– Потрясающее известие, Тонечка. Ты ни в чем не виновата. Получены новые спектрограммы. Скорость Немезиды изменилась, она меньше, чем мы считали. – не 300, а 294 километра в секунду.
Трегубова швырнула в угол кухонное полотенце вместе с чашкой.
– Нет, правда? Ты не выдумываешь, Толя? Значит, не я ошиблась? До чего же я рада!
– А радоваться, собственно, нечему, – заметил Трегубов. – Скорость меньше, следовательно, Немезида пересечет земную орбиту позже, пройдет гораздо ближе. Приливы будут ужасные, придется эвакуировать целые страны. Ты сделай расчет – увидишь сама.
6
Поль Жевьер, известный астроном, историк науки и общественный деятель, обратился к ученым всего мира с призывом сплотить усилия в борьбе за безопасность планеты. Угроза была слишком серьезной, чтобы откладывать. И международная конференция была созвана немедленно на родине Жевьера, в одной из древних европейских столиц. Приглашены были и Трегубовы.
Когда они приехали, до открытия оставалось еще несколько часов. Верный своим старым привычкам, Анатолий Борисович отправился бродить по городу. Он ходил пешком, без определенного плана и очень скоро с пышных центральных улиц попал в узкие переулки со старыми, отживающими свой век домами. Переулки были похожи на каменные ущелья, дворики – на клетки. На углах с лотков торговали вином, овощами и леденцами. Девушки предлагали горячие каштаны, мальчишки – газеты. Продавались орехи, акции, билеты в оперу… Жизнь шла своим чередом.
Трегубов хорошо понимал язык. Ему нравилось, толкаясь в толпе, ловить отрывочные замечания прохожих.
– Бальзак – великий писатель, хотя он и не умел строить интригу.
– Пять–ноль…. Я же знал, что они просадят!
– Мадам, купите каштаны!..
– Он такой странный, я его не понимала никогда.
– Конечно, у хозяина свой расчет, а нас – на улицу.
О Немезиде говорили повсюду, изредка со страхом, чаще с сомнением. Трегубов слышал такой диалог:
– Она ударит в Луну, а Луна упадет на нас.
– Враки, выдумки!
– Но я сама слыхала по радио. Ученые подсчитали точно.
– Выдумали твои ученые, им тоже нужно хлеб зарабатывать!
В сквере, где грелись на солнце старички, а молодые матери катали в колясках младенцев, к Трегубову подошел юноша в коротком голубом пиджаке
– Папаша, вам повезло, – шепнул он доверительно. – Исключительная удача, редкая возможность! У меня остался один-единственный билет на острова Антиподов, и совсем недорого, за свою цену. Пожалейте себя, папаша, вы в цветущем возрасте. Жизнь дороже нескольких тысяч. Не отказывайтесь от Антиподов. Прекрасный здоровый климат, благоустроенные отели, пляж, яхты, прогулки по морю, музыкальные вечера, карты, ресторан. Я сам бы поехал, но больная мать-старушка….
– К чему мне Антиподы? – ударился Трегубов – Уж если бы я вздумал отдыхать, Ницца гораздо ближе.
Парень в голубом пиджаке удивился в свою очередь:
– Откуда вы свалились, папаша? С Немезиды? Всему миру известно, что уцелеют только острова Антиподов. – И он сунул в руки Трегубову рекламную афишку:
Акционерное общество
"ОБЕТОВАННЫЕ АНТИПОДЫ"
спасет вашу жизнь
за умеренную плату
Агентства на всех континентах
…Конференция происходила во Дворце науки – гигантском кубическом здании из поляризованного стекла. Стекло это пропускало свет только в одну сторону. Изнутри улица была видна, а снаружи стены казались матовыми. Трегубовы сидели в креслах с наушниками и слушали речи ораторов, переведенные электронными машинами на двадцать языков одновременно.
