Как он может? Как может он привести какую-то женщину в дом Анны? Я встал, посмотрел на себя в зеркало, включил игольчатый душ и сильный массаж. После этого мне полегчало, только в животе как-то странно посасывало. Массажер выколотил из меня всю пыль, обдул ветерком и со вздохом затих. Пока он жужжал, мне все казалось, что я слышу голос Анны, но скорее всего он звучал у меня в голове.
Она говорила: "Расти большой, сынок".
Я оделся и вышел из спальни.
Отец уродовался над обедом – в буквальном смысле слова. Он умудрился прижечь большой палец в печке – только не спрашивайте меня как. Все, что он наготовил, кроме салата, пришлось вышвырнуть вон. Я вытащил продукты и молча принялся за стряпню. Отец тоже не говорил ни слова. Стол я накрыл на троих. Джордж наконец раскрыл рот:
– Поставь, пожалуйста, еще прибор, Билл. Видишь ли, у Молли есть дочь. Я выронил вилку.
– Молли? Ты имеешь в виду миссис Кеньон?
– Да, а разве я тебе не сказал? Ах да, ты же не захотел слушать. Старая знакомая, значит.
Она работала у отца чертежницей. Дочку ее я тоже видал – двенадцатилетняя пигалица. То, что невестой отца оказалась миссис Кеньон, меня совсем доконало. Почему-то мне показалось это верхом неприличия. Черт, эта лицемерка ведь была на похоронах Анны и даже имела наглость поплакать!
То-то она так суетилась вокруг меня, когда я заходил к отцу в контору. Небось давно уже положила глаз на Джорджа.
Я ничего не сказал. Что тут скажешь?
Когда они пришли, я вежливо поздоровался и слинял на кухню под предлогом готовки. Странный это был обед. Отец и миссис Кеньон разговаривали друг с другом, я что-то отвечал, когда ко мне обращались. И толком ничего не слышал. Меня заклинило на мысли – как он мог это сделать? Пигалица пару раз попыталась ко мне привязаться, но я быстро поставил ее на место. После обеда отец предложил всем вместе сходить в кино. Они ушли, а я отговорился необходимостью собрать вещи.
Голова у меня трещала от мыслей, но с какой стороны я ни пытался посмотреть на это дело, лучше оно не становилось.
Сначала я решил, что не поеду на Ганимед, если они тоже туда намылились. Отцу придется заплатить за билет, но я заработаю и верну ему деньги – от них мне ничего не нужно!
А потом меня вдруг осенило, почему отец решился на женитьбу. И от сердца чуть-чуть отлегло. Но не совсем. Больно уж высока цена.
Отец вернулся поздно и без гостей. Постучал ко мне, открыл дверь, вошел в комнату.
– Ну, сынок?
– Что "ну"?
– Билл, я понимаю, что ты ошарашен, но ты привыкнешь.
Я рассмеялся, хотя мне было совсем не до смеха. "Привыкнешь"! Может, он и забыл об Анне, но я-то не забуду. Никогда.
– А пока, – продолжал отец, – я прошу об одном: веди себя прилично. Надеюсь, ты понимаешь, что вел себя по-хамски, только что в лицо им не плевал?
– По-хамски? – изумился я. – Я же приготовил им обед! Я был с ними вежлив.
– Да, вежлив. Как судья, объявляющий приговор. И не менее дружелюбен. Надо было наподдать тебе слегка, чтобы вспомнил, как себя ведут порядочные люди.
Думаю, на моем лице было написано, насколько я с ним не согласен.
– Ладно, что было, то прошло, – сказал Джордж. – Забудем. Поверь мне, Билл, со временем ты поймешь, что я правильно решил. А пока я прощу – веди себя по-человечески. Я же не призываю тебя бросаться к ним на шею, просто будь приветливым и дружелюбным, то есть будь самим собой. Ты постараешься, да?
– Попробую. Отец, а почему ты решил преподнести мне это сюрпризом?
– Я был не прав, – смутился он. – Наверное, мне хотелось избежать неприятных сцен: я знал, что ты заклеймишь меня как предателя.
