* * *
Народу в зале было как грязи, большая тропическая луна сияла, готовая лопнуть, а видел я и то и другое, потому что сумел, наконец, выманить Эллен Эммет на балкон, двери которого не закрывались, заклиненные магнитами.
- Снова вернулся из царства мертвых, - приветствовала она меня, слегка улыбаясь. - Исчез почти на год и не прислал даже открытку с Цейлона, типа "добрался хорошо".
- Ты скучала?
- Могла бы и заскучать.
Она была маленькой и, подобно всем, кто ненавидел день, молочно-белой. Мне она напоминала сложную заводную куклу с неисправным механизмом - холодная грация и склонность пинать людей под коленки, когда те меньше всего этого ожидают.
Эллен обладала копной оранжево-шатеновых волос, свитых в гордиев узел прически, который, на вид, невозможно было развязать. Цвет ее глаз, какой бы она ни выбрала, чтобы сделать приятное избранному ею в тот день божеству, я теперь забыл, но где-то глубоко-преглубоко внутри они отливали голубым. Что там она ни носила, оно выглядело коричнево-зеленым, и материи с лихвой хватило, чтобы обернуть ее пару раз, уподобив бесформенной сигаре. Это было либо прихотью костюмера (если у нее когда-либо таковой имелся), либо попыткой скрыть очередную беременность, в чем я весьма сомневался.
- Ну, добрался хорошо, - сказал я, - если тебя это интересует. Правда, не попал на Цейлон. Большую часть времени я провел на Средиземном море.
Из зала донеслись аплодисменты, и я порадовался, что нахожусь снаружи. Исполнители только что закончили "Маску Деметры" Гравера, написанную им пентаметром в честь нашего высокого гостя с Веги, а пьеса, кстати, неудачная, нудно тянулась два часа. Фил - человек образованный и, хотя и плешивый, с виду как нельзя лучше подходил к своей роли - в тот день, когда мы его подцепили, нам позарез требовался лауреат. Он страшно любил Рабиндраната Тагора и Криса Ишервуда, а также писал жутко длинные метафорические эпические поэмы, без конца болтал о Просветлении и совершал ежедневные дыхательные упражнения на пляже. В остальном он был вполне приличным человеком.
Аплодисменты стихли, и до меня вновь донесся стеклянный перезвон фелинстры и накатился гул возобновившихся разговоров.
Эллен облокотилась на перила:
- Я слышала, ты нынче несколько женат?
- Верно, - согласился я. - А также несколько обеспокоен. Зачем меня вообще вызвали?
- Спроси своего босса.
- Спрашивал. Он сказал, что я буду гидом. Но мне хочется знать другое - почему? Истинную причину. Я думал об этом, и чем больше думал, тем менее ясным все становилось.
- Откуда же знать мне?
- Ты все знаешь.
- Ты меня переоцениваешь, дорогой. Какая она?
Я пожал плечами:
- Возможно, русалка. А что?
- Просто любопытно. А что ты говоришь людям обо мне?
- О тебе я сказать ничего не могу.
- Я удивлена, ведь должна же я быть какой-то, если, конечно, я не единственная в своем роде.
- Именно так. Ты единственная в своем роде.
- Тогда почему же ты не взял меня в прошлом году с собой?
- Потому, что тебе требуется постоянное внимание и городское окружение. Ты можешь быть счастлива только здесь, в Порте.
- Но я не счастлива здесь, в Порте.
- Ты менее несчастна здесь, в Порте, чем была бы в любом другом месте на этой планете.
- Мы могли бы попробовать, - она повернулась ко мне спиной и посмотрела вниз, на огни в районе гавани.
- Знаешь, - сказала она через некоторое время, - ты настолько безобразен, что даже привлекателен своим уродством. Должно быть, в этом-то все и дело.
Я замер, не дотянув руки до ее плеча на пару дюймов.
- Знаешь, - продолжала она ровным голосом, лишенным эмоций, - ты просто материализованный кошмар.
Я уронил руку, глухо рассмеявшись, хотя невидимый обруч стянул мне грудь.
- Знаю, - отозвался я. - Приятных сновидений.
