- Вы пришли проверить аппаратуру, Анохин, натяжение экрана и регулятор звука? Все это уже сделано.
- А что такое топология? - спросил я.
Глаза без стеклышек испепелить меня не успели: помешали участники будущего совещания - они явно не собирались опаздывать. Кворум собрался за четверть часа. Преамбулы не было. Только председательствующий спросил у Зернова, будет ли какое-нибудь вступительное слово. "Зачем?" - спросил тот в ответ. Тогда погас свет, и в голубом небе Антарктики на экране начал набухать малиновый колокол.
На этот раз я мог не комментировать фильма: за меня говорил диктор. Да и в отличие от просмотра в Мирном, проходившего в напряженном молчании, этот напоминал собрание добрых друзей у телевизора. Реплики, если можно допустить такое сравнение, наступали на пятки диктору, чаще веселые, иногда понятные только посвященным в тайны командующих здесь наук, иногда колючие, как выпады фехтовальщиков, а порой такие же, как в любом "клубе веселых и находчивых". Кое-что запомнилось. Когда малиновый цветок проглотил моего двойника вместе со снегоходом, чей-то веселый басок воскликнул:
- Кто считает человека венцом мироздания, поднимите руки!
Послышался смех. Тот же голос продолжил:
- Учтите нечто бесспорное: никакая моделирующая система не может создать модель структуры более сложной, чем она сама.
Когда край цветка, загибаясь, запенился, я услышал:
- Жидкая пена, да? А какие компоненты? Газ? Жидкость? Пенообразующее вещество?
- Вы так уверены, что это пена?
- Ни в чем я не уверен.
- Может быть, это плазма при низких температурах?
- Плазма - газ. Что же ее удерживает?
- А магнитная ловушка. Магнитное поле создает нужные стенки.
- Нонсенс, коллега. Почему разрозненный, эфемерный газ не распадается, не рассеивается под давлением этого поля? Оно же не бессиловое, в том смысле, что не стремится изменить форму.
- А как, по-вашему, создают магнитные поля облака межзвездного газа?
Еще один голос из темноты вмешался в спор:
- Давление поля изменчиво. Отсюда изменчивость формы.
- Допустим, формы. А цвет?
Я пожалел, что не захватил с собой магнитофона. Впрочем, на несколько минут зал умолк: на экране другой цветок-гигант заглатывал самолет, а лиловая змея-щупальце - бесчувственную модель Мартина. Оно еще пульсировало над снегом, как из темноты снова спросили:
- Вопрос к авторам плазменной гипотезы. Значит, по-вашему, и самолет и человек просто сгорели в газовой струе, в магнитной "бутылке"?
Впереди опять засмеялись. Я еще раз пожалел о магнитофоне: началась перестрелка.
- Мистика какая-то. Невероятно.
- Чтобы признать возможность невероятного, мистики не требуется. Достаточно математики.
- Парадокс. Ваш?
- Фриша. Только математик здесь действительно нужнее вас, физиков. Больше сделает.
- Интересно, что же он сделает?
- Ему проб не нужно. Снимков побольше. А что он увидит? Геометрические фигуры, как угодно деформируемые, без разрывов и складок. Задачки по курсу топологии.
- А кто, простите, решит задачку о составе этой розовой биомассы?
- Вы считаете ее массой?
- По этим цветным картиночкам я не могу считать ее мыслящим организмом.
- Обработка информации очевидна.
- Обработка информации еще не синоним мышления.
Обмен репликами продолжался и дальше. Особенно взбудоражила зал ледяная симфония - облака-пилы и гигантские бруски льда в голубом небе.
- Как они вытягиваются! Из трехметрового облака километровый блин.
- Не блин, а нож.
- Непонятно.
- Почему? Один только грамм вещества в коллоидальном диспергированном состоянии обладает огромной поверхностью.
- Значит, все-таки вещество?
- Трудно сказать определенно. Какие у нас данные? Что они говорят об этой биосистеме? Как она реагирует на воздействие внешней среды? Только полем? И чем регулируется?
- А вы добавьте еще: откуда она берет энергию? В каких аккумуляторах ее хранит? Какие трансформаторы обеспечивают ее превращения?
- Вы другое добавьте…
Но никто уже ничего не добавил: кончился фильм, вспыхнул свет, и все замолчали, словно вместе со светом напомнила о себе привычная осторожность в суждениях. Председательствующий, академик Осовец, тотчас же уловил ее.