Анатолий Борисович изредка поглядывал на улицу: за полупрозрачной стеной был виден монастырь. Оттуда доносился колокольный звон; из ворот то и дело выходили монашки в черных накидках, с белыми платками, надвинутыми на брови. Не подымая глаз, поджав губы, они кивком подзывали такси, чтобы ехать по своим делам в банк, в ремонтную контору или на молитву.
Открыл конференцию сам Жевьер. Это был высокий, представительный старик с орлиным носом и выдающимся подбородком.
Он был одет изысканно и нарядно, не как строгий ученый, скорее, как оперный певец, и голос у него был оперный, с бархатными переливами. Казалось, Жевьер увлекает слушателей звуками, а не словами.
На конференции было представлено несколько расчетов орбиты Немезиды. Наилучшим признали расчет Антонины Трегубовой. Ее цифры и приняли за основу. И в коммюнике записали, что Немезида пересечет земную орбиту 3 июня в 23 часа 12 минут по гринвичскому времени и пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров от Земли и пятисот тысяч километров от Луны.
Такое близкое прохождение не угрожало гибелью Земле, но необычайные приливы были неизбежны. Поэтому на конференции была избрана комиссия по определению затопляемой зоны. Конечно, строить дамбы было уже поздно, нужно было срочно вывозить людей.
Осталось только одно "но"… И о нем напомнил Жевьер в конце заседания.
– Дамы и господа, не поймите меня ложно, – сказал он. – Я с глубоким уважением отношусь к представленным расчетам и не сомневаюсь, что они правильны. Математики учли притяжение Юпитера, Солнца, Земли, даже Марса и Венеры. Но Немезида, как мне представляется, подчиняется не только притяжению Иные и более грозные силы управляют ее движением Она, видимо, относится к классу неустойчивых небесных тел, подобных новым звездам. Чудовищные взрывы сотрясают ее недра, и, возможно, они сталкивают планету с естественного пути. В ночь на двадцать третье мая мы были свидетелями таких взрывов, нам они представлялись неяркими вспышками. Можно предположить, что эти взрывы замедлили движение Немезиды и спасли Лапуту. Нам неясно, какую роль играл здесь случай и какую притяжение Лапуты. Но, если ничтожно малое притяжение астероида могло поколебать неустойчивые недра Немезиды, какие же взрывы вызовет мощное притяжение Земли! С другой стороны, есть у нас и утешение – притяжение Юпитера, гораздо более сильное, чем лапутское, не вызвало никаких вспышек. Вполне возможно, что все обойдется без неприятностей и Немезида проследует по вычисленному пути. Но, хотя вероятность столкновения ничтожно мала, все же остается у нас досадная доза неуверенности. А мы рискуем слишком многим, чтобы заниматься самоуспокоением. По-моему, самое неблагополучное, самое трагичное мы тоже обязаны предусмотреть. В настоящее время на Земле имеется двадцать восемь ракет, способных поднять сто четырнадцать пассажиров. Мы не можем вывезти всех ученых, но мысли их – библиотеку микрокниг – можем сберечь; не в состоянии спасти все человечество, но можем сохранить сто четырнадцать его представителей. Пусть они увезут наследие человечества в мировое пространство, пусть переждут там грозу и вернутся на Землю или высадятся на Марс, на Венеру, чтобы продолжать наш род, нашу культуру, нашу жизнь.
Итак, задача состоит в том, чтобы отобрать 114 человек мужчин и женщин, молодых, здоровых, выносливых, образованных, и вручить им все достижения человеческой мысли. К этому святому делу я и призываю вас, делегаты!
Жевьер сел и что-то быстро написал на листке из блокнота. Через минуту Трегубовы получили записку: "Вам надо выступить, так как в Советском Союзе большинство межпланетных кораблей. Ваш Жевьер".
В зале заседаний стояла подавленная тишина.
Трегубов попросил слова.
– Господа, – сказал он, – наша страна примет участие в любом коллективном мероприятии, предложенном этой конференцией. Но посылка наследников в мировое пространство – это пассивная мера, мера отчаяния. Между тем мое правительство и Советский межпланетный комитет поручили мне сообщить вам итоги последнего совещания, которое состоялось в Москве. На этом совещании обсуждены результаты исследований по отысканию активных и действенных мер. Советский Союз обладает реальной возможностью изменить орбиту Немезиды….