Я начал было поворачиваться к двери, но она схватила меня за рукав.
- Подожди!
Я посмотрел на ее руку, пристально глянул в глаза, а затем снова опустил взгляд на руку. Она выпустила рукав.
- Ты же знаешь, что я никогда не говорю правду, - отозвалась она и рассмеялась тихим дробным смехом. - …Я подумала-таки кое о чем, что тебе следует знать об этом путешествии. Здесь находятся Дональд Дос Сантос, и, по-моему, он отправится с вами.
- Дос Сантос? Это просто смешно.
- Он сейчас в библиотеке, с Джорджем и каким-то здоровым арабом.
Я взглянул мимо нее, глядя, как тени, подобно моим мыслям, двигаются по тускло освещенным улицам, темные и неторопливые.
- Здоровым арабом? - переспросил я через некоторое время. - Руки в шрамах? Желтые глаза? И зовут - Хасан?
- Да, совершенно верно. Ты что, его знаешь?
- В прошлом он выполнял для меня кое-какую работу, - признался я, улыбнувшись, хотя у меня и стыла кровь в жилах, потому что я не люблю, когда люди догадываются, о чем я думаю.
- Ты улыбаешься, - заметила она. - О чем ты думаешь?
Она такая.
- О том, что ты воспринимаешь некоторые вещи куда серьезней, чем мне думалось.
- Ерунда. Я часто говорила тебе, что я трусливая лгунья. Фактически соврала всего секунду назад, а говорила только о мелкой стычке в великой войне. И ты прав в том, что я менее несчастлива здесь, чем в любом другом месте на Земле. Поэтому, возможно, тебе удастся поговорить с Джорджем и уломать его согласиться поработать на Тейлере или Бакабе. Сможешь? А?
- Да, - подтвердил я. - Разумеется. Это точно. Только так. После того как ты десять лет пробовала этого добиться. Как поживает нынче его коллекция жуков?
Она в некотором роде улыбнулась.
- Растет, - ответила она. - Прыгает и скачет. Да к тому же жужжит и ползает, и некоторые из этих ползунов радиоактивные. Я ему говорю; "Джордж, почему бы тебе не поразвлечься с другой женщиной, вместо того чтобы проводить все время с этими жуками?". Но он лишь мотает головой, и все его помыслы там - с жуками и работой. Тогда я говорю: "Джордж, в один прекрасный день один из этих уродов укусит тебя и сделает импотентом. Что ты будешь делать тогда?". И тогда он объясняет, что этого никак не может случиться и читает мне лекцию о токсинах насекомых. Возможно, он сам - лишь большой жук, замаскированный под человека. По-моему, он получает определенное сексуальное удовольствие, глядя, как они копошатся в этих банках. Не знаю, что еще…
Тут я отвернулся и посмотрел в зал, потому что ее лицо не было больше ее лицом. Услышав миг спустя ее смех, я повернулся обратно и сжал ей плечо.
- Ладно, теперь я знаю больше, чем знал раньше. Спасибо. Как-нибудь вскоре увидимся.
- Мне ждать?
- Нет. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Конрад.
И я удалился.
* * *
Пересечь комнату - это может быть занятием трудоемким и занимающим немало времени, особенно, если в ней полно людей; если все эти люди вас знают; если все эти люди, которые вас знают, держат бокалы, и если у вас есть хотя бы легкий намек на хромоту.
Так вот: в ней было, они знали, держали и у меня есть. Поэтому…
Обуреваемый не самыми пристойными мыслями, я прокладывал себе дорогу вдоль стены как раз по периферии людского моря, пока не добрался (преодолев к этому времени уже двадцать футов!) до стайки юных дам, которые всегда вьются вокруг одного моего знакомого старого холостяка.
Сейчас холостяк был почти лишен подбородка, имел нитеобразные бескровные губы и находился на полпути к полной плешивости; ехидное же выражение, которое некогда имела плоть, ныне туго обтягивающая череп, давным-давно отступило во тьму его глаз, и в этих глазах светилось, когда они встретились с моими, - улыбка иронического возмущения.
