- Не знаю, но в деревне твердили и упорно передавали этот вздор из поколения в поколение, что мисс Вайолет… она… родила чудовище. Голова младенца напоминала волчью. Но никаких записей в церковных книгах об этом, разумеется, нет. Мисс Вайолет утопила ребёнка в болоте, но после фермеры говорили, что они часто стали видеть ужасное существо с волчьей мордой и огромными нетопыриными крыльями. Оно вылезало из болотной тины и якобы носилось по замку. Но сам я ничего никогда не видел.
Все молчали.
- После, когда Джошуа был упокоен в склепе, ходили слухи, что гробы двигаются, но склеп редко открывали. Я никогда… - Корбин на миг умолк, потом продолжил, - я никогда не прислушивался к этим разговорам, считал их бабскими сказками да выдумками. Не помню сколько раз то одна, то другая служанка жаловались, что видели какие-то кошмары, призрака с горящими глазами, говорили о привидении, иногда - о чёрном дьяволе, - но я, повторяю, никогда ничего не видел и не очень-то в это верил.
Неожиданно подал голос Чарльз Говард.
- Сьюзен видела его своими глазами. Ещё в Лондоне она рассказывала, что в Блэкмор Холле ночами боится выходить из комнаты, и несколько раз видела заглядывавшее в окно чудовище.
- Мне искренне жаль, если бы я только мог подозревать, что это реальность, я никогда бы не допустил, чтобы Грэхем и Хилтон спустились в склеп. Хоть я и сейчас не понимаю, как эта тварь убила их, точнее, как она могла проникнуть в склеп.
- Дьявол не всемогущ, но его сила безмерна в сравнении с пониманием человеческим, - устало обронил Монтгомери.
Джеймс Гелприн внимательно выслушал повествование Корбина. Рассказ графа весьма дурно подействовал на воспалённые нервы старого герцога. Он решил как можно скорее, сразу после похорон несчастных жертв родового проклятия, уехать из Блэкмор Холла и осведомился у Корбина, не будет ли тот в обиде, если сразу после погребения он уедет?
Корбин развёл руками и покачал головой.
- Ну, что ты, Фрэд, я понимаю. После похорон я тоже собираюсь в Лондон. Я обязан принести соболезнования семьям погибших и извинения, тем более что подобное произошло при моем попустительстве.
Монтгомери кивнул, не слушая вопросов полицейского, что-то уточняющего к Корбина, побрёл к себе.
Мысли его путались. Родителям Господь дал особую духовную власть над детьми за болезни их рождения. Но грешат матери, которые дерзают произносить столь безрассудные проклятия на своих детей. И вдвойне грешат дети, которые вынуждают своих родителей на такие поступки. Кто был истинным виновником этой страшной истории? Конечно же, Джошуа, явный самодур, привыкший к вседозволенности, не умевший отказывать себе в своих самых разнузданных желаниях. Он обесчестил и, конечно же, развратил свою племянницу, услаждая ночами своё распутство, а днём играя роль респектабельно джентльмена. Научил он лицемерию и свою жертву - в противном случае, сестра догадалась бы обо всём гораздо раньше.
Монтгомери поёжился. Здесь, в этих стенах, годами творилось страшное. Кровосмешение - один из потаённых грехов, которые люди редко обсуждают, это отвратительный грех, разрушающий роды и души. Бог определил, чтобы кровные родственники не делили брачное ложе и не производили потомков. Не менее двадцати раз повторяет Писание закон против инцеста. "Никто ни к какой родственнице по плоти не должен приближаться с тем, чтоб открыть наготу. Я Господь" Почему? Потому что "Я - Господь". Другими словами, так должно быть, потому что Он имеет власть так говорить.
