* * *
Куреты в ужасе завопили, ибо глаза его горели как две головни, а зубы сверкали, как лезвия циркульной пилы. Голова огромного пса приходилась вровень с головой рослого человека. Хоть они и схватились за мечи и даже успели нанести ему пару ударов, вреда от этого не было никакого - бока у него защищены не хуже, чем у броненосца. Пес в четверть тонны весом, мой Бортан… Он не совсем того же вида, о котором писал Альберт Пейсон Р. Терхьюн.
Ему понадобилось не больше минуты, и когда он закончил, все четверо превратились в разрозненные куски и ни один из них не был мало-мальски приличного размера.
- Что это? - удивленно спросил Хасан.
- Щенок, найденный мной в мешке, выброшенном волной на берег. Уже тогда слишком сильный, чтобы утонуть, - мой верный пес, - ответил я. - Бортан.
На незащищенной броней части его плеча виднелся небольшой порез. Получил он его явно не только что.
- Похоже, он сперва побывал в деревне, - догадался я. - И они попытались остановить его. Да, сегодняшний день был неудачным для куретов.
Пес протрусил ко мне и облизал лицо. Он вилял хвостом, скулил, вертелся, как щенок, и бегал кругами, не решаясь далеко отойти от меня. Прыгнув ко мне, он снова лизнул меня в лицо. А затем опять начал прыгать, топча и подбрасывая останки врагов.
- Это хорошо, когда у человека есть собака, - сказал Хасан. - Я всегда любил собак.
Когда он говорил это, Бортан как раз его внимательно обнюхивал.
- Ты вернулся, грязная старая псина, - обратился я к нему. - Разве ты не знаешь, что собаки на Земле давно уже вымерли?
Он вильнул хвостом, снова подошел ко мне, облизав мне руки.
- К сожалению, я не могу почесать тебя за ушами. Но ты ведь знаешь, что мне этого хотелось бы, не так ли?
Он согласно махнул хвостом.
Я напрягся, проверяя путы, и, пытаясь их разглядеть, вертел головой. Бортан наблюдал, трепеща влажными ноздрями, за моими стараниями освободиться.
- Руки, Бортан. Мне нужны руки, чтобы развязать мои путы. Ты должен их разыскать, Бортан, и привести сюда.
Он поднял лежавшую на земле чью-то кисть и перенес ее к моим ногам. А затем поднял голову, радостно вильнув хвостом.
- Нет, Бортан. Живые руки. Дружеские руки. Руки, способные освободить меня. Ты понимаешь, правда?
Он лизнул мне руку.
- Ступай, отыщи руки, способные это сделать. Не отдельно от тела, а живые. Руки друзей. А теперь, быстро! Пошел!
Он повернулся и побежал прочь, на мгновение остановился, оглянулся разок, а затем устремился по тропе во всю прыть.
- Он понял? - поинтересовался Хасан.
- Думаю, да, - ответил я. - Мозг у него не такой, как у обыкновенной собаки, да и прожил он намного больше лет, чем живет даже человек, чтобы научиться понимать. Очень намного.
- Тогда давай надеяться, что он найдет кого-нибудь. И сделает это быстро, до того, как мы уснем.
- Угу.
* * *
Мы висели, распятые на колоннах, а ночь была холодная. Ждали мы долго, настолько долго, что потеряли счет времени. Наши мышцы затекли и здорово болели. Мы были с ног до головы покрыты засохшей кровью от бесчисленных мелких ран, и тела наши представляли собой один сплошной синяк. От усталости и отсутствия сна мы сделались как пьяные. А веревки глубоко врезались в нашу плоть.
- Как ты думаешь, они сумеют добраться до твоей деревни?
- Мы обеспечили им хорошую фору. Думаю, у них есть достаточно приличный шанс.
- С тобой всегда было трудно работать, Караги.
- Знаю. Я сам это заметил.
- …Например, тем летом, когда мы гнили в подземельях Корсики.
- Точно.
- Или когда мы прорывались к Чикагскому Вокзалу, после того как потеряли в Огайо все свое снаряжение.
- Да, то был неудачный год.
- Но ты всегда найдешь неприятности, Караги. "Рожденный завязывать узлы на хвосте тигра" - вот как говорит поговорка о таких людях, как ты, - сказал он. - Трудно находиться рядом с тобой. Я же всегда любил покой и тишину. Книга стихов и трубка - что может быть лучше?…
- Ш-ш! Я что-то слышу!
Донесся цокот копыт. Сатир появился в косом конусе света от упавшего фонаря. Двигался он нервозно, поглядывая то на меня, то на Хасана, в волнении крутя головой во все стороны.
