- Стрелы для арбалетов, - ответила она, становясь рядом с ним. - Вы обещали их для нас изготовить. Мне надо знать, когда вы начнете. Маргерефе они понадобятся, когда придет время осенней инспекции. И в большом количестве. Хорошо бы по максимуму пополнить наш арсенал.
- Я приступил бы прямо сегодня, но, боюсь, Радальф не даст мне железа, - произнес с легким неудовольствием Сент-Герман. (Кузнец и впрямь всеми способами пытался застопорить дело, ни от кого не скрывая, что не питает доверия к чужаку.) - Я владею секретом изготовления стрел, с высокой точностью поражающих цели, но смогу отковать их лишь при условии, что железо будет хорошим.
- Я поговорю с Радальфом. Приступайте к работе, - с этими словами Ранегунда быстро поцеловала его в краешек губ и выскользнула за дверь.
Сент-Герман, погруженный в свои размышления, отошел к атанору и равнодушно посмотрел на корзину с заплесневелыми хлебными корками. Тем к утру предстояло превратиться в лекарство огромной целительной силы, но ему было сейчас не до них. Положение Ранегунды - вот что заботило его больше всего, и чем дальше, тем пуще. Разбойники и датчане наглеют день ото дня и, судя по всему, деятельно готовятся к серьезному наскоку на крепость. Смирятся ли ее защитники с тем, что в час решительного сражения ими будет командовать женщина, или откажутся ей подчиняться? И, взбунтовавшись, будут ли они драться с противником, или сдадут Лиосан без борьбы?
В башне послышались звуки шагов - женщины поднимались в швейную мастерскую.
- Беренгар собирается остаться здесь на зиму, если ты его не прогонишь, - сказала Сигарда и звонко расхохоталась.
- Он, - добавила Геновефа, - весьма уверен в себе.
Пентакоста весело рассмеялась.
- У него есть на то основания. Пранц Балдуин по званию выше, чем мой отец.
- Так вот в чем дело! Тебя манит знатность, - язвительно заметила какая-то женщина.
- Только не говори, что ты не дала бы такому властителю, как Пранц Балдуин, - отрезала Пентакоста. - Мой отец уж на что безрассуден, а и то в этом случае не вступился бы за меня. Или за любую из моих милых сестричек.
Женщины дружно расхохотались. Звонкий хохот, отражаясь от каменных стен, многократно усилился и заглушил конец разговора. Впрочем, работницы уже вошли в швейную, и на лестнице воцарилась недолгая тишина, нарушил которую капитан Амальрик.
- Они не столько ткут и шьют, сколько сплетничают, - сказал он, сходя на площадку и обращаясь к прикрывавшему дверь Сент-Герману. - Иногда заворачивают такое, что диву даешься. А незамужние стараются пуще других.
- Вот как? - Сент-Герман покачал головой и уже собирался вернуться в лабораторию, как вдруг сообразил, что с ним вряд ли заговорили со скуки. - Не зайдете ли ко мне, капитан? - спросил он дружелюбно. - Я угощу вас сыром. Думаю, после длительного ночного дежурства вам не вредно съесть ломтик-другой?
Сыр и еще кое-какие продукты ему приносили по распоряжению Ранегунды, чтобы у жителей крепости не возникало излишнего интереса к тому, чем питается и без того весьма странный чужак.
- Сыр - это лакомство, - улыбнулся в ответ Амальрик. - Я попрошу Герента подняться к огню, а потом с удовольствием загляну к вам.
- Чем сделаете мне честь, - откликнулся Сент-Герман. Он поклонился и закрыл дверь, ловя краем уха отголоски женского смеха.
Капитан Амальрик не заставил себя долго ждать. Войдя, он первым делом снял кожаный нагрудник и шлем, потом смущенно поправил пояс.
- Я весьма благодарен вам за приглашение, граф.
Граф? Сент-Герман мгновенно насторожился.
- Вы второе лицо Лиосана, - учтиво ответствовал он. - Любому любезно общество столь важной персоны.
Капитан пожал плечами.
