"Таким образом, можно допустить, - задумчиво заметил Кудеяр, - что первоклассные умы, как правило, предпочитают не заниматься психологией".
Каддиган бросил быстрый взгляд на дверь в боковой стене приемной: "Трудность заключается, прежде всего, в сложности структуры человеческой нервной системы, а также в недоступности живого мозга как объекта непосредственного изучения. В библиотеках и в базах данных хранится огромное количество опубликованных работ и результатов исследований - в том числе относящихся к диагностике, основанной на анализе рисунков". Каддиган повертел в руках лист картона: "Я занимался таким анализом несчетное количество раз. Тем не менее, я все еще убежден в том, что мой подход в какой-то степени оригинален и может оказаться полезным".
"Значит, в этом направлении наблюдается застой?"
"О нет, ничего подобного! Психологические исследования ведутся во всевозможных направлениях и с самых различных точек зрения. Но все они неизменно привязаны, как арканом, к одному и тому же исходному препятствию - структура и функции мозга слишком сложны, отсутствуют методы их точного определения. Конечно, и в этой области может наблюдаться стремительный подъем - некоторым удалось стать ныне живущими амарантами благодаря переформулировке выводов Арбуана, Сачевского, Коннелла и Меллардсона. Но все это подобно перетаскиванию опавших листьев граблями из одного угла двора в другой - сегодня паллиатории так же забиты пациентами, как раньше, и применяемые нами методы лечения мало чем отличаются от древнего шарлатанства Фрейда и Юнга. Все делается по эмпирическим правилам, которые любой прилежный студент помнит так же хорошо, как знаменитый дидактор". Психотерапевт устремил на Кудеяра пронзительный взор: "Вы хотите стать амарантом?"
"Несомненно!"
"Решите одну из двадцати основных проблем психологии. И ваш подъем уже никто не остановит". Каддиган нагнулся над каракулями, тем самым показывая, что разговор закончен. Кудеяр улыбнулся, пожал плечами и стал расхаживать по приемной.
Сквозь стены проник отголосок ужасного визгливого вопля. Кудеяр покосился на Каддигана. "Привычный и знакомый переход из кататонического в маниакальное состояние, - пояснил психотерапевт. - Нам платят за то, чтобы мы это терпели".
Дверь в боковой стене отодвинулась. На какое-то мгновение Кудеяр увидел внутреннее помещение, разделенное стеклянной перегородкой; за перегородкой находилась просторная камера. В дверном проеме стоял Базиль Тинкуп в строгой серой униформе.
2
Вечером Кудеяр покинул паллиаторий, нанял воздушное такси и полетел обратно над городом - солнце опускалось в оранжевую дымку за унылыми пустырями Разводья. Башни Мерцанта блеснули отражениями последних лучей заката, вспыхнув на несколько секунд пламенем печальным и торжественным, как погребальный костер - и потускнели. Начинали зажигаться городские огни; за рекой уже искрился всеми цветами радуги Карневал.
Кудеяр размышлял о новой карьере. Базиль был рад его видеть и заявил, что Кудеяр сделал самый мудрый выбор из всех возможных: "Ты представить себе не можешь, сколько у нас работы, Кудеяр! Горы работы! Так работай же - и продвигайся!"
Каддиган, между тем, покусывал нижнюю губу - видимо, представляя себе Кудеяра как очередного дилетанта, не способного предложить психопатологам ничего, кроме самоуверенного невежества.
"Было бы полезно, - думал Кудеяр, - хотя бы поверхностно познакомиться с профессиональным жаргоном". Но при этом нельзя было забывать о поставленной цели - во что бы то ни стало избегать путей, уже проложенных сотнями тысяч предшественников.
Следовало подойти к делу критически, не упуская из вида противоречия, отбрасывая слишком педантичные методы и слишком расплывчатые наблюдения.
Необходимо было изначально отказаться от почтения как к классическим, так и к современным авторитетам.
Он должен был научиться распознавать теории и методы, до сих пор не приносившие почти никакой пользы, и сторониться таких окаменелостей.
