- Она пишет, что хозяин продолжал держаться с ней очень любезно и что подлеченная рука ее, кроме небольших болей перед переменой погоды, не доставляла ей никаких беспокойств. Правда, в лабораторию Сабрину больше не приглашали, однако слуга графа, Роджер, стал относиться к ней с большим вниманием, и однажды, в редкий момент откровения, заявил, что ему нравится ее мальчик, прибавив, что у него когда-то тоже был сын. Сабрину услышанное ошеломило, ибо, по ее мнению, подобным молчаливым угрюмцам не должно быть и ведомо, что такое семья. Роджер выразил готовность, когда понадобится, присматривать за Гербертом и Сесилией, но Сабрина, вежливо поблагодарив, отказалась от его предложения, ибо все же не могла ему полностью доверять. Тогда он спросил, не захочет ли Герберт время от времени ходить с ним за покупками на большой городской рынок. Герберт, которому исполнилось два, живо интересовался всем окружающим, и такие прогулки, несомненно, доставили бы ему радость. Роджер, хотя и с акцентом, мог общаться с ним по-английски, он так и сказал Сабрине, прибавив, что обладает достаточными познаниями в немецком, голландском, а также во французском и не прочь обучать мальчика перечисленным языкам. Сабрина, расхрабрившись, ответила, что в возрастном отношении изучение чужих языков пристало бы больше Сесилии, а Герберту эта морока пока ни к чему. Она и не думала, что Роджер с ней согласится, но он не возразил и сказал, что знание многих наречий девочке не должно повредить. Когда Сабрина выразила сомнение, угрюмец напомнил, что королева Бесс говорила на семи языках. Так почему бы другим женщинам не обучаться тому же? И маленькая Сесилия стала его ученицей и освоила французский, немецкий, испанский и итальянский. Этот Роджер, похоже, был превосходнейшим педагогом, потому что Сесилия, как известно, отменно потом изъяснялась на всех упомянутых языках.
- Вздор и глупости, - высказался Твилфорд. - Если спросить меня, я скажу, что давать образование женщинам - большая ошибка. Смотрите, что получается. Сегодня вы отправляете их в школу, а завтра узнаете, что они требуют права голоса и Бог весть чего еще.
- Предосудительные желания, - иронически улыбнулся шестой гость.
- Что-то не вяжется, - заявил Хэмворти. - О чем ваша прабабка думала, давая дочери такое развитие? - Он выпрямился в кресле. - Чарльз, в самом деле, перестаньте морочить нас! Девочку ведь не направили по ученой стезе? Она ведь не сделалась потом полиглотом?
- Кажется, ей не потребовалось бы для этого много усилий, - ответил Уиттенфильд. - Сесилия пристрастилась к занятиям, проявила способности и к пяти годам начала довольно бегло читать…
- Начала читать? Такая малышка? Неужели Сабрина столь пренебрежительно отнеслась ко всем понятиями об уместности? - вознегодовал лорд Грейвстон.
- Похоже. Вскоре и Герберт стал заниматься вместе с сестрой, но ум у него был не столь остер, хотя и он учился неплохо. К удивлению и, думаю, разочарованию Сабрины, вход в лабораторию для нее по-прежнему был закрыт, хотя как-то граф подарил ей серебряный браслет с янтарем. В дневнике она пишет, что не нашла ничего особенного ни в янтаре, ни в серебре, а вот работа отличалась особым изяществом. Жаль, я не знаю, что сталось с этим браслетом, - прибавил задумчиво Уиттенфильд. - У нас есть зеркало, которое дает немало пищи для размышлений, а вот браслет куда-то пропал, хотя сейчас он бы стоил немало - и сам по себе, и как старинная вещь.
- Чарльз, вы рассуждаете словно купчик. Так не годится, - перебил его Хэмворти.
- Кому, как не вам, знать купцов, Питер, - отозвался Доминик с язвительной доброжелательностью. - Разве ваша сестра не вышла замуж за торговца из Лидса?
Лицо Питера Хэмворти побагровело, а во взгляде блеснул такой гнев, что все остальные примолкли.