- Здесь не симпозиум, товарищи, и не академическое собрание, - спокойно напомнил он, - мы все, здесь присутствующие, представляем особый комитет, созданный по решению правительства со следующими целями: определить природу розовых "облаков", цель их прибытия на Землю, агрессивность или дружественность их намерений и войти с ними в контакт, если они являются разумными, мыслящими существами. Однако увиденное еще не позволяет нам прийти к каким-то определенным выводам или решениям.
- Почему? - перебил из зала чей-то уже знакомый басок. - А фильм? Первый вывод: превосходный научный фильм. Бесценный материал для начала работы. И первое решение: широко показать его повсюду, и у нас, и на Западе.
Каюсь, очень приятно было все это выслушать. Столь же приятным был и ответ председателя:
- Так же оценили фильм и в правительстве. И аналогичное решение уже принято. А коллега Анохин включен в состав рабочей группы нашего комитета. И все же, - продолжал академик, - фильм еще не отвечает на многие интересующие нас вопросы: откуда, из какого уголка Вселенной прибыли к нам эти гости, какие формы жизни - едва ли белковые - они представляют, какова их физико-химическая структура и являются ли они живыми, разумными существами или биороботами с определенной программой действий. Можно задать еще много вопросов, на которые мы не получим ответа. По крайней мере, сейчас. Но кое-что предположить все-таки можно, какие-то рабочие гипотезы можно обосновать и выступить с ними в печати. И не только в научной. Во всех странах мира люди хотят услышать о розовых "облаках" не болтовню кликуш и гадалок, а серьезную научную информацию, хотя бы в пределах того, что нам уже известно и что мы можем предположить. Можно, например, рассказать о возможностях и проектах контактов, об изменениях земного климата, связанных с исчезновением ледяных массивов, а главное, противопоставить отдельным мнениям об агрессивной сущности этой пока еще неизвестной нам цивилизации факты и доказательства ее лояльности по отношению к человечеству.
- Кстати, в дополнение к уже высказывавшимся в печати объяснениям, проговорил, воспользовавшись паузой, сидевший рядом с Зерновым ученый, можно добавить еще одно. Наличие дейтерия в обыкновенной воде незначительно, но лед и талая вода содержат еще меньший процент его, то есть более биологически активны. Известно также, что под действием магнитного поля вода меняет свои основные физико-химические свойства. А ведь земные ледники - это вода, уже обработанная магнитным полем Земли. Кто знает, может быть, это и прольет какой-то свет на цели пришельцев.
- Признаться, меня больше интересует их другая цель, хотя я и гляциолог, - вмешался Зернов. - Зачем они моделируют все, что им приглянулось, понятно: образцы пригодились бы им для изучения земной жизни. Но зачем они их разрушают?
- Рискну ответить. - Осовец оглядел аудиторию; как лектор, получивший записку, он отвечал не только Зернову. - Допустим, что уносят они с собой не модель, а только запись ее структуры. И для такой записи, скажем, требуется разрушить или, вернее, разобрать ее по частям до молекулярного, а может быть, и атомного уровня. Причинять ущерб людям, уничтожать их самих или созданные ими объекты они не хотят. Отсюда синтезация и после опробования последовательное уничтожение модели.
- Значит, не агрессоры, а друзья? - спросил кто-то.
- Думаю, так, - осторожно ответил академик. - Поживем - увидим.
Вопросов было много, одни я не понял, другие забыл. Запомнился единственный вопрос Ирины, обращенный к Зернову:
- Вы сказали, профессор, что они моделируют все, что им приглянулось. А где же у них глаза? Как они видят?
Ответил ей не Зернов, а сидевший с ним физик.
- Глаза не обязательны, - пояснил он. - Любой объект они могут воспроизвести фотопутем. Создать, допустим, светочувствительную поверхность так же, как они создают любое поле, и сфокусировать на ней свет, отраженный от объекта. Вот и все. Конечно, это только одно из возможных предположений. Можно предположить и акустическую "настройку" подобного типа, и аналогичную "настройку" на запахи.
- Убежден, что они все видят, слышат и чуют лучше нас, - произнес с какой-то странной торжественностью Зернов.
На этот раз в зале не засмеялся ни один человек. Реплика Зернова как бы подвела итог увиденному и услышанному, как бы раскрывала перед ними всю значительность того, что им предстояло продумать и осознать.