– Но я бы смог понять, если бы ты объяснил. Я знаю, почему ты решил жениться…
– Вот как?
– Мне сразу надо было сообразить, когда ты упомянул об условиях в брошюре. Ты женишься, чтобы мы могли улететь на Ганимед…
– Что?!
Я растерялся.
– Но… это так, верно? Ты же сам говорил. Ты сказал…
– Я не говорил тебе ничего подобного! – Отец замолчал, набрал в грудь воздуха и тихо продолжил: – Билл, наверное, у тебя могло сложиться такое впечатление… Хотя это не делает мне чести. А теперь запомни раз и навсегда: мы с Молли решили пожениться вовсе не затем, чтобы эмигрировать. Мы эмигрируем, потому что решили пожениться. Может, ты еще слишком мал, чтобы понять, но я люблю Молли, а Молли любит меня. Если бы я захотел остаться здесь, она осталась бы со мной. Но поскольку я хочу уехать, она едет тоже. Она достаточно умна и понимает, что мне необходимо окончательно оторваться от прошлого. Тебе все ясно?
Я сказал, что вроде все.
– Тогда спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Он повернулся, и тут я не выдержал.
– Джордж!
Он остановился.
– Ты больше не любишь Анну, да? – крикнул я. Отец побелел. Шагнул ко мне, остановился.
– Билл, – тихо сказал он. – Вот уже несколько лет я ни разу не поднял на тебя руку. И сейчас впервые мне захотелось влепить тебе оплеуху.
Мне показалось, что он так и сделает. Я стоял и думал: если он до меня дотронется, он будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но отец вышел из комнаты и закрыл дверь.
Я опять принял душ, просто так, и улегся спать. Около часа я ворочался, вспоминая, как отец чуть не ударил меня, и отчаянно призывая Анну, чтобы она подсказала, что же мне делать. Потом врубил светомузыку и смотрел на огни, пока не заснул.
За завтраком мы не разговаривали, да и не ели почти. Наконец отец сказал:
– Билл, я хочу попросить у тебя прощения за вчерашнее. Ты не сделал ничего такого, что могло бы оправдать мое поведение, я не имел права так разговаривать с тобой.
– Ничего, все нормально, – ответил я и добавил: – Боюсь, я тоже наговорил лишнего.
– Что наговорил – это полбеды. Хуже то, что ты мог так подумать. Билл, я всегда любил Анну и сейчас люблю ее не меньше, чем прежде.
– Но ты сказал… – Я запнулся. – Нет, до меня, видно, не доходит…
– Что ж, это более чем естественно. – Джордж поднялся из-за стола. – Билл, церемония назначена на три часа. Ты сможешь одеться и быть готовым где-то к двум?
Я замешкался.
– Нет, Джордж, вряд ли. У меня уйма дел.
Он ничем не выдал своих эмоций.
– Понимаю, – сказал он бесстрастно и вышел. Через пару минут отец уехал из дома. Еще через несколько минут я позвонил к нему в контору. Автоответчик промурлыкал: "Хотите оставить сообщение?" Я не хотел. Я решил, что Джордж заедет до трех домой, и вырядился в свой парадный костюм. Даже помазался отцовским кремом для бритья.
Он не приехал. Я без конца названивал в контору, но в ответ слышал неизменное: "Хотите оставить сообщение?" Тогда, стиснув зубы, я набрал номер миссис Кеньон.
Никто не взял трубку. Там тоже никого не было. Время медленно, но неумолимо ползло вперед, а я ничего не мог поделать. Наконец пробило три. Отец где-то сейчас вступал в законный брак, но я не знал где. В полчетвертого я вышел из дома и отправился в кино.
Вернувшись домой, я заметил, что на автоответчике горит красная лампочка. Нажал на клавишу и услышал отцовский голос: "Билл, я пытался связаться с тобой, но тебя не было дома, а ждать я не мог. Мы с Молли уезжаем в короткое путешествие. Если понадобится, звони в Чикаго до востребования – мы будем где-то в Канаде. Вернемся в четверг вечером. До свидания". Запись закончилась.
В четверг вечером! А старт в пятницу утром.
Глава 3.