Но до тех пор, пока ему не представилась возможность продвижения - или до тех пор, пока он сам не создал такую возможность - он должен был выражаться на языке, способном заслужить одобрение вышестоящего персонала и Комиссии по медицинской этике. Подъем, подъем - несмотря ни на что! Пусть проигравший плачет!
Такси опустилось на платформу Флориандера, в самом центре Октагона. Отсюда, спустившись на лифте и проехав на ленте тротуара, до его квартиры можно было добраться за три минуты.
Кудеяр задержался у газетного киоска, где, помимо прочего, был установлен экран электронного каталога Центральной библиотеки, и просмотрел указатель. Он выбрал два трактата, посвященных общим вопросам психологии, и один справочник, содержавший подробное описание организационной структуры психиатрических учреждений и порядка управления ими. Набрав кодовые номера этих книг, он опустил флорин в прорезь автомата и уже через минуту получил три микрофильма в прозрачных пластиковых конвертах.
Продолжив спуск на лифте до уровня земли, Кудеяр вступил на движущийся тротуар Аллеманд-авеню и доехал до переулка Фариота.
Утреннее радостное возбуждение иссякло; Кудеяр устал и проголодался. Приготовив ужин, он поел, лег на кушетку и задремал на пару часов.
Когда он проснулся, квартира показалась ему безрадостной, тесной и неуютной. Взяв с собой микрофильмы и очки для их просмотра, он вышел под вечернее небо.
Прогулявшись по площади Эстергази, он повернул - просто по привычке - в направлении кафе "Далмация". Дворик перед Актуарием, темный и пустой в этот поздний час, казалось, полнился отраженными шорохами шагов дневных прохожих. Клеть Позора все еще висела над двориком, в ней все еще сидела сгорбленная старуха. Ее должны были освободить в полночь.
Кудеяр заказал чай с печеньем, приправленным горечавкой, и занялся изучением трактатов.
Через некоторое время он оторвался от чтения и с удивлением заметил, что кафе почти заполнилось. Было одиннадцать часов вечера. Кудеяр вернулся к просмотру текстов.
За пятнадцать минут до полуночи все столики были заняты мужчинами и женщинами, смотревшими куда угодно, но только не друг другу в лицо.
Кудеяр больше не мог игнорировать происходящее. Он вгляделся в тени на площади Эстергази. Там ничто не шелохнулось. Но все знали, что там прятались извращенцы.
Наступила полночь. Разговоры в кафе умолкли.
Клеть Позора покачнулась и опустилась. Стоявшая в ней старуха схватилась обеими руками за чугунные прутья, выглядывая наружу.
Клеть прикоснулась к мостовой, ее передний сегмент откинулся вверх - узницу освободили. Срок ее публичного наказания истек.
Все сидевшие в кафе чуть наклонились вперед и задержали дыхание.
Старуха вышла из клетки и стала осторожно пробираться вдоль фасада Актуария в направлении Бронзовой улицы.
Рядом с ней на мостовую упал камень, за ним - второй и третий. Четвертый попал старухе в бедро.
Несчастная побежала - из темноты на нее обрушился целый камнепад. Один из камней, величиной с кулак, ударил ее в затылок. Старуха споткнулась и упала.
Камнепад продолжался - она лежала и вздрагивала от каждого попадания.
Но вскоре она сумела подняться на ноги, нагнулась, закрывая голову руками, бросилась к Бронзовой улице и скрылась за углом.
"Ммф! - отреагировал свидетель расправы, сидевший за соседним столиком. - Так-таки сбежала".
Другой отозвался голосом, полным укоризны: "И ты об этом сожалеешь? Чем, после этого, ты лучше извращенца?"
"Сколько их там? Камни падали градом!"
"Извращенцев становится все больше".
"Извращенцы, авгуры, пифии, хрен с маком… Что с нами будет? Не знаю, не знаю…"
VI
1
На следующее утро Кудеяр явился в паллиаторий без опоздания, каковое обстоятельство заставило его с горечью подумать: "Я уже такой же, как остальные ничтожества, жаждущие статуса!"