Глава 12
ПИСЬМО МАРТИНА
После Толькиного ухода я долго стоял у окна, не отрывая глаз от заснеженной асфальтовой дорожки, соединявшей мой подъезд с воротами на улице. Я надеялся, что придет Ирина. Теоретически она могла бы прийти, не из сердобольности, конечно, а просто потому, что иначе она не могла ни сообщить мне новости, ни передать поручения: телефона у меня не было. А нас связывали новые деловые отношения: она была секретарем особого комитета, а я его референтом со многими обязанностями - от пресс-атташе до киномеханика. Кроме того, нам предстояла совместная командировка в Париж на международный форум ученых, посвященный волновавшему весь мир и все еще непостижимому феномену розовых "облаков". Возглавлял делегацию академик Осовец, я и Зернов ехали в качестве очевидцев, а Ира - в более скромной, но уж наверняка более важной роли секретаря-переводчицы, знавшей не менее шести языков. Кроме того, в состав делегации был включен Роговин, физик с мировым именем, обладатель того насмешливого баска, который запомнился мне еще на просмотре фильма в затемненном конференц-зале. Командировка была уже подготовлена, необходимые документы получены, до отъезда оставались считанные дни, и нужно было о многом договориться, тем более что Зернов уехал в Ленинград попрощаться с семьей и должен был вернуться со дня на день…
Но, честно говоря, мне совсем не потому хотелось увидеть Ирину: я просто соскучился по ней за эту неделю невольного заточения, даже по ее насмешкам соскучился, даже по дымчатым прямоугольным стеклышкам, отнимавшим у нее какую-то долю обаяния и женственности. Меня уже нескрываемо тянуло к ней - дружба не дружба и даже не влюбленность, а то смутное и неуловимое, что подчас неудержимо влечет к человеку и вдруг исчезает в его присутствии. "Тебе нравится она?" - спрашивал я себя. "Очень". - "Влюблен?" - "Не знаю". Иногда мне с ней трудно, иногда она меня просто злит. Где-то симпатия вдруг перерастает в недовольство, и хочется говорить колкости. Может быть, потому, что мы с ней очень разные, и тогда эта разность заостряется вдруг как бритва. Тогда, по ее уничтожающей оценке, мое образование - это компот из Кафки, Хемингуэя и Брэдбери, а по моей ответной реплике, ее - это вермишель из "Техники молодежи" за позапрошлый год. Иногда мне хочется сравнить ее с сушеной воблой и лапутянским ученым, а в ответ она снисходительно относит меня к племени ивановых-седьмых и присыпкиных. И все же мы в чем-то сходимся. Тогда нам обоим интересно и весело.
Эта странная и забавная дружба началась сразу же по окончании памятного просмотра в Академии наук. Я долго сидел в углу, пока не разошлись доктора и кандидаты наук и не потухла люстра, упаковал бобины и коробки, сложил все в свою спортивную сумку и опять сел.
Ирина молча смотрела на меня сквозь дымчатые стеклышки.
- А вы не двойник? - вдруг спросила она.
- Двойник, - согласился я. - Как это вы догадались?
- По действиям нормального человека. Такой человек, не отягченный высшим образованием, смылся бы, не дожидаясь конца совещания. А вы сидите, слушаете, топчетесь и не уходите.
- Изучаю земную жизнь, - сказал я важно. - Мы, двойники, - системы самопрограммирующиеся, меняем программу на ходу, в зависимости от предмета, достойного изучения.
- И этот предмет я?
- Вы потрясающе догадливы.
- Считайте сеанс оконченным. Изучили.
- Изучил. Теперь закажу вашу модель с некоторыми коррективами.
- Без очков?
- Не только. Без многознайства и жреческого величия. Обыкновенную девушку с вашим умом и внешностью, которая любила бы ходить в кино и гулять по улицам.
Я вскинул на плечо сумку с бобинами и пошел к выходу.
- Я тоже люблю ходить в кино и гулять по улицам, - сказала она вслед.
И я вернулся. А через день пришел сюда к началу работы, побритый и выхоленный, как дипломатический атташе. Она что-то печатала на машинке. Я поздоровался с ней и сел за ее письменный стол.
- Вы зачем? - спросила она.
- На работу.
- Вас еще не откомандировали в наше распоряжение.
- Откомандируют.
- Нужно пройти отдел кадров…
- Отдел кадров для меня - это нуль-проход, - отмахнулся я. Интересуюсь позавчерашними стенограммами.
- Для чего? Все равно не поймете.
- В частности, решением совещания, - продолжал я, величественно не обращая внимания на ее выпады, - поскольку, мне известно, намечены четыре экспедиции: в Арктику, на Кавказ, в Гренландию и в Гималаи.
- Пять, - поправила она. - Пятая на ледник Федченко.
- Я бы выбрал Гренландию, - как бы между прочим заметил я.
