очень достойное и в то же время не чопорное, врожденная обходительность и в то же время естественность. Я почувствовал, что могу доверять ему всей душой, и даже поделился с ним своими эротическими похождениями – и с любимым Гоблином, и с ужасной Ревеккой. Я даже рассказал ему, что переспал с Жасмин.
Не знаю, чему Нэш поверил. Быть может, он решил, что я безумец? Не знаю. Только знаю, что он был очень честен со мной в каждом своем слове, каждом жесте. Я знал, что он уважает меня, и это уважение стоило дороже всего. Я знал, что он сочувствует мне, потому что я так молод, и в то же время он воспринимал меня серьезно. В ту ночь он снова и снова повторял, что понимает меня, что сам переживал подобное в моем возрасте. Наш длинный разговор мы начали в парадной гостиной, которую наши несколько постояльцев, к счастью, освободили рано, а закончили мы за кухонным столом, поглощая кофе как топливо, хотя свои порции я щедро сдабривал сливками и сахаром.
Потом пришла Большая Рамона и шуганула нас оттуда. Тогда мы прошли на старое кладбище, и я рассказал Нэшу о духах, которых видел. Выложил ему то, что мне хотелось бы рассказать Моне.
Мы стояли под большим дубом, когда забрезжил рассвет, и тогда я сказал Нэшу, что всегда буду его любить.
"Что бы с нами дальше ни случилось, – сказал я, – какие между нами ни сложились бы отношения, будем ли мы друзьями или просто останемся учителем и учеником, поедем ли мы в конце концов в Европу или будем учиться здесь – я никогда не забуду, что ты выслушал меня сегодня, я никогда не забуду твою искреннюю доброту".
"Квинн, ты измученная душа, – сказал он. – Вероятно, это даже к лучшему. Не стану отрицать, общаться с тобой мне будет не просто. Да, я хочу быть твоим учителем. Для меня честь стать твоим учителем, и я уверен, вместе мы сможем кое-чего добиться. Но ты пока меня не знаешь, и может так случиться, что ты переменишь свое мнение обо мне, когда кое-что прояснится".
"Ничто не изменит мою любовь, Нэш, – ответил я. – Как ничто не изменит мои чувства к Моне Мэйфейр".
Он ободряюще мне улыбнулся.
"А теперь тебе пора вернуться в дом и переодеться, – сказал он. – Сегодня огласят завещание твоего дедушки, не забыл?"
Разве можно было такое забыть?
Я наскоро проглотил сытный завтрак в кухне, а потом поднялся к себе, чтобы принять душ и переодеться, слегка опасаясь, что в ванной увижу следы ремонта, но все было сделано идеально.
Испытывая небывалый подъем и легкость, как бывает, когда одержишь внутреннюю победу над собой, я залез в лимузин вместе с тетушкой Куин и Пэтси, которая вырядилась, будто нарочно, в красную кожу и выглядела как настоящая дешевка; еще с нами ехала Жасмин, затянутая в великолепный черный костюм и в туфлях на каблуках. Вот такой компанией мы отправились в городскую юридическую контору. Большая Рамона и Феликс тоже должны были поехать, но в доме оставалось столько дел, что они не могли отлучиться. За рулем лимузина сидел Клем, которого предупредили, что в контору он поднимется вместе с нами. Рядом с ним на первом сиденье ехала Лолли, ее тоже включили в число приглашенных.
Вскоре мы уже рассаживались в одном из тех казенных кабинетов, которых я за свою жизнь повидал немало – черные кожаные кресла, большой стол красного дерева со стеклом на столешнице, – обычно именно в такой обстановке зачитывают документ, обязательно приносящий несчастье кому-то из присутствующих.
Наш сладкоголосый поверенный Грейди Брин, старый и верный друг Гравье, глубокий старик лет восьмидесяти пяти, для порядка предложил всем кофе и безалкогольные напитки, но мы все, как один, взволнованно отказались, и тут началось.
В последний раз болезненную рану получила Пэтси, когда по завещанию ей был отписан трастовый фонд, дававший, по ее мнению, жалкие гроши. И сейчас все были почему-то уверены, что пострадавшим лицом снова явится Пэтси, которая с криком умчится из офиса зализывать раны.