Базиль Тинкуп был чем-то занят и отсутствовал; Кудеяру пришлось иметь дело с курносым психотерапевтом.
Каддиган, сидевший за столом, продвинул к нему какой-то распечатанный документ: "Будьте добры, заполните эту форму".
Кудеяр просмотрел эту бумагу и нахмурился. Каддиган рассмеялся: "Заполните. Это ваше заявление с просьбой о приеме на работу".
"Но я уже работаю фельдшером", - возразил Кудеяр.
Психотерапевт с трудом сдерживал нетерпение: "Нет никаких причин для беспокойства - заполните форму, и дело с концом".
Кудеяр нацарапал несколько слов в пробелах, проставил прочерки и вопросительные знаки напротив тех вопросов, на которые он предпочитал не отвечать, и бросил документ на стол: "Вот, пожалуйста - история моей жизни".
Каддиган взглянул на заявление: "Возникает впечатление, что вся ваша жизнь - один вопросительный знак".
"Это не имеет практически никакого значения".
Каддиган пожал костлявыми плечами: "Вы очень скоро обнаружите, что местное руководство придирается к любым нарушениям правил. Это, - он указал на заявление Кудеяра, - подействует на них, как красная тряпка на быка".
"Возможно, местное руководство нуждается в стимуляции".
Психотерапевт ответил пристальным холодным взглядом: "Фельдшеры редко стимулируют руководство, не сожалея о последствиях".
"Надеюсь, я недолго останусь фельдшером".
Каддиган бледно усмехнулся: "В этом я не сомневаюсь".
Наступило краткое молчание, после чего Кудеяр спросил: "Вам приходилось работать фельдшером в свое время?"
"Нет. Я закончил психиатрический колледж в Хорсфройде. Работал два года стажером в приюте для сумасшедших преступников в Осоковой Низине. Таким образом, - Каддиган слегка развел тощими руками, - мне удалось избежать самой неприятной работы". Он смерил Кудеяра язвительно-вопросительным взглядом: "Вам не терпится узнать, в чем будут заключаться ваши обязанности?"
"По меньшей мере не помешало бы".
"Хорошо. Откровенно говоря, обязанности фельдшера отвратительны, а иногда и опасны. Если вы нанесете травму кому-либо из пациентов, из оценки вашей профессиональной пригодности вычтут несколько баллов. Никакое насилие или проявление эмоций не допускается - если, конечно, мы сами не поддадимся маниакальному приступу". Глаза Каддигана сверкнули: "А теперь, будьте добры, следуйте за мной…"
2
"Вот наша маленькая империя", - иронически произнес Каддиган, обводя рукой помещение, по какой-то непонятной причине вызвавшее у Кудеяра ассоциацию с музеем. По обеим сторонам палаты стояли рядами больничные койки. Стены были бледно-бежевыми, постельное белье - снежно-белым, пол покрывали, в шахматном порядке, коричневые и серые квадраты линолеума. Каждую койку отделяли от соседних перегородки из прозрачного пластика, образуя по сторонам центрального прохода вереницы отделений, напоминавших стойла коровника. Несмотря на исключительную прозрачность пластика, отделения в дальнем конце помещения выглядели уже расплывчатыми и потемневшими, как множественные отражения в противопоставленных зеркалах. Пациенты покоились на спине, безвольно вытянув руки по бокам. Одни лежали с открытыми глазами, другие зажмурились. Все больные были мужчинами лет двадцати-тридцати. Постели были безукоризненно заправлены, чисто выбритые лица пациентов розовели.
"Тишина, чистота и порядок, - заметил Каддиган. - В этой палате содержат больных, находящихся в глубоком кататоническом шоке - они редко шевелятся. Но в какой-то момент, рано или поздно, что-то переключается у них в мозгу. Вы заметите, что пациент начнет беспокойно двигаться, жевать губами, судорожно вздрагивать. Так начинается переход к маниакальной стадии".