Грех - ужасная вещь! Его последствия тянутся годами. Он оставляет раны, которые не заживают. И не только общество наказывало людей, совершавших инцест, но и Бог. В Его глазах это такая мерзость, что Он отказывался давать им потомство, а если давал, то на свет появлялась либо династия уродов, либо семейство выродков. Недаром ведь от связи короля Артура и его сестры Морганы рождается Мордред, будущий убийца самого Артура…
Что почувствовала несчастная Кэролайн Кавендиш, когда узнала, что её дочь, её единственное чадо, растлил тот, кто был ей самым близким по крови, её родной брат? Какая бездна раскрылась перед её ногами? Помутился ли её разум, или она в рассудке выкрикнула слова своего жестокого проклятия? Родительское проклятие, противоречащее Божественной правде, Господь не исполняет, но попускает проклятиям иметь силу, когда его заслужили, если же вины не было, то проклятие возвращается назад - к тому, от кого оно изошло. "Как воробей вспорхнёт, как ласточка улетит, так незаслуженное проклятие не сбудется".
Здесь мать прокляла дочь. Сестра прокляла соблазнителя-брата. Кэролайн Корбин прокляла весь род. Проклятие, исходящее от человека, который прав, имеет немалую силу.
Особенно сильно проклятие вдовы.
Глава 21. Похороны
Всю тяжесть утраты по достоинству могут оценить только те, кто несёт гроб с телом усопшего.
Цаль Меламед
Для двух племянниц графа Блэкмора гробы привезли на следующий день из Харлоу - тяжёлые, помпезные. После новой истерики двух горничных - Энн Браун и Мэри Росс - Корбин согласился дать им расчёт, но отпустить кухарку, миссис Дороти Кросби, пока в замке гости, отказался наотрез. Он кричал, что чёртова тварь, пугавшая её, сдохла, и бояться больше нечего, но упрямая женщина только рыдала и твердила, что весь этот дом проклят, и не будет тут никому покоя. В итоге граф всё же уговорил её остаться в замке до похорон, приказав Ливси и Хиллу по очереди дежурить на кухне с ружьями, и это немного сняло остроту проблемы.
Замок опустел, но стал ещё более неприветливым и мрачным.
Чарльз Говард одевался на похороны в состоянии нервном и раздражённом. Негодяй Марвилл явно обошёл его на повороте. Он же в итоге потерял невесту со стотысячным приданым, но взамен не приобрёл ничего. Леди Хильда после рассказа Корбина пришла в расстройство и не выходила из своих покоев. Никого, кроме хозяина поместья, не принимала.
Эдвард Марвилл тоже нервничал. Уже второй день, как раз со дня смерти мисс Монмаут, герцогиня почти не замечала его, лишь однажды выразив ему скупые слова соболезнования. Эдвард постарался встретиться с компаньонкой леди Хильды, но та только на ломаном английском сказала, что герцогиня собирается вернуться в одно из своих поместий и пригласила туда погостить сэра Джеймса Гелприна и своего крёстного - Генри Корбина, ведь у него траур. Марвилл оторопел. Собирается уезжать?
В день похорон прибыл священник, отец Уильям, гробы установили в домашней церкви Блэкмор Холла, отпевание было совершено под плач кухарки и скорбные вздохи леди Хильды. Корбин стоял, опершись на тяжёлую трость и низко склонив голову. Монтгомери мрачно оглядывал несчастных невест, так и не ставших жёнами. Марвилл, в идеально чёрным фраке, надушенный и расфранчённый, ибо провёл три часа, предшествовавших похоронам, в своей спальне перед зеркалом, метал мрачные взгляды в сторону герцогини. Чарльз Говард, разодетый не менее пышно, то и дело подносил к глазам платок и чуть раскачивался из стороны в сторону, рассчитывая, что леди Хильда отметил его скорбь и обратится к нему со словами сочувствия.
Она не обратилась.
Контрастом убитым горем женихам был сэр Джеймс Гелприн, стоявший слева от алтаря в скромном твидовом пиджаке. Он не скорбел и не изображал скорби, глаза его, бледно-голубые и почти прозрачные, казались сонными и совсем пустыми.
Гробы установили на подводу и по вершине холма довезли до склепа, где их поставили в две боковые ниши. Возле часовни оказались вырыты три ямы. Генри Корбин приказал опустить туда гроб Джошуа Корбина, пятого графа Блэкмора, мисс Вайолет Кавендиш и достопочтенной Кэролайн Кавендиш. Над ними тоже была отслужена заупокойная служба.
В замок все возвратились около двух пополудни.