- Помоги нам, рогатик, - ласково обратился я к нему по-гречески.
Он осторожно приблизился. Увидев кровь и растерзанные тела куретов, он повернулся и отпрянул, готовый бежать.
- Вернись! Ты мне нужен! Это же я, игравший на свирели.
Он остановился и неуверенно повернулся, ноздри его дрожали, раздуваясь и опадая, а заостренные уши подергивались.
Он вернулся, и его почти человеческое лицо выражало боль, когда он был вынужден пройти через залитые кровью камни.
- Кинжал. У моих ног, - показал глазами я. - Возьми его.
Сатиру явно была ненавистна мысль прикасаться к чему-либо сделанному человеком, особенно к оружию. Я просвистел последние такты своей мелодии: уже поздно, уже поздно, уже поздно, уже слишком поздно… Глаза его увлажнились, и он вытер их тыльной стороной мохнатого запястья.
- Возьми кинжал и разрежь веревку. Возьми его… Нет, не так, порежешься. Осторожно… За другой конец… Верно.
Он взял его как надо и посмотрел на меня. Я выразительно пошевелил правой кистью.
- Веревки. Перережь их.
На это у него ушло двадцать минут, и у меня вся кисть оказалась в порезах, так как мне постоянно приходилось ею двигать, чтобы помешать ему перерезать заодно с веревкой и вены. Но сатир освободил мне руку и выжидающе посмотрел на меня.
- А теперь дай мне нож, об остальном позабочусь я сам.
Он вложил кинжал в мою вытянутую руку.
Я взял оружие и через несколько секунд был свободен. А затем освободил и Хасана.
Когда я снова обернулся, сатир пропал, и лишь где-то вдали замирал бешеный цокот копыт.
- Дьявол простил меня, - сказал Хасан.
* * *
Мы поспешили как можно быстрей убраться подальше от Горячего Места, обойдя стороной деревню куретов, и продолжали идти на север, пока не вышли на тропу, в которой я узнал дорогу на Волос.
Я не мог сказать наверняка, Бортан ли нашел сатира и каким-то образом направил его к нам или это создание само заметило нас и вспомнило меня. Поскольку, однако, Бортан не вернулся, я чувствовал, что верно, скорей, последнее.
Ближайшим дружественным городком, где можно было получить помощь, был Волос - километрах в двадцати пяти на восток. Если Бортан отправится туда, где его знают многие мои родственники, то, прежде чем он вернется, пройдет еще немало времени. Отправка его за помощью была с моей стороны последним средством, я бы сказал, жестом отчаяния. А если он попробует искать помощи не в Волосе, а в каком-то совсем ином месте, то я понятия не имею, когда он может возвратиться. Все равно он найдет меня по следу и снова догонит.
Мы шли дальше, стараясь оставить позади как можно больший отрезок пути.
Одолев километров десять, мы уже падали с ног. Понимая, что нам не удастся уйти намного дальше без отдыха, мы постоянно высматривали подходящее безопасное место для сна.
Наконец я узнал крутую каменистую гору, где пас в детстве овец. Небольшая пастушья пещера вверх по склону оказалась сухой и не занятой. Прикрывавший ее деревянный щит обвалился и сгнил, но пещерой все еще пользовались.
Мы натаскали чистой травы для постелей, завалили ветками дверь и вытянулись без сил. Миг спустя Хасан уже храпел. Мои мысли повращались секунду, прежде чем убаюкаться, и в ту секунду я понял, что из всех удовольствий - глотка холодной воды, когда жаждешь; спиртного, когда алчешь; секса; сигареты после многих дней без крошки табака - ни одно не может сравниться со сном.
Сон - это самое лучшее…
* * *
Я мог бы сказать, что если бы наша группа выбрала длинный путь от Ламии до Волоса - дорогу вдоль побережья, то все могло бы пойти совершенно по-другому и Фил мог бы жить и сегодня… Но я не могу реально судить о том, что произошло бы в этом случае. Даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу с уверенностью сказать, как и что я изменил бы, если бы удалось проделать все вновь. Силы окончательного распада уже шагали гусиным шагом среди руин, подняв оружие…
Мы добрались до Волоса на следующий день и последовали дальше, перевалив гору Пелион, до Портарии. По другую сторону глубокого ущелья лежала Макриница.
Мы перебрались через ущелье и нашли остальных.
Фил довел их до Макриницы, попросил бутылку вина и экземпляр "Освобожденного Прометея" и просидел с ними до глубокого вечера.
Утром Диана нашла его уже остывшим, но с улыбкой на устах.