"После чего они буйствуют?"
"Последствия носят индивидуальный характер. Иногда пациент просто лежит и корчится. Другие вскакивают с постели и бродят по коридорам, торжественно маршируя, как боги, и разрушая все на своем пути. То есть, - усмехнулся психотерапевт, - они этим занимались бы, если бы им позволили. Обратите внимание на эти отверстия, - он указал на участок пола рядом с обращенной к проходу спинкой ближайшей койки. - Как только пациент встает с постели, срабатывает датчик, регистрирующий отсутствие веса, и из пола мгновенно выдвигаются трубчатые стержни, образующие непреодолимую преграду. Пациент не может выйти из своего отделения, он может только рвать простыни в клочья. Мы провели множество экспериментов и разработали простыни из ткани, которая рвется, производя максимальное количество шума и вибрации. Пациент вырабатывает таким образом существенную часть накопившейся в нем энергии, после чего мы заходим в его отделение, пеленаем его в смирительную сбрую и снова укладываем на койку". Психотерапевт помолчал, глядя в пространство: "Глубокая кататония - это еще ничего. Есть палаты похуже". Он взглянул на потолок: "Выше у нас держат визгунов. Они тоже лежат, как статуи, но регулярно, как по часам, начинают вопить. Фельдшерам трудно это выдерживать. В конце концов, они тоже люди, а человеческий мозг очень чувствителен к некоторым тембрам голоса". Каддиган прервался - казалось, он о чем-то размышлял. Кудеяр с сомнением поглядывал на ряды застывших лиц. "Мне нередко приходит в голову, - нарушил молчание Каддиган, - что, если бы у меня был враг - человек в своем уме, способный адекватно воспринимать окружающее - самой изощренной пыткой для него было бы содержание в палате визгунов, откуда он не мог бы убежать и где ему приходилось бы постоянно слышать своих соседей".
"Разве вы не используете успокоительные средства?"
Каддиган пожал плечами: "Если маниакальная стадия продолжается слишком долго, приходится применять седативные препараты. В остальных случаях мы руководствуемся теорией - капризом, если хотите - главного врача-психиатра. Этой палатой заведует - номинально - дидактор Альфонс Клу. Но дидактор Клу занят подготовкой издания трактата, посвященного синхронизации функций головного мозга двойников - или, если вы предпочитаете другой термин, симбиотов, неспособных существовать в отсутствие напарника. Клу отвергает возможность телепатической связи, что, на мой взгляд, просто смехотворно. Тем не менее, я в расплоде, а дидактор Клу может проникнуть в филу кандидатов, если отзывы на его трактат будут положительными. Так как у дидактора нет времени на руководство больничным обслуживанием, эти обязанности возложены на Базиля Тинкупа; таким образом, палата глубоких кататоников стала вотчиной Тинкупа. Базиль не потчует пациентов лекарствами. Его идеи носят нетрадиционный характер. Он придерживается того достопримечательного принципа, что общепринятые методы ошибочны, и что на самом деле следует придерживаться диаметрально противоположного подхода. Несмотря на то, что тщательные исследования указывают на полезность умеренного массажа для больных с истерическими галлюцинациями, Базиль закутывает их в ригороид или надевает на них сбрую с механическим поводком, заставляющим их бегать до упада по круговой дорожке с препятствиями. Базиль - экспериментатор. Он пробует все, что ему приходит в голову, безжалостно и не испытывая никаких сожалений".
"И каковы результаты его экспериментов?" - поинтересовался Кудеяр.
Каддиган скорчил насмешливо-скорбную гримасу: "Пациентам это не вредит. Некоторые даже чувствуют себя лучше… Но, конечно же, Базиль не имеет никакого представления о том, чтó он делает".
Они прошлись между рядами коек. Все лица пациентов были разными, но отличались одним общим свойством: выражением глубочайшей меланхолии, безнадежного уныния.
