XIII
Неизвестно, видел Галеоне бога или не видел, но он, конечно, был не обычной собакой. Почти с человеческой степенностью обходил он дома, заглядывал во дворы, лавки, кухни и стоял, бывало, неподвижно целую минуту, наблюдая за людьми. Потом тихо исчезал.
Что таилось там, за этой парой добрых и грустных глаз? Вполне возможно, что через них в собачью душу проник образ всевышнего. Какой след он оставил там? И вот дрожащие руки стали тянуться к псу с кусками пирога и куриными крылышками. Галеоне, уже пресыщенный, смотрел человеку прямо в глаза, словно пытаясь угадать его мысли. И человек, не выдержав этого взгляда, уходил из комнаты.
Бродячим и назойливым собакам в Тисе доставались лишь пинки и побои. С этим такого никто бы себе не позволил.
Постепенно все стали чувствовать себя участниками своеобразного заговора, но вслух об этом говорить не осмеливались. Старые друзья заглядывали в глаза друг другу, тщетно стараясь прочесть в них молчаливое признание, и каждый при этом надеялся распознать сообщника. Но кто отважился бы заговорить первым? Один лишь неустрашимый Лучони без смущения касался щекотливой темы.
"Глядите-ка, глядите, вот она, наша славная псина, видевшая бога!" - нахально возвещал он, заметив Галеоне. И, ухмыляясь, многозначительно поглядывал на присутствующих. Но остальные чаще всего делали вид, будто намеков его не понимают, с недоумением спрашивали, что именно он имеет в виду, и, снисходительно покачивая головой, говорили: "Да что за чепуха! Смешно даже. Бабские предрассудки" Промолчать или, еще того хуже, поддержать шуточки старшего мастера - значило скомпрометировать себя. И потому разговор пресекали какой-нибудь глупой шуткой. Только у кавалера Бернардиса всегда был готов один ответ: "Да при чем здесь собака отшельника? Говорю вам, это местная тварь. Она уже не первый год шатается по Тису, чуть не каждый день я вижу, как она вертится у пекарни!"
XIV
Однажды, спустившись в погреб, чтобы проделать свою обычную махинацию с хлебом для бедняков, Дефенденте снял решетку с окошка и приготовился открыть дверцу в корзине. Снаружи, со двора, до него доносились крики нищих и голоса жены и подмастерья, пытавшихся их утихомирить.
Привычным жестом Сапори потянул задвижку, дверца открылась, и хлебцы посыпались в мешок. В этот самый момент краем глаза он заметил в темном подвале что-то черное и резко обернулся. Это была собака.
Стоя на пороге, Галеоне с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. В полутьме глаза собаки горели фосфорическим светом. Сапори окаменел.
"Галеоне, Галеоне, - залепетал он фальшиво и заискивающе, - ах ты, хорошая собака… На вот, возьми!" И бросил ему хлебец. Но пес даже не взглянул на подачку. Словно с него было достаточно увиденного, он медленно повернулся и пошел к лестнице.
Пекарь, оставшись один, разразился страшными проклятиями.
XV
Собака видела бога, знала его запах. Кому ведомо, какие тайны она постигла? И люди смотрели друг на друга, словно желая найти подтверждение своим мыслям, но все помалкивали. Кто-то, уже собравшись наконец открыть рот, вдруг задумывался: "А что, если это просто моя фантазия? Что, если другим такое и в голову не приходит?" И снова делал вид, будто ничего не замечает.
Галеоне совсем уже по-свойски забегал то туда, то сюда, заглядывал в остерии и хлева. Бывало, его вовсе и не ждали, а он тут как тут, стоит себе неподвижно где-нибудь в уголке, приглядывается, принюхивается. И даже по ночам, когда все другие собаки спят, на фоне какой-нибудь белой стены можно было вдруг увидеть его силуэт, движущийся характерной для пса ленивой рысцой, слегка враскачку. Где же его дом? Где конура?