Я воздвиг погребальный костер среди кедров неподалеку от руин Епископи, потому что он не хотел быть преданным земле. Я умастил его ладаном, ароматическими травами, и костер получился вдвое выше человеческого роста. Ночью он возгорится, и я скажу последнее "прощай" еще одному другу. Оглядываясь назад, я вижу, что вся моя жизнь состояла, главным образом, из приходов и уходов близких людей. Я говорю: "Здравствуй". Я говорю: "Прощай". И лишь Земля пребывает вовеки…
Черт.
Поэтому я отправился днем со всей группой в Пагасы, порт древнего Иолка, расположенный на мысу напротив Волоса. Мы стояли в тени олив на холме, откуда открывался великолепный вид на море и скалистые склоны побережья.
- Именно отсюда аргонавты отплыли на поиски золотого руна, - сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно.
- А кто был среди них? - спросила Эллен. - Я читала про это в школе, но забыла.
- Участвовали в этом предприятии и Геракл, и Тесей, и певец Орфей, и Асклепий, и сыновья северного ветра Борея.
Капитаном их был Ясон, ученик кентавра Хирона, пещера которого, между прочим, находится неподалеку от вершины; горы Пелион, вон там.
- В самом деле?
- Как-нибудь я вам покажу ее.
- Спасибо.
- Неподалеку отсюда также произошла битва богов с титанами, - добавила Диана, подходя ко мне с другой стороны. - Разве титаны не сорвали с места гору Пелион и не взгромоздили ее на Оссу, пытаясь добраться до Олимпа?
- Так гласит предание. Но боги, в своей, доброте, восстановили пейзаж в первозданном виде после кровавой битвы.
- Смотрите, парус, - указал полуочищенным апельсином Хасан.
Я посмотрел и действительно на горизонте увидел крошечное пятнышко.
- Да, это место по-прежнему служит портом.
- Быть может, это корабль с героями на борту, - предположила Эллен. - Возвращается с новым руном. А что, собственно, они будут делать с этим руном?
- Важно не само руно, - пояснила Рыжий Парик, - а процесс его добывания. Это прекрасно знал каждый хороший сказитель. А из руна женщины всегда могут сшить потрясающие наряды. Они, бывало, с удовольствием подбирали остатки после разных экспедиций.
- К вашим волосам оно бы не пошло, дорогая.
- К вашим тоже, детка.
- Их можно изменить. Конечно, не так легко, как ваши…
- А напротив, - вмешался я громким голосом, - находятся руины византийского собора - Епископи, которую я наметил к реставрации. Правда, ее очередь подойдет только через два года. Предания гласят, что на этом месте проходил свадебный пир Пелея, тоже одного из аргонавтов, и морской нимфы Фетиды. Наверное, вы слышали рассказ об этом пире? На него пригласили всех, кроме богини раздора, а та все равно явилась да еще и подкинула золотое яблоко с надписью "Прекраснейшей". Царевич Парис, как полагается, присудил его Афродите, и участь Трои была решена. Когда Париса видели в последний раз, он был не слишком счастлив. Ах, эти решения! Как я часто говорил, эта страна кишмя кишит мифами.
- Сколько мы здесь еще пробудем? - поинтересовалась Эллен.
- Я бы хотел провести в Макринице еще пару дней, - ответил я. - А потом мы отправимся дальше на север. Скажем, еще примерно с неделю в Греции, а потом переправимся в Рим.
- Нет, - вмешался Миштиго, сидевший возле нас на камне и разговаривавший со своей машинкой, отрешенно глядя на воды Эгейского моря. - Нет, экскурсия закончена. Это последняя остановка.
- То есть как?
- Я полностью удовлетворен и отправляюсь теперь домой.
- А как же ваша книга?
- Я добыл свой материал.
- И какой именно этот материал?
- Когда я закончу работу, то пришлю вам экземпляр с автографом. Для меня время очень дорого, а теперь у меня имеются все сведения, какие мне необходимы. Во всяком случае, все, какие мне понадобятся. Я позвонил сегодня утром в Порт и вечером за мной пришлют скиммер. Вы езжайте себе дальше и делайте все, что хотите, но я уже все завершил.
- Что-нибудь случилось?
- Нет, ничего не случилось, но мне пришло время уезжать. Я должен еще многое сделать.
Он поднялся на ноги и потянулся.
- Мне надо позаботиться об упаковке моих вещей, поэтому я должен сейчас откланяться. У вас здесь прекрасная-таки страна, Конрад, не смотря ни на что… Я увижусь со всеми вами за обедом.
Он повернулся и стал спускаться с холма.