"Боже ты мой! - пробормотал Кудеяр. - Только посмотрите на них… Они в сознании? Они о чем-то думают? Их лица отражают то, что они чувствуют?"
"Они живы. На каком-то уровне их мозг продолжает функционировать".
Кудеяр покачал головой.
"Не рассматривайте их, как человеческих существ, - посоветовал Каддиган. - Это возложит на вас непосильное бремя. С нашей точки зрения пациенты - не более чем элементы процесса продвижения, манипуляция которыми позволяет заслуживать баллы по шкале подъема… Пойдемте, я покажу, чтó вам придется делать".
3
Кудеяр находил свои обязанности в высшей степени неприятными. Будучи фельдшером, он должен был мыть полы, проветривать палату, принудительно кормить тридцать шесть коматозных пациентов, менять их постельное белье и удалять их испражнения и мочу - при том, что каждый из пациентов мог в любой момент перейти в буйное маниакальное состояние. Кроме того, Кудеяр был обязан вести записи, а также оказывать помощь Каддигану и Базилю Тинкупу в том, что касалось любых особых методов лечения или физических упражнений.
Базиль Тинкуп заглянул в палату примерно в обеденное время и, судя по всему, находился в отличном настроении. Хлопнув Кудеяра по спине, он посоветовал: "Не слишком обижайся на насмешки Сета - в сущности он достаточно сообразительный парень".
Каддиган поджал губы и посмотрел куда-то в угол: "Пожалуй, мне пора пообедать". Сухо кивнув, он вышел из палаты размашистыми шагами. Базиль потянул Кудеяра за руку: "Пойдем, я покажу тебе нашу столовую - мы хорошенько закусим и посмотрим, что еще нужно будет сделать".
Кудеяр обернулся к рядам больничных коек: "А как быть с пациентами?"
Базиль скорчил комическую гримасу: "В самом деле, как быть с пациентами? Куда они денутся? Что с ними может случиться? Они лежат себе, как трупы в морозильнике, а даже если они, паче чаяния, оттают и воскреснут - что с того? Прутья выскочат из пола и никуда их не выпустят; они разорвут в клочья свои постели, устанут и снова заснут".
"Пожалуй, с практической точки зрения твой подход имеет смысл".
"Не только - это единственно возможный разумный подход!"
Столовая занимала прозрачную полусферу, выступавшую из основного здания паллиатория - отсюда открывался вид на синевато-серую реку и окружавший ее солнечный пейзаж. Столы образовывали концентрические полуокружности, а стулья были расставлены так, чтобы все сидели спиной к зданию. Базиль подвел Кудеяра к столу в дальнем конце одной из внутренних полуокружностей - его выбор места в столовой был сделан по привычке и без расчета, но соответствовал его скромному положению в больничной иерархии. Другие посетители столовой отнеслись к появлению Базиля с прохладцей.
Усаживаясь, Базиль подмигнул Кудеяру: "Как видишь, всюду процветает ревнивый карьеризм".
Кудеяр неопределенно хмыкнул.
"Они знают, что я продвигаюсь, - беззаботно продолжал Базиль. - Можно сказать, выхватываю у них из-под носа награду, на которую они рассчитывали. Их это исключительно раздражает".
"Их можно понять".
"Весь этот народец, - Базиль обвел помещение широким жестом, - полон подозрений и мучается приступами зависти. Так как крутизну моего подъема невозможно не замечать, они порочат меня за спиной, как деревенские сплетницы. Не сомневаюсь, что, разговаривая с тобой, Сет Каддиган осуждал мои методы - не так ли?"
Кудеяр рассмеялся: "Не совсем так. Он сказал, что ты руководствуешься нетрадиционными принципами, и что это его беспокоит".
"И правильно! Пусть беспокоится! Мы начали работать в паллиатории на равных основаниях. Каддиган забил себе голову гипотезами, основанными на классических исследованиях, о которых он узнал из четвертых или пятых рук. Я игнорирую все это устаревшее барахло и, если можно так выразиться, играю на слух".