Космический корабль "Бифрост"
Отец позвонил мне от миссис Кеньон – то есть от Молли – в четверг вечером. Мы оба разговаривали вежливо, но натянуто. Да, сказал я, у меня все готово, надеюсь, они хорошо провели время. Да, сказал он, неплохо, а теперь они ждут меня у Молли, чтобы завтра с утра всем вместе тронуться в путь. Я ответил, что, к сожалению, не знал о его планах, а потому купил себе билет до Мохавского космопорта и забронировал номер в отеле "Ланкастер". Как же быть?
Отец задумался, потом заметил:
– Похоже, ты стал совсем самостоятельным, Билл.
– А как же!
– Хорошо. Тогда встретимся в порту. Хочешь поговорить с Молли?
– Нет-нет, просто передай ей привет от меня.
– Благодарю, непременно передам. – И он повесил трубку.
Я побрел в спальню, взял рюкзак – пятьдесят семь и пятьдесят девять десятых фунта. Не прибавишь даже лягушачью икринку. Комната была совсем голой: единственное, что в ней осталось, это моя скаутская форма. Взять ее с собой я не мог, а выбросить не хватало духа.
Я понес было форму к мусоросжигателю, но по дороге передумал. Когда нас взвешивали, я набрал сто тридцать один и две десятых фунта вместе с одеждой.
Но в последние дни у меня появились проблемы с аппетитом. Я встал на весы – сто двадцать девять и восемь десятых. Схватил скаутскую форму и взвесился с ней – сто тридцать два с половиной.
Уильям, сказал я себе, никакого ужина, завтра утром никакого завтрака и ни капли воды. Свернул форму и взял ее с собой.
В квартире не осталось ничего, кроме моего несъеденного ужина в холодильнике – приятный сюрприз для новых жильцов. Я вырубил все электроприборы, кроме холодильника, и запер за собой дверь. Странное было ощущение: сколько себя помню, мы всю жизнь прожили здесь – Анна, Джордж и я.
Я спустился в подземку, пересек город и пересел на линию, ведущую в Мохаве. Через двадцать минут я был уже в отеле "Ланкастер" в Мохавской пустыне. Номер, забронированный мною, оказался койкой в бильярдной комнате. Пришлось спуститься к портье выяснять отношения.
Я сунул ему под нос карточку, в которой черным по белому было написано, что мне оставлена комната. Он взглянул на карточку и заявил:
– Молодой человек, вы когда-нибудь пробовали разместить в отеле шесть тысяч человек одновременно?
Я признался, что не пробовал.
– Тогда радуйтесь, что вам досталась койка. В вашей комнате поселилась семья с девятью детьми.
Я повернулся и пошел восвояси.
Отель очень напоминал дурдом. Даже если бы я не дал себе торжественного обещания не ужинать, мне это все равно не грозило. К столовой невозможно было подобраться ближе чем на двадцать ярдов. Под ногами путалась малышня, сновавшая туда-сюда и оравшая во все горло. В холле на полу сидели семьи эмигрантов. Я поглядел на них и подумал: интересно, из какой помойки их всех выгребли?
В конце концов я улегся на свою коечку – и тут меня начал донимать голод. Стоила ли форма, которая мне явно не пригодится, таких жертв – это вопрос на засыпку.
Если бы у меня была с собой продовольственная книжка, я, наверное, встал бы в очередь в столовую. Но мы с отцом уже сдали книжки. Правда, у меня осталось немного денег. Можно было поискать какого-нибудь свободного торговца; говорят, они обычно так и роятся возле отелей. Но отец считает, что "свободный торговец" – неправильное название. На самом деле они просто спекулянты, а у спекулянтов порядочные люди никогда ничего не покупают. Да и как их искать, этих торговцев, кто бы подсказал.
Я встал, выпил воды, снова лег и заставил себя расслабиться. В конце концов мне все же удалось заснуть. Снился мне клубничный торт со взбитыми сливками – я имею в виду, настоящими, из-под коровы.
Проснулся я зверски голодным, но тут же вспомнил, что сегодня мой последний день на Земле. Возбуждение от этой мысли приглушило голод. Я встал, надел скаутскую форму, а поверх нее – космический костюм.