Люди не чувствовали себя укрытыми от посторонних глаз даже за запертыми на засов дверями своего дома'. Они постоянно прислушивались: вот шорох, зашелестели цветы, трава, вот мягкие и осторожные шаги по камням мостовой, далекий лай. Бу-ббу-ббу… - так лает только Галеоне. Вроде бы и не яростный лай, не резкий, но разносится он по всему городку. "Ладно, чего там! Может, я и сам просчитался", - смягчается маклер, только что жестоко ссорившийся с женой из-за двух сольдо. "Так и быть, на этот раз я тебя прощаю, но смотри, если это повторится, ты у меня вылетишь отсюда", - говорит Фриджимелика своему рабочему, вдруг раздумав его увольнять. "А вообще она очень-очень милая женщина…" - неожиданно и в полном противоречии с только что сказанным заключает синьора Биранце, вместе с учительницей перемывающая косточки жене синдика. Бу-ббу-ббу - лает бродячая собака. Вполне возможно, что лает она на другую собаку или на тень, на бабочку, на луну, но ведь не исключено, что есть у нее и иная, более обоснованная причина для лая; может, стены, дороги, поля не мешают ей видеть людскую подлость. Заслышав этот хрипловатый лай, пьянчуги, которых выставили из остерии, стараются держаться прямее.
Вот Галеоне неожиданно появляется в каморке, где бухгалтер Федеричи строчит анонимное письмо, в котором сообщает своему хозяину - владельцу кондитерской, что счетовод Росси водится с подрывными элементами. "Что это ты там пишешь, бухгалтер?" - такой вопрос чудится ему в кротких собачьих глазах. Федеричи сдержанно указывает псу на дверь: "Ну-ка, приятель, пошел отсюда, пошел!" - не осмеливаясь произнести вслух рвущиеся из души ругательства. Потом он прикладывает ухо к двери, желая удостовериться, что собака уже ушла, и на всякий случай бросает свое письмо в огонь.
Глубокой ночью кто-то совершенно случайно оказывается у деревянной лестницы, ведущей в квартирку бесстыжей красавицы Флоры. Ступеньки поскрипывают под ногами отца пятерых детей садовника Гуидо. Но вот в темноте блеснула пара глаз. "Черт побери, я же не туда попал! - восклицает Гуидо громко, чтобы его слышала собака, и кажется, будто он искренне огорчен этим недоразумением. - В такой темноте легко ошибиться… Это же вовсе не дом нотариуса!" - говорит он и стремительно скатывается вниз.
Знакомый негромкий лай и мягкое, словно бы укоризненное ворчание раздаются в тот самый момент, когда Пинин и Джонфа, проникшие под покровом ночи на склад, собираются утащить оттуда два велосипеда. "Эй, кажется, кто-то идет", - шепчет Пинин, явно кривя душой. "Мне тоже показалось, - отвечает Джонфа. - Лучше давай смоемся". И они выскальзывают на улицу, так ничего и не взяв.
А иногда Галеоне издает протяжный, похожий на стон звук как раз возле дома пекаря и в тот самый момент, когда Дефенденте, заперев за собой двери на два оборота, спускается в подвал, чтобы во время утренней раздачи отсыпать из корзины хлеб, предназначенный для бедняков. Пекарь даже зубами скрипит: как это он пронюхал, проклятый пес? И пытается сделать вид, будто ничего не случилось. Но тут его начинают одолевать тревожные мысли: а что, если Галеоне как-нибудь выдаст его? Прощай тогда все наследство. Свернув мешок и сунув его под мышку, Дефенденте возвращается в пекарню.
Сколько будет продолжаться это преследование? Неужели собака так и не покинет городок? И вообще, сколько она еще проживет на свете? Может, есть все же способ избавиться от нее?
XVI
Как бы там ни было, а люди после сотен лет нерадивости снова стали посещать приходскую церковь. По воскресеньям во время мессы встречались старые приятельницы. У каждой было заготовлено объяснение: "Знаете, что я вам скажу? По такому холоду единственное место, где можно отогреться, - это церковь. Стены у нее толстые, этим все и объясняется… Они отдают тепло, которое накопилось в них за лето!" - говорила одна. Другая замечала: "Что за славный человек здешний настоятель дон Табиа!.. Обещал дать мне семян японской традесканции, знаете, такой красивой, желтой?.. Что поделаешь!.. Если я не буду хоть иногда наведываться в церковь, он сделает вид, что забыл о своем обещании…" А третья оправдывалась: "Понимаете, синьора Эрминиа, я хочу сделать кружевное покрывало, как вон то, что на алтаре Святого Сердца. Не могу же я унести его домой, чтобы снять узор. Вот и приходится заглядывать сюда и запоминать… А он не такой уж простой!"
Каждая слушала с улыбкой объяснения приятельниц, а сама заботилась лишь о том, чтобы ее собственный предлог выглядел достаточно убедительным. Но вот раздавался чей-то шепот: "Дон Табиа на нас смотрит!" - и все, как школьницы, утыкались носами в свои молитвенники.