- Муж моей сестры, - заговорил он, тщательно выговаривая каждый слог, - не купец. Его семья занялась перевозками по железной дороге более восьмидесяти лет назад; это плохо вяжется со спекуляциями в лавчонках.
- Ну разумеется, и деньги, что он принес в вашу семью, никакого значения не имеют, хотя ваш отец был почти разорен, а сестра ваша на двадцать шесть лет моложе своего муженька. - Доминик, как ни в чем не бывало, прошелся по комнате.
- Что там с Сабриной и зеркалом? - угрожающе произнес лорд Грейвстон и яростно пыхнул трубкой.
- Да, Чарльз, что с зеркалом? - повторил Эверард.
- Всему свое время, - ответил Уиттенфильд, неодобрительно посмотрев на кузена. - Я сказал, что Сабрина получила в подарок браслет и что к тому времени она находилась на службе у графа более года. Это важно, потому что она уже хорошо изучила и самого хозяина, и его привычки. Ей было известно, что большую часть ночей он проводит в лаборатории, а остальное время посвящает прогулкам и чтению. Граф отлучался довольно часто, но без какой-либо регулярности. Если у него и имелись друзья, они в этом доме не объявлялись, хотя вполне могли посещать другой принадлежащий ему особняк. Сабрина очень ценила доброту и внимание, с которыми граф относился к ней и к ее детям. Проработав у него почти восемнадцать месяцев, она немного меняет тон записей и несколько раз признается, что он начинает ей сниться. Можете себе представить, что это были за сны. Сначала она просто упоминает, будто ей пригрезился его ночной постельный визит, потом описания делаются все более детальными и неприличными. Как-то наутро после одного из таких снов граф заглянул в комнату, где она завтракала с детьми, и Сабрина, к собственному изумлению, поняла, что краснеет. Еще ей сделалось ясно, что до этого момента она не осознавала, насколько проницателен взгляд его глаз - больших, темных, глубоких. Граф, увидев ее смущение, загадочно улыбнулся. Но ничего не сказал. Он пришел поболтать с Сесилией по-итальянски, чтобы в ее занятиях не было пропуска, ибо Роджер уехал по делу в порт.
- Может быть, граф прочел ее дневник? - высказал предположение Хэмворти. - Моя матушка утверждает, что читать дневники челяди более чем разумно, и всегда записывает потом, чем заняты мысли ее служанок.
- А свой дневник она им позволяет читать? - мягко спросил шестой гость, и его темные глаза странно блеснули.
- Ну что вы! - обиженно воскликнул Хэмворти.
- Знаете, может, они и читают, - раздраженно пробормотал Доминик. - Мой лакей всегда сует нос в мои записи, хотя я сто раз на дню это ему запрещаю.
- Кажется, Сабрина предположила что-то такое, но после решила, что этого нет. Примерно с неделю она никаких снов не видела, потом они начались снова Через три или четыре месяца она вошла во вкус и стала уже ожидать их, порой даже огорчаясь, если видения не задавались. В дневное же время она оставалась все той же разумной женщиной: вела домашнее хозяйство, присматривала за детьми, готовила им еду. Ее хозяин явно столовался самостоятельно в лаборатории - он никогда не просил Сабрину состряпать что-нибудь для него. Она решила, что граф, наверное, обедает у друзей или в другом своем доме, однако Роджер ее догадок не подтвердил. На осторожные расспросы он ответил, что граф, повинуясь обычаям родины, всегда ест в одиночестве, то есть не делит трапезу с кем-то еще. Роджер тоже ел в одиночестве, но его еда хранилась в погребе под чуланом.
Твилфорд, к тому времени изрядно подвыпивший, обвел комнату покрасневшими глазами.
- Неподходящее место для английской леди, если вы хотите знать мое мнение, - проворчал он сердито. - Я бы такого не потерпел.