Я думал, что мы сразу отправимся на борт. Но не тут-то было. Сначала нам велели собраться под навесом, натянутым перед отелем, неподалеку от контрольно-пропускного пункта. Кондиционеров там, естественно, не было, но, поскольку стояло раннее утро, пустыня еще не обдавала жаром. Я отыскал букву "Л" и уселся под ней на рюкзак. Ни отца, ни его семьи не видать. Похоже, придется мне лететь на Ганимед строго самостоятельно. Ну и ладно.
За воротами, милях в пяти от навеса, на взлетном поле виднелись корабли – "Дедал" и "Икар", снятые специально по такому случаю с обычного рейса "Земля – Луна", а также "Бифрост" – старая челночная ракета. Насколько мне известно, она весь свой век летала одним маршрутом – до космической станции Супер-Нью-Йорк.
Мне хотелось попасть на "Бифрост", хотя ракета и уступала в размерах "Дедалу" с "Икаром". Но я помню, как впервые в жизни наблюдал старт космического корабля – и это был "Бифрост".
Рядом со мной побросало свой багаж какое-то семейство. Мамаша взглянула вдаль и осведомилась:
– Джозеф, который из них "Мейфлауэр"?
Супруг попытался объяснить ей, что к чему, но так и не смог рассеять ее недоверие. Я чуть не лопнул, стараясь удержаться от смеха. Нет, вы только подумайте: эта недотепа полна решимости покорить Ганимед и в то же время понятия не имеет, что корабль, на котором ее туда доставят, построен в космосе и нигде не может приземлиться?
Толпа эмигрантов и провожающих все прибывала, но отец не объявлялся. Кто-то окликнул меня, я обернулся и увидел Дака Миллера.
– Чао, Билл, – сказал он. – Я уж боялся, что не успею.
– Привет, Дак. Как видишь, я еще здесь.
– Я звонил тебе вчера вечером, но по телефону сказали: "Абонент выбыл". Так что я слинял с уроков и рванул прямо сюда.
– Ну, Дак, не стоило…
– Но мне хотелось отдать тебе это. Он протянул мне коробку шоколадных конфет весом не меньше фунта. Я потерял дар речи. Потом поблагодарил его и сказал:
– Дак, я очень тронут, честное слово. Но мне придется вернуть тебе коробку.
– Почему?
– Вес. То есть масса. Мне нельзя прибавить ни унции.
– Ты можешь нести ее в руках.
– Не поможет. Они считают общий вес.
Он переварил информацию и заявил:
– Тогда давай откроем ее.
– Конечно.
Я вскрыл коробку и предложил ему конфету. Глаза мои приклеились к шоколаду, а желудок просто взвыл, умоляя о пище. В жизни не чувствовал себя таким голодным. Я сдался и съел конфетку, решив, что все равно вспотею и потеряю в весе. Стало припекать, а на мне была скаутская форма и поверх нее космический костюм – самая та экипировочка для пустыни Мохаве в разгар июня.
Естественно, после конфеты безумно захотелось пить. Стоит раз поддаться искушению – и ты увяз.
Я отошел к фонтанчику и глотнул чуток. Потом вернулся к Даку, протянул ему коробку и велел на первом же скаутском собрании съесть ее с ребятами за мое здоровье. Дак пообещал, что так и сделает, И добавил:
– Знаешь, Билл, мне бы хотелось уехать с тобой. Честное слово.
Я сказал, что был бы рад, только не понимаю, с чего он вдруг так круто переменил свое мнение? Дак смутился, но тут показался мистер Кински, а за ним – отец, Молли с пигалицей и сестра Молли миссис ван Метр. Все стали жать друг другу руки, миссис ван Метр разрыдалась, а пигалица привязалась ко мне с вопросами – почему это у меня костюм такой, будто надутый, да почему это пот с меня градом льет?
Джордж наблюдал за моей реакцией, но тут выкрикнули наши имена, и мы двинулись к пропускному пункту.