- В больших городах это, возможно, и так, но в нашей глуши… Людям тут не до светских любезностей, им хватает насущных забот. Кстати, и у меня к вам имеется дельце.
- И какое же? - поинтересовался с деланным равнодушием Сент-Герман.
- Я нуждаюсь в совете. - Капитан повертел головой и сел на ближайший сундук. - Вы иноземец и, следовательно, герефе не враг.
- Нет, разумеется, - сказал Сент-Герман, подбираясь.
- А есть и враги, - резко сказал Амальрик, кивая в сторону швейной. - Какие ждут только случая расправиться с ней, обернув дело так, что и брат помочь ей не сможет.
- Вы думаете? - спросил Сент-Герман, подвигая к гостю тарелочку с сыром.
Тот взял светло-желтый ломтик и понюхал его.
- Отменный сыр, - похвалил он. - Высочайшего качества. Уверен, его делала жена Йенса. Она у нас держит лучших коз и овец.
- Да, - подтвердил Сент-Герман. - Угощайтесь.
- А что же вы сами? - спросил капитан.
- Я уже завтракал, а вы голодны. Угощайтесь, сделайте одолжение.
Сент-Герман передал гостю тарелку и отступил на шаг, чтобы тот поел без помех.
- С вашей стороны это очень любезно, - сказал наконец капитан и сосредоточенно облизал пальцы. - Мне не с кем поговорить, а сама Ранегунда просто-напросто запретила к себе подходить. Да… Запретила - и точка.
- О чем это вы? - довольно невежливо спросил Сент-Герман, видя, что гость тянет время.
Амальрик спрятал глаза.
- О Пентакосте, естественно.
- Вот оно что, - был ответ.
- Да, - подтвердил капитан. - Именно в ней вся загвоздка. - Он пожевал губами и заговорил, сначала нехотя, но потом все более и более оживляясь: - Я увидел ее. Ночью. За пределами крепости. И пошел за ней. И дошел до пещеры. Той, что считается обиталищем старых богов. Она была там и просила смерти для многих. А также высказывала желания, о которых замужние женщины не должны бы и помышлять.
Сент-Герман слушал его с совершенно непроницаемым лицом.
- Кто-нибудь знает об этом?
- О чем? О ее тайных желаниях?
- Нет. О том, что она поклоняется прежним богам?
- Да. Все женщины, полагаю, - сказал капитан. - Но они помалкивают, потому что боятся: считают, что Пентакоста может наказать их за болтливость, что она способна навлечь зло как на них, так и на их мужей и детей. - Он неуклюже перекрестился.
- Герефа входит в число посвященных? - быстро спросил Сент-Герман.
- В том-то и дело, что нет, - заявил капитан. - Иначе тут уже заварилась бы каша. Она бы сочла своим долгом сообщить о том брату Эрхбогу и Гизельберту, а те, без сомнения, потребовали бы для отступницы кары. Например, повелели бы утопить Пентакосту или разделаться с ней еще как-нибудь, чему, несомненно, воспротивился бы маргерефа, а это…
Амальрик раздраженно поморщился и в знак своей полной беспомощности взмахнул рукой.
- Сложная ситуация, - осторожно заметил Сент-Герман.
- И похоже, безвыходная, - откликнулся Амальрик. - Мне совершенно не с кем ее обсудить. Без опасения, что обо всем тут же проведает наш полоумный монах, который только и ждет, на кого бы обрушить свой праведный гнев.
- Он служит Христу, - заметил вскользь Сент-Герман. - Не хотите ли взять еще сыра?
- Благодарю покорно, я сыт, - покачал головой капитан и, помолчав, добавил с кривой усмешкой: - Христу велит молиться король наш Оттон, однако…
- Однако крепость Лиосан слишком удалена от столицы, - договорил за него Сент-Герман.
- Стало быть, вы все понимаете. - Капитан Амальрик подался вперед. - Король далеко, однако нам запрещают наведываться в Ольденбург, что скверно: ведь власть может перемениться. Нам нет резона отворачиваться от старых богов, они и так сейчас очень сердиты. О том говорят все приметы, все знаки.
- Приметы, знаки… - задумчиво повторил Сент-Герман. - Не могли бы вы рассказать о них поподробнее?