Она засмеялась, словно имела дело с участником школьного шахматного кружка, предложившим сыграть матч с Петросяном. Я даже растерялся.
- А куда же?
- Никуда.
Я не понял.
- Почему? В каждой же экспедиции требуется кинооператор.
- Придется вас огорчить, Юрочка: не потребуется. Поедут научные сотрудники и лаборанты специальных институтов. НИКФИ, например. И не смотрите на меня добрыми бараньими глазами. Учтите, я не говорю: глупыми. Я просто спрашиваю: вы умеете работать с интроскопом? Нет. Умеете снимать за "стеной непрозрачности", скажем, в инфракрасных лучах? Нет. Умеете превращать невидимое в видимое с помощью электронно-акустического преобразователя? Тоже нет. Я это читаю на вашем идеально побритом лице. Так что зря брились.
- Ну а простая съемка? - все еще не понимал я. - Обыкновенный фильмус вульгарис?
- Обыкновенный фильмус вульгарис можно снять любительской камерой. Теперь это все делают. Важнее получить изображение в непрозрачных средах, за внешним покровом облака. Что, например, происходит с двойником в малиновой трубке?
Я молчал. Для обыкновенного оператора это было дифференциальное исчисление.
- Вот так, Юрочка, - опять засмеялась она. - Ничего вы не можете. И по методу Кирлиан не можете?
Я даже не слыхал о таком методе.
- А он, между прочим, позволяет отличить живое от неживого.
- Я и простым глазом отличу.
Но она уже вошла в роль лектора.
- На снимке живая ткань получается в окружении призрачного сияния разряды токов высокой частоты. Чем интенсивнее жизнедеятельность, тем ярче ореол.
- Голому ежу ясно, что это живая ткань, - разозлился я и встал. - Не беспокойтесь об отделе кадров. Мне там делать нечего. Здесь тоже.
Она рассмеялась на этот раз совсем по-другому: весело и добродушно.
- Сядьте, Юрочка, и утешьтесь: мы поедем с вами вместе.
- Куда? - Я еще не остыл от обиды. - В Малаховку?
- Нет, в Париж.
Я так и не понял эту чертовку, пока она не показала мне решение о нашей командировке на парижский конгресс. А сейчас я ждал эту чертовку, как ангела, топтался у окна и грыз спички от нетерпения. И конечно, пропустил, когда отошел к столу за сигаретами. Она позвонила, когда я уже раздумывал о будущем разрыве дипломатических отношений.
- Господи! - воскликнул я. - Наконец-то!
Она бросила плащ мне на руки и протанцевала в комнату.
- Ты стал верующим?
- С этой минуты. Поверил в ангела, приносящего милость неба. Не томи когда?
- Послезавтра. Зернов возвращается завтра, а наутро уже вылетаем. Билеты заказаны. Кстати, почему мы на "ты"?
- Инстинктивно. Но не это тебя волнует.
Она задумалась.
- Верно, не это. "Они" уже в Арктике, понимаешь? Вчера у нас в комитете был Щетинников, капитан только что вернувшегося в Архангельск ледокола "Добрыня". Он говорит, что все Карское море и океан к северу от Земли Франца-Иосифа уже свободны от льдов. А из Пулкова сообщили, что над Северным полюсом по нескольку раз в день выходят на орбиту ледяные спутники.
- А комитет съемку отменил, - пожалел я. - Сейчас снимать бы и снимать.
- Уже снимают любители. Скоро пленку пачками будем получать. Не это важно.
- А что важно?
- Контакт.
Я свистнул.
- Не свисти. Попытки контакта уже предприняты, хотя, кажется, без успеха. Но английские и голландские ученые предлагают свою программу контактов - все материалы у Осовца. Кроме того, на конгрессе придется иметь дело с группой Томпсона. Американская делегация фактически раскололась, большинство Томпсона не поддерживает, но кое-кто с ним блокируется. Не очень прочно, но в Париже они бой дать могут. А ты спрашиваешь, что важно. Погоди. - Она со смехом вырвала у меня свой плащ и вытащила из кармана объемистый пакет, оклеенный иностранными марками. - О самом важном забыла: тебе письмо из Америки. Приобретаешь мировую известность.
- От Мартина, - сказал я, взглянув на адрес.
Он был написан, мягко говоря, своеобразно:
"Юри Анохину. Первому наблюдателю феномена розовых "облаков". Комитет борьбы с пришельцами из космоса. Москва. СССР".
- "Комитет борьбы"… - засмеялась Ирина. - Вот тебе и программа контакта. Томпсоновец.
- Сейчас прочтем.