Но завещание удивило всех. То, что нашим служащим – Клему, Феликсу, Рамоне, Лолли и Жасмин – были отписаны небольшие суммы, по сто тысяч каждому, не явилось большим потрясением. И то, что Папашка кроме того оставил им кругленькую ежегодную ренту в качестве пенсии, всех успокоило. Впрочем, я несколько смягчил краски. Услышав эту часть завещания, и Клем, и Жасмин, и Лолли буквально возликовали. Жасмин начала плакать, и Лолли, крепко вцепившись ей в руку, тоже прослезилась, а Клем только удивленно качал головой, не в силах поверить тому, что услышал.
А потом нас ждал главный сюрприз, поразивший больше всех нашу Пэтси. Оказалось, что прапрадед Гравье оставил Папашке трастовый фонд, который должен был перейти в своей целостности и неприкосновенности к единственному ребенку Папашки, то есть Пэтси. Основной капитал исчислялся десятками и десятками миллионов, приносящими такой доход, что Пэтси буквально заверещала, зайдясь удивленным смехом.
Что касается других трастовых фондов Папашки, тоже огромных, то один из них переходил к тетушке Куин, а после ее смерти ко мне, а второй поступал в мое распоряжение немедленно. Речь шла о головокружительном доходе.
В двух словах, Папашка лишил наследства свою дочь, но это не имело никакого значения, так как он не мог отменить завещание дедушки Гравье, по которому Пэтси получала все. А то, что Папашка всю жизнь экономил, тратил на себя скудные суммы, остальное возвращая обратно в фонд, лишь только увеличивало состояние Пэтси. Разумеется, Пэтси не имела права трогать основной капитал, а после ее смерти он переходил ко мне.
Пэтси пришла в такой восторг, что бросилась обнимать тетушку Куин с визгом и смехом, притоптывать при этом своими красными кожаными сапожками.
Даже я за нее порадовался.
Тетушка Куин поцеловала ее в щеку и ласково сказала, что это действительно чудесная новость и что теперь Пэтси сможет купить себе новую одежду.
"О, сколько нарядов я себе накуплю!" – объявила Пэтси и выбежала из конторы юриста, прежде чем кто-либо успел ее остановить.
Где она нашла машину, я не знаю, остается лишь догадываться: в эти дни она всегда таскала с собой мобильник, а дома ее ждали Сеймор и собственный фургончик. Как бы то ни было, так и не уловив иронии в словах тетушки Куин, Пэтси исчезла.
Я сидел, стараясь свыкнуться с мыслью, что отныне в моем распоряжении существенная сумма, что-то около ста тысяч долларов ежемесячно, хотя и передавалась она мне со строгим, но не закрепленным юридически пожеланием слушаться во всем советов тетушки Куин.
Все это было написано заковыристым языком, но я все-таки разобрал, что в документе упоминался и преклонный возраст тетушки Куин, и мое раннее развитие, и то, что мне доверяется такая сумма именно теперь благодаря моему покладистому характеру и тому факту, что моя мать все равно не способна осуществлять надлежащее руководство.
Мне сразу вручили две кредитные карточки, каждая с кредитным лимитом в сто тысяч, чековую книжку для текущего счета, на который ежемесячно будут переводить двадцать тысяч долларов, а также книжку на депозитный счет с ежемесячным переводом в восемьдесят тысяч долларов. Я заполнил несколько важных документов, подписал банковские бланки и карточки, подписал также кредитные карточки, сунул их в бумажник, спрятал чековую книжку в карман, и на этом мое участие в сделке закончилось. Меня пьянило сознание того, что теперь я мужчина со средствами.
То, что последовало затем, имело отношение ко всем другим служащим – им были отписаны кругленькие суммы, о получении которых они вскоре будут проинформированы тетушкой Куин, назначенной душеприказчицей: ей предоставлялось шесть месяцев для перевода этих денег назначенным персонам. Я с радостью слушал все это. Люди будут очень довольны.
Затем последовало описание Фермерского траста, основанного самим стариком Манфредом. За прошедшее время траст увеличился во много раз, а его единственным бенефициарием являлась ферма Блэквуд. Как я ни старался, я был не в силах понять все эти сложности.
Ферму Блэквуд нельзя было разделить, дом нельзя было снести, любые архитектурные изменения должны были соответствовать первоначальному дизайну. Всем, кто работал на ферме Блэквуд и в Блэквуд-Мэнор, должна была выплачиваться большая зарплата – все это было сказано сложным языком, означавшим, что моему любимому поместью ничего не грозит, а также не оставлявшим сомнения, что выручка от наших постояльцев абсолютно ничего не значит.