- Их великое множество, - уклончиво ответил капитан Амальрик. - И подчас их смысл не могут постичь даже очень мудрые люди.
- Понимаю, - кивнул Сент-Герман. - И все же?
- Мы здесь предоставлены сами себе. Король и его приближенные не сумеют вовремя прийти к нам на выручку, даже если очень этого захотят. И поэтому мы, чтобы выжить, должны опираться на то, что у нас под рукой, то есть на предостережения и приметы.
- Это мне тоже понятно, - вновь кивнул Сент-Герман, испытывая нечто среднее между сочувствием и отчаянием.
- С тех пор как герефа Гизельберт обратился к Христу, дурные предвестия участились. Старые боги весьма недовольны тем, что их отвергли. И дают нам о том знать. Например, этим летом воронья вокруг больше, чем журавлей. Мы все это видим, но молчим, страшась порицания со стороны брата Эрхбога.
- Вороны - птицы старых богов? - с сомнением в голосе произнес Сент-Герман.
- Да, это правда. Монахи говорят: журавли - посланцы Девы Марии, но многие из наших считают, что им покровительствует… кто-то другой. - Капитан Амальрик, смешавшись, осекся.
- Быть может, прежняя богиня весны? Или плодородия? - с невинным видом предположил Сент-Герман, словно бы не заметив заминки.
- Возможно, возможно. - Капитан Амальрик поспешно кивнул. - Но то, что их мало, недобрый знак, чьими бы вестниками они ни являлись.
Сент-Герман поднял бровь.
- Почему?
- Вороны сулят смерть, журавли - жизнь. Когда их больше, люди ликуют, - пояснил капитан с таким видом, словно то, о чем он говорил, должно было быть очевидным любому мало-мальски разумному человеку, начиная с шестилетнего возраста.
- А если больше ворон, все трепещут? - спросил Сент-Герман.
- Но не тогда, когда рядом брат Эрхбог, - сухо сказал капитан Амальрик. - Хотя и он иной раз поглядывает на небо, надеясь, как он говорит, узреть сияние славы Господней.
- Но вы не убеждены, что дело именно в этом? - уточнил Сент-Герман. - Почему же?
- Потому что он крестится всякий раз, когда воронье устремляется ввысь. Он утверждает, что это души умерших, направленные в ад, но, по-моему, он просто страшится их, как и мы, по той же причине. - Капитан Амальрик повел плечом в сторону узенького оконца, выходящего к побережью. - Он месяцами не спускается к морю. Говорит, что это опасно. А я полагаю, что эта опасность исходит из грота, в котором лежат амулеты, посвященные старым богам.
- Весьма вероятно. - Сент-Герман начал уставать от никчемности разговора. - Еще я думаю, что грот этот ему нужен. Для того чтобы держать в вечном страхе тех, кто не торопится окончательно вверить себя заботам Христа. Чтобы они постоянно боялись возмездия за свои нечестивые, с его точки зрения, поступки.
Капитан Амальрик с изумлением воззрился на собеседника и какое-то время молчал. Потом встал с сундука и задумчиво проговорил:
- Герефа утверждала, что вы проницательны и умны, но я, признаюсь, не очень ей верил. Людям, попавшим в незнакомую обстановку, свойственно путаться и делать неверные выводы. Но вы из другого теста, не так ли?
- Я иноземец, - спокойно произнес Сент-Герман.
- Осторожный и наблюдательный. - Амальрик усмехнулся. - Когда я говорил о Пентакосте, вы совершенно не удивились. Означает ли это, что вы знали, чем она занимается?
Сент-Герман ответил полуулыбкой и с притворной беспечностью заявил:
- Нет ничего удивительного в том, что взбалмошная и непокорствующая особа решилась на еще большую дерзость. Если бы вы сообщили, что видели, как она выходит из комнаты Беренгара, я тоже не был бы удивлен.