Сначала взвесили Джорджа, Молли и Пегги, потом пришла моя очередь. Багаж у меня был тютелька в тютельку, и я шагнул на весы. Ну надо же – сто тридцать один и одна десятая фунта! Вполне мог съесть еще конфетку.
– В норме! – сказал таможенник, поднял на меня глаза и удивился: – Что ты напялил на себя, сынок?
Закатанный левый рукав скаутской формы предательски вылез из-под короткого рукава космического костюма, сияя нашивками, словно сигнальными огнями. Я ничего не ответил. Таможенник пощупал валики у меня на руках и заявил:
– Парень, ты что, в арктическую экспедицию собрался? Неудивительно, что ты весь мокрый. А известно тебе, что ничего лишнего на себя надевать не положено?
К нам подошел отец, спросил, в чем дело. Я молчал, ощущая, как уши наливаются жаром. Таможенник тем временем провел переговоры со своим помощником, потом позвонил куда-то и наконец объявил:
– Все нормально. Охота париться в этой чертовой коже – валяй, дело твое. Следующий!
Я потрусил вперед, чувствуя себя последним идиотом. Мы зашли в здание космопорта, взобрались наверх по пандусу. Слава Богу, здесь было прохладно. Через пару минут мы очутились в помещении для посадки, прямо под кораблем. Им оказался "Бифрост". Из-под земли высунулся посадочный лифт, остановился у пассажирской платформы, и мы всем скопом втиснулись в него. Организовано все было четко. Багаж у нас отобрали в помещении для посадки, а пассажиров распределили по весовым категориям, так что нас с отцом опять разделили. Меня поместили на верхней палубе, сразу за рубкой управления. Я нашел свое место, кресло 14-Д, и отправился поглазеть в иллюминатор на "Дедал" с "Икаром".
Проворная маленькая стюардесса, ростом чуть выше кузнечика, проверила пассажиров по списку и предложила сделать укол от космической болезни. Я поблагодарил и отказался.
– Приходилось уже бывать в космосе? – спросила она.
Я признался, что нет, не приходилось.
– Тогда лучше сделайте укол.
Я сказал, что привык к полетам – я, как-никак, пилот; тошнить меня не будет. Правда, я умолчал о том, что летал только на вертолетах. Стюардесса пожала плечами и пошла дальше.
– "Дедал" к взлету готов! – объявил динамик.
Я прильнул к иллюминатору, чтобы не пропустить старт.
"Дедал" стоял где-то в четверти мили от нас и немного повыше. Красивый, четкий силуэт, блестящий в лучах восходящего солнца. За кораблем, направо, в конце поля на блокпосте зажегся зеленый свет.
Корабль чуть-чуть накренился к югу, буквально на несколько градусов. Снизу вырвалось пламя, сначала оранжевое, потом ослепительно белое. Разлилось по полю, и его тут же поглотили вентиляционные отверстия. "Дедал" оторвался от земли.
Мгновение он висел в воздухе – видно было, как колеблются очертания холмов в струях, вырывающихся из дюз, – а потом исчез.
Именно так – исчез. Вспорхнул, как испуганная птица, прочертил в небе белую полоску и скрылся из виду, хотя рев его двигателей все еще был слышен у нас на палубе.
В ушах у меня звенело. За спиной раздался чей-то голос:
– Но я же не позавтракала! Капитану придется подождать. Скажи ему, Джозеф!
Старая знакомая! Та самая недотепа, которая не знала, что "Мейфлауэр" не приземляется на планетах. Муженек попытался ее урезонить, но где там! Она воззвала к стюардессе.
– Но, мадам, – услышал я голос стюардессы, – капитан не может сейчас разговаривать с вами. Он готовится к старту.
Это не возымело никакого действия. В конце концов стюардессе пришлось торжественно пообещать, что завтрак будет подан сразу после старта. Я навострил уши: надо мне тоже сделать заказ.
Через двадцать минут стартовал "Икар", а потом опять врубился динамик:
– Внимание! Всем занять свои места, приготовиться к старту! Я вернулся к креслу, стюардесса проверила, все ли пристегнулись, предупредила, чтобы без разрешения никто не расстегивал ремни, и ушла на нижнюю палубу.