- А детишкам там нравилось, хотя, конечно, им не хватало друзей. В Англии у них имелись родственники с ребятишками, годившимися в товарищи для различных затей, но трущобные антверпенские сорванцы - компания очень уж неподходящая, и брату с сестрой волей-неволей приходилось развлекаться друг с другом. Роджер стал для них чем-то вроде доброго дядюшки, он строил свои занятия в манере игры. В одной из своих записей Сабрина отмечает, что у него был дар заставлять их слушаться, не наказывая и не браня. Графа дети не боялись нисколько, но относились к нему с огромным благоговением, а он охотно проводил с ними время, то поправляя их произношение, то рассказывая захватывающие истории, звучавшие, по оценке Сабрины, необычайно правдоподобно. Сесилия особенно любила слушать о приключениях женщины по имени Оливия, которой граф отводил разные роли, помещая ее в разные периоды истории Древнего Рима. Однажды Сабрина решилась попенять графу за несколько откровенные для совсем маленькой девочки рассказы о развращенности римской аристократии. Граф отвечал, что он сильно смягчает краски, и напомнил, что между невежеством и невинностью огромная разница, хотя эти два понятия обычно мешают друг с другом.
- Софистика! - фыркнул лорд Грейвстон.
- И откровенно фальшивая, - прибавил Хэмворти. - Разве всем нам то и дело не приходится видеть, сколь быстро с приходом учености утрачивается невинность?
- Ваш брат, насколько я знаю, профессор колледжа Кибл в Оксфорде, - вступил в разговор шестой гость. - Чрезвычайно образованный человек, а между тем вы сегодня заметили, что он чист и наивен, словно ребенок, и замечание ваше вовсе не походило на похвалу.
Питер Хэмворти, насупившись, посмотрел на элегантного чужака.
- Это разные вещи, граф. Вы иностранец, вы многого просто не понимаете.
- Едва ли настолько, - вежливо возразил шестой гость.
- Чарльз, когда же мы доберемся до зеркала? - горестно вопросил Твилфорд. - Вы донимаете нас уже долее часа.
- Я к нему и веду, - кротко ответил Уиттенфильд. - Надеюсь, теперь вы все понимаете, что дом, где служила Сабрина, был не совсем обычен не только для Антверпена, но и для любого места Европы. Сабрина прожила у графа почти три года, отложила изрядное количество денег и стала надеяться, что ей не придется вернуться в Англию бедной скиталицей, рассчитывающей на милость богатой родни. В дневнике отмечается, что она с большой приятностью сравнивала свое нынешнее положение с тем, в каком находилась до встречи с графом. Потом из тюрьмы освободили сэра Джеймса, и он ее разыскал.
- Вы говорили, Чарльз, он стал наемником, - напомнил ему Твилфорд.
- Да. Но лишь после того, как повидал семью. Он объявился однажды вечером, очевидно отпраздновав освобождение, потому что был полупьян, стучал в дверь, и требовал, чтобы его впустили. Конечно, стражникам тюрьмы она сообщила, где ее можно будет найти, а те, в свою очередь, передали это сэру Джеймсу. Тот, как мужчина видный и вспыльчивый, обладал горячим темпераментом и повышенной чувствительностью в вопросах чести. Однако в жизни и сейчас встречается немало таких мужчин, - заметил рассказчик задумчиво, крутя в пальцах бокал с портвейном и щурясь на красноватый луч, пронизывающий вино. - Он ничуть не рад был узнать, что его жена служит экономкой у графа, который даже не англичанин, да притом в самых бедняцких кварталах Антверпена. Сначала Сабрина обрадовалась и пожалела его, обросшего, отощавшего, покрытого шрамами, однако быстро сообразила, что их воссоединение после разлуки проходит не столь счастливо, как ей бы хотелось. Сначала муж выбранил ее за неприличный выбор работы, потом накричал на детей, прибавив, что те растут среди разбойников и воров. Когда Сабрина попробовала убедить его, что тут о них и заботятся и дают им начатки образования, сэр Джеймс пришел в ярость и даже ударил ее.
- Да, буйный темперамент, вы правы, - заметил Твилфорд, глубокомысленно покачав головой. - Однако не могу сказать, что был бы рад найти в таком положении свою половину. Его можно простить - он ведь был, по вашим словам, весьма щепетилен и, конечно, вообразил себе невесть что.
- Наверняка, самое худшее, - добавил Хэмворти. - Три года тюрьмы не большая приятность.