В документе также много говорилось, что вся ответственность за Фермерский траст теперь ложится на тетушку Куин, а впоследствии перейдет ко мне, но проследить за всеми деталями было для меня слишком сложно. Суть заключалась в том, что Пэтси никогда не станет владелицей фермы Блэквуд, а также не будет ею управлять, на что, разумеется, ей было наплевать.
Что касается настоящего момента, владение фермой Блэквуд, включая все постройки, болота и земли, переходило от Папашки ко мне с передачей права пользования тетушке Куин, что означало, ей позволялось жить там, сколько она пожелает.
Последнее условие меня изумило, но тетушка поспешила объяснить мне разумность подобного решения. В случае ее замужества, как она сказала, ее муж мог бы попытаться переписать на себя земли, и от этого как раз Папашка и хотел защитить имение. Разумеется, она в свои семьдесят восемь лет (так, по крайней мере, она заявила) не собиралась ни за кого замуж (разве только, отметила она со смехом, за очаровательного Нэша Пенфилда), но Папашка вынужден был так написать, чтобы защитить мои права.
Я невольно отметил про себя, что Пэтси была лишена права даже жить в имении, в отличие от тетушки Куин. Но я промолчал по этому поводу. Пэтси никогда об этом не узнает. И конечно, я не собирался выставлять ее на крыльцо с чемоданами.
Кроме того, при ее теперешних высоких доходах – около полумиллиона в месяц – вряд ли она захочет часто наведываться на ферму.
Все наши фонды финансировались благодаря огромным вложениям в такие разные сферы, как железные дороги, международные перевозки, сеть всемирных банков, драгоценные металлы и камни, иностранная валюта, казначейские векселя, фармацевтические компании, взаимные фонды всех мыслимых типов и наименований и всевозможные акции, от самых консервативных до самых рискованных – и всем этим делом заправляла инвестиционная компания "Мэйфейр и Мэйфейр" в Новом Орлеане, главный филиал юридической фирмы "Мэйфейр и Мэйфейр", которая очень избирательно бралась за администрирование частных капиталов, и клиентов у нее насчитывалось весьма немного.
Если дело касалось инвестирования, то лучшей фирмы, чем "Мэйфейр и Мэйфейр", найти было невозможно, как было невозможно в наше время попасть в число ее клиентов. Договор с этой фирмой был заключен между Манфредом Блэквудом и Джулиеном Мэйфейром аж в 1880 году. И с тех пор до настоящего времени следовала одна сплошная цепь удач и высоких доходов.
Так как я был влюблен в Мону Мэйфейр, все это произвело на меня очень благоприятное впечатление. Но в целом документ был выше моего понимания. До сих пор я знал, что хорошо обеспечен, но насколько хорошо – никогда меня особенно не волновало.
Когда с завещанием было покончено, настал черед самого большого потрясения. Оказывается, Папашка признался своему юристу в том, о чем мы даже не догадывались. Но прежде, чем мы услышали новость, троих из нас – Жасмин, Клема и Лолли – попросили подождать в приемной.
Тетушка Куин, повинуясь инстинкту, какому именно – на знаю, велела Жасмин остаться. Лолли и Клем даже виду не подали, что обижены, и сразу ушли в приемную. Жасмин придвинулась ко мне поближе, словно желая защитить меня от того, что сейчас придется выслушать.
Наш юрист, Грейди Брин, отложил в сторону многочисленные документы и заговорил с ноткой сочувствия, которое казалось искренним.
"Томас Блэквуд (это был Папашка) перед смертью доверил мне одну тайну, – сказал он, – и выразил устную просьбу, чтобы я передал вам ее и попросил выполнить то, что вы сочтете нужным. Итак, возможно, вам известно, а возможно, что и нет, но неподалеку отсюда, в захолустье, проживает некая молодая женщина по имени Терри Сью, у которой пятеро или шестеро детей. – Он бросил взгляд на часы. – Вероятно, все-таки шестеро".
"Кто, скажите на милость, не слышал о Терри Сью? – едва заметно улыбнувшись, сказала тетушка Куин. – К моему стыду, все Обитатели Флигеля знают Терри Сью. Недавно она родила еще одного... – Теперь настал черед тетушки Куин смотреть на часы. – Или я ошибаюсь? Нет, родила".