- Фил, - кивнул я, здороваясь. - Не каждый может написать подобную "Маску", особенно пентаметром. Я слышал, будто это искусство вымерло, но теперь я знаю правду.
- Ты все еще жив, - сказал он голосом лет на семьдесят моложе всего остального в нем. - И снова, как обычно, опоздал.
- Униженно раскаиваюсь, - заверил его я. - Но меня задержали на дне рождения одной семилетней дамы, в доме старого друга (что было совершенной правдой, но не имеет никакого отношения к моему рассказу).
- Все твои друзья - старые друзья, не так ли? - спросил он, и это был удар ниже пояса, так как я некогда знал его родителей и во времена, почти забытые ныне, взял их как-то на южную сторону Эрехтейона показать им Портик Дев и продемонстрировать, что лорд Элгин сделал с остальным. Я нес на плечах их ясноглазых детишек, рассказывая им сказки, считавшиеся древними, еще когда строился этот храм.
- …И мне нужна твоя помощь, - добавил я, пропустив мимо ушей его шпильку, осторожно проталкиваясь сквозь мягкое и пикантное женское окружение. - Мне потребуется вся ночь, чтобы пробраться через этот зал туда, где Сэндс устроил с этим веганцем прием при дворе, - простите, мисс! - а у меня времени гораздо меньше - извините, мэм! - Поэтому я хочу, чтобы ты организовал мне "зеленую волну".
- Вы - Номикос! - выдохнула, уставясь на мою щеку, одна красотка. - Я всегда хотела…
Я подхватил ее руку, прижал к губам и, заметив, что щечки у нее засветились розовым, бросил:
- Не судьба, а? - и уронил руку.
- Так как насчет помощи? - напомнил я Граверу. - Переправь меня отсюда туда, в своей наилучшей придворной манере, ведя при этом разговор, который никто не посмеет прервать. Идет? Побежали.
Он резко кивнул.
- Простите меня, леди. Я скоро вернусь.
Мы двинулись через помещение, прокладывая в толпе тропинку. Высоко над нами плавали, вращаясь, люстры, похожие на фасеточные Ледяные спутники. Фелинстра, подобно разумной эоловой арфе, наигрывала, бросая в воздух обрывки мелодий, словно пригоршни разноцветных бусин. Люди гудели и беспорядочно перемещались, будто какие-то диковинные насекомые Джорджа Эммета, и мы, безостановочно шагая, уклонялись от их роев, сами издавая при этом какие-то звуки, должные, по идее, изображать глубокомысленную беседу. Мы, к счастью, ни на кого не наступили.
Ночь стояла теплая. Большинство мужчин носили черные мундиры из легкого, как пух, материала, которые по велению протокола должны были терпеть в подобных случаях сотрудники Управления. Те, кто их не носил, соответственно не принадлежали к числу сотрудников.
Чувствуя себя неуютно, несмотря на легкость, Черные Мундиры держались по стенам, словно притянутые магнитом, составляя гладкий фасад. Первым делом, на них бросался в глаза зелено-серо-голубой знак Земли, дюйма три диаметром, высоко на левой стороне груди, ниже был символ отделения Мундира, а еще ниже - обозначение его звания. На правой же стороне груди крепилась какая-то дурацкая финтифлюшка, которой можно было, при желании, придумать кучу липовых достоинств, - продукт богатого воображения Отдела Символов, Технических Отличий, Личных Образов и Премий (сокращенно - ОСТОЛОП, его первый директор ценил свой пост). После первых десяти минут ношения мундира воротничок имел свойство превращаться в гарроту, по крайней мере мой собственный.
Дамы были одеты, или зачастую раздеты, в наряды самых разнообразных фасонов, обычно что-нибудь яркое или оттеняемое мягкими тонами (если они не относились к сотрудницам - в каковом случае их аккуратно упаковывали в Черные Мундиры с короткими юбками, но все же сносными воротничками).
- Я слышал, Дос Сантос здесь? - небрежно обронил я.
- Так оно и есть.
- Зачем?
- Я действительно не знаю, да и знать не хочу.