Изменить орбиту! Какой поднялся тут шум! Корреспонденты вскочили, готовясь записывать каждое слово.
– Уверены ли вы в успехе? – крикнул с места голландский делегат. – Можно ли прекратить наращивание плотин?
Трегубое дождался, пока улеглось волнение.
– Господа, я не хочу возбуждать необоснованных надежд. Меры предосторожности не следует отменять. Мы подготовили сложный опыт… Но нет гарантий против неожиданных осложнений… Я уполномочен пригласить делегатов на совещание в Москву, где вопрос об этом опыте будет решен окончательно…
7
Возможность изменить орбиту! Чтобы разъяснить слова Трегубова, нам нужно вернуться назад на полгода.
В декабре, как только появилось сообщение об открытии Немезиды, Трегубова вызвали в Межпланетный комитет.
Расстояния во второй половине двадцатого века уже перестали быть расстояниями. Только что вернулся из Крыма – лети в Москву. Три часа на вертолете до Алма-Аты, три часа в удобном лайнере до столицы. Опираясь затылком на подголовник, Трегубов поглядывал в круглое окошко; любовался пышно взбитыми нарядными облаками – в лиловатых промоинах между ними проглядывала нереальная земля, любовался высотным небом, таким чистым, таким не по-зимнему ярким, и не верил, глядя на вечную синеву…
– Не может быть… не может быть катастрофы. Как это вместо неба над головой нависнут чужие перевернутые горы, пики вонзятся в равнину, сожмутся каменные челюсти, раскаленный воздух огненными языками метнется из стиснутых ущелий, опалит леса, слизнет дома… Не может быть! Больное воображение!
Три часа на вертолете, три часа в лайнере, еще монорельс, еще такси. Но к концу рабочего дня Трегубов уже входил в кабинет Виталия Григорьевича Хоменко.
Описывать Хоменко нет необходимости. Весь мир знает его высокий лоб, мохнатые брови, раздвоенный подбородок. Это тот самый Хоменко, который руководил первым полетом на Луну и сам летал на Луну со второй и третьей экспедициями. "Я был первым стариком на Луне", – говорил он о себе.
Кроме Хоменко, в кабинете был еще один незнакомый Трегубову человек – коренастый, с бритой головой и моржовыми усами. Он сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор, и все поглаживал усы безымянным пальцем.
– Нам хотелось посоветоваться с вами насчет этой самой Немезиды, Анатолий Борисович, – сказал Хоменко, протягивая руку.
– Я изложил свое мнение в докладе, – сказал Трегубов. – Практически бояться нечего, но на всякий случай, для уверенности, надо готовиться к приливам. О столкновении незачем и думать – один шанс против ста тысяч.
– Ну, а если он выпадет все же? – спросил Хоменко. – Что можно предпринять тогда? Не сумеем ли мы отклонить Немезиду? Какими-нибудь взрывами, например?
Трегубое подсел к столу, набросал несколько цифр на бумаге.
– К сожалению, тут обсуждать нечего, – сказал он. – Снежную лавину не остановишь, стреляя в нее из ружья. Какие взрывы сильнее всего? Атомные. Вот расчет: одна атомная бомба может уменьшить или увеличить скорость так называемой Немезиды на одну десятимиллиардную долю миллимикрона в секунду. Ударив заблаговременно, недели за две вы накопите разницу побольше – толщину одного электрона. Сколько вы сделаете бомб? Тысячу, десять, сто тысяч? Ну так вы сдвинете планету на один атом. А нужно маневрировать десятками тысяч километров.
– Какую бомбу вы имеете в виду?
– Урановую. У них определенный размер. Но и водородная вам не поможет. Вам придется забрасывать на Немезиду запасы тяжелого водорода. Вы же сами межпланетчик, Виталий Григорьевич, вы знаете, что каждая ракета строится годами, а поднимает тонны три.