"Да-да, родила, – подтвердил Грейди и, сняв очки в тонкой оправе, откинулся в кресле. – Общеизвестный факт, что Терри Сью – красивая молодая женщина, к тому же она любит рожать детей. Но сейчас я хочу поговорить не о новорожденном. Девять лет назад Терри Сью родила ребенка от Папашки".
"Не может быть! – воскликнул я. – Он никогда не стал бы изменять Милочке!"
"Это не тот поступок, которым можно гордиться, Квинн, – сказал Грейди. – И Папашка на самом деле вовсе им не гордился. Наоборот, он предпринял все меры, чтобы слухи об этом не достигли его семьи".
"Не верю", – повторил я.
"Тест ДНК все доказал, Квинн, – сказал Грейди. – Ну и разумеется, Терри Сью всегда это знала и из любви к Милочке, которой она иногда помогала, понимаете ли..."
"Да, она готовила ветчину по-виргински, – сказал я, – вымачивала окорок, скребла и запекала".
"Очень нежное получалось мясо, – добавила тетушка Куин. – Видимо, она умела обрабатывать не только окорок, но и кое-что еще. Но, Грейди, вы ведь не просто так пустились в подобные откровения, я права, дорогой?"
"Абсолютно правы, мисс Куин, – ответил Грейди. – Папашка завел обычай примерно раз в неделю отвозить этой женщине конверт с деньгами, и, хотя последний ее избранник, как повелось, изгоняет предыдущего, никто ни разу не осмелился прогнать Папашку с его конвертом. Каждый раз в нем лежало около пятисот долларов. Это помогает мальчику учиться в хорошей католической школе – школа Святого Иосифа в Мейплвилле – только с этим условием, насколько я знаю, он отдавал деньги. Сейчас мальчику исполнилось, полагаю, девять. Он учится в четвертом классе".
"Разумеется, мы продолжим эту традицию, – заявила тетушка Куин. – Ребенка увидеть можно?"
"Я настоятельно рекомендую вам повидаться с ним, – ответил Грейди, – это красивый мальчик, такой же, как вы, Квинн, к тому же он очень смышленый, и Терри Сью, несмотря на все свои недостатки, старается воспитывать его правильно. Есть одна вещь, которая могла бы вам помочь, если вы прислушаетесь к моему совету. Папашка никогда на это не соглашался, но, быть может, вы..."
"Так что же это?" – спросил я. Новость меня совершенно огорошила.
"Дайте ей достаточно денег, чтобы она могла послать всех своих детей в хорошие школы, – сказал Грейди. – Уравняйте их положение. Понимаете, о чем я? Если вы повезете туда игрушки, или видеоигры, или еще что, то пусть эти подарки будут не одному, а всем детям".
"Я вас поняла, – ответила тетушка Куин. – Вам придется предоставить мне письменный отчет о размере семейства, и тогда мы устроим так, что..."
"Нет, мисс Куин, никаких бумаг не будет, – ответил Грейди. – Я бы вообще не стал ничего записывать. Сейчас там пятеро ребятишек, нет, на сегодняшнее число уже шестеро, и последний кавалер, что там поселился, – настоящее отребье, из тех, что живут в вагончиках и даже собственного дома не имеют. Кстати, они действительно живут в трейлере, вся команда, причем таком трейлере, что страшно смотреть, весь двор завален ржавеющими машинами – классическая декорация для киносъемок..."
"Ближе к сути", – сказала тетушка Куин.
"Вот в такой обстановке живет маленький мальчик, чей отец был богат, он растет там, и Терри Сью изо всех сил старается делать все, что может, а с последним новорожденным младенцем их стало теперь шестеро, по-моему. Я буду продолжать возить туда конверты с деньгами – это я могу для вас сделать, но только не составляйте никаких письменных документов".
Разумеется, мы с тетушкой Куин сразу поняли, к чему он клонит. Но нас распирало любопытство по поводу этого маленького мальчика, хотя мне все еще не верилось, что у меня появился маленький братик, нет, маленький дядя, в котором течет кровь Блэквудов и, вероятно, имеется фамильное сходство с портретами, висящими в особняке.
Мы обо всем договорились, и тетушка Куин поднялась в знак окончания встречи. Жасмин, промолчавшая всю беседу, тоже встала, но я так и сидел, погрузившись в размышления.
"А мальчик знает?" – спросил я.
"Не уверен, – ответил Грейди, бросив взгляд на тетушку Куин. – Мы с вами можем это обсудить".