- Но бедность тоже была неприятна Сабрине, - заметил шестой гость.
- Вы опять не понимаете, - пустился в объяснения Хэмворти. - Женщине требуется твердое руководство мужчины. Очень жаль, что ее так обидели, но этого вполне следовало ожидать. - Он потянулся к сигарам, взял одну и, прежде чем раскурить, с удовольствием вдохнул ее запах.
- Ясно. - Шестой гость привалился к спинке своего кресла и смолк.
- Не понимаю, - пробормотал Эверард. - Если муж к ней вернулся, как получилось, что она уехала в Англию, а тот остался в Европе? И какое отношение ко всему этому имеет зеркало?
- Да, вы держите зеркало как приманку, но я не вижу никакой связи между ним и Сабриной, - пожаловался Твилфорд.
- Терпение, терпение, господа, - мягко укорил слушателей Уиттенфильд. - Позвольте же мне продолжить. Вы не забыли, что сэр Джеймс ударил жену? Так вот. Они находились в приемной графского особняка, очень маленькой, не больше будуара, я думаю. Сесилия и Герберт заплакали, увидев, как отец, к которому они еще не привыкли, бьет их мать. Сэр Джеймс хотел повторить удар, Сабрина пыталась от него увернуться, но в этот момент внутренняя дверь распахнулась и в приемную вошел граф. Сабрина пишет, что он, разумеется, от нее же, знал, кто такой сэр Джеймс, однако не оказал тому никакой приветливости, а в резкой форме потребовал объяснений, почему его экономка подвергается такому насилию. Пораженный сэр Джеймс вознегодовал, назвал вошедшего соблазнителем и наговорил еще много разного. Граф требовательно спросил, слова ли супруги привели его к подобному заключению, на что сэр Джеймс отвечал, что жена его на деле отвергает все обвинения, однако именно это сообщает истории еще большую подозрительность. Он также захотел немедля узнать, как это граф осмелился взять в дом женщину с детьми, зная, что она одна в чужой стране и что никто из мужчин не оказывает ей покровительства. Граф сухо заметил, что, по его мнению, ответ на этот вопрос должен бы дать сам сэр Джеймс, а уж никак не он. Сэр Джеймс взъярился еще сильнее и потребовал сатисфакции, а также велел жене собираться, чтобы без проволочек покинуть дом оскорбителя. Дети опять заплакали, однако сэр Джеймс суровым тоном напомнил им, что он их отец и имеет на них все права. Дети умоляли мать отказаться от сборов, и тут в дело снова вмешался граф…
- Вот наглец! - взорвался Твилфорд, с негодованием выпрямляясь.
- Как он мог! - гневно вскинулся лорд Грейвстон.
- Что он сделал? - напряженно спросил Доминик.
- Он сказал, что никому не позволительно обижать его слуг. В первый момент Сабрина была просто шокирована, услышав такое, ибо в течение этих трех лет граф всегда держался с ней уважительно, как с равной себе, и никогда не намекал на ее подчиненное положение. Но эти слова озадачили сэра Джеймса. Он поперхнулся и стал объяснять, что знатная англичанка не может считаться служанкой, потом вновь взвинтился от ситуации и повторно потребовал сатисфакции. Дневник свидетельствует, что граф невесело рассмеялся и спросил у Сабрины, желает ли она смерти своему мужу. Но я сомневаюсь, что это так. Слишком уж велика дерзость, чтобы в нее поверить, не правда ли, господа? Как бы там ни было, граф дал согласие на встречу в полночь - в большом зале своего другого особняка. Сабрина в смятении умоляла мужчин не затевать таких безрассудств, но сэр Джеймс гнул свое, а граф пояснил, что, если со всем этим не разобраться прямо сейчас, ей придется отправиться с мужем Сабрину, как она пишет, сильно встревожила подобная перспектива. Растерянная женщина обратилась к супругу, умоляя его взять свой вызов назад, однако тот понял эту мольбу как лишнее подтверждение ее связи с графом. Он в бранных выражениях высказал свое мнение и велел назвать адрес, клянясь, что придет в назначенный час. Возникла заминка с секундантами, поскольку сэр Джеймс, только вышедший из тюрьмы, растерял все связи и не знал, к кому обратиться. Граф предложил решить дело приватно, сражаясь под честное слово. Сэр Джеймс охотно с тем согласился и отправился подбирать себе шпагу.