Здесь усатый человек впервые раскрыл рот.
– А есть на этой Немезиде снег? – спросил он.
Трегубов удивился:
– Снег, спрашиваете вы? Вполне возможно. Правда, пока мы не различаем никаких деталей на этом небесном теле, но оно достаточно велико, чтобы удержать воду и атмосферу. И при низких температурах, которые там господствуют – минус 260-270 градусов, – конечно, вся вода должна была замерзнуть, превратиться в снег и лед.
– И сколько там льда?
– На этот вопрос еще труднее ответить. Можно только рассуждать по аналогии с Землей. У Земли размеры примерно такие же, а океаны составляют одну пятитысячную долю по массе.
– Одна пятитысячная – это нечто, – сказал усатый незнакомец с удовлетворением.
Трегубов с недоумением взглянул на Хоменко. Тот улыбнулся.
– Мы не так беспомощны, как вы думаете, Анатолий Борисович. Вот товарищ Лобанов берется, если мы захотим, отшвырнуть Немезиду с нашего пути.
Трегубов с удивлением глядел на грузного волшебника.
– Анатолия Борисовича надо ввести в курс дела, – мягко сказал Хоменко, – он будет у нас главным астрономом.
Лобанов чуть-чуть шевельнул губами. Казалось, тяжеловесные усы мешают ему открывать рот.
– Лед, – вымолвил он, – соединение кислорода с водородом. Водород – горючее. Всякое вещество – горючее, по Эйнштейну. Важен запал, зажигание. Уран взрывается сам собой, тяжелый водород зажигают ураном. Мы нашли запал для льда – антилед. Реакция сложная. Там и мезоны, и мезонные атомы, и тяжелый водород, и опять мезоны – сами еще не разобрались. В общем, цепная реакция от полюса до экватора. Ваша Немезида отлетит, как футбольный мяч.
– А управлять реакцией сможете?
– Могли до сих пор.
– Надо посчитать.
– Считайте. Для того вас пригласили…
8
Почти полгода – с декабря до мая – исподволь готовился удар по Немезиде.
Ракету строить не понадобилось. Можно было использовать любой из межпланетных кораблей, летавших на Луну. И в распоряжение Лобанова был предоставлен последний, самый грузоподъемный – "Луна-14".
Межпланетный вокзал – стартовая установка для отправки лунных ракет – находился, как известно, на Кавказе. В любой момент оттуда могла вылететь ракета и на Немезиду.
Следовало накопить заряд антильда. Антилед – вещество навыворот, с отрицательными ядрами и положительной оболочкой – по виду ничем не отличается от обычного льда, но взрывается при малейшем соприкосновении со льдом, с водой, с воздухом, с любым веществом. Изготовлять его трудно и опасно, еще труднее сохранить. Лобанов держал антилед в специальных пустотных сосудах, где могучие электростатические силы удерживали его на весу, на расстоянии от стенок.
Потребовалось также подготовить обычные межпланетные расчеты: уточнить трассу ракеты, подсчитать влияние Земли, Луны, Солнца, планет, Немезиды, выбрать сроки и систему управления на все варианты прохождения. Работа эта была проделана заблаговременно, и, когда выяснилось, что Немезида пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров, Лобанову нужно было только открыть шкаф и вынуть папку с готовым вариантом № 93-А.
Папка эта и была представлена на историческое совещание 23 мая, где обсуждалась судьба двух планет.
Корреспонденты сохранили для нас все подробности этого совещания. Оно состоялось в кабинете Хоменко Вечер был душный (иностранцы удивлялись, что в России так жарко), пришлось открывать окна. На одном из подоконников сидел Лобанов, поглаживая усы. Хоменко с указкой расхаживал возле схемы, где черной линией была изображена орбита Земли, красной – орбита Немезиды, пунктиром – новая орбита после взрыва. В креслах сидели гости: голландец Ван-Бартельс, нигериец Нкрумба, Мухаммед Али из Восточного Пакистана и Росарес – чилиец. Анатолий Борисович скромно стоял сзади.