- Ай-яй-яй! Что случилось с твоей чудесной политической сознательностью? Отделение Литературной Критики хвалило тебя именно за нее.
- В любом возрасте запах смерти, знаешь ли, расстраивает, все больше и больше с каждым разом, когда встречаешься с ней.
- А Дос Сантос пахнет смертью?
- От него ею так и прет.
- Я слышал, он нанял одного нашего бывшего помощника - времен Мадагаскарского Дела.
Фил чуть склонил голову набок и бросил на меня вопросительный взгляд:
- Сведения доходят до тебя очень быстро. Но, впрочем, ты же друг Эллен. Да, Хасан здесь. Он наверху с Доном.
- Которому он, вероятно, поможет облегчить бремя кармы?
- Как я уже говорил, мне все это действительно неизвестно; да и неинтересно.
- Не хочешь высказать предположение?
- Не особенно.
Мы вступили в часть зала, поросшую тонкими деревцами, и я остановился хватануть рома-с-чем-то со спуск-подноса, что следовал за нами поверху с самого начала нашего путешествия. Не в силах больше вынести его мук, я нажал, наконец, на желудь, висевший на конце его хвоста. Поднос послушно опустился, распахнулся и явил сокровища, сокрытые в его ледяных внутренностях.
- Прекрасно! Тебе поднести рюмочку, Фил?
- Я думал, ты спешишь.
- Спешу, но хочу немного ознакомиться с положением.
- Ну ладно. Мне пополам с кока-колой.
Я, прищурясь, посмотрел на него и передал заказанное, а когда он отвернулся, проследил за направлением его взгляда - в сторону кресел, стоящих в нише, образованной северо-восточным углом зала и массивным корпусом фелинстры. На фелинстре играла старая дама с мечтательными глазами. Управляющий делами Земли, Лорел Сэндс, курил трубку…
Ну, эта трубка - одна из наиболее выдающихся сторон личности Лорела, настоящая трубка фирмы "Меершаум", а в мире их осталось не слишком много. Что же касается всего остального в Лореле, то его природа чем-то сродни этакому антикомпьютеру: ты вводишь в него всякие тщательно собранные факты, цифры и статистические данные, а он переводит их в груду мусора.
Острые темные глаза и неторопливая размеренная манера говорить; цепкий взгляд, нацеленный на собеседника. К жестам прибегает редко, но в этих исключительных случаях они очень обдуманны. Крайне впечатляет, когда он пилит воздух широкой правой ладонью или тычет трубкой в воображаемых дам. Седые виски, и над ними темные волосы. У него широкие скулы, а загар - в тон твидового костюма (он усердно избегает Черных Мундиров), и постоянное стремление выпятить челюсть на дюйм выше и дальше, чем кажется удобным.
Он политический выдвиженец, назначенный Земным правительством на Тейлере, к своей работе относится совершенно серьезно, демонстрируя преданность делу периодическими приступами язвы желудка. Он не самый умный человек на Земле, но он мой босс. А также один из лучших друзей!
Рядом с ним сидел Корт Миштиго. Я почти физически ощущал, как Фил ненавидит его - от голубых пяток шестипалых ног до окрашенной в розовый цвет пряди волос от виска до виска - знака верховной касты. Ненавидит его не столько за то, что он - это он, сколько за то, и в этом я твердо убежден, что в данный момент он оказался единственным доступным родственником - внуком - Татрама Иштиго, который сорок лет назад убедительно продемонстрировал, что величайший из ныне живущих англоязычных писателей - веганец. Старый джентльмен все еще пописывал, и, по-моему, Фил так никогда и не простил его.
Уголком глаза (голубого) я увидел, как Эллен подымается по широкой парадной лестнице на другой стороне зала, а уголком другого глаза (карего) заметил, что Лорел смотрит в мою сторону.
- Я обнаружен и должен теперь пойти засвидетельствовать свое почтение тейлерскому Уильяму Сибруку. Идешь?
- Ну… Ладно, - решил Фил. - Страдания благодетельны для души!
Мы подошли к нише и остановились перед двумя креслами, между музыкой и шумом, там, в эпицентре власти.