- От нее можно ждать вещей и похлеще, - с внезапным смятением в голосе сказал гость. - Она не хочет здесь оставаться и, чтобы наконец выбраться, способна выкинуть фортель, грозящий гибелью многим из нас. - Он снова бросил взгляд на оконце. - В лесах орудуют шайки преступников, и почти все они тоже поклоняются старым богам. Пентакоста вполне может с ними договориться. - Главное было сказано, и капитан облегченно выпустил воздух из легких. - Она не решится на сговор с датчанами: те слишком алчны, чтобы упустить добычу, за которую можно потребовать выкуп. Но разбойникам хватит и того, что есть в крепости. Если им укажут лазейку, они отпустят ее…
- А она знает эту лазейку, раз ею пользуется, - закончил его мысль Сент-Герман.
- Вот-вот, - кивнул капитан Амальрик и просверлил собеседника испытующим взглядом. - Что вы думаете по этому поводу?
- От всей души хотел бы сказать, что считаю ваши опасения необоснованными, - раздумчиво произнес Сент-Герман. - Но не могу.
- Стало быть, вам это тоже внушает тревогу? - уточнил Амальрик.
- Да, - подтвердил Сент-Герман.
Капитан кивнул дважды, затем добавил:
- Не знаю, что чего хуже. С одной стороны разбойники, с другой… - Он умолк.
- Брат Эрхбог?
- Да. И брат Гизельберт. И… сама Пентакоста. - Капитан ткнул пальцем в потолок. - Та, что сейчас спокойно посмеивается, сидя с подружками в швейной. Я помню, как вел себя Гизельберт, когда она впервые у нас появилась. Ему нужно было забыть Изельду, и он надеялся сделать это, наслаждаясь обществом красавицы из Лоррарии. Но из затеи ничего не вышло. Он прибегал к любым средствам, какие были в его власти, чтобы привязать Пентакосту к себе, но чем больше старался, тем громче она смеялась над ним. Она перестала над ним издеваться, лишь когда он обратился к Христу. Он не станет ее защищать. Случись что, Пентакосту казнят.
Сент-Герман сдвинул брови.
- Но на этом, как я понимаю, дело не кончится? Да?
- Да. На нас ополчится ее отец… Хуже того, думаю, сам король станет мстить за дочь герцога Пола. Ему ведь нужны союзники в спорной и непокорной Лоррарии. Несомненно нужны. Исполнителем воли нашего сюзерена будет, конечно же, маргерефа. - Капитан Амальрик заходил по лаборатории, потирая лицо. - Сам я не обнажу меч против представителя короля. И ни один наш солдат не осмелится на подобный поступок. Герефе одной придется отвечать за смерть Пентакосты, а герцог Пол не успокоится, пока ее не убьет.
- Если Пентакосту признают виновной, не все ли ему будет равно? - спросил Сент-Герман, заранее зная, что ему скажут.
- Она его дочь, а он могущественный властитель. Оставят Пентакосту в живых или нет, наша крепость обречена. Кто - герцог Пол и кто такая герефа? Ее притянут к ответу. - Капитан Амальрик замолчал. Лицо его сделалось недвижным, как маска. - И Ранегунда поплатится головой за эту тварь, за лоррарскую шлюху. И все потому, что та много знатнее, чем она.
- Это… ужасно, - пробормотал Сент-Герман потрясенно.
В лаборатории воцарилась мертвая тишина, потом ее нарушило отдаленное женское пение.
Капитан Амальрик вновь ткнул пальцем в потолок.
- Она очаровывает наших дур точно так же, как их муженьков. И абсолютно убеждена в собственной неуязвимости.
Отклик был мрачен:
- Похоже.
* * *
Письмо бременского торгового посредника Карала к королю Оттону. Доставлено из Люнебурга в Гослар вооруженным гонцом.
"Могущественнейший из повелителей мира! Спешу рассказать тебе, что случилось со мной и с моим семейством, после того как мадьяры, приспешники дьявола, опустошили наш город.