Начал Хоменко.
– Согласно уточненным данным, – сказал он, – вечером 3 июня Немезида пройдет на расстоянии девятисот тысяч километров от Земли и вызовет опустошительные приливы, раз в десять больше нормальных. Я могу зачитать подробный список городов, которые будут затоплены и частично разрушены, когда волны невиданной высоты обрушатся на берега. Наша страна находится в сравнительно благоприятных условиях. У нас пострадает Архангельск, порты Дальнего Востока. Но Ленинград, побережье Черного и Каспийского морей в полной безопасности. Иное дело на берегах океана. В Ла-Манше пройдет волна высотой с двадцатиэтажный дом. В Лондоне, Ливерпуле, Гамбурге будет чудовищное наводнение. Под водой окажется Голландия, половина Ирландии, Северная Франция… Список этот можно продолжать до бесконечности. И, хотя волна вскоре схлынет, разрушения будут неимоверны. Миллионы людей останутся без крова, тысячи погибнут от голода, холода, болезней… Поэтому я считаю необходимым использовать все возможности, чтобы отогнать Немезиду хотя бы на полтора миллиона километров.
– Это в наших руках, – отозвался Лобанов.
– По расчетам товарища Лобанова, – продолжал Хоменко, обращаясь к гостям, – атомный пожар во льдах Немезиды, который мы можем зажечь, толкнет ее на север со скоростью около двадцати километров в секунду. Значит, чтобы отвести Немезиду на безопасное расстояние, нам надо ударить заблаговременно – часов за восемь.
– И это в наших силах, – вставил Лобанов.
– Но скорость Немезиды велика. За восемь часов до прохождения она будет на расстоянии девяти миллионов километров от нас. Наша межпланетная ракета не так быстроходна, как Немезида. Чтобы поспеть к месту встречи, она должна вылететь завтра же. Старт подготовлен. Мы хотели бы слышать ваше мнение: надо ли ударить?
– Безусловно! – сказал голландец.
– Мы надеемся только на вас, – добавил пакистанец. – Мы не успеем построить дамбы в дельте Инда.
Чили и Нигерия тоже проголосовали за огонь.
И тогда Хоменко спросил неожиданно:
– А вы уверены, что мы имеем право?
Остальные глядели на него с недоумением.
– Вы уверены, что там нет жизни?
– Минус двести градусов – и жизнь! Вы всерьез спрашиваете? – воскликнул негр.
– Какая же? В лучшем случае бактерии в подтаявшем льде, – отозвался голландец.
Хоменко раза два прошелся по кабинету.
– Хорошо, – сказал он. – Я доложу ваше мнение правительству. Колебаться не приходится. Бактерии не стоят Голландии. Ракету надо отправить. А там будет видно.
9
На следующий день ракета с грузом антильда стартовала на Кавказском межпланетном вокзале.
Иностранные гости провожали ее. Для этого им не понадобилось выезжать на юг. Достаточно было подняться на лифте на пятисотметровую башню нового телевизионного центра.
У подножия башни они вошли в закрытый лифт, кабина вздрогнула, глухо загудел мотор… и за минуту электрический джинн перенес их в заоблачный мир с белыми, тугими, словно подушки, облаками. Подернутые дымкой кубики в просветах между облаками – вот все, что осталось от Москвы.
Затем открылась дверь – и новое волшебство: гости оказались в кабине ракеты. Два круглых светящихся окна смотрели из нее: на переднем виднелось звездное небо, на заднем – морщины, усеянные белыми пятнами, – так выглядели Кавказские горы и тучи с высоты тысячи километров.
Комната на башне была специально оборудована для наблюдения ракет-автоматов. На этих ракетах не было людей – человеческие глаза заменяли телепередатчики. Один из них передавал изображение на передний экран, другой – на задний. И наблюдателям казалось, что они сидят в ракете – могут смотреть вперед, могут оглянуться назад, на Землю.