- Он не стал настаивать, чтобы Сабрина ушла с ним? - спросил встревоженно Эверард.
- Нет, лишь заявил, что если Сабрине было угодно завести себе любовника, то пусть она с ним и пребывает, покуда он не восстановит ее честь, если, конечно, у нее таковая осталась. - Уиттенфильд пожал плечами. - Тут Сабрина пожалела, что не сделалась любовницей графа, потому что мысль его потерять показалась ей невыносимой. Пока не явился муж, пишет она, ей и в голову не приходило, какой опорой для нее был в последнее время граф. Близилась ночь, а значит, и час дуэли. Сабрина была сама не своя. Она разыскала графа, который уже готовился выйти из дома, и сказала, что будет молиться за него и надеется не навлечь на себя его презрение за отказ возвратиться к мужу. Граф ответил, что за первое он ей весьма благодарен, а во втором нисколько ее не винит, ибо жизнь с таким человеком, как сэр Джеймс, принесет в первую очередь страдания детям. Сабрина с некоторым смущением согласно кивнула и вслух попеняла на собственную неосмотрительность, заметив, что ей не стоило говорить стражникам, как ее разыскать. Граф покачал головой, но напомнил, что она сама решила последовать за мужем в Европу, вместо того чтобы вернуться в лоно своей семьи, когда семья сэра Джеймса от него отказалась. Сабрина не стала этого отрицать, но призналась, что, обратись она за помощью к отцу или дядьям, ей пришлось бы далее жить в зависимом от них положении, что могло повредить ее детям, а на первых порах жизнь с сэром Джеймсом на континенте была совсем неплоха. Граф, выслушав монолог, предложил ей денег, чтобы, вернувшись в Англию, она могла там безбедно существовать. Он прибавил, что независимо от исхода дуэли ей, скорее всего, не следует оставаться в этом особняке, ибо, несомненно, сэр Джеймс часть времени перед дуэлью потратит на то, чтобы отправить в Англию письма, компрометирующие Сабрину в глазах ее родичей. Увы, Сабрина не могла с этим не согласиться. Под конец разговора она прямо спросила графа, почему он не сделал ее своей любовницей. Тот ответил уклончиво: мол, мечты наши всегда возвышеннее реальности, и ушел.
- Неслыханно! - воскликнул лорд Грейвстон. - Экие невежливость и бесстыдство! И она это снесла?
- А как еще он мог поступить? - удивился Эверард. - Если она ему ни на что такое не намекала, граф, может быть, никогда и не думал о том.
- Любой настоящий мужчина всегда о том думает, когда смотрит на красивую женщину, - заявил Хэмворти, критически оглядывая кандидата в мужья Изабель.
- Как бы там ни было, - резко произнес Уиттенфильд, - граф все же ушел. После мучительных колебаний, отнявших у нее чуть ли не час, Сабрина накинула плащ и отправилась следом. Граф ведь при ней описал ее мужу, как добраться до места, и потому шла она быстро, избегая, правда, улиц, где все еще были открыты таверны, откуда неслись разгульные песни. Дважды Сабрине казалось, что она заблудилась, но в конце концов ноги принесли ее к большому трехэтажному особняку с изысканной облицовкой фасада. Почти все его окна были темны. Лишь там, где, по всем представлениям, могла находиться кухня, виднелся свет, да несколько свечей мигали в одной из парадных комнат. Теперь встал вопрос, как перебраться через ограду, ибо сам дом почему-то ее не смущал. Оглядев запертые ворота, Сабрина поддернула юбки, взялась за завитки решетки и…
- Ну и сорвиголова, - усмехнулся Доминик.
- Мне кажется, она вообще ничего не страшилась, - заметил Эверард, слегка розовея.
- Похоже, ваша прародственница, Чарльз, была по натуре горазда на необдуманные поступки, - вздохнул Твилфорд.