Сегодня двадцатый день августа 938 года Господня. Мы подошли к небольшой деревеньке под Люнебургом, но обнаружили, что нас не примут и там. Они-де дали уже приют двум сотням беженцев, и у них теперь нет ни места, ни пищи. А ведь Бремен покинули четыре тысячи человек, предполагавших, что земляки гостеприимно распахнут перед ними двери в благодарность за сдачу нашего города, ибо враги удовлетворились добычей и далее не пошли. Но на деле все обернулось иначе. Нас всюду встречают как варваров или прокаженных, не слушают, гонят прочь. Голодные и оборванные, мы все сейчас оказались на грани безумия, порой впадая в отчаяние, едва ли не столь же глубокое, как при виде дымящихся руин наших домов.
Возможно, ваш маргерефа разыщет некоего брата Каправича и воздаст по заслугам этому вероломному и жестокому негодяю. Он к нам подбился две недели назад и, обещая всем радушный прием в стенах недалеко отстоящей от дороги обители, завел нас в лес, где его мерзостные сообщники учинили над нами расправу и забрали себе то немногое, что нам удалось спасти от мадьяр. Они были безжалостны, словно волки, а брат Каправич оказался самым злобным из всех. Он самолично изнасиловал более дюжины наших женщин, а когда одна чем-то не угодила ему, перерезал ей горло и после стал сетовать, что перепачкал рясу в крови. Надругались над всеми, даже над старой Клотильдой, хотя той за сорок! Это ли не самый разнузданный, никого не щадящий разврат? Гнусная банда потешилась вволю, отняв у нас все: пищу, одежду, монеты и целомудрие. А затем эти люди указали нам на дорогу и дубинками и мечами прогнали всех, кроме пятерых рослых юношей: их не тронули, намереваясь продать в рабство датчанам.
Теперь мы находимся на грани жизни и смерти. У нас ничего не осталось, совсем ничего. Трое уже умерли от истощения, на очереди еще несколько человек, а местные жители выставили охрану возле своих коровников и жилищ. Они, правда, вынесли нам мешок недозрелого сыра и ведро хлебных корок, но этого слишком мало, чтобы продлить наши дни. Умоляю вас, как могущественного властителя, призванного защищать всех германцев, обратить на нас, сирых, свой взгляд. Дороги из Бремена завалены мертвецами. Не допустите, чтобы, и мы вошли в их число. Несомненно, в этой стране должно найтись хоть какое-то место, где обездоленных не встречают бранью и градом камней, а дают им возможность честным трудом заработать себе и на кров, и на пищу.
Один здешний крестьянин, впрочем, все же проникся к нам жалостью и соблаговолил снабдить меня писчим пером и клочком пергамента, дабы я смог написать это письмо, и даже взял на себя труд вручить его верному человеку для скорейшей доставки в королевскую канцелярию. Очень надеюсь, что так все и будет, а пока пребываю в глубоком унынии.
Говорят, к северу отсюда есть какой-то зажиточный монастырь. До него день-два пути, и мы решили направить стопы свои в его сторону. Мы надеемся упросить монахов дать приют хотя бы самым слабым из нас, а также двум девочкам и младенцу, в которых каким-то чудом все еще теплится жизнь. Если им предоставят прибежище, я вознесу славу Христу. Если нет - стану молить Господа нашего ниспослать нам скорейшую гибель. Отец мой, много лет как ослепший, уже просит бросить его, чтобы сберечь силы, тем, кто моложе. Я пристыдил старика, но устыдился и сам, ибо едва не поддался соблазну.
В прошлом, если вы помните, я регулярно поставлял вам отчеты о купечестве Бремена и особенно о тех сделках, что касались датчан. Если служба моя была вам хоть чем-то полезной, умоляю, сделайте что-нибудь, дабы спасти мою семью и тех, кто примкнул к ней, иначе все мы иссохнем окончательно и кости наши не удостоятся даже погребения в земле. Да будет ваш ответ скорым, благочестивый король, а милость - щедрой. В час величайшей нужды нам в земной юдоли остается уповать лишь на вас.
Клянусь, когда из Германии изгонят мадьяр, те из нас, что останутся к тому времени живы, употребят все свои силы на служение вам, чем, несомненно, явится восстановление нашего города в его прежнем великолепии. Для нас нет цели достойнее, король Оттон, и мы будем неустанно молиться за вас, пока Христос Непорочный не призовет нас к молчанию.