Я сделал несколько шагов за ним, следя, как он уходит все дальше и дальше.
- Хотел бы я знать, что подтолкнуло его к этому? - подумал я вслух.
Позади меня раздались шаги.
- Он умирает, - тихо сказал Джордж.
* * *
Мой сын Ясон, опередивший нас на несколько дней, куда-то исчез. Соседи рассказали о его отбытии прошлой ночью в Царство Аида. Патриарх унесся верхом на красноглазом адском псе, который вышиб дверь его жилища и умчался с ним в ночь. Все мои родственники захотели, чтобы мы остались на обед.
Дос Сантос все еще поправлялся - Джордж обработал его раны и не счел их достаточно серьезными, чтобы отправить в афинский госпиталь, поэтому я согласился со своими родственниками и потомками. Не расскажу ли я им о Тейлере, о Гаити, об Афинах? Конечно. Почему бы и нет? Не расскажут ли они мне о последних двух десятилетиях в Макринице? Равным образом.
Затем я отнес цветы на кладбище и просидел там некоторое время. Зайдя в дом Ясона, отремонтировал дверь немногими найденными в сарае инструментами. А потом наткнулся на бутылку вина и осушил ее до дна. И закурил сигарету. А также сварил себе кофе и выпил в одиночестве весь кофейник.
Я по-прежнему ощущал подавленность. И до сих пор не знал, что, собственно, происходит. Джордж, однако, разбирался в болезнях голубокожих, и, по его словам, в веганце проявлялись несомненные симптомы невралгического расстройства И.П.-разновидности. Неизлечимого, и с неизбежным летальным исходом.
И даже Хасан не мог поставить этого себе в заслугу. "Этиология неизвестна" - таков был диагноз Джорджа. Значит, все приходилось пересматривать с самого начала.
Джордж знал о болезни Миштиго еще с того приема. Интересно, что навело его на след?
Фил попросил его понаблюдать, не видно ли у веганца признаков смертельной болезни.
- Почему?
Ну, он не сказал почему, и теперь уже я не мог пойти спросить его самого. Эту проблему предстояло решать мне самому.
Завершил ли Миштиго свою работу или же у него просто не оставалось времени, чтобы ее выполнить? Он сказал, что закончил. Если это неправда, то выходит так, что я все время защищал мертвеца, без всякого смысла. А если правда, то мне требовалось знать результаты его труда, чтобы принять решение относительно отмеренного ему остатка жизни. И очень быстрое.
Обед не принес ничего нового. Миштиго сказал все, что хотел сказать, и игнорировал или отклонял наши вопросы. Поэтому, как только мы выпили кофе, Рыжий Парик и я вышли выкурить по сигарете.
- Что случилось? - спросила она.
- Не знаю. Я хотел спросить у вас.
- Нет. Что теперь?
- Лучше скажите мне сами.
- Убить его?
- Наверное, да. Однако все-таки объясните, почему?
- Он закончил.
- Что? Ну что именно он закончил?
- А я откуда знаю?
- Проклятие! Я должен знать! Я люблю знать, почему я убиваю кого-то. Такой уж я странный.
- Странный? Очень даже. Да тут же все очевидно. Веганцы хотят снова скупить Землю. Он возвращается с отчетом об интересующих их местах.
- Почему же тогда он не посетил все первоначально намеченные места? Почему оборвал свою инспекцию после посещения Египта и Греции? Песок, скалы, джунгли да разные чудовища - вот и все, что он видел. Едва ли это годится, чтобы заинтересовать инопланетян.
- Значит, он испугался, вот почему. И счастлив, что остался в живых. Его ведь запросто мог съесть боадил или курет. Он просто убегает.
- Ну и хорошо, пусть себе убегает. Пусть себе передает остальным голубокожим плохой отчет.
- Этого они не могут допустить. Если они-таки захотят въехать, то не ограничатся столь неполными и отрывочными данными. Они просто пришлют кого-нибудь другого. Если мы убьем Миштиго, то веганцы поймут, что мы по-прежнему не шутим, по-прежнему против, по-прежнему несгибаемы, то есть по-прежнему представляем реальную силу.
- …Нет, он не боится за свою жизнь, - задумчиво произнес я.
- Да? Чего же тогда?
- Не знаю. Однако собираюсь выяснить в ближайшее время.
- Как?
- Думается, спрошу у него.
- Вы сумасшедший, - она отвернулась.
- Либо мы сделаем по-моему, либо вообще никак, - заявил я.
- Тогда как угодно. Все это больше не имеет никакого значения. Мы уже проиграли.
Я взял ее за плечи и поцеловал в шею.
- Пока нет. Вот увидите.