Ни одна не приходила без благовидного предлога. Синьора Эрмелинда, например, могла доверить обучение своей дочки, которая обожает музыку, только соборному органисту и теперь вот ходит в церковь, чтобы слушать свою дочку, когда хор поет Magnificat. Прачка устраивала в церкви свидания с матерью, которую зять не желал видеть в своем доме. Даже жена доктора, проходя несколько минут тому назад по площади, оступилась и подвернула ногу. Пришлось зайти посидеть здесь немножко, пока боль в ноге не успокоится.
В глубине боковых приделов, рядом с седыми от пыли исповедальнями, там, где тени погуще, подпирали стены несколько мужчин. Дон Табиа, стоя на кафедре, удивленно озирался и с трудом подыскивал нужные слова.
Галеоне между тем лежал, растянувшись на солнышке, у входа; казалось, он наслаждается заслуженным покоем. Когда после мессы народ выходил из церкви, он, не двигаясь с места, украдкой на всех поглядывал. Женщины, выскользнув за дверь, расходились в разные стороны. Ни одна не удостаивала его даже взглядом, но до тех пор, пока они не сворачивали за угол, каждой казалось, что спину ей буравят два железных острия.
XVII
Завидев тень какой-нибудь собаки, пусть даже отдаленно напоминавшей Галеоне, люди вздрагивали. Жизнь превратилась в муку. Где бы ни собиралось хоть несколько человек - на рынке ли, на улицах ли в часы вечерней прогулки, - это четвероногое было тут как тут; казалось, его забавляет полнейшее безразличие к нему тех, кто наедине, тайком, говорит ему самые ласковые слова, угощает пирожками, сластями. "Да, где они, добрые старые времена!" - стали часто восклицать теперь жители городка - просто так, безотносительно, не уточняя, что именно они имеют в виду; и нет человека, который мгновенно не догадался бы, о чем идет речь. Под "добрыми временами" они, конечно же, подразумевают времена, когда каждый мог обделывать свои грязные делишки, без зазрения совести бегать к девкам в деревню, красть, что плохо лежит, а по воскресеньям валяться в постели чуть не до полудня. Лавочники стали заворачивать покупку в тонкую бумагу и отвешивать все точно; хозяйки больше не бьют служанок; Кармине Эспозито, тот, что держит тотализатор, уже упаковал свои пожитки - решил перебраться в большой город; бригадир карабинеров Венарьелло целый день, вытянув ноги, загорает на скамье перед участком, просто помирая от скуки и не понимая, куда подевались все воры и почему теперь не услышишь смачных ругательств, от которых на душе становилось веселее. Теперь если кто сквернословит, то только в чистом поле и с оглядкой, лишь удостоверившись, что за изгородью не прячется какая-нибудь собака.
Но кто рискнет высказать свое неудовольствие? У кого достанет смелости надавать Галеоне пинков или скормить ему котлету с мышьяком, о чем втайне мечтает каждый? Не приходится уповать и на провидение: логика подсказывает, что святое провидение должно быть на стороне Галеоне. Остается возлагать все надежды на случай. Такой, например, как эта грозовая ночь, когда небо раскалывается от грома и молний и кажется, что наступил конец света. Но у пекаря Дефенденте Сапори слух как у зайца, и раскаты грома не мешают ему расслышать какую-то странную возню во дворе. Наверное, это воры.
Вскочив с постели, он хватает в темноте ружье и смотрит вниз через щели в ставнях. Два каких-то типа - так, по крайней мере, ему мерещится - хотят сорвать замок на двери склада. А в свете молнии он видит посреди двора еще и большую черную собаку, невозмутимо стоящую под потоками воды.
Конечно же, это он, проклятый. Явился, чтобы устыдить воришек.
Замысловато выругавшись, но не вслух, а про себя, Дефенденте заряжает ружье, медленно приоткрывает ставни - настолько, чтобы можно было просунуть ствол, и, дождавшись очередной вспышки молнии, целится в собаку. Первый выстрел сливается с раскатом грома. "Держите воров!" - кричит пекарь, а сам перезаряжает ружье и еще раз, теперь уже наугад, стреляет в темноту. Он слышит торопливые шаги удаляющихся людей, затем крики и хлопанье дверей по всему дому: сбегаются напуганные жена, дети, подмастерья. "Сор Дефенденте! - зовут его со двора. - Вы какую-то собаку убили!"