Корбин ушёл распорядиться об обеде, ибо все порядком проголодались. Джеймс Гелприн заказал баранью ногу. Говард и Марвилл ревниво поглядывая друг на друга, пытались развлечь леди Хильду, но герцогиня была мрачна и неразговорчива. Однако постепенно оттаяла, поинтересовалась, что собираются делать мистер Марвилл и мистер Говард? Они возвращаются в Лондон?
Марвилл ответил, что пока не принял никакого решения, Говард тоже выразил желание ещё некоторое время попользоваться гостеприимством лорда Генри. Вошедший Корбин ничуть не возражал, только выразил надежду, что ему удастся уговорить миссис Кросби остаться.
- Видит Бог, тут за последние пять лет сменилось девять кухарок, но ни одна так великолепно не готовила. Её фаршированную индейку с овощным гарниром, закуску из балыка, салат из креветок и яйца-пашот ни с чем не спутаешь!
Герцогиня поддержала его.
- Признаться, вы правы, Генри, мне понравились у миссис Дороти и "золотая треска", и форель с миндалём, и филе щуки. Йоркширский пудинг, заливной угорь, уэльский ягнёнок, мясо корнуэльского краба, ростбиф - все было прекрасно приготовлено.
Марвилл бесился. Герцогиня вела теперь себя так, точно почти не была с ним знакома. Говард же, заметив, как бесится Марвилл равнодушным обращением леди Хильды, напротив, пришёл в отличное расположение духа.
- Пора переодеваться к обеду, - герцогиня поднялась и выплыла из комнаты.
Ушёл к себе и Генри Корбин. За ним исчез и Джеймс Гелприн. Не желая оставаться наедине с Говардом, Эдвард Марвилл поторопился к себе.
Он влетел в комнату, зажёг лампу и, взглянув в зеркало, нервно потёр лицо. Сначала Марвилл не понял, что случилось, но потом замер. В комнате царила странная тишина, и было слышно, как бьётся об стекло толстая серая муха. Такая же муха сидела на лице Марвилла, где-то около лба. Но постойте… Как же это? Он ощупал лоб. Никакой мухи на его лбу не было.
Однако стоило ему взглянуть в зеркало - пятно на лбу проступало. Эдвард вскочил, схватил лампу и подошёл к зеркалу. Как он и думал, на лбу его ничего не было. Зато на зеркальной поверхности явно проступал кровавый отпечаток когтистой лапы - слишком знакомый по последним дням. Кровь застыла в жилах Марвилла: он точно помнил, что до похорон никакого пятна на зеркале не было, ведь он одевался именно тут.
Что же это значило? Ведь все они полагали, что чёртова тварь-убийца мертва? Как же так? Выходит, их несколько, и одна из них успела уже побывать здесь? Но как, ведь двери он запер?! Впрочем, что стоило этому исчадью ада пробраться в запертый склеп и убить Грэхема и Хилтона? Марвилл попятился к стене и упёрся спиной в дверь. Лихорадочно размышлял. Оставаться в замке было смертельно опасно. К черту эту Хантингтон с её деньгами, - жизнь дороже. Эдвард потной рукой нащупал ручку двери и осторожно приоткрыл её. В гостиной было тихо.
- Джеймс! - крикнул он камердинера.
Через несколько минут, которые показались ему часами, слуга появился.
- Где тебя носит, чёрт возьми? - Марвилл вовсе не ждал ответа на свой риторический вопрос, но его камердинер Дэвис, всегда бывший занудой, педантично ответил, что не смог сразу прийти на зов господина, потому что помогал Мэтью Тейлору - лакею мистера Чарльза Говарда. С его господином было плохо, обморок.
- Что? - Марвилл остановился. - Что ты сказал?
Джеймс Дэвис, вытянувшись почти во фрунт, отрапортовал:
- Мистер Говард, как вошёл к себе, на полу следы увидел волчьи, кровавые, и сильно перепугался. Дурно ему стало. Мэтью растерялся, крикнул меня, мы вместе мистера Говарда на кровать перенесли. Он велел, мистер Говард то есть, саквояж упаковать, сказал, что после обеда уезжает. Не дурак он, мол, ночевать тут.
Марвилл молча выслушал. У него не было ни малейших оснований любить Говарда, но отказать ему в известном, и притом немалом здравомыслии Эдвард не мог. Да, берегись молчащей собаки и тихой воды. Стало быть, Говард почуял великую опасность, раз, ничего не добившись, собрался бежать. Но разве он сам ничего не почувствовал? Так ли уж неправа была Кэтрин, называвшая эту особу ведьмой? Оставаясь здесь и охотясь за деньгами, важно не потерять голову. Умно действовать стократ важнее, чем разумно рассуждать.
- Джеймс, соберите вещи. Мы тоже уезжаем сразу после обеда.
- А не поздно ли, мистер Марвилл?
- Ничуть, мы до темноты доберёмся до Кембриджа.
Слуга согнулся в поклоне.
- Слушаюсь, сэр.
В столовой уже ждали Монтгомери, Джеймс Гелприн, герцогиня Хантингтон и Генри Корбин. Узнав, что и мистер Марвилл, и мистер Говард решили немедленно уехать из замка, старый герцог, баронет, её светлость и его сиятельство удивились. Впрочем, не настолько, чтобы пытаться удерживать гостей.
Корбин заметил, что и сам в ближайшее время собирается в столицу. Герцогиня Хантингтон собиралась провести остаток осени в своём имении в Нортгемптоншире, а в Лондон приехать только зимой, ближе к Рождеству. За столом велась светская беседа о видах на урожай, о количестве бекасов и новом законе о браконьерстве. Говард, не имевший экипажа и приехавший сюда в карете Монтгомери, хотел было попросить хозяина дать ему лошадей до Сохэма, но Эдвард Марвилл, любезно освобождая хозяина от забот, предложил ему место в своей коляске. Говард рассыпался в благодарностях.
Едва подали десерт, два гостя поспешили откланяться.
Вечер оставшиеся гости Корбина скоротали за макао. Но играть было невесело: герцогиня была подавлена, хоть и неизменно выигрывала, Корбин грустно вздыхал, Гелприн не любил играть под интерес и во время игры думал, казалось, о чём-то своём, Монтгомери не шла карта.
Потом старый герцог уединился в своих покоях. Погода была ясная, в небе - ни облачка. От луны в небе остался крохотный огрызок, похожий на кривую иголку. Замок затих, нигде не было слышно ни звука. Тишина сливалась с пением цикад и кузнечиков, с лёгким дуновением прохладного ветерка. Эта тишина была усыпляющей и страшной. Милорд Фредерик с содроганием представил себе внутренность старого склепа, где сегодня покоились те, кто боялись и помыслить о семейной усыпальнице.
Странно, пронеслось в его голове, он-то думал, что сам скоро окажется в таком же гробу, но вот - в гробах лежат Грэхем и Хилтон, которые были вдвое моложе, а в свадебных платьях в склепе спят вечным сном совсем молодые девицы. Воистину неисповедимы пути Господни.
Сидеть в одиночестве было невмоготу, и старик прошёл в Белую гостиную. Он чувствовал себя совсем больным и основательно выбитым из колеи. Подумать только, только две недели назад он приехал в Блэкмор Холл отдохнуть. Кто бы мог подумать, чем всё закончится. Ему, что скрывать, не нравились ни Грэхем, ни Хилтон, но, каковы бы не были из прегрешения, заслужили ли они столь страшную смерть? Племянницы Корбина, несчастные девочки… Их мечта о замужестве была не греховной, хоть выбор обе сделали не лучший, но судьба была так жестока к ним. Да, странны, причудливы и неисповедимы пути Господни.
В Белой гостиной сидел Джеймс Гелприн - и развлекался тем, что играл сам с собой в шахматы. Увидев старого герцога, баронет пожелал ему доброго вечера и передвинул чёрного ферзя на соседнюю клетку. Монтгомери заметил, что все это время, пока все, издёрганные и растерянные, метались по замку, Гелприн проявил редкое спокойствие и присутствие духа. Помнил старый герцог и слова Гелприна после смерти Хилтона и Грэхема.
Монтгомери был рад, что смог увидеться с этим загадочным человеком наедине, и спросил:
- После смерти Перси и Арчибальда, вы сказали, что это ещё не конец. А теперь, ваша милость, это конец?
Гелприн кивнул.
- Да, я думаю, да, однако, моё предупреждение остаётся в силе, ваша светлость.
- Что?