Галеоне - каждый, конечно, может ошибиться, особенно в такую ночь, но похоже, что это именно он, - лежит, бездыханный, в луже: пуля попала ему прямо в лоб. Смерть была мгновенной, пес даже ног не вытянул. Но Дефенденте не желает взглянуть на него. Он спускается во двор, чтобы проверить, не взломан ли замок на двери склада, и, убедившись, что не взломан, желает всем спокойной ночи и отправляется досыпать. "Наконец-то!" - говорит он себе, мечтая поспать в свое удовольствие, однако так и не может сомкнуть глаз.
XVIII
Ранним утром, пока не рассвело, двое подмастерьев унесли мертвую собаку, чтобы похоронить ее где-нибудь в поле. Дефенденте побоялся приказать им держать язык а зубами: те могли бы заподозрить неладное. Но он постарался сделать так, чтобы история эта не вызвала пересудов.
Кто же все-таки разболтал о случившемся? Вечером в кафе пекарь сразу же почувствовал, что взгляды присутствующих направлены на него. Но стоило ему поднять глаза, как все тут же отворачивались, словно не желая его настораживать.
"Кто-то у нас, кажется, стрелял сегодня ночью? - после обычных приветствий вдруг спросил кавалер Вернардис. - Серьезная, говорят, схватка произошла сегодня ночью у пекарни?"
"Не знаю, кто это был! - ответил Дефенденте, напуская на себя безразличный вид. - Какие-то подлецы хотели проникнуть на склад. Мелкие воришки. Я сделал два выстрела вслепую, и они удрали".
"Вслепую? - спросил Лучони своим ехидным тоном. - Почему же ты не стрелял прямо в них? Ты ведь их видел!"
"В такую-то темень! Что там можно было разглядеть? Я услышал, как кто-то возится внизу, у двери, и выстрелил из окна наугад".
"И таким образом… отправил на тот свет бедное животное, от которого никому не было никакого вреда".
"А, да-да, - произнес пекарь, как бы что-то припоминая, - я, кажется, подстрелил какую-то собаку.
Не знаю, как уж она там оказалась. Лично я собак не держу".
В кафе воцарилось многозначительное молчание. Все смотрели на пекаря. Торговец канцелярскими товарами Тревалья направился к выходу.
"Н-да… Всего вам хорошего, господа. - Затем, отчеканивая слова, добавил: - Всего хорошего и вам, синьор Сапори!"
"Честь имею", - ответил пекарь и повернулся к нему спиной. Что этот тип хотел сказать? Уж не обвиняют ли они его в убийстве собаки отшельника? Вот она, людская неблагодарность! Их избавили от наваждения, и они же еще нос воротят. Что же это такое? Могли бы в кои веки не таиться.
Бернардис как нельзя более некстати попытался внести в дело ясность:
"Видишь ли, Дефенденте… кое-кто думает, что было бы лучше, если бы ты не убивал эту псину…"
"А что? Я же не нарочно…"
"Нарочно или не нарочно, но, понимаешь, говорят, что это была собака отшельника, и, говорят, лучше было бы оставить ее в покое, это, говорят, грозит нам всякими неприятностями… Ты же знаешь, когда люди начинают болтать…"
"Да я-то какое отношение имею ко всем этим собакам отшельников? Черт побери, уж не вздумали ли эти идиоты меня судить?" - сказал он, пытаясь рассмеяться.
Тут вмешался Лучони: "Спокойно, друзья, спокойно… Кто сказал, что это была собака отшельника? Кто распространяет подобную чепуху?"
"Да они сами ничего толком не знают!" - пожав плечами, сказал Дефенденте.
"Это говорят те, - заметил кавалер Бернардис, - кто видел сегодня утром, как ее хоронили… Говорят, это именно тот пес: у него на кончике левого уха было белое пятнышко".
"А сам он весь черный?"
"Да, черный", - ответил кто-то из присутствующих.
"Крупный такой, и хвост ершиком?"
"Совершенно верно".
"По-вашему, это была собака отшельника?"
"Ну да, отшельника".
"Тогда смотрите, вот она, ваша собака! - воскликнул Лучони, указывая на дорогу. - Живехонькая. И еще здоровее, чем прежде!"
Дефенденте побелел так, что стал похож на гипсовое изваяние. Своей ленивой трусцой по улице бежал Галеоне. На мгновение остановившись, он посмотрел через стекло на людей, собравшихся в кафе, и спокойно побежал дальше.