- Я по-прежнему уверен, что глупости нельзя делать бесконечно, что попытка общаться с дьяволом - по сути, торжество безумия над здравым смыслом, и, раз уж вам случилось столкнуться с дьяволом, милорд, вы поступите мудро, избегая бездны.
Монтгомери не сказал в ответ ни слова, но, если раньше он мог проигнорировать слова Гелприна, то теперь понял, что тот знает куда больше, чем говорит. Но почему тогда, зная так много, явно ничего не опасается он сам? А он явно ничего не боится - прогуливается в одиночестве, ест с неизменным аппетитом, удачливо играет. И - смеётся, дерзновенно и беспутно. Почему?
Герцог снова побрёл к себе в спальню, на пороге обернувшись и бросив взгляд на портрет Джошуа Корбина. Тот смотрел с портрета твёрдым и осмысленным взглядом живых карих глаз. И тоже, казалось, смеялся.
Через час в дверях гостиной старого герцога послышались шаги. Вошёл Генри Корбин.
- Ума не приложу, что написать семьям Грэхема и Хилтона, - пожаловался он.
- А там есть, кому писать? - рассеяно спросил милорд Фредерик, - титул и поместье после Грэхема перейдёт к его младшему брату, а Хилтон - единственный сын. Все унаследуют какие-то дальние родственники. Детей ни у кого из них не было. Родителей нет в живых.
Корбин вздохнул.
- Нелепость, просто нелепость.
Монтгомери бросил печальный взгляд на Корбина.
- А ты? Как ты живёшь с таким грузом на сердце?
Корбин пожал плечами.
- Долгое время пытался внушить себе, что этого не может быть. Старался жить по совести, ведь помнишь в Писании сказано, что Господь не накажет сына за вину отца, тем более - прапрадеда. Я верил в это.
- Но разве все те случаи, что происходили в роду, не пугали тебя?
- Я старался думать, что все случайно, многое и в самом деле казалось случайным. Смерть моего отца, ты же знаешь, была естественной. Значит, полагал я, всё это всего-навсего старые легенды.
- И ты подлинно ничего не видел в замке?
Лорд Генри развёл руками.
- Я не мистик и не очень-то верю в дьявола, пойми. Если что-то где то мелькало, я не считал нужным придавать этому какое-то значение, я же не женщина. Не хотелось уподобляться истеричным горничным и перепуганным кухаркам. Я же солдат. - Корбин замялся, но продолжил, - я знаю, Фрэд, такие вещи не утаишь, и я не прошу тебя молчать об увиденном здесь, однако, если можешь, постарайся не сильно распространяться о наших семейных делах. Это просто просьба, просьба другу, ибо у меня нет друга ближе, чем ты.
Монтгомери кивнул.
- Ну, что ты? Я и не собирался ни с кем говорить об этом.
- Придётся, Фрэд, этого всё равно не избежать. Такого не скрыть. Просто я полагаюсь на твою порядочность и скромность.
Старый герцог снова кивнул. Корбин, конечно, был прав, шила в мешке не утаишь. Гибель Хилтона и Грэхема не может не наделать шума в обществе, она, разумеется, будет подробно обсуждаться. Их там хорошо знают и назовут жертвами безрассудства. Наверняка возобладает мнение Марвилла и Говарда - и так ли оно на поверку было глупо?
- Завтра с утра я думаю уехать, ты не возражаешь? - спросил он Корбина.
- Ну, что ты, конечно, нет. Я уговорил кухарку остаться, но, боюсь, это ненадолго. Можешь себе представить, вчера ей снова померещился призрак в прачечной? А уйди она - мои гости останутся голодными. Я провожу герцогиню в её имение и поеду в Лондон.
Тут неожиданно появился Ливси и попросил Корбина срочно прийти на кухню. Тот с досадой хмыкнул, но последовал за Джорджем.
Его трость с тонким золотым кольцом осталась у кресла. Монтгомери взял её, повертел в руках. В ней не было ни зажигалки, ни пистолета. Обычная трость? Старик крутанул металлический наконечник, и трость моментально удлинилась вдвое, и тут же из тонкого штыря появился ещё один. Герцог некоторое время в недоумении смотрел на девятифутовую палку